Глава вторая. В осаде

Открыв глаза, он долго смотрел в потолок. Так можно лежать бесконечно – в полумраке каменного мешка время не имеет значения. Но нельзя давать себе слабину. Если безделье не разрушит и без того разбитое тело, то наверняка повредит рассудок. Это и есть самое трудное – не драться, в чем ему нет равных, не терпеть боль, голод, лишения – он прошел через все это и пройдет снова столько, сколько будет нужно. Хуже другое.

Ждать. Ждать, не зная, есть ли смысл в самом ожидании.

С трудом поднявшись с каменного ложа, вест подошел к стене. Раскаленным клинком в камне было выведено:

ЗИГФРИД

Какое-то время он вчитывался в эти буквы. Не лишенное смысла занятие – после того отчаянного боя, в котором он получил больше десятка ранений, каждое из которых для другого стало бы смертельным. После той мясорубки он выковырял ножом из собственного тела пять пуль, и одна из них до сих пор сидит под лопаткой. Самым сокрушительным стал тогда удар палицей, скользнувшей в опасной близости у виска. Вроде бы даже треснули кости черепа. Но может, показалось. Треск переломанных ребер он просто не брал в расчет.

Тогда ему удалось отбиться и дать друзьям возможность уйти в портал. Но звон в голове и досадные провалы в памяти остались. Когда он бредил, истекая кровью, в голове вспыхивали забытые воспоминания – и он вскакивал со своей «кровати», сооруженной из каменных блоков, и тяжело дыша, пытался закрепить в мутном сознании картинки, утекающие, как песок сквозь пальцы.

Коснувшись холодной стены, провел пальцами по рельефным, шершавым буквам. Тактильные ощущения породили целую череду неясных картинок, чьи-то голоса наперебой невнятно забормотали под черепной коробкой.

– Зигфрид… – хрипло произнес он и не узнал собственного голоса.

Где обычно выбивают имя? На могиле. Иногда казалось, что его похоронили заживо в этом склепе. Похоже на правду. Именно поэтому нужно произносить эти буквы в голос.

Не то, что он боялся забыть свое имя. Но чтобы не озвереть в одиночестве, нужно помнить, что ты – человек, чье имя достойно того, чтобы быть выбито в камне.

А еще нужен смысл, стержень. И потому под именем день ото дня росли ряды одинаковых косых штрихов. Дни, что складывались в недели, недели, что складывались в месяцы. И даже не хотелось думать о том, что однажды он разом перечеркнет все триста шестьдесят пять черточек.

Но этого не случится. Потому что еще раньше его не станет. Припасы, складированные Алхимиком в башне старого маяка, кончились неделю назад. Он еще держится, но железная выдержка не прибавит сил. И чем сдохнуть, как голодная крысособака, лучше он погибнет в бою. Только такая смерть достойна настоящего воина. Банды Семи Ворот, устроившие за ним охоту, легко предоставят такую возможность. И когда он поймет, что ждать больше нет смысла – он сам прорвет осаду и выйдет на свой последний бой.

А пока он просто поднялся на вершину старого маяка под странное переливчатое небо. Он был в ловушке в этой древней башне, окруженный вооруженными до зубов бандитами, решившими больше не переть на пролом, а дождаться, пока он сдохнет без их помощи.

Эти ребята даже не знали, что сами находятся в ловушке – куда большей по масштабу, всосавшей в себя целый город с окрестностями и заливом. И вырваться отсюда можно лишь одним путем.

Через тайную дверь в пространстве. Ту, для которой не существует ни времени, ни расстояния. Ее называют Розой Миров, и он сам видел портал этой удивительной Розы. Через портал ушел Книжник с Алхимиком, в нем исчезла Пророчица.

Он не успел. И теперь каждый день поднимался на эту площадку, как будто был настолько наивен, чтобы надеяться на чудо.

Портал не появлялся. Он и не мог появиться – ведь, чтобы открыть его с этой стороны, Алхимику понадобилась энергия атомной бомбы. Но даже, если бы у узника маяка были все атомные бомбы мира, толку от этого было бы ноль. Он просто не знал, как открыть эту чертову дверь. А потому мог надеяться только на одно – что ее откроют с той стороны.

Наверное все просто забыли о нем. Или решили, что он погиб, прикрывая отход группы. А может, друзья просто не могут снова открыть портал. Но хуже, если им самим не удалось выжить – этого тоже нельзя исключать.

