Глава 3

Борис бегло просмотрел бумажки, исписанные типичным для врача быстрым почерком.

— Ну и что? — спросил он. — Что ты мне суешь?

— Ох, только не притворяйся, — сухо сказала Регина. — Будто ты впервые видишь медицинское заключение. У тебя отец — гинеколог, известный на всю Москву.

— Так то гинеколог…

Но вновь проглядел бумажки.

— Что-то тут неладно, — признал он наконец свою компетентность, — ты что, мутанта где-то откопала?

— Вот ты мне и скажи, кто это.

— Копии, — проницательно заметил Борис, — а где оригиналы?

— Нету, — коротко ответила Регина.

— Ладно, — неохотно сказал он, — я посмотрю, что тут можно… а что тебя интересует, собственно?

— Все, что можно хоть как-то с этим связать. Начиная примерно с сорок пятого года… Ты ведь вроде собирал одно время какой-то архив по всяким глупостям… я еще смеялась над тобой. А ведь это ты раскопал тогда эту историю с гипнотизерами!

— А… — махнул рукой Борис, — да это давно было. И все равно мне тогда никто не поверил. И ты не поверила!

— Теперь поверю.

— Откуда эти данные? — поинтересовался Борис.

— Не скажу. Вообще ничего не скажу. Не хочу, чтобы ты относился к этому предвзято. Просто прогляди все, начиная от сороковых и до шестьдесят пятого примерно. И сам реши, к чему их можно пристегнуть.

— Параметры-то хоть чьи? И вообще — помнишь, ты меня с девицей этой сводила? Это имеет какое-то отношение к той истории?

— Не твое дело, — отрезала Регина. — Я этим занимаюсь, понятно? Это моя золотая жила!

Борис усмехнулся.

— И ты еще хочешь, чтобы я тебе помогал? На таких-то условиях?

— Поможешь. — Регина потрепала его по щеке. — Ты же любишь, чтобы тебя уговаривали, верно?

Павел, подняв воротник куртки, брел по промозглой мгле, направляясь домой. На душе у него было погано. Утренняя история вызвала в нем странное чувство вины — ни к чему было заниматься этим делом, нечего было впутывать в него посторонних. Если Регина готова удавиться за свою сенсацию, пусть она и старается… То, что Сыч, собственно говоря, не был таким уж посторонним, Павлу в голову не приходило. Но чем дальше отступали в прошлое вчерашние, да и сегодняшние события, тем более нереальными они ему казались — дурной детектив, выдумка ушлых газетчиков… что-то из разряда «Мутанты ползут к Москве». Уже подходя к дому, он сообразил, что забыл купить хлеба, — такое с ним случалось часто. Он никак не мог приладиться к холостяцкой жизни.

Ларек на углу призывно сверкал разноцветными лампочками и яркими наклейками на витрине. Он, брезгливо глядя под ноги, чтобы не вляпаться в очередную грязную лужу, подгреб к этому чуду свободной коммерции. Порылся в кошельке, доставая деньги.

Пьяный, подпиравший стенку, отделился от своей опоры и подошел к нему.

— Слышь ты, мужик, — сказал он равнодушным голосом, — десятки не найдется?

— Отвали, — брезгливо сказал Павел.

— Грубишь, да? — Попрошайка неожиданно схватил его за плечо, развернул к себе, и, глядя в бесцветные глаза, Павел неожиданно понял, что тот вовсе не пьян.

А откуда-то с тылу, из-за задов киоска, уже выходил второй.

«Влип!» — мелькнуло у него в голове.

Он не был прирожденным бойцом, но, как и любой хлебнувший лиха его современник, отлично понимал, что в таких случаях нельзя ждать, пока тебя ударят. Надо бить первым.

Его тренированные пальцы, находившие нервные узлы на сотнях холодных тел, безошибочно ударили в самую болезненную точку. Тот, кто держал его за плечо, охнул и на миг ослабил хватку. Павел, не дожидаясь, пока он придет в себя, развернулся и носком ботинка въехал второму нападавшему в пах.

«Какого черта? — Мозг, привыкший бесстрастно анализировать ситуацию, казалось, работал сам по себе. — Что им от меня надо?»

— Не нравишься ты мне, — пояснил, словно в ответ на эти мысли, первый нападавший, — очень не нравишься.

И вновь двинулся на Павла. Он ударил его в солнечное сплетение, и по эффективности этого акта Павел понял, что бил он не пустой рукой. Дыхание перехватило, тупая боль заставила согнуться пополам.

«Хоть бы из чертова ларька кто-нибудь вышел», — подумал он. Но прекрасно понимал, что сидящий в тепле и относительной безопасности мелкий коммерсант не будет ни с того ни с сего вмешиваться в чужую драку.

Это было последнее, что он успел подумать, — на его склоненную шею обрушились чьи-то сомкнутые руки.

И тут раздался отчаянный свист.

Сквозь багровую пелену, застилающую глаза, он увидел приближающиеся патрули. Они почему-то показались ему очень рослыми, и ему потребовалось какое-то время понять, что он смотрит на них снизу вверх, лежа на земле. Боли он не чувствовал. Но достаточно разбирался в устройстве человеческого тела, чтобы понять — это ничего не значит.

«Шок…» — подумал он.

Тех, нападавших, поблизости уже, конечно, не было. Патрульный склонился над ним. У него были новенькие хромовые сапоги.

— Пропади они пропадом, эти алкаши, — сказал он своему напарнику.

— Я не пьян, — пробормотал в ответ Павел. Наконец не проявлявшая себя до времени боль, как ей и положено, взорвалась внутри со страшной силой. — Я не пил… это — нападение.

— Так и запишем, — деловито сказал дежурный, — разбойное нападение. С целью грабежа?

— Откуда я знаю? — огрызнулся Павел.

— Встать можешь?

Павел попробовал подняться и тут же, охнув, вновь опустился на четвереньки.

«По меньшей мере два ребра сломаны, — подумал он, — а может, и печень отбита».

— Лежи, — сжалился патрульный, — я «Скорую» вызову.

— Не нужна мне… «Скорая».

— Не дури, парень. Да… документик-то при тебе?

Павел попробовал пошевелить рукой, чтобы дотянуться до внутреннего кармана пальто, и понял, что не может этого сделать.

«Господи, — ужаснулся он, — неужто они и руку мне поломать успели?»

— Сами возьмите, — сказал он хрипло.

Патрульный безжалостно перевернул его поудобней и извлек паспорт из внутреннего кармана.

— Все в порядке, — сказал он, посветив себе фонариком, пока его напарник вызывал по рации «Скорую».

— Интересное заявление, — устало выговорил Павел. — Но спорное.

И провалился в темную пропасть, куда даже рев подъезжающей «Скорой» проникал очень смутно.

«Скорая помощь», покрутившись по пустынным улицам, выехала наконец на широкую магистраль. Павел, лежа на жестких носилках, видел лишь мелькание тусклых фонарей да отблеск фар встречных машин.

— Куда мы едем? — спросил он сидящего рядом с ним санитара.

Тот обернулся.

— А, — сказал он, — мы пришли в себя? Хорошо.

«Скорая» как раз затормозила у светофора, и красный отблеск, падая на лицо санитара, придавал ему какой-то потусторонний вид. Павлу почему-то стало не по себе.

— Так куда меня везут? — повторил он.

— В Первую градскую, — сказал санитар внушительно. — В травматологию. И не дергайтесь. Вероятно, у вас сотрясение. Мутит?

— Слегка, — ответил Павел слабым голосом.

Тот кивнул.

— Должно бы. Вы ведь сознание теряли. Если бы не это, вас подлатали бы и выпустили. Атак, может, придется поваляться.

— Черт! — пробормотал Павел.

Тот усмехнулся.

— Не входило в ваши планы, да? Ну, вам еще повезло. Если бы не наша доблестная милиция… и поделом вам — нечего ввязываться в драку было. Морды бить все любят, а вот получать по морде…

— Да я и не ввязывался, — устало ответил Павел. Что толку объяснять?

— Неплохо вас обработали, — почти одобрительно заметил дежурный врач. Он был сонным и усталым, и растерзанный вид Павла на него особого впечатления не произвел.

— Да, — Павел осторожно вздохнул, что тут же отозвалось болью в ноющем теле — по меньшей мере два ребра… плечевой сустав вывихнут.

— Три… — уточнил врач, рассматривая снимок.

— Внутреннее кровоизлияние…

— А вы, похоже, мой коллега? — удивился дежурный. — А я думал, криминальная разборка очередная. — Он вздохнул. — Сегодня уже троих таких принял.

— Да нет… — плотно наложенная повязка давила на грудь, но это было ничто по сравнению с грызущей его тревогой. — Послушайте… телефон тут есть?

Врач с минуту колебался.

— Вообще-то это не принято. Если каждый больной… Ну, ладно, коллега! Звоните.

Павел неловко, одной рукой стал шарить по карманам. Но визитной карточки, которую оставила ему Регина, не было. Может, мент, просматривая документы, ее выронил?

— Вот зараза, — пробормотал он.

— Да вы что? — удивился врач. — Не настолько уж вас шарахнуло, чтобы не помнить домашний телефон. Хотя… и такое бывало.

— Да я не домой, — досадливо пояснил Павел, — я один живу. Я одной знакомой хотел позвонить.

— Ничего страшного, — успокоил врач, — я тоже не всегда помню телефоны своих девушек. Да и имена тоже. Ладно, завтра позвоните.

— Мне срочно надо было, — горько сказал Павел.

Нападение выглядело случайным, да, верно, но он давно перестал верить в подобные совпадения. А если так… если так, то Регине тоже должна грозить опасность.

Павел поднялся.

— Куда это вы собрались, коллега? — с интересом спросил врач.

— Мне нужно идти, — Павел старался говорить как можно тверже. — Я… одним словом, я не могу тут оставаться.

«Господи, — подумал он, — как мне ее отыскать? Посреди ночи? Ни один «справочный стол» не работает. Ее редакция… будь это газета, да еще ежедневная, там наверняка сейчас бы работала ночная смена. Но она-то с журналом сотрудничает! А там хорошо, если один сторож на все здание имеется».

— Вы не можете идти, — терпеливо сказал врач. — Поверьте мне. Видал я таких. Это типичные симптомы сотрясения мозга — психомоторное возбуждение…

— Я без вас знаю, какие у сотрясения мозга симптомы, — огрызнулся Павел. — Вы что думаете, мне сейчас охота хоть пальцем шевельнуть? Говорю, мне очень надо…

Он миновал врача, который даже не пытался задержать его, и сделал решительный шаг к двери.

Только один шаг…

Потому что тусклый свет в кабинете вдруг сузился до слепящей точки, и сквозь нарастающий гул в ушах он услышал издалека спокойный голос врача:

— Я же говорил вам, коллега, это типичнейший случай.

Он пришел в себя уже на койке. Оглянувшись, понял, что лежит не в палате, а в закутке в коридоре, — повернув голову, он мог рассмотреть чахлый фикус в кадке и плакат, призывающий чистить зубы. Черт бы их подрал, эти наши богадельни, подумал он. Небось ждут, что кто-нибудь к утру помрет, — тогда и место в палате освободится. Лежать было неудобно — мешала плотно наложенная повязка, а на неповрежденной руке — еще и полоска пластыря. Скосив глаза, он увидел, что она удерживает вставленную в вену иглу, от которой трубка шла к капельнице, укрепленной на кронштейне.