Он ждал. Долго ждал. Но ожиданию подходит предел.

Он встал на одно колено, склонил голову, закрыл глаза. Нужно собраться, прочувствовать тело – так тестируются системы боевого робота. Иногда он и вправду ощущал себя подбитым роботом, механизмы которого отказываются подчиняться. Но сегодня он почувствовал себя лучше. А значит, пришло время действовать.

Зигфрид открыл глаза. Во взгляде появилась прежняя твердость. Сжал кулаки, упершись костяшками в ледяной камень. Чуть склонился – то ли, как взводимый курок, то ли, как спринтер на старте.

И отпустил тело на свободу.

Если бы кто-то мог наблюдать со стороны, то увидел бы, как усталый, медлительный, заросший неряшливой щетиной и длинными спутавшимися волосами человек, только что стоявший, сгорбившись и преклонив колено, вдруг взорвался движением, как сорвавшаяся с креплений пружина. Взлетев метра на полтора над площадкой, выхватил из воображаемых заплечных ножен несуществующий меч – и еще до приземления успел сделать полный оборот вокруг себя, поражая невидимым мечом таких же невидимых врагов. Дальше – серия молниеносных ударов, в сопровождении мгновенных перемещений по площадке. Стандартная тренировка воина-веста – «бой с тысячью теней», задача которой дойти до предела своих бойцовских и физических возможностей. Темп все нарастал – и теперь взгляду почти невозможно было бы угнаться за непредсказуемыми движениями воина.

Еще несколько секунд – и Зигфрид замер, хрипло дыша и сплевывая кровь. Однако, до прежней формы ему далеко. Восстановился он явно не полностью.

Переведя дух, воин поднялся, подошел к самому краю площадки, оглядывая прилегающую территорию. Теперь это был прежний Зигфрид – твердый, рассудительный, холодный. И никому не нужно знать, чего ему стоит эта видимость.

Быстро спустившись по винтовой лестнице в основание маяка, Зигфрид провел ревизию запасов и вооружения. С вооружением был порядок. После давнишнего боя бандиты уносили ноги, уволакивая раненых и бросая убитых вместе с оружием. Помнится, он не раз терял сознание, когда истекая кровью, обессиленный таскал и выбрасывал из окна трупы врагов – оставляя при этом все, что они принесли с собой – стреляющее, режущее и взрывающееся. А принесли они достаточно, чтобы уже который месяц в одиночку держать оборону. Враги любезно оставили три АК-74 с десятком набитых магазинов, два дробовика и штук пять пистолетов с разным боезапасом. Гранаты и самодельная взрывчатка тоже имелись в изобилии. Ножи, тесаки, цепи, пики и заточки можно было в расчет не принимать. Ведь по чьей-то идиотской прихоти бандиты умудрились притащить, а затем благополучно бросить пулемет «Корд», с тремя плотно набитыми «цинками» патронов. Во время одного из последовавших штурмов его крепости бандиты убедились, что сделали это зря, а Зигфрид сбросил с вершины маяка еще дюжину трупов. С тех пор враги отказались от действий «в лоб» и просто стали ждать, когда он сам сдохнет.

Впрочем, все это оружие для воина всегда оставалось вспомогательным. Потому что «номером один» в арсенале веста был и остается меч, закаленный в особом Поле Смерти. Оружие ближнего боя – единственно правильного боя, когда видишь врага в лицо и не оставляешь победу на волю случая. И залежавшийся в ножнах меч давно уже жаждал вражеской крови.

С запасами было хуже. Несколько ржавых банок с консервами из старых запасов Алхимика, полканистры воды. Это и есть тот предел, который заставит его действовать в ближайшие дни.

Но прежде, чем заговорит оружие, стоит дать себе и врагам последний шанс. Слишком много пролито крови – и все из-за тупого желания толпы идиотов убить одного-единственного человека. Не то, чтобы было особо жаль бандитов, просто с пулей, плотно засевшей неподалеку от сердца, начинаешь немного переосмысливать действительность.

Зигфрид усмехнулся таким мыслям: это все Книжник, который ему давно уже мозг проел своими проповедями. Было смешно слышать восторженного добряка, который сам положил из своего арбалета не один десяток подонков и, бывало, собственноручно вонзал смертельный металл в человеческие тела. Но теперь, кажется, начинало приходить понимание того, о чем говорил этот кремлевский паренек.