«Хорошенькое дело», — подумал он.

Из окна напротив тянуло холодом, а фонарь, который еще не могла заслонить молодая листва, заливал коридор ртутным светом.

И в этом смутном свете он увидел, как по коридору движется человек. — Одетый в белый халат, он ступал бесшумно и оттого напоминал больничное привидение — загробного старожила здешних мест.

Он попал в освещенный квадрат, и его халат вспыхнул призрачным бледным светом. Павел лежал, не двигаясь; полуприкрыв глаза, он наблюдал за приближающейся фигурой.

Теперь, когда ночной посетитель вновь вступил в полосу мрака, халат его померк, и он стал лишь бестелесной тенью с настороженно сверкающими глазами.

«Это ко мне, — вдруг с холодной отчетливостью подумал Павел. — Это смерть моя за мной пришла».

Не одетый в саван скелет с косой, нет, — человек в белом халате.

Тот тем временем подошел ближе и неслышно склонился над Павлом. Павел замер, стараясь, чтобы его дыхание звучало как можно ровнее. Из- под полуприкрытых век он различал в руке у человека тускло блеснувший прозрачный цилиндр…

…Шприц.

«Неужто он рассчитывает, что я не почувствую укола?» — удивился Павел. И, только когда тот бесшумно скользнул к изголовью, понял, что инъекцию делать вовсе не обязательно.

Капельница!

«Он просто закачает эту дрянь, какой бы она ни была, в чертову капельницу — и уйдет так же бесшумно, как и прибыл.

Или не уйдет?

Останется, чтобы полюбоваться, как я корчусь в агонии — чтобы было потом о чем докладывать, чтобы убедиться, что все в полном ажуре?»

Прибинтованная рука лежала поперек груди, укрытая простыней. Павел попробовал осторожно пошевелить пальцами — получилось. Он чуть переместил руку на локтевой сгиб здоровой руки и аккуратным, профессиональным движением выдернул иглу из вены.

И замер.

Он не видел, что делает убийца, — тот стоял рядом с изголовьем, и для того, чтобы разглядеть его, Павлу нужно было бы повернуть голову.

Но он мог догадаться, что тот, проткнув пластиковую бутыль с раствором, закачивает в нее что-то из своего шприца. Наверняка именно сейчас на него можно было бы напасть — хоть какие-то шансы. Но сломанные ребра и ноющая рука протестовали против каждого движения.

«Я не выдержу драки, — подумал Павел. — Он-то наверняка тренирован и здоров». Оставалось лежать неподвижно и ждать. Игла оставалась поверх вены, по-прежнему перехваченная пластырем, — с виду все в полном порядке. Он чувствовал, как из нее по капле просачивается жидкость из капельницы, медленно стекает по руке…

«Если он останется ждать, — испугался Павел, — он заподозрит неладное».

Но тот, бесшумно повернувшись, поплыл по коридору прочь — удаляющаяся белая фигура, столь же реальная, как зыбкий свет фонаря за окном.

Павел пошевелился. Что бы тот ни влил в капельницу, наверняка это должно было подействовать медленно и незаметно — снотворное… лошадиная доза морфия… все что угодно.

Он поглядел на пустой коридор, на капельницу, медленно и осторожно сел на койке. Нащупал на полу расшлепанные больничные тапочки. «Вот суки, — подумал он, — даже ботинок не оставили».

Утешало то, что в больничную пижаму его не переодели. Должно быть, с пижамами напряженка. Он лежал в своих собственных брюках и рубахе. Ни пиджака, ни куртки не было.

Зато кошелек был в кармане брюк — уже кое-что. Документы… Ключи от квартиры.

«Впрочем, — решил Павел, — туда мне все равно нельзя».

Он поднялся на ноги и, держась за стену, побрел по коридору.

Добрался до лестницы.

Она была пуста. На стене висела табличка: «Запасный выход».

Интересно, подумал он, как тот-то сюда попал? Спокойно прошел в своем белом халате через главный вход? Или все же предпочел вот этот, поукромней?

Ладно, поглядим.

И он стал спускаться вниз.

Его предположение подтвердилось — дверь была открыта. За ней лежал окутанный мраком ночной парк. Павел постоял на пороге, зябко поежился, осторожно спустился с крыльца и пропал во тьме…

— Ну что, — нетерпеливо спросила Регина, — просмотрел свои бесценные архивы?

— Просмотрел, — неохотно ответил Борис, — но пока ничего похожего. Я хочу сказать — это же тебе не двухголовый теленок… тут тонкая работа. Вообще, мне кажется, что с ошибками природы это ничего общего не имеет. Разве только это не случайный казус. Я подумал — а что, если какой-нибудь закрытый проект был… Ты вроде сама на это намекала. А подобные сведения в открытую печать почти не просачивались. Зато у американцев подобный проект существовал. Они его запустили во время «холодной войны». Недавно вся эта история всплыла. Потом проект пришлось прикрыть — клоны оказались психически нестабильными. А при том физическом и интеллектуальном потенциале, которым их наградили… Ходили слухи, что эти супермены составляют большую часть клиентуры одной закрытой психушки.

— Клоны?

— Да. Они выводили своих сверхлюдей, модифицируя один и тот же исходный генетический материал.

— Нет… кажется, нам это не подходит. Потом, это все же Америка.

— Погоди! Американцы-то уверяют, что занялись этим только потому, что получили информацию о том, что подобный проект имелся в России. Тут, мол, работали над генетическим материалом, взятым у каких-то светил во всех отраслях. Вот Пентагон и начал гнать штурмовщину. А в результате лажа у них получилась. Так что вполне может быть, что и твой оттуда. Может, наши-то сверхлюди постабильней американских оказались? И их удалось внедрить в общество.

Регина покачала головой.

— Что, с ними тоже накладки? Ну ладно, не хочешь говорить, не надо. А чьи это все-таки параметры?

С минуту Регина колебалась.

— Андрея, — наконец выговорила она неохотно.

Глаза Бориса за стеклами очков стали совсем огромными.

— Как? Твой…

Она молча кивнула.

— Слушай, — решительно сказал Борис. — Брось ты это. Оставь. Слишком близко — понимаешь… Если ты лично в это впутана…

— Ну и что?

— Не лезь, — решительно сказал Борис, — это опасно. Ты же знаешь, как я к тебе отношусь. Я готов молчать… да черт с ней, с этой сенсацией!

Регина вздохнула, рассеянно поглядела в окно.

— Кажется, уже поздно, — сказала она, и непонятно было, к чему относится эта ее фраза.

* * *

Лиза в ужасе металась по постели, пытаясь проснуться; она блуждала по каким-то глухим длинным коридорам, разыскивая — кого? Тревога грызла ее, словно те, что допрашивали ее в этом странном подвале, разбередили какие-то темные глубины ее сознания.

Возможно, если бы Стас остался, ей было бы легче. Но он сослался на какие-то срочные дела и ушел, предварительно врезав ей в дверь новый замок. Ей было страшно. Да, теперь она поняла, что Делает в этих коридорах, — она разыскивает Андрея. Он здесь, он должен быть здесь, она откуда- то точно это знает… Но коридоры пусты, и лишь ее шаги отдаются гулким эхом… Наконец Лиза увидела вдалеке смутную фигуру — она двигалась впереди, не приближаясь, но и не отдаляясь. Она пыталась ускорить темп, но что-то мешало ей, точно сам воздух уплотнился и отталкивал ее. Лишь бы он почувствовал, что она идет за ним. Лишь бы обернулся!

И он обернулся.

Это действительно был Андрей, но почему у него такое странное выражение лица? И почему вдруг его лицо начало меняться?

На нее смотрела бледная, невыразительная маска с остановившимися темными глазами.

Мертвая маска.

* * *

Звонок телефона вырвал Лизу из небытия. И хотя в последнее время такие утренние звонки не предвещали ничего хорошего, она восприняла его с благодарностью.

Она подняла трубку.

— Мне нужна Лиза Панина, — сказал абсолютно чужой, незнакомый мужской голос.

— Да? — спросила она настороженно.

— Лиза… простите, не знаю, как по отчеству… послушайте… это Павел.

— Кто?

— Павел Лукин. Патологоанатом. Вам разве Регина не говорила? Я дежурил в ту ночь, когда привезли вашего мужа.

— Что вам нужно? — устало спросила Лиза. Что-то такое Регина и впрямь рассказывала, но какое это теперь имело значение? Ей казалось, что все случилось очень давно. — Вам Регина мой телефон дала?

— Нет… слушайте, я не могу долго разговаривать. Я из автомата звоню. Вы знаете, где Регина живет?

— Да.

— Лиза, послушайте… мне кажется, ей грозит опасность. Предупредите ее. Даже не звоните — поезжайте к ней домой. Срочно. Скажите, я вынужден уйти в бега. Я перезвоню вам через пару часов, хорошо?

— Хорошо, — сказала Лиза удивленно, — а почему бы вам самому с ней не связаться?

— Говорю, я в бегах! Я не могу тут больше оставаться. Я вас очень прошу, Лиза! Это дело жизни и смерти!

Банальная фраза, но у него она прозвучала как нечто свежее.

Лиза уже открыла рот, чтобы переспросить, почему ему, собственно, не позвонить Регине самому, но он уже повесил трубку.

Она подумала и после секундного колебания набрала номер Регины.

Гудки…

Лиза взглянула на часы. Семь утра. Зная Регину… наверняка она должна быть дома. Либо крепко спит, либо просто отключила телефон, чтобы не мешал. Придется действительно ехать… тем более, что, вероятно, ей следует рассказать про вчерашнее.

Она торопливо оделась и, накинув пальто, выбежала из квартиры. И только оказавшись на улице, поняла, насколько страшно и неуютно ей было Дома. Словно стены, смыкаясь, давили на нее…

Почему эти вороны кричат так громко? Колокол в Донском монастыре — он бьет и бьет, так отчаянно, словно вынимает душу… белый дом выплыл из тумана ей навстречу, точно призрачный корабль, — она ворвалась в подъезд, толкнула знакомую дверь. Закрыто. Лиза нажала на кнопку звонка — звонила долго, отчаянно…

Такой звонок смог бы разбудить и мертвеца.

Смог бы?

Она вновь выбежала на улицу. Окно казалось закрытым, штора задернута. Она, встав на цыпочки, постаралась заглянуть внутрь — штора мешала… До окна никак не дотянуться. Страх утроил ее силы — она схватила стоявшую у подъезда скамью и подтянула ее под окно. Забралась на скамью, толкнула ладонью раму — она оказалась открыта, отодвинула занавеску — и в мягком полумраке комнаты увидела смутно белеющее на полу тело. Белые волосы рассыпались по ковру, ладони сжаты в предсмертном усилии, ноги непристойно раздвинуты…

Голова у Лизы закружилась, и она почти свалилась со скамьи.

Она не помнила, как отчаянно, забыв про звонок, колотила кулаками в ближайшую дверь, крича:

— Вызовите кого-нибудь! Да вызовите же кого-нибудь!

* * *

— Ну что ж, — сказал следователь, — теперь и до вас дошла очередь.

Лиза сидела на диване. Проснувшиеся от ее отчаянных воплей, соседи Регины вызвали милицию, даже не попытавшись заглянуть в квартиру убитой, чтобы удостовериться* не примерещилось ли Лизе все это.

Теперь дверь в квартиру Регины была открыта, тело убрано, взад-вперед сновали озабоченные люди, и возник какой-то оперативник с овчаркой на поводке. Лишь очерченный мелом и уже слегка затертый силуэт на полу мягко светился, точно бледный призрак убитой женщины.

Лиза, которую кто-то — она даже не помнила, кто, — усадил на диван и закутал в плед, до сих пор не могла справиться с бившей ее дрожью, несмотря на то что медэксперт мимоходом сделал ей укол успокаивающего.

— Так что же вас заставило приехать сюда? — спросил следователь. — Постойте-ка… мы ведь уже встречались. Ваша фамилия Панина, правильно? А я — Губарев.

Лиза кивнула. Теперь, когда горячечный туман рассеялся, она тоже узнала человека, присутствовавшего тогда на опознании Андрея. Она могла бы узнать его и раньше, но ее ошеломленное сознание просто отказывалось впускать в себя действительность.

— Что-то мы часто с вами встречаемся, — заметил следователь. — Так что же вас сюда все-таки привело, гражданка Панина?

Само по себе безобидное слово «гражданка» заставило ее вздрогнуть — оно таило в себе скрытую угрозу. Где еще его услышишь, как не в суде или в милиции?

— Я позвонила, — с трудом выговорила Лиза, — никто не отвечал… Я решила подъехать.

— Ну а почему вы подъехали, если никто не отвечал?

Лиза беспомощно пожала плечами. Не рассказывать же всю эту историю о звонке какого-то Павла, который, по его собственным словам, находится в бегах?

— Мы договорились… встретиться, — выдавила Лиза.

Губарев мрачно поглядел на нее.

— Послушайте… Елизавета Дмитриевна, верно? Возьмите себя в руки. Вы давно знакомы с покойной?

Лиза покачала головой.

— Нет… мы познакомились… на похоронах.

«Почти правда», — подумала она.

— И вы поехали к женщине, которую знали всего несколько дней, в восемь часов утра, потому что у нее не отвечал телефон? Вам не кажется, что это немного странно?

Лиза молчала.

— Кем она работала, вы хоть знаете?

— Она была журналисткой, — сказала Лиза.

— Может, ей угрожал кто-нибудь? Вам об этом что-то известно?

«Это мне угрожали, — подумала Лиза. — Но, расскажи я сейчас обо всем этому Губареву… да мне потом всю жизнь не отмыться».

— Об этом она ничего не говорила, — сказала Лиза. — Может, на работе у нее что-нибудь знают.

— Я спрошу у нее на работе, — терпеливо сказал следователь. — Ну хорошо, о ее личной жизни вам что-нибудь известно? Она была близка с кем-нибудь?

«Она была близка с моим мужем, — подумала Лиза. — Хорошенькое дело…»

Страшная мысль вдруг мелькнула у нее в голове.

«А вдруг это я? Вдруг я уже настолько обезумела, что пришла сюда и убила ее… а теперь ничего не помню об этом?»

Эта идея так ее ошеломила, что на вопрос следователя она лишь тупо помотала головой.

— Лизавета Дмитриевна, — устало сказал Губарев, — вы ведь понимаете, в каком вы положении? Вы проходите уже по второму убийству. Пусть косвенно, но ведь могут возникнуть вопросы. А вы не хотите сотрудничать.

Следственная бригада, закончив работать с отпечатками пальцев в комнате, переместилась в ванную, оттуда же вышел медэксперт — он мыл там руки.

— Ты от нее ничего не добьешься, — тихо сказал он Губареву, — ты же видишь, она в шоке.

Следователь поднялся.

— Ладно. Но мне нужно будет еще поговорить с вами, Елизавета Дмитриевна. Так что за пределы Москвы я вам выезжать не советую. Вы в состоянии добраться до дома?

Лиза молча кивнула.

— Эй, — раздался чей-то голос в прихожей, — что тут происходит?

И в комнату ворвался посторонний. Лиза узнала его — это был давешний Регинин приятель, с которым они тогда разговаривали. Казалось, подумала Лиза, с тех пор прошла целая вечность.

— Где Регина?

— Нет больше Регины! — не дожидаясь вмешательства следователя, отчаянно выкрикнула Лиза. — Убита!

Борис побледнел, лицо его исказилось, и он Прислонился к стене.

— Пройдите в комнату, — негромко сказал следователь. — И покажите документы, пожалуйста. Кто вы вообще такой?

— Я ее коллега, — сказал Борис медленно. Он отчаянно пытался осмыслить происшедшее.

— Вы работаете вместе? — спросил Губарев, возвращая ему документы.

— Нет, я в газете работаю. Но мы вместе учились.

— Вот как? — любезно спросил Губарев. — Значит, вы давно ее знаете?

— Да, — ответил Борис.

— И она была с вами откровенна?

— Вполне. — Потом неуверенно добавил: — Ну, наверное, у нее были свои тайны…

— Может, она вам жаловалась на кого-нибудь? Кто-нибудь ей угрожал?

Борис побледнел еще больше. Челюсти у него сжались. Он поглядел на Губарева, на Лизу, забившуюся в угол дивана, и сказал:

— Нет… то есть… я об этом ничего не знаю. Как ее убили?

— Здесь я задаю вопросы, — отрезал следователь. — Она была чем-то обеспокоена?

— Нет… насколько я знаю — нет.

— Ну а над чем она работала последнее время?

— Не знаю, — твердо сказал Борис. — Это надо спросить у нее в отделе.

— Ну а вы почему заявились сюда ни свет ни заря?

— Мы договорились встретиться, — сказал Борис.

— Похоже, она со всеми сегодня договорилась встретиться с утра пораньше. А соседи вот говорят, что она обычно раньше двенадцати из дому не выходила. Что сегодня, аврал?

— Да нет, — сказал Борис. — Просто мы договорились, что я за ней заеду по дороге на работу. У нее машина барахлит последнее время.

Губарев внимательно поглядел на него, но тот твердо выдержал его взгляд.

— А эту женщину вы знаете?

Борис вновь поглядел на Лизу. Потом снял очки и близоруко уставился на следователя.

— Да. Пару дней назад мы встретились в одном кафе. Немного посидели. Она с Региной была.

— И все?

— И все.

— Отпечатки пальцев у вас придется взять, — сказал следователь.

Борис кивнул.

— И имейте в виду, возможно, мне придется еще с вами поговорить.

Борис только пожал плечами. Губарев присел у низкого столика, задумчиво постукивая пальцем по полированной столешнице.

Потом обернулся к Лизе.

— Зачем вы встречались? — резко спросил он.

— С кем? — вздрогнула она.

— С этим, — Губарев кивнул на дверь ванной.

— Не знаю, — тоскливо сказала Лиза. — Мы пошли с Региной кофе выпить…

Снова появился Борис. Растопыренные пальцы у него были вымазаны черной краской.

— Даже смыть не дали, — пожаловался он.

— Салфетку возьмите вон на столе, — посоветовал Губарев.

— Так как мне быть? — Борис устало поглядел на него, методично вытирая палец за пальцем. — Ехать с вами?

— Да нет, — отозвался тот, — пожалуй, нет… Но, возможно, мы вас еще вызовем. Из Москвы не уезжайте.

— Хорошенькое дело, — грустно ответил Борис.

И, словно лишь сейчас начав осознавать случившееся, провел рукой по лицу и, всхлипнув, сказал:

— О Господи! Регина!

— Отвезите меня домой, — неожиданно попросила Лиза.

Борис вопросительно взглянул на Губарева.

Тот махнул рукой.

— Ладно. Поезжайте.

Лиза встала с дивана и неуверенной походкой побрела к выходу. Борис направился было следом за ней, но Губарев внезапно поднялся с кресла.

— Елизавета Дмитриевна, — сказал он ей. — Подождите снаружи. А вы, — он кивнул Борису, — задержитесь на минутку.

— Что там еще? — устало спросил Борис, проводив взглядом удаляющийся по коридору Лизин силуэт.

— Вы встречались пару дней назад, — напористо сказал следователь. — Зачем?

Борис близоруко заморгал.

— Неловко говорить… когда-то мы с Региной были близки. Потом расстались. И с тех пор она… ну, чувствует… чувствовала… себя виноватой. Все пыталась устроить мою личную жизнь. А Лиза потеряла мужа… совсем недавно, как я понял… вот Регина и решила, ну, невзначай нас познакомить. Я, как их вдвоем увидел, сразу понял, что она нарочно все подстроила.

— Ясно, — недоверчиво сказал следователь.

— Так я могу идти? — тревожно спросил Борис, глянув в окно. — А то она, по-моему, вот-вот в обморок хлопнется.

— Бог с вами. — Следователь уже отвернулся от него. — Поезжайте. Но не дальше Окружной дороги.

* * *

Губарев обернулся к медэксперту.

— Ну, что скажешь?

Тот вздохнул.

— Если бы не эта толпа посетителей, я бы сказал — заурядное убийство. Первый этаж, решеток нет.

— А способ?

— Ударили по голове каким-то тупым орудием. В затылочную область. Череп проломлен. На теле следы борьбы. Похоже, она пыталась сопротивляться. На шее синяки.

— Изнасилована?

— Не похоже. Но нужна более подробная экспертиза.

— Маньяк? Или простой грабитель?

— Вам виднее. Но мне кажется, кто-то просто залез в открытое окно в расчете на поживу. А увидев ее, растерялся, да еще она, видимо, попыталась его остановить… Но если какие ценности и пропали, установить трудно. Она ведь одна жила.

— Черт. — Губарев раздавил окурок в пепельнице. — Не будь она журналисткой…

— А что, и журналисток, бывает, за просто так убивают. Тем более, как я понял, она в научно-популярном журнале работала… никаких тебе острых тем, никаких политических скандалов… болото. Он в окно влез?

— Да. Соседи говорят, она имела обыкновение спать с приоткрытым окном. Черт бы побрал этих архитекторов… рамы без форточек! Послушай, это мужик был? Или все-таки баба могла с ней управиться?

— Судя по силе удара, — мужчина. Покойница была женщина сильная, здоровая. Не так-то с ней было просто справиться.

— А эта дамочка?

— Нет… Габариты не те.

— Она и вправду в таком шоке? Или притворяется?

— И правда в шоке. Но вот что, заметь, интересно — зрачки у нее расширены.

— Наркоманка? — оживился Губарев.

— Не похоже… следов инъекций нет. Может, правда, она атропин себе в глаза капала… и всех делов.

— Все-то ты замечаешь.

— Работа такая. Кстати, она психически явно нестабильна. Неужто эта смерть так на нее…

— Да мужа она недавно потеряла. Помнишь ту разборку на Профсоюзной? Забавное, кстати, совпадение, тебе не кажется?

— Про закон парных случаев слыхал? Но я бы все-таки на твоем месте присмотрел за ней, за этой дамочкой. Парные случаи — одно…

— Ладно. — Губарев поднялся. — Займусь пока соседкой. Пусть комнату осмотрит, может, пропало что заметное…

— Думаешь, ограбление все-таки?

— Ну, проверить не мешает. Что у тебя? — Губарев обернулся к парню из экспертной группы.

— Коньяк початый на кухне видел?

— А как же…

— И стакан рядом. Не рюмка, заметь, — стакан. Отпечатки на нем. Четкие. И на бутылке. Не похоже, не ее пальчики. Не хозяйки.