А впрочем, все это блажь. Важнее старый, как мир, принцип: идеальный воин побеждает, еще не вступив в бой. Если это правило имеет смыл, то как раз в его случае.

Выход из маяка был основательно забаррикадирован. Выломанные собственноручно из внутренних перегородок блоки теперь укрепляли внешнюю дверь. Однажды ее попытались взорвать – но связка гранат не взяла каменное нагромождение. Тратить большее количество взрывчатки, видимо, не хотели, и на то могли быть разные причины. Во-первых, не факт, что одна его жизнь стоила такого количества драгоценной взрывчатки – с куда большим удовольствием и с большой экономией его бы просто зарезали. Во-вторых, достаточно мощным взрывом можно разрушить маяк целиком. А что-то подсказывало: этого бандиты делать не собирались. Стало быть, есть у них какое-то слабое место, и все еще остаются зацепки для переговоров.

Забавно, но, похоже, он просто искал повод поговорить – пусть даже с этими уродами.

Добраться до двери было не так просто. Сначала нужно обезвредить собственные ловушки, установленные на случай неожиданных визитов. Пара банальных «растяжек» скорее отвлекала непрошеных гостей от реальных ловушек, которых здесь было несколько. Во-первых, «капканы» – специально упрятанные под полом провалы, в каждом из которых легко застрянет нога неосторожно ступившего на них. Но это всего лишь обманка. Застрявший сам должен стать приманкой для тех, кто его вздумает высвободить. Когда чужаки подберутся к застрявшему, усилившееся давление на пол через систему тросиков потянет за спусковой крючок «калаша», закрепленного напротив в самодельном станке. Устройство этой штуки таково, что автомат, прежде чем опустошить магазин, опишет хитрую фигуру, накрыв все пространство входа, не дав шанса и тем, кто решит пригнуться. Впрочем, Зигфрид не слишком полагался на технику, а потому предпочитал дублировать системы защиты. Поэтому вслед за автоматом сработает пара дробовиков, накрыв вторую волну наступающих картечью. Эти устройства уже спасли его во время последнего штурма, когда он лежал в очередной отключке и не был в состоянии встретить гостей лично.

Сейчас же, деактивируя ловушки, он думал только о том, не забыл ли где еще какого-нибудь сюрприза. Было бы глупо умереть, перехитрив самого себя. Но обошлось.

Зигфрид добрался до тяжелой железной двери и осторожно выглянул в маленькое обзорное окошко.

По ту сторону двери был день, хоть и довольно сумрачный – но двор перед маяком пустовал. Однако не стоило обманываться – бандюки тоже умели устраивать ловушки.

– Эй, есть кто живой? – позвал Зигфрид в окошко.

Разумеется, ему не ответили. Он подождал немного и позвал снова:

– Так есть там кто? Ну, раз нет – тогда гранату кину, может, на звук кто подтянется…

Снаружи донесся обеспокоенный голос:

– Эй, как там тебя! Не надо гранату!

– А, ожили? Ну, тогда позовите бугра, или кто там у вас все решает. У меня к нему предложение есть.

Ответили не сразу. На всякий случай воин отошел в сторону: начнут стрелять – не достанут, не позволит банальная геометрия. Наконец, снаружи крикнули:

– Жди. Сейчас старшому сообщат. Только дурить не вздумай – у меня РПГ, мигом дверь вынесу.

– Жду, жду, – пообещал Зигфрид. Сам же подумал: «Нет у тебя РПГ, кто тебе, дурачку, такую вещь даст? И главное, зачем? Если до этого РПГ не применяли, то на кой черт вручать его охраннику?»

Однако на всякий случай отошел от двери подальше. Сел на опрокинутую бочку, держа в правой руке меч, а в левой – старый добрый револьвер. Такое сочетание оружия он считал наиболее гармоничным: револьвер с бронебойными патронами позволял проредить порядки противника перед тем, как в дело пойдет меч. Впрочем, сейчас он предпочел бы повременить с дракой. А потому чуть расслабился, экономя силы. И занялся привычным уже делом: стал ждать.

Ждать пришлось долго. Он успел впасть в некое оцепенение, сродни медитации. В последнее время такое с ним часто происходило – сказывались незалеченные раны. Наконец, слух уловил отдаленные голоса и звуки шагов. И вскоре кто-то неспешно постучал в дверь:

– Эй, внутри. Звал, что ль, главного?

Голос показался знакомым. Зигфрид вышел из оцепенения, хрипло ответил:

– Я-то звал. А ты вправду за главного, или «шестерка» какая подставная?

– А ты открой, погляди. Или я зря из теплого местечка в твою трупорезку тащился?

– Языком орудуешь дерзко, – усмехнулся Зигфрид. – Может, ты и впрямь тот, за кого себя выдаешь.

– Так ты откроешь или дальше через дверь любезничать будем?

– А ты заходи. У меня не заперто. Сам понимаешь, я человек простой, мне бояться некого.

За дверью возникло легкое замешательство – там задвигались, заерзали. Небось, говоривший был не один. А может, готовил ему какую-нибудь пакость. Не уймутся никак, головорезы проклятые.

– Допустим, я тебе поверю, – произнесли за дверью. – Надеюсь, голова у тебя на месте, и ты не надеешься, прикончив меня, сразу решить свои проблемы?

– Не беспокойся слишком сильно за свою шкуру, – усмехнулся вест. – Не так уж дорого она стоит. В отличие от времени, которое ты тянешь.

– Ну, ладно… – с сомнением произнес тот же голос.

Дверь заскрежетала и приоткрылась. На пороге застыл коренастый мужичок в бесформенной темной одежде. Очень даже знакомого вида мужичок. Он шагнул в глубину маленькой «крепости» – и Зигфрид узнал его.

– Балабол? – Зигфрид неприятно улыбнулся. – Вот уж не ожидал, что ты все еще живой. Да еще так поднялся, в бандитском-то рейтинге.

– Живой, как видишь, – вошедший быстрым взглядом оценил обстановку и, видимо, несколько успокоился. Даже расплылся в улыбке, впрочем, довольно натянутой. – И не поверишь – я тоже рад видеть тебя живым!

– Точно, не поверю. Иначе меня бы не пытались угробить столько раз и с таким тупым упорством.

– Ну, это была не моя инициатива. Если ты думаешь, что я тут всем заправляю – то сильно ошибаешься. Сам понимаешь, компания у меня разношерстная. Вольные – одна история, Банды Семи Ворот – совсем другая. Да и в бандах нет единоначалия. Им непросто поделить такой приз, – Балабол многозначительно замолчал.

– Что за приз? – прищурился Зигфрид. – Не мое же сердце, съев которое кто-то решил стать круче всех остальных?

– Хорошая, кстати, идея, – Балабол рассмеялся. – Думаю, охотники найдутся. Знаешь, какие в бандах извращенцы встречаются? – Балабол огляделся, теперь уже с довольно хозяйскими видом. – Может, присядем? В конце концов, это ты позвал меня. Невежливо заставлять гостя торчать в дверях…

Поймав взгляд Зигфрида, Балабол театрально поднял руки и кивнул на револьвер в его руке:

– …Но, конечно, это лучше, чем лежать у порога с простреленной башкой.

Они сидели друг напротив друга – двое противников, имевших немало поводов прикончить друг друга при первой возможности. Но жизнь удивительная штука: иногда она навсегда разводит лучших друзей, а иной раз заставляет сесть за один стол смертельных врагов. Сейчас стола не было, как не было повода для застолья – Зигфрид продолжал сидеть на своей бочке, убрав, впрочем, меч в ножны, а револьвер – в набедренную кобуру. Перед ним был враг, ловко притворявшийся добродушным простачком, но демонстрировать лишний раз оружие – проявлять слабость перед противником. Балабол же с комфортом устроился на ящике с динамитом. По его виду можно было решить, что он чувствует здесь себя хозяином. Пожалуй, он имел для этого все основания – за его спиной были десятки до зубов вооруженных головорезов.

– Так зачем ты меня звал? – первым заговорил Балабол.

Он достал из-за пазухи мятую фляжку, отхлебнул, крякнул от удовольствия. Протянул собеседнику. Зигфрид покачал головой, сказал:

– Я тебя позвал, чтобы предложить сделку.

Балабол спрятал фляжку, усмехнулся:

– Видишь ли, какое дело, приятель. Ты не в том положении, чтобы заключать сделки.

– С чего ты это взял?

– Что бы ты ни предложил – рано или поздно мы возьмем это сами.

– То есть, вам любой ценой нужна моя смерть?