— Ладно, — устало сказал Губарев, — займись этим.

* * *

Борис покосился на Лизу — она сидела, забившись в угол, вид у нее был даже не испуганный, а просто какой-то безнадежный.

— Хотите, остановимся где-нибудь? — спросил он. — Выпьем…

Лиза покачала головой. Сама мысль о том, чтобы оказаться среди шумных, обыденно деловитых людей, была ей невыносима.

Борис теоретически должен был бы испытывать к ней жалость. Но почему-то никакой жалости он не чувствовал — только раздражение.

— Я же говорил и вам, и Регине. Не нужно было впутываться во все это.

Нет ничего бессмысленнее, чем запоздалые слова «я же говорил». И если бы не смерть Регины, которая потрясла его гораздо больше, чем он хотел показать, он никогда бы не опустился до такой пошлой глупости.

Но ответные слова Лизы удивили его, если его еще могло что-нибудь удивить.

— Во что? — спросила она.

Он ошарашенно уставился на нее.

— Как — во что? Черт вас дернул совместно раскапывать темное прошлое вашего замечательного мужа! И как я ей ни говорил «осторожнее»…

— Раскапывать? Она же прекратила расследование, — удивленно сказала Лиза.

— Кто вам это сказал?

— Она и сказала. Она добралась до этого патологоанатома, или кто он там, а потом сказала мне, что выяснить ничего не удалось. Что погиб он скорее всего действительно случайно, а насчет всего остального… очень трудно что-нибудь доказать.

— Значит, она вам ничего не сказала, — тихо проговорил Борис.

— Чего не сказала? — насторожилась Лиза.

Борис какое-то время колебался. Она и так в глубоком шоке. Черт ее знает, как она все это воспримет.

— Ну, она действительно добралась до этого патологоанатома, но расследование не прекратила. Наоборот, то, что она от него узнала, ее только подстегнуло.

— Что там еще она узнала? — спросила Лиза.

— Вам известно о том, что физиологические и биохимические показатели вашего мужа, мягко говоря, отличались от нормы?

Лиза поглядела на него. В ее взгляде читалось искреннее изумление.

— О чем это вы?

— Да о том, что Регина как раз и пыталась выяснить, кто такой ваш муж, черт его подери, был на самом деле.

— В каком смысле «на самом деле»? — недоуменно переспросила Лиза. — Я не понимаю. Вы же сами рассказывали мне — про все эти убийства… значит… так оно и есть, наверное. Но Регина потом сказала, что доказать все равно ничего нельзя. — Она поглядела на Бориса. — Что бессмысленно заниматься этим. И знаете… я с ней тогда согласилась. Сначала я хотела выяснить, кто же он был такой, мой муж. — Она недоуменно покачала головой. — Потом… что толку будет мальчику узнать, что его отец убивал кого-то за деньги? Вот мы и решили… Но про то, что она продолжала это расследование… нет, она мне ни слова не говорила.

— Она вас пощадила, — сказал Борис. — Потому что… видите ли… ваш муж настолько отличался от остальных людей, что вообще очень трудно понять, что он такое. В биологическом смысле.

Лиза посмотрела на него расширенными глазами.

— Этого еще не хватало! — проговорила она.

«А ведь она приняла это мое заявление на удивление спокойно, — подумал Борис, — не стала ни возмущаться, ни выкрикивать сакраментальное «вы с ума сошли!». Должно быть… она была внутренне готова услышать нечто в этом роде».

— Тогда понятно, — произнесла она задумчиво, — почему этот патологоанатом…

— Если Регину убили не случайно, — спокойно заметил Борис, — тогда этот малый тоже в опасности, Лиза. И вы тоже.

Она кивнула.

— Да. Он так и говорил. Это он позвонил мне сегодня — насчет Регины. Но ведь… меня так просто убить. Я даже не журналист, не известный человек — никто. Это могли уже давно сделать. Павел в бегах. Регина убита. Вам тоже угрожает опасность?

Борис покачал головой.

— Нет. Мне — нет. Пока никто не знает, что я в этом замешан. Следователь этот не дурак, но он вроде занят своим делом… ему не до каких-то странных интриг.

Они уже миновали кинотеатр «Витязь» и подъезжали к Лизиному дому.

— Послушайте, Лиза… за вами наверняка следят. И телефон ваш прослушивается. Но, если случится что-то непредвиденное, постарайтесь связаться со мной. Вот мой номер.

Он остановил машину, вынул из кармана визитку, но не передал ей, а просто какое-то время подержал перед глазами.

— Записывать не надо. Постарайтесь запомнить. Дальше я не поеду. Не хочу, чтобы они меня засекли, кто бы это ни был. Доберетесь?

Она молча кивнула.

Борис смотрел, как она, выбравшись из машины и зябко подняв воротник пальто, пересекает дорогу, направляясь к своему дому. Ни внешнего блеска Регины, ни ее деловой хватки, подумал он, но есть в ней что-то… какая-то внутренняя прочность. Из тех тихих, милых женщин, которых полным-полно во всех редакциях, во всех НИИ… из тех, на чьих плечах держится мир.

Стоило Лизе войти в квартиру, как раздался надсадный звонок телефона. Он все звонил и звонил, пока она бежала из прихожей в комнату и торопливо, непослушными пальцами хватала трубку.

— Лиза… — раздался напряженный голос, — это вы?

— Да… — она вздохнула. — Павел?

— Что с Региной?

— Убита.

На том конце провода какое-то время длилось молчание.

— Ясно, — сказал он наконец, — Лиза, мне нужна помощь. Вы не знаете никого, кто бы… согласился приютить меня на время?

— Павел… этот телефон…

— Я понял.

— Я постараюсь подъехать. Часов в пять. К железяке.

— К какой железяке?

— О Господи, ну такая, с дырками!

Несколько секунд Павел молча соображал. Потом сказал:

— А, понятно. Только не приведите за собой никого, Лиза.

— Я постараюсь.

— Я подойду к вам только, если все будет чисто. Ладно, хватит болтать, а то меня засекут.

И он бросил трубку.

Поколебавшись секунду, Лиза вновь набрала номер… если бы Стас… но, дождавшись восьмого гудка, опустила трубку на рычаг и вновь выбежала на улицу. Чувствовала она себя ужасно — после инъекции, которую вкатил ей медэксперт, голова кружилась, и еще беспокоила неприятная дрожь в коленях.

Во дворе было полно машин, в некоторых сидели люди — как понять, кто сидит тут, просто дожидаясь кого-то, а кто — следит за ней? Невидимый, неузнанный…

Лиза торопливо пересекла улицу, направляясь к метро. И, внезапно развернувшись, вскочила в автобус, который уже закрывал двери… автобус тронулся, покатил в противоположную от метро сторону, и она сквозь заляпанное грязью заднее стекло увидела, как какой-то неприметный «жигуль» торопливо выехал на встречную полосу.

Ей не надо было больше гадать, следят за ней или нет, — этого хватило. Автобус неторопливо двигался по проторенному маршруту, останавливаясь у каждого столба. В заднее стекло она по- прежнему видела терпеливо следовавший за ним серый «жигуль».

Лиза закусила губу, раздумывая. Автобус выбрался на магистраль — движение тут было напряженным. Остановился у стеклянного гриба. Она помедлила, высматривая… к остановке напротив по встречной полосе медленно приближался троллейбус.

Торопливо расталкивая недовольных пассажиров, Лиза выбралась через переднюю дверь и кинулась наперерез мчащимся машинам. Увернулась от какой-то «Хонды», проскочила вплотную к «Запорожцу», выбежала на разделительную полосу и подгадала как раз к перемещающейся навстречу «дырке». Она и не помнила, как оказалась на той стороне. Троллейбус гостеприимно распахнул свои двери. Лиза влетела в салон и, задыхаясь, упала на сиденье. В окно было видно, как серый «жигуль» попытался повторить прежний маневр, но на этот раз неудачно — заворачивая, он въехал бампером в какой-то джип. Откуда выскочил разъяренный водитель с монтировкой в руках. Лиза не стала ждать, чем закончатся эти немирные переговоры… Троллейбус тронулся, и она, проехав остановку, вновь выбежала из него и пересела в автобус, следовавший по направлению к «Калужской». Только теперь она смогла отдышаться. Серого «жигуленка» с помятым капотом нигде видно не было.

Час спустя она, настороженно оглядываясь, стояла у перекрученной, ни на что не похожей скульптуры этого Сидура.

— Самое забавное будет, если мы друг друга не поняли и он ждет меня где-то в другом месте, — пробормотала она.

Но от угла бетонной ограды отделилась чья-то темная фигура.

Лиза, никогда не видела Павла и, не знай она, кто он такой, из рассказов Регины, предпочла бы не попадаться ему на глаза в темном переулке. Он выглядел как типичный бомж — лицо в синяках, ходит как-то боком, одет в драное пальто, да еще и в тапочки, достойные отдельного описания.

Он, в свою очередь, настороженно оглядел ее, потом помахал рукой., Лиза отвернулась от Сидура и подошла к нему.

— Ну и вид же у вас! — невольно воскликнула она.

Павел мрачно усмехнулся.

— Да… не Бельмондо. Пальто это я утром на помойке нашел.

— А тапочки где оторвали? — поинтересовалась она. — От Кардена небось?

— Тапочки больничные, — сухо сказал Павел. — Они мои ботинки зажилили, падлы. Что с Региной?

— Я же сказала, убили ее, — тихо ответила Лиза.

— Это я уже понял. Как, при каких обстоятельствах?

— Как… в ее собственной квартире. Ударили чем-то по голове. — Она вновь вздрогнула при воспоминании об этом совершенном теле, беспомощно распростертом на полу. — Следователь все допытывался — при чем тут я, и все такое…

— А тело вы нашли?

— Да…

— Ясно… — сказал он, — мы слишком глубоко копнули, вот они и взялись за нее. А вас, выходит, не тревожат? Это странно…

— Как сказать… — Она покачала головой. — Вчера случилась какая-то непонятная история. Сегодня… за мной следили, когда я из дому вышла.

Он насторожился.

— Вы их сюда привели?

— Не знаю… надеюсь, нет. Я, кажется, сумела от них избавиться.

— Все равно, тут опасно оставаться, — решительно сказал Павел, — пошли отсюда.

Они двинулись на зады института, к пустырю, где из грязного котлована торчали невесть когда вбитые сваи. Вокруг не было ни души, и Лиза почувствовала себя неуютно — уж больно жутковато выглядел ее спутник. А что, если он сошел с ума, — мелькнуло у нее в голове, — или просто маньяк какой-нибудь? Придушит сейчас, она и пикнуть не успеет!

— Мне очень жаль, что так получилось, Лиза, — сказал Павел, и страх ее прошел: у него был нормальный голос интеллигентного человека, странно контрастировавший с диковатым внешним видом, — не хотелось бы впутывать вас в это… Но мне больше не у кого просить помощи…

— Я помогу, — спокойно сказала Лиза, — если сумею.

— Мне нужно пересидеть где-нибудь. Но вот в чем беда… денег у меня практически нет… домой мне возвращаться нельзя. К вам, получается, мне тоже нельзя…

«Борис… — подумала Лиза. — Он оставил свой телефон. Я его совсем не знаю. Только то, что он с Региной работал. Можно, конечно, попросить Стаса… Если он возьмет трубку. Но Борис — он человек понятный. Он весь как на ладони. А вот как себя поведет Стас?..» Ее вновь на миг кольнуло странное ощущение неуверенности, как всегда, когда она пыталась думать о Стасе. Словно она шла по очень тонкому льду.

— Сейчас мы позвоним одному человеку, — наконец сказала Лиза, — журналисту. Приятелю Регины. Похоже, вся эта история ему не безразлична.

— А если и на него выйдут?

— Он говорит, пока такой опасности нет. А Регину он любил. Он хоть ради нее постарается…

— Журналист… — с сомнением проговорил Павел.

— Ну, как хотите, — сухо сказала Лиза.

Павел внимательно посмотрел на нее.

— Хорошо, — сказал он, — я доверяю вам. Делайте, как считаете нужным. Но, Лиза, я просто обязан теперь вам сказать… вы знаете, из-за чего все это закрутилось?

Лиза задумчиво поглядела на него.

— Тот человек, к которому я собираюсь обратиться за помощью… Он рассказывал мне какие- то странные вещи. Про Андрея. Но ведь это же не может быть правдой?

Она с надеждой посмотрела на него.

— Потому что он — ваш муж? — сухо спросил Павел. — Но ведь вы уже поверили, что он был наемным убийцей. Киллером. Что он жил двойной жизнью. Почему бы вам не поверить и в остальное? Вся эта карусель завертелась из-за того, что нашелся человек, который поверил во все сразу, каким бы невероятным оно ни казалось. И начал копать дальше.

Он поглядел в ее отчужденное лицо.

— Я не стал бы говорить вам об этом, — сказал он мягко, — да и не собирался… но идет слишком большая игра.

— Почему же все-таки Регина мне ничего не сказала? — недоверчиво спросила она.

— А вы бы как поступили на ее месте?

Она покачала головой.

— Не знаю. Наверное, вы правы. Тем более… — Она запнулась.

— Тем более вы все равно мне не поверили, — подсказал Павел.

Она неожиданно схватила его за рукав.

— Павел! Мне страшно! Вокруг меня происходит что-то непонятное. Я — словно вестница несчастья! Вчера какие-то люди… даже говорить об этом не могу! Но не в том дело: я чувствую себя так, словно… словно вся моя прошлая жизнь оказалась сном. Спокойным, мирным, но сном. А теперь я просыпаюсь. И реальность — вот эта реальность… она-то и есть самый настоящий кошмар!

Павел вздохнул.

— Я понимаю… — сказал он. — Разобраться во всем этом очень трудно. Тем более — в одиночку. Я бы хотел, чтобы вы рассказали мне обо всем. А в особенности — о том, чего вы не договариваете. О том, что произошло вчера. Но, Лиза, сейчас у нас просто нет на это времени. Может, вы и избавились от «хвоста», но не такие уж они дураки… а потому…

— Жетончик у вас есть? — спросила она.

— Что?

— Ну, вы же откуда-то мне звонили. Наверняка из автомата.

— Ах, да!

Он порылся в обтрепанном кармане пальто и извлек жетон.

— Как вы телефон-то мой узнали? — полюбопытствовала Лиза. — Регина дала?

Он покачал головой.

— Позвонил в регистратуру. Они там, у меня на работе, естественно, ничего не знают. Сказал, что у меня случайно остались кое-какие мелочи из вещей вашего мужа… ну…

Он запнулся.

— Понятно, — спокойно сказала Лиза.

Они выбрались с территории института. Тихая тенистая улица была пуста, телефонная кабинка на углу — тоже. В апрельских туманных сумерках мало кому хотелось зябнуть на пронизывающем ветру.

Лиза сняла трубку и набрала номер Бориса.

Он отозвался сразу.

— Вы сказали… — она на миг запнулась, — что я могу обращаться к вам, если… так вот, я хотела познакомить вас с одним человеком. Вам наверняка будет интересно.

— Везите, — коротко ответил Борис.

— Нет, — возразила она, — так дело не пойдет. Это вам придется подобрать нас.

Он вздохнул. Видно, ему очень не хотелось выбираться из уютного дома во мрак и сырость.

Лиза помедлила, раздумывая, какое бы место назначить для встречи. Тащить Павла через весь город в таком виде ей не хотелось — при такой-то подозрительной внешности… Их вполне могут остановить, спросить документы, задержать до выяснения… Она в задумчивости скользнула взглядом по пустынной улице и тут увидела, что, помимо одинокого силуэта Павла, нахохлившегося рядом с телефонной будкой, где-то в самом конце улицы замаячили еще две фигуры. Они неторопливо приближались. Возможно, конечно, что это были случайные прохожие… возможно…

Нужно торопиться…

В голову ей ничего не приходило, потом из памяти неожиданно всплыла одинокая церквушка посреди пустынных пространств Тропарева.

— На Юго-Западе! — поспешно сказала она в трубку. — Там такая церковь, знаете…

И, поспешно бросив трубку на рычаг, выбежала из кабинки.

— Скорей! — крикнула она, схватив Павла за руку.

Он даже не стал оглядываться в поисках причины этой тревоги, а тоже бросился бежать. Они понеслись по улице, которая постепенно терялась в наступающих сумерках, а где-то далеко, сзади, раздался звук убыстряющихся шагов.

Павел едва поспевал за ней: мешали сломанные ребра, при каждом шаге отдаваясь адской болью, а больничные тапочки шлепали по мокрому асфальту. Зато он отлично знал этот район — недаром работал поблизости.

— Сюда, — сказал он и потащил Лизу в какую-то мрачную подворотню. — Сюда! Скорее!

Они пронеслись сквозь темную арку и оказались в проходном дворе. Унылый голый двор, заставленный машинами, у стены подсобки громоздились мусорные баки.

Лиза не видела преследователей, но каким-то образом чувствовала, что они приближаются. Это ощущение затравленного зверя сбивало ее с толку, мешая сориентироваться.

— Мы не успеем, — задыхаясь, сказала она и, пробегая мимо, толкнула ладонью дверь подъезда. Закрыто! Проклиная осторожных жильцов, она обернулась.

— Сюда! — Павел сориентировался быстрее ее и подбежал к мусорным бакам. Контейнер, придвинутый вплотную к стенке, оказался пустым — Павел, брезгливо морщась и кряхтя от боли, помог забраться туда Лизе, потом влез сам. Они забились в темное нутро затхлого железного ящика. Лиза была права — уже через несколько минут раздались поспешные шаги, усиленные отраженным от арки эхом. Было слышно, как шаги на миг замерли, — преследователи нерешительно топтались в темном дворе, видимо, тоже потыкались в двери подъездов, и наконец заторопились ко второй арке, ведущей на параллельную улицу. Лиза в ужасе ждала, что они вот-вот вернутся, сообразив, что их жертвы не могли уйти далеко, но во дворе было по-прежнему тихо. Но вот хлопнула дверь подъезда, раздался собачий лай: кто-то из жильцов вывел своего пса на вечернюю прогулку. Они подождали, пока шаги не затихли в направлении подворотни, и выглянули из своего убежища. Во дворе вновь было пустынно; в домах, окружавших его с четырех сторон, постепенно, одно за другим, загорались окна, — люди возвращались с работы, предвкушая спокойный вечер у телевизора в безопасности и уюте родного гнезда.

«Просто не верится, что где-то еще осталась нормальная жизнь», — подумала Лиза.

Понадобилась всего неделя, чтобы она, выпав из привычной рутины, погрузилась в кошмар, где возможно все: убийства, предательство, преследования; жуткие оборотни-нелюди и неведомые спасители. Но даже и сейчас ее преследовало странное ощущение, что это все какой-то спектакль, страшное представление, и нужно лишь подождать, чтобы занавес задернулся, а потом, получив свое пальто в гардеробе, спокойно выйти на освещенную улицу.

Она затрясла головой, отгоняя наваждение.

— Пошли скорее, — Павел дернул ее за руку, — пока они не сообразили, что сваляли дурака.

Он быстро перевалил через металлический борт и протянул руку Лизе.

— Ну и вид же у вас! — ухмыльнулся он, глядя, как Лиза брезгливо отряхивает пальто. — Еще немного, и мы будем великолепной парой!

Они вновь направились назад, к той же самой подворотне. На перекрестке притормозил автобус. Лиза помахала водителю рукой и, к ее удивлению, он отворил двери: похоже, Павел был прав — у них, у обоих, был довольно жалкий вид.

Автобус тронулся и покатил в густеющей тьме, оставив за спиной телефонную будку, подворотню и возможную погоню.

— Думаете, мы оторвались? — спросила она Павла.

Он пожал плечами.

— Пока оторвались, — сказал он. — На время.

Но потом они нас обязательно найдут. Как нашли меня. Как нашли Регину.

— «Они»? — переспросила Лиза. Угроза так и оставалась для нее безликой. — Кто «они»?

— Если правда то, что ваш муж… извините… результат какого-то секретного генетического эксперимента, то возможно, это спецслужбы сейчас из кожи вон лезут, чтобы устранить последствия.

— Какие последствия?

— Утечку информации. То есть — нас с вами. Как уже убрали Регину. Как убрали Сыча.

— Кто такой Сыч? — удивилась Лиза.

— Мой старый учитель. Биолог. Он что-то знал об этом эксперименте. А возможно, догадался еще кое о чем. Видимо, пока я к нему не заявился, он предпочел забыть обо всем, а тут ему пришло в голову сопоставить кое-какие факты… может, не имеющие друг к другу никакого отношения на первый взгляд… попытался с кем-то связаться… поднял шум.

— Его тоже убили? — в ужасе поглядела на него Лиза.

— Формально он умер от сердечного приступа на руках у медиков «Скорой», — пояснил Павел. — Но ведь сымитировать такую смерть ничего не стоит.

— А Регина? Ведь это убийство! Настоящее убийство! Пришлось вызывать милицию, дело какое-то заводить… следователь меня допрашивал.

— Вот поглядим, чем это закончится, — угрюмо сказал Павел. — Знаете, как у нас говорят: «Вскрытие показало, что больной умер от вскрытия».

Троллейбус, в который они пересели, подъезжал к Юго-Западу. На горизонте темной полосой виднелся дальний лес, совсем черный в лиловом сумраке неба, а вблизи, на пригорке, начищенными до блеска куполами отсвечивала церквушка.

Павел расположился у входа, совершенно естественно слившись с толпой богомольцев, нищих и убогих, которых при каждой церкви имеется в достатке. Лиза, встав чуть поодаль, настороженно оглядывалась по сторонам. Но все было спокойно. Пустынное пространство вокруг церкви хорошо просматривалось, узкая подъездная дорожка была пуста. Погони не было.

Когда потрепанная легковушка Бориса показалась в отдалении и, подъехав, остановилась, она подошла, убедилась, что, кроме самого Бориса, сидящего за рулем, в машине никого нет, и помахала рукой. Павел отделился от группки нищих, присевших на паперти, и двинулся к ним.

— Кто это? — с ужасом спросил Борис, глядя на прихрамывающую фигуру в порыжевшем от времени пальто и в больничных шлепанцах.

— Это и есть тот человек, который… вместе с Региной, — торопливо произнесла Лиза. — Вам будет о чем поговорить.

Павел уже усаживался в машину.

— Вы уверены, что он умеет говорить? — недоверчиво спросил Борис. — И где он такое тряпье раздобыл?

— На помойке, — ответил Павел, захлопывая дверцу и с наслаждением откидываясь на спинку сиденья.

Борис недовольно покосился на светлый чехол, но ничего не сказал.

— А вы? — обернулся он к Лизе.

Она покачала головой.

— Я домой поеду.

Машина тронулась. Лиза какое-то время смотрела ей вслед, потом направилась к метро. Но ехала она не домой. Она ехала на «Южную».

* * *

— Интересно, — раздраженно сказал один человек другому, — как это твои лопухи ухитрились их упустить?

Тот пожал плечами.

— Хрен его знает… пока сообразили, что она имеет в виду, пока оказались на месте… она уже кому-то звонила.

— Кому?

— Неизвестно.

— Проверь еще раз ее контакты, слышишь?

— Понятное дело… ну вот… А потом они вместе смылись, голубки наши.

— Вот спасибо! — Его собеседник захлопнул папку, содержимое которой до этого внимательно изучал. — Вот спасибо!

— А чего ты хочешь? Чтобы мы на виду у всех носились за двумя придурками по спальному району? Тем более, что баба и так засвечена хуже некуда. Погоди немного… куда торопиться… она сама нас к нему и выведет.

— Вот тут ты ошибаешься. Не такая она дура. Где она сейчас, кстати?

— В девять домой вернулась. И никому не звонила. В Питер только.

— А что в Питере?

— Пока тихо. Наши проверяли. Может, все-таки пощипать ее немного? Она все и скажет.

— Суетишься ты, — назидательно сказал первый, — мил человек, не в меру. Потому и на подхвате сидишь — в таких-то годах. Да мы ее пальцем тронуть не можем! Хватит с нас. На нас уже карельская история висит. А что до этой… так позавчера ее уже кто-то пытался щипать. И довольно лихо. Обвели нас вокруг пальца, как щенят несмышленых.

— Кто?

— Неизвестно. Но чем все кончилось, ты знаешь. Да стоит нам прижать ее немного, «гости» сами за нас возьмутся. Что мы для них? Так… а ради нее они полгорода положат, если понадобится.

Его собеседник неуверенно нахмурился.

— Но если кому-то еще обо всем известно…

— Мы, мой дорогой, не в космосе живем. Не в безвоздушном пространстве. Всегда есть шанс, что кто-то что-то учует!

— Странно ты говоришь, — обиженно заметил собеседник, — как будто тебя это не беспокоит.

— Может, и беспокоит! А толку-то? Ты все еще думаешь, что это мы контролируем ситуацию? Нет. Ее контролируют «гости», вот пусть у них голова и болит.

Его собеседник помялся.

— Послушай, — сказал он нерешительно. — Ты сам-то… лично… когда-нибудь хоть одного видел?

Тот холодно посмотрел на него.

— Не твое дело, — сказал он. — Ладно. Можешь идти. И никакой личной инициативы, ясно? Смотри за ней. Хорошо смотри. Ласково. Но… не трогай.

Его собеседник пожал плечами и вышел из комнаты.

* * *

Лиза остановилась у знакомого дома, вглядываясь в выходящие во двор окна на девятом этаже. Там было темно. Ей почему-то представилось, как в этой темноте, не смея повернуть выключатель, сидит друг Серега со своей Ленкой — и точно так же выглядывает на улицу, вздрагивая при каждом шорохе, при каждом стуке двери лифта, открывающегося на их этаже.

Тем не менее она поднялась на лифте и нажала кнопку звонка. Прислушалась… тихо… ни звука торопливых шагов, ни прерывистого дыхания за дверью… ничего. Она постояла на лестничной площадке, раздумывая. Что они, в самом деле решили никому не открывать? Спрятались ото всех?

И тут она услышала звук торопливых шагов на лестнице. Кто-то поднимался на этот этаж. Она замерла, отступив в дальний угол лестничной площадки. Тень, которую не могла прогнать единственная тусклая лампочка, скрывала ее.

В мужчине, торопливо поднимающемся по лестнице, она узнала друга Серегу. Выглядел он еще хуже, чем во время их последней встречи, — бледный, напряженный, с запавшими глазами. Остановившись у своей двери, он порылся в кармане в поисках ключей, и тут она выступила из темноты.

— Привет, — спокойно сказала Лиза.

От неожиданности Серега подскочил на месте, потом узнал ее.

— Ох, — сказал он, — это ты!

Как ни странно, в голосе его она уловила некоторое облегчение.

Она кивнула.

— А кого ты ожидал увидеть?

— Я было подумал… — Он запнулся и не стал договаривать.

— Сергей, — спросила она спокойно, — кому ты меня продал?

Он сглотнул, потом недоуменно вытаращился на нее.

— О чем ты?

— Я спрашиваю, кому ты меня продал? Кто к тебе приходил? Чем угрожали?

Он молча смотрел на нее. В сумеречном свете его лицо казалось лицом призрака.

— Ты что, мать? — наконец спросил он. — С ума сошла? Когда это я тебя продал?

Теперь удивилась она.

— Как «когда»? Позавчера ты меня вызвал! Сказал, что тебе что-то стало известно… про Андрюшу. А потом я очутилась в очень неприятном месте.

Он подошел к ней вплотную и, положив руку ей на плечо, уставился своими лихорадочно блестевшими глазами.

— Слушай, — хрипло сказал он, — если с тобой что-то неладно, обратись к доктору, понятно? К психиатру!

— Спасибо, — отозвалась она горько, — меня уже осматривал доктор — твоими молитвами…

Его рука, лежащая у нее на плече, чуть подрагивала.

— Я тебя не вызывал, — сказал он, — я вообще тебя не видел с того дня, как ты ко мне после похорон приперлась! Я еще тогда подумал, что ты не в себе. Такое несла — слушать тебя тошно было!

— Имей совесть, Сережа! — сказала она тихо.

— Не было ничего, ясно? — выкрикнул он. — И уходи ты, Бога ради! Убирайся! Что тебе от нас нужно?

— Хорошо, — спокойно сказала она и, помолчав, спросила: — А где Лена?

— В санаторий уехала Лена. Путевку ей предложили. Со скидкой.

Она кивнула.

— А ты, значит, тут один. А почему ты пешком на девятый этаж перся, скажи на милость?

— Тренируюсь я, понятно? — ответил он и раскрытой ладонью начал подталкивать ее к лестничному пролету. — Тренируюсь… слушай, ты… уходи отсюда! И не приходи больше. Тебе что, у тебя крыша поехала, а Ленку ты так напугала, что я ее потом два часа валерьянкой отпаивал. Иди, иди… — И он вновь толкнул ее так, что она пошатнулась и устояла только потому, что ухватилась за перила.

Она уже повернулась, чтобы уйти, потом оглянулась. Лицо у него было бледное и безумное.

Она положила руку на перила и двинулась по грязной, пропахшей кошками лестнице вниз с девятого этажа.

— И чтобы ноги твоей больше тут не было! — долетел сверху голос друга Сереги.

Машина вырвалась наконец за Окружную и покатила по мокрому шоссе. По обе стороны потянулись чахлые березы, полуразвалившиеся бревенчатые избы и среди них неожиданно роскошные коттеджи розового кирпича с остроконечными башенками и параболическими антеннами на крышах.

— Куда мы едем? — спросил Павел. До сих пор он предпочел отсыпаться в уютном тепле машины. Теперь же, на каком-то особенно неприятном ухабе, он вздрогнул и проснулся.

— На дачу к одному моему приятелю, — отозвался Борис. — Он мне иногда оставляет ключи. Потому что я, понимаете ли, с мамой живу…

— А… — протянул Павел.

— Так вот, про эту дачу никто, кроме меня и моего приятеля, не знает. Ну, еще пара-другая девиц, но они не в счет. Вам же нужно где-то замереть на время, верно? А там место хорошее, спокойное. Телефон, камин, все такое.

— А приятель?

— Он же не псих в такую погоду ни с того ни с сего на дачу пилить. В крайнем случае скажете, что вы мой друг. Может, он и поверит… если вы приведете себя в порядок. Там у меня, кстати, одежда кое-какая хранится. А кто это вас так отделал, если не секрет?

Павел покачал головой.

— Я и сам не знаю. Какие-то уголовные типы, но они по наводке, конечно, работали… вероятно, шли за мной от самого метро, а я, дурак, не заметил. Скорее всего мы с Региной слишком близко подобрались к какой-то неприглядной истории.

— С этим парнем, которого использовали как киллера? Жену его жалко — она славная…

— Да не в том дело, что он киллер или кто он там был… дело в том, что…

— Знаю, — прервал его Борис, — я по просьбе Регины покопался во всяких материалах… похоже, существовал какой-то закрытый проект. Еще во время «холодной войны». Наши тогда за любую соломинку хватались — все пытались к рукам прибрать: и науку… и «паранауку». Телепатия, гипноз… впрочем, гипнозом еще при Сталине баловались. И довольно успешно. А тут они, похоже, копали в одном направлении с американцами. То ли им нужны были люди для спецмиссий, то ли еще что…

Павел кивнул.

— Я-то в эту чушь не слишком верил. Но мой старый учитель — профессор Гаспарян, может, знаете? — так вот, он говорил, что, когда он в начале шестидесятых работал на биостанции в Кандалакше — он тогда в опале был, — ему привезли такого. Мертвого.

— Гаспарян, — нахмурился Борис, — погодите… он вроде умер на днях. Я читал некролог.

— Вот именно, — угрюмо произнес Павел.

— И что он вам сказал?

— Что был какой-то проект. Действительно был. А этот… и, может, не он один — остаточные явления. Похоже, их пытаются как-то адаптировать в обществе: дать им легенду, снабдить документами. И, разумеется, глаз с них не спускают.

— Наверняка, — кивнул головой Борис, — иначе и быть не может. И за вдовой его они тоже присматривают. А кто стоит за всем этим? Спецслужбы?

— Вероятно. Он здорово расстроился, Сыч, когда я показал ему все эти бумажки. Сразу начал кому-то звонить. Жаль, они пропали, копии эти. Я их Регине дал.

Борис помедлил, потом сказал:

— Они у меня. Я просматривал свои архивы по ее просьбе и сверялся с вашими данными. Дело в том, что я когда-то занимался всей этой бодягой. Ну, модно одно время это было. «Летающие тарелки» там, снежный человек… все такое.

— За дешевой популярностью гонитесь, да? — съехидничал Павел.

— Гонюсь, — согласился Борис. — Почему бы нет? Людям нужно верить в чудо. Раньше верили в святых, лечащих наложением рук, — теперь в экстрасенсов. Святые хоть бесплатно руки возлагали. Раньше ангелов, спускающихся с небес, видели — теперь всех, видите ли, пришельцы посещают. Это человеческая природа, ее не переделаешь.

— Так почему бы на ней не заработать? — подсказал Павел.

— А на чем же мне еще зарабатывать? — удивился Борис. — Не трупы же вскрывать? На всех мертвяков не напасешься.

— «Том — патологоанатом, он берет работу на дом», — рассеянно пробормотал Павел. И недоверчиво добавил: — Что ж вы в эту историю-то встряли? Это вам не экстрасенсы паршивые. Тут и до вас добраться могут.

— Сам не знаю… — честно ответил Борис. — Регинку жалко. Не нравится мне, когда моих любовниц убивают. Даже бывших. А следователь, сука, с меня подписку о невыезде взял…

— Подозревает?

— Понятно, как он мыслит. Девяносто процентов всех убийств на почве бытовухи происходят. Кто с кем спал, кто с кем бабки делил… будь ты журналист или, там, топ-модель какая-нибудь. Вот он и смотрит — а кто это в ближайшем окружении такой подозрительный?

Машина съехала с шоссе, и вдоль обочины потянулись сосны, между которыми мелькали редкие домики с заколоченными на зиму окнами.

— Приехали, — сказал Борис. Он подрулил к одному из особнячков — неказистому, но добротному, остановился и открыл калитку. В саду было сыро, крыльцо, занесенное прошлогодней листвой, тихо скрипнуло, жалуясь на одиночество. За дверью оказалась небольшая комната со старой мебелью, какую обычно свозят на дачу из дому, когда покупают что-то поновее и помоднее, и камином. Борис поднес спичку к скомканной газете, и вскоре дрова уже тихо потрескивали, охваченные пламенем.

Он полез в буфет и извлек оттуда какие-то консервы, бутылку водки и стаканы.

— Стратегические запасы, — пояснил он, — вы со вчерашнего дня небось не ели?

Павел молча кивнул.

Борис разложил все на газете, открыл банки, разлил водку по стаканам.

— Ну, а теперь выкладывайте все, что знаете, — сказал он.

Стоило ей открыть дверь в прихожую, как ее охватило ощущение постороннего присутствия. Холодная волна ужаса захлестнула ее.

— Кто здесь? — громко спросила она, шаря по стене в поисках выключателя.

— Не стреляй, начальник, я это, — раздался знакомый голос.

— Стас? — удивилась она. — Как ты сюда попал?

— Замок-то я тебе ставил, — усмехнулся он.

— Почему в темноте?

— Заснул я, — пояснил он, зевая, — ждал тебя, ждал и заснул. Где ты гуляешь на ночь глядя?

— Хотела повидаться с одним человеком, — пояснила она.

— Повидалась? — без любопытства спросил он.

— Да. Тот малый, приятель Андрея, что меня подставил. Я хотела его спросить — как же так…

— А он что тебе сказал? — В голосе Стаса вновь не ощущалось проблеска интереса.

— Ну, что… — Лиза вздохнула. — Сказал, что мне все это померещилось. Стас…

— Ну?

— Он даже представления не имеет, о чем это я толкую. Он сказал, что ни сном ни духом… послушай, может, я сошла с ума?

Он, прищурившись, поглядел на нее.

— Думаешь, я тебе тоже скажу, что ничего не было, да? Так вот, если это тебя успокоит… было. У меня до сих пор рука болит, — он потрогал костяшки пальцев. — А он, понятное дело, теперь отпираться будет. Он женат?

Она кивнула.

— Дети есть?

— Нет.

— Баба его где?

— Он сказал — в санатории каком-то.

— Спрятал он бабу. От греха подальше. Или они ее до сих пор у себя держат — чтобы он молчал в тряпочку.

— Да кто они-то? — в отчаянии воскликнула она.

Он пожал плечами.

— Тебе лучше знать. Что-то им от твоего мужа нужно было, вероятно.

— А эта история с деньгами?

Стас задумчиво сказал:

— Я вообще-то слышал про такие штуки. Вроде спрашивают тебя про что-то одно, совершенно определенное… Все внимание у тебя уходит на то, как бы чего лишнего не сказать. А на деле им совсем другая информация нужна. А это так — для отвода глаз. А ты можешь даже и не знать, что они пытаются из тебя вытащить. Помнишь только про предлог, про то, о чем тебя спрашивали, пока ты еще в сознании, — до того, как тебя препаратами накачали. Ладно… Что-то еще стряслось?

— Почему ты решил?

— Ты выглядишь еще хуже, чем вчера.

— Приятельницу мою убили, — сказала Лиза. Она чуть не добавила «любовницу мужа», но решила, что это будет уже слишком. — Я зашла к ней сегодня утром, а она там лежит… мертвая.

— Постой… — он поглядел на нее. — Ты, что ли, тело нашла?

Она кивнула.

— И как ее?

— Следователь говорит, что ударили по голове чем-то тяжелым.

— Тебя хоть к этому не приплели?

Она покачала головой.

— Не знаю. Во всяком случае, велели не уезжать из Москвы.

Он подошел к ней и погладил ее по щеке. Прикосновение его жесткой ладони было неожиданно нежным.

— Бедняжка! Ну, на этот счет не тревожься. Ничего у них на тебя нет. Вот только… странное что-то вокруг тебя творится, ты не находишь? Во что он впутался такое, благоверный твой?

— Похоже, он убивал людей. За деньги.

Об остальном она сказать не решилась: он решит, что она совсем свихнулась.

К ее удивлению, он пожал плечами.

— Не он первый, не он последний. Я, собственно, так сразу и подумал… пистолет этот. Но чтоб из-за этого столько возни… не понимаю. Может, есть еще что-то?

Под взглядом его внимательных глаз ей стало не по себе.

— С другой стороны, — продолжал рассуждать Стас, — это смотря кого он мочил. Может, у него хранился какой-то компромат на заказчиков… Квартиру твою никто не обыскивал? В компьютер влезть не пытались?

— Точно! — сказала она тихо.

— Давно?

— В ночь после похорон.

— Не думаю, что там они что-то нашли, — заметил Стас, — иначе оставили бы тебя в покое. А они вон как за тебя взялись.

Лиза вдруг вспомнила. До сих пор она гнала из памяти вчерашние события, точно дурной сон.

— Стас, кто был этот? Человек, который помог нам оттуда выбраться?

Он покачал головой.

— Понятия не имею. Темная история… Послушай, — он нерешительно на нее поглядел… — С одной стороны, вроде спокойнее, что ты мальца к матери отвезла. Но, может, когда все устаканится, имеет смысл съездить, забрать его оттуда?

— Там, по крайней мере, нет этого кошмара, — ответила она.

— Ну, не вечно же он будет длиться. Да и я хотел бы… Ну, познакомиться с ним.

— Ох, Стас, — покачала она головой, — ты очень торопишься.

— Жизнь такая, — вздохнул он, — ты мне нужна. И я тебе нужен. Что бы ты без меня делала?

— От меня сейчас лучше держаться подальше, — честно предупредила она. — Целее будешь.

— Брось, — он обнял ее так, что у нее перехватило дыхание, — нас не запугаешь! Мы люди бывалые.

И нежно провел пальцами по ее шее, по спине, расстегивая «молнию». Она так устала, что у нее не было сил сказать «нет».

Раздался звонок, и Лиза торопливо побежала к двери, взглянув по пути на часы. Десять утра! Борис так и не позвонил. Стас ушел минут пятнадцать назад — забыл он что-то, что ли?

Ночь тоже прошла неспокойно: странное, отчужденное лицо мертвой женщины всплывало у нее перед глазами, чуть заметно гримасничая, будто издеваясь над ней.

А потому, отворив дверь, она вздрогнула и непроизвольно попыталась вновь ее захлопнуть: на пороге стоял Губарев.

— Доброе утро, Елизавета Дмитриевна, — сказал он вежливо, — вы позволите?

И, не дожидаясь приглашения, шагнул в комнату.

— Проходите, — запоздало сказала она. — Кофе хотите?

— Не откажусь, — ответил он, к ее тайному неудовольствию, вешая пальто на крюк в прихожей.

И, уже оглядев бесхитростную обстановку комнаты, добавил:

— Вот, значит, как вы живете.

— А вы что думали? — сердито спросила Лиза.

— Да ничего я не думал… Послушайте, Елизавета Дмитриевна… Я ведь не просто так к вам пришел.

— Что-то еще случилось? — тихо спросила Лиза. Подсознательно она была готова к тому, что ее беды на этом не кончились.

— Ну, можно сказать и так… нашли убийцу Гальпериной, Елизавета Дмитриевна. — И следователь внимательно на нее посмотрел.

— Как, уже? — вздрогнула Лиза. — Кто же?

— Вчера вечером взяли, — не обращая внимания на ее вопросы, продолжал следователь. — Вы понимаете… в квартире убитой пропали кое-какие вещи — соседка показала. Шуба. Золотая цепочка — ее часто на убитой видели. Мелочь всякая. Магнитофон японский. А вчера вечером у Киевского вокзала задержали человека, который пытался эту шубу продать.

— Так это… — Лиза недоверчиво поглядела на него, — и вправду был простой грабитель?

— Ну да, — кивнул следователь, — «простой грабитель», как вы выразились. Некий Яковенко Юрий Степанович. Он постоянно на этом вокзале ошивался. Бомж. Алкаш, понятное дело. Без денег, без документов. Он тронутый немного, но дружки его говорят, что безобидный. Вот что самое интересное.

Он помолчал, помешивая ложкой в чашке с кофе.

— Отпечатки на бутылке коньяка в кухне и на стакане — его. Совпали отпечатки. Цепочку золотую у него нашли. Он ее припрятал — на черный день, говорит. В общем, взяли мы его.

— Он сознался? Почему он ее убил? — спросила Лиза. — Ради… шубы?

— Предполагается, что он проходил мимо, а окно было открыто. Ну, он и не устоял. Первый этаж. Она проснулась, попыталась обороняться. Тут он ее и прибил. В панике похватал все, что попалось под руку, и бежал — опять же через окно. — Он внимательно поглядел на Лизу. — Но он, конечно, не сознался. Сказал, что коньяк этот он вечером распивал с каким-то типом на лавочке у вокзала. И что стакан тот ему дал. А наутро тот же тип отыскал его и всучил шубу и всю эту мелочь. Попросил продать. А ему неудобно было отказать новому дружку. Тем более — пили вместе. Описать он его, конечно, не может — он вообще умом не блещет, убийца наш. Я бы даже сказал, что придурковатый он. Со странностями. Его скорее всего не тюрьма ждет, а психушка.

Он вновь поглядел Лизе в глаза.

— Кто вас так защищает, Елизавета Дмитриевна?

Лиза вздрогнула.

— О чем вы?

— Так вот, — продолжал Губарев, — на меня давят. Звонили из высших инстанций, гори они огнем. Намекали, чтобы я завязывал с этим делом, и поскорее. Сдавал в прокуратуру. Шеф ваш звонил, с работы. Кто ему мой телефон, интересно, дал? Какая подписка о невыезде? — кричит. Ей, понимаешь, в Англию надо срочно ехать. Вы что, с ума сошли — это же наш лучший сотрудник! Кристальной души человек! Недавно, понимаешь, мужа потеряла!

— При чем тут это? — беспомощно пожала плечами Лиза.

— А при том: в то, что Яковенко этот Гальперину убил, я ни на грош не верю. Все это подстроено, Елизавета Дмитриевна. И отпечатки эти — они ведь только на тех предметах, которые легко можно было в квартиру занести — бутылка, стакан… Откуда стакан этот взялся — чашек на кухне полно, а стакан этот один-единственный. Не держала она таких стаканов, Елизавета Дмитриевна. Почему на оконном стекле никаких отпечатков нет? Он, значит, в перчатках влезал и вылезал? А как пил, перчатки снимал? Где орудие убийства? Почему этот малый ничего вспомнить не может? Ночью никто из дружков-приятелей его не видел. Сам он говорит, что, как коньяк выпил, вырубился и только утром проснулся в скверике на Шаболовке. Как туда попал, не помнит. Подставили его, Елизавета Дмитриевна. Удобный он для этого. Бессловесный. Ни друзей, ни родственников. Так, может, вы мне все-таки расскажете, что происходит на самом деле?

Лиза покачала головой. Губарев производил впечатление человека неглупого, но что она ему может рассказать? О том, что ее муж, тихий астрофизик, время от времени подрабатывал на стороне заказными убийствами? О ста тысячах и пистолете в сумке на антресолях? О том, что два дня назад невесть кто уволок ее в подвал и непонятно о чем расспрашивал? А в результате то ли три, то ли четыре трупа. И Стаса придется приплетать, а он этому явно не обрадуется.

— Может, лично вам кто-нибудь угрожал? — настаивал Губарев. — Мне кажется, вы боитесь чего-то, Елизавета Дмитриевна. Почему? Что вам известно такое?

— Я… правда ничего не знаю, — ответила Лиза.

Тот поднялся.

— Ладно. Ваше дело. Я, собственно, пришел вам сказать, что вы свободны. Можете ехать в свою Англию. И знакомому этому вашему — Борису — передайте, что все в порядке. А то я его нигде найти не могу. Я ему домой звонил, его мама ничего не знает. В бега он, что ли, ударился?

— А вы на работу позвоните, — посоветовала Лиза.

— Без вас знаю. Днем позвоню. Они там, в этой чертовой редакции, раньше двенадцати не появляются. В общем, если он с вами свяжется, Передайте, пусть катится хоть на Гавайи. Глядеть на вас тошно.

И уже в дверях обернулся.

— Вы же невинного человека подставили! Хоть это вы понимаете?

Дверь захлопнулась. Лиза какое-то время беспомощно смотрела в пространство, потом закрыла лицо ладонями и тихо заплакала.

Борис тоже подсознательно ожидал неприятностей. Повинуясь отчасти любопытству, отчасти какому-то странному чувству противоречия и желанию насолить всяческим официальным организациям, изначально присущему каждому бывшему советскому человеку, он спрятал Павла, кто бы за тем ни охотился, и, кажется, сумел одурачить следователя, правда, выставив себя при этом полным идиотом. Но тем самым он подставился — черт его знает, кому Павел понадобился и кто за этим стоит на самом деле. А если выплывет, что это именно он его прятал, то не видать ему больше такой удобной хаты, как своих ушей, — черта с два приятель доверит ему ключи после такой истории — даже по самой невинной надобности. Да еще эта подписка о невыезде…

С подпиской, впрочем, все быстро утряслось. Около часу дня на работу позвонил Губарев и официальным тоном сказал, что больше беспокоить его не будет. Голос его звучал сухо и даже несколько презрительно, и Борис заподозрил, что не так все просто, как это утверждает следователь. Впрочем, допытываться, так ли это, он не стал. Хватит с него.

Другой телефонный звонок раздался в два.

Риточка, которая подняла трубку, насмешливо улыбнулась.

— О, это Бориса.

— Что там еще? — спросил Борис, неохотно поднимая голову от бумаг.

— Это тебя. Из Петрозаводска звонят, — сказала она и добавила, прикрыв микрофон ладонью, — это твоя сумасшедшая. Из этой, как ее… контактной комиссии.

Ритка явно не читала Стругацких. Необразованное молодое поколение. Имелась такая организация, гордо именующая себя «Комконом». Иначе говоря, комиссией по контактам. Собрались несколько энтузиастов и решили, что без них никто не откроет человечеству страшные тайны Вселенной. Вот и мотаются по стране неизвестно на какие деньги и ищут следы пришельцев. Обнаружили в Пермской области и почему-то в Подмосковье, где по лесам под каждым кустом больше пьяных, чем грибов, контактные зоны какие-то… ставят палатки, приборы натащили. Что-то замеряют, регистрируют. Теперь вот в Петрозаводск подались. Тоже излюбленное пришельцами место. А дама эта, которая звонила, была из самых инициативных. Вечно что-то пробивала, делала заявления, скандалила… и все время подозревала, что от нее скрывают информацию. Она и на Бориса когда-то вышла потому, что видела кого-то, кто говорил с кем-то, кто своими глазами видел «летающую тарелку». И его, этого очевидца, якобы увезли неизвестно куда. То ли в психушку, то ли в лечебницу для алкоголиков. Времена уже были либеральные, и Борис информацию эту тиснул. С тех пор она и полюбила его безумно, считала своим в доску, а в редакции за ним закрепилась слава любителя дешевых сенсаций. И любимца пожилых девушек. Была она горластая, энергичная, незамужняя, и звали ее Генриетта.

Он неохотно поднял трубку.

— Борис Ильич! — заорала она так, что он поморщился. — Еле вырвалась, чтобы вам позвонить! Я тут в Лоухах застряла, так один добрый человек подбросил меня до Петрозаводска, и…

— В чем дело-то, Генриетта? — прервал он ее.

Интересно, а как ее в детстве звали? Гера? Генка?

— Так я же говорю! В Чупинской области в подвале пришельца прятали!

— Кто прятал? — покорно переспросил Борис. — Зачем?

— Какая-то женщина! Она его где-то подобрала и в подвал спрятала, потому что решила, что он ее пропавший сын. А он умер! Когда мне всю эту историю рассказали, я сразу приехала, тело забрать! Так что вы думаете? Его уже увезли! И кто, как вы думаете?

— КГБ! — кисло сказал Борис. — Вернее, ФСБ.

— Наверняка, — авторитетно подтвердила Генриетта. — Приехали на машине и…

— С бронированными стеклами? — предположил Борис.

Но Генриетта не понимала юмора.

— Не знаю, — неуверенно сказала она.

— А женщина эта что говорит?

— А ничего! Ее тут же в «дурку» упекли. В Лоухах. Под особое наблюдение. Говорят, она с ума сошла. А нужно еще проверить, так ли это!

— А до этого, — сказал Борис, — она, разумеется, абсолютно нормальная была.

— Ну, не то чтобы совсем нормальная, — неуверенно отозвалась Генриетта.

«Опять отыскала очередную сумасшедшую, — подумал Борис. — Если они зеленых чертей ловят, все в порядке. Обычная белая горячка. А если зеленых человечков — тут уже комиссия по контактам требуется».

— Его местные видели. — Она поняла его колебания. — Даже из милиции приходили. Там правда что-то странное, Борис Ильич. И не в первый раз уже. Чупа, Кандалакша…

Что-то он недавно слышал, связанное с Кандалакшей…

— Да, кстати, Генриетта, а как вас в детстве звали? — неожиданно спросил он.

— Что? — удивилась та.

— Ну, мама как вас звала? Гена?

— Эта, — сказала Генриетта.

— Как?

— Эточка! Так вы приедете?

Борис подумал. Лучше кормить комаров в Карелии, чем сидеть тут на пороховой бочке. Вот она — возможность незаметно скрыться от возможного наблюдения. И Павла можно будет забрать — все спокойнее, чем на чужой даче потом очередной труп обнаружить.

— Приеду, — сказал он. — Сегодня и выеду. Диктуйте координаты.

* * *

Над Литейным золотились мягкие сумерки. Небо отражалось в дальней воде, вода, в свою очередь, отбрасывала слабое сияние обратно, в небо, и оттого казалось, что по низким облакам медленно плывут пятна света.

Двое сидели в машине, разглядывая играющих во дворе детей.

— Вот этот, — сказал один, — в желтой курточке.

Второй поднес к глазам бинокль.

— Пацан как пацан. Что толку тут торчать, не понимаю. Сколько времени мы на него угрохали? Четверо суток?

— Не ты один…

— Да на хрена он вообще нужен? Девять человек на одного сопляка! Три смены!

— Сказано — нужен, значит, нужен…

— Сам он ничего собой не представляет, — рассуждал второй, — так, мелюзга. Значит, сынок он чей-то. Но, во-первых, что-то папеньки его не видно — он с бабкой живет, а во-вторых, одежонка на нем так себе. Кто им может интересоваться, а?

— Нам не сказано, что кто-то может им интересоваться. Нам велено смотреть за пацаном.

— Во визжит-то как! — восхитился второй. — Как резаный!

— Это не он. Это та девка в беретике.

— Максимка! — раздался голос, и в окне четвертого этажа показалось лицо пожилой женщины. — Максимка! Домой!

— Сейчас, бабушка, — отозвался мальчик.

— Никаких «сейчас»!

Мальчик неохотно отделился от группы играющих детей и направился к подъезду.

Соглядатай вылез из машины.

— Пойду, провожу его, — сказал он, обращаясь к своему напарнику.

Небрежной походкой он двинулся в сторону подъезда. Мальчик уже набирал цифры кодового замка — впрочем, не слишком торопясь при этом. Взрослый наблюдал поодаль, засунув руки в карманы. Наконец мальчик справился с кодовым замком, скользнул в приоткрытую дверь и захлопнул ее за собой. Следящий не сделал никакой попытки придержать дверь: он дождался, пока та захлопнется, потом набрал код вторично.

В подъезде было пусто. Мягко гудел лифт. Наблюдатель извлек из внутреннего кармана радиотелефон.

— Третий, это Первый. Объект поехал наверх. Баиньки.

— Ясно, Первый, — сказал деловитый голос. — Сейчас примем.

Человек засунул радиотелефон в карман и уже повернулся, чтобы выйти из подъезда, как вдруг от стены отделилась бесшумная тень и скользнула к нему. В последний миг тот обернулся, почувствовав на щеке движение воздуха, и его тренированная рука автоматически поставила блок. Но было поздно — неизвестный коротко и страшно ударил его по шее ребром ладони. Соглядатай захрипел и мешком свалился на грязный кафельный пол. Его противник ткнул его носком ботинка и скользнул обратно во тьму.

С пола, приглушенный упавшим телом, раздался неразборчивый шум и голос… но он принадлежал не упавшему.

— Первый, Первый! Это Третий! Лифт поехал дальше. Объект на этаже не вышел. Первый, мать твою, слышишь? Что там у вас происходит?

Второй продолжал сидеть в машине, покуривая и лениво наблюдая за дверью парадной. Потом насторожился. Отбросил окурок, огненной дугой прочертивший сумерки, и кинулся к подъезду. В окне вновь неясным пятном проступило лицо женщины. Перегнувшись через подоконник, она вглядывалась в снующих в сумерках визжащих, хохочущих детей, тщетно пытаясь разглядеть желтую куртку.

— Максим! Максим! Домой! — раздался пронзительный голос.

В подъезде человек склонился над неподвижным телом, запоздало вытягивая из кобуры пистолет.

* * *

Павел сидел за столом, вглядываясь в серые сумерки. Он проспал двенадцать часов подряд. Сломанные ребра теперь болели меньше, силы восстановились, и кошмар последних суток отступил куда-то вглубь. Осталось лишь странное чувство нереальности — словно какой-то вихрь вырвал его из привычного окружения: унылой работы, неуюта холостяцкой квартиры — и понес… Куда? Почему он в конце концов оказался на чужой холодной даче, которую не в состоянии отогреть горевший всю ночь камин? В окно царапались ветки. Ни огонька, ни человеческого голоса. Казалось, на многие километры вокруг, до далекого северного моря, где трутся друг о друга льды, нет