– Лично мне нет дела до твоей жизни или смерти, – Балабол снова отхлебнул и пожал плечами. – Я тебе даже симпатизирую чисто по-дружески. Я бы даже отпустил тебя на все четыре стороны, если б это ничего мне не стоило.

– Ну так за чем же дело стало?

Балабол развел руками:

– А то ты не понимаешь? Если я тебя отпущу, меня свои же грохнут. Слишком много народа ты положил – и Банды Семи Ворот, и вольные – все твоей крови жаждут.

– Ну и ладно, – спокойно сказал Зигфрид. – На такие подарки я и не рассчитывал. Скажи лучше, чего вы маяк в осаде держите, столько народу почем зря положили? Неужто только из-за моей скромной персоны?

Балабол помолчал, достал из кармана обрывок пожелтевшей бумаги, наверное, вырванной из какой-нибудь уцелевшей древней книги. Сложил, насыпал в складку пару щепоток какого-то сушеного зелья. Скрутил в самокрутку. Поколдовал с самодельной зажигалкой, извлекая огонь, закурил. Сказал невнятно, глядя куда-то в сторону:

– Ладно, скажу как есть, по старой памяти. Нам нужна дверь.

– Какая дверь?

– Не делай вид, что не понимаешь. Дверь в пространстве, через которую твои дружки улизнули.

– Ах, вот в чем дело, – Зигфрид понимающе кивнул. – Значит, предмет сделки у нас, все же, имеется.

– Опять ты за свое? – гость скривился, выпустил густую струю дыма. – Какая там сделка? Рано или поздно ты или сам с голодухи ноги протянешь, или тебя таки прикончат. И дверь сама по себе нам достанется. Не обижайся, я, как есть, говорю.

– То есть, ты считаешь, что меня не станет – и вам тут же такой приз сладкий достанется? – Зигфрид понимающе кивнул. Показал Балаболу кулак. – А харя не треснет?

– Может, и треснет, – Балабол оскалился неполными рядами желтых зубов. – Я и без того не красавец, а шрамы украшают, как говорится. Да только дверь того стоит. Многие хотят из Кенигсберга смыться – а ключик-то у нас. Соображаешь?

– Соображаю. Хотите толпу подонков через портал в Москву отправить?

– Может в Москву, может еще куда. Говорят, дверь в разные места открывается. В богатые, сытые места, где не идет этот проклятый вечный дождь вперемешку с черным снегом, где жратва на деревьях растет и бабы сисястые на тебя сами вешаются!

Балабол заржал. Зигфрид тоже улыбнулся, заметив:

– А тебя не смущает, что я тут уже который месяц сижу, и почему-то не догадался уйти через эту дверь в ваш солнечный рай с грудастыми девами?

– Ничуть, – отозвался Балабол. – Ты не ушел по одной простой причине: ты не знаешь, как открыть эту дверь. Алхимик знал – но он улизнул, оставив тебя, наивного простачка, прикрывать свою дряблую задницу.

– «Наивного простачка» я тебе прощу на этот раз – иначе не с кем будет заключать сделку. Но ты говоришь так, будто знаешь, как ее открыть, эту дверцу? Может, у тебя золотой ключик от нее имеется?

– У меня нет. Но есть головастые ребята, которые открывают любые двери. Теперь нам известно главное – где находится портал. И если однажды его открыли, открыть его вновь – дело техники. Скоро мы войдем сюда и откроем его. Так что тебе нечего предложить, воин.

Балабол с улыбкой щелкнул пальцами. По-видимому, решил, что разговор закончен. Зигфрид даже глазом не повел, продолжив:

– Хорошая попытка. Только ты забыл кое-что.

– Вот как? Да, вроде, на память не жалуюсь.

– Ты забыл, кому ультиматумы ставишь. Напомнить, сколько я ваших прикончил?

– Это ты угрожаешь, что ли? – Балабол несколько напрягся, маленькие глазки его забегали.

– Расслабься, Балабол. Ты мой гость, как-никак, я тебя не трону. Если, конечно, за пистолет хвататься не станешь – думал, я не вижу, что у тебя в рукаве припрятано?

– Даже не думал, – Балабол демонстративно вскинул руки над головой. – Но, хоть убей, в толк не возьму, к чему ты клонишь.

– Будет надо – убью, – пообещал Зигфрид. – Зря думаешь, что загнал меня в угол. Дверь, говоришь, нужна? Ну так я захлопну ее для вас навсегда.

– Ты блефуешь, – усмехнулся Балабол. Впрочем, не так уверенно, как прежде. – Как ты можешь закрыть дверь, которую не в силах открыть?

– Очень просто, – Зигфрид легонько пнул носком сапога ящик со взрывчаткой под седалищем побледневшего гостя. – Я просто взорву этот маяк к чертовой матери. Если до того дойдет – то вместе с собой. И с компанией твоих бандитов, если вы решите наделать глупостей и попытаетесь меня остановить.

– Ты не сделаешь этого, нет… – пробормотал Балабол. Самодовольство с его лица куда-то испарилось.

– Еще как сделаю. И останется ваша заветная дверца там, – Зигфрид ткнул пальцем в потолок. – В небесах. Прыгайте тогда к ней хоть до посинения.

Теперь Балабол глядел на него с нескрываемой злобой. Впрочем, он быстро взял себя в руки и водрузил на лицо свою дежурную улыбочку:

– Чего ты хочешь?

– Это другой разговор, – Зигфрид чуть откинулся, любуясь произведенным эффектом. – Для начала, пожалуй, принесешь мне еды и воды – запасы пополнить. А там обсудим, как нам жить дальше.

– Ты меня без ножа режешь, – процедил Балабол. – Все ждут, что у тебя припасы закончатся, а я, стало быть, тебя подкармливать буду? Знаешь, что они со мной сделают?

– А ты потихоньку, – посоветовал вест. – Я никому не скажу.

Балабол заерзал, запыхтел, соображая. Ухмыльнулся. Вытащил из кармана жестяную коробочку, вытряхнул из нее карточную колоду. Предложил:

– А давай разыграем? Выиграешь – будет по-твоему, и жратвы притащу, и лекарств подкину. Проиграешь – уйдешь по-тихому. Я устрою.

– Заманчиво, – признал Зигфрид. – Если бы я не был уверен, что при отходе ты меня стопроцентно обманешь.

– Слово даю! Карточный долг – долг чести.

– Ну, ладно, давай сыграем…

– Отлично! – Балабол принялся ловко тасовать карты.

– Только не в твою колоду, – расхохотался Зигфрид. – Ты же не думаешь, что я поверю в честную игру твоими краплеными картами?

– Во что же сыграем? – Балабол пожал плечами.

– В самую лучшую из игр. В «орлянку».

– Монетку подбросим? Какая же это игра? Чисто на удачу.

– Ты не веришь в свою удачу?

Балабол покряхтел, поерзал – и махнул рукой:

– А, давай!

Зигфрид достал из кармана червонец. Самая ходовая валюта – золотой «Сеятель», старинная инвестиционная монета восьмидесятого года двадцатого века, запущенная в оборот с легкой руки Маркитантов. Взял двумя пальцами, покрутил перед носом Балабола.

– Выпадет герб – твоя взяла, Сеятель – выигрыш мой. Хочешь бросить?

– Сам кидай, – проворчал Балабол. Выглядел он немного сбитым с толку.

– Ну, смотри, – легко отозвался вест, подкидывая монету. – Оп!

Червонец взлетел, завертевшись в воздухе и сверкая с луче света, пробивавшегося с улицы через окошко в двери. Со стуком упал на пол и завертелся волчком. Нервным ударом пыльного ботинка Балабол прекратил вращение. Поглядел – и грязно выругался.

Выпал Сеятель.

– Везет мне сегодня, – довольно сказал Зигфрид, поднимая монетку. – Жду тебя с гостинцами. Не обманешь?

– Я держу слово, – поднимаясь со своего ящика, процедил Балабол. – Ночью жди. Чего-нибудь раздобуду.

– Приятно иметь с тобой дело! – бодро сказал Зигфрид. – Ну, не буду тебя задерживать.

Дверь за Балаболом закрылась. Укрепив ее бетонными блоками и восстановив ловушки, Зигфрид остановился, чтобы перевести дух. Сунул руку в карман, достал монетку, усмехнулся, глядя, как на ладони тускло отблескивает рельефная фигурка Сеятеля. Щелчком перевернул с реверса на аверс, удивляясь, как здорово сработала простейшая детская обманка, сделанная на досуге из двух распиленных червонцев.

На обратной стороне монеты сверкал точно такой же Сеятель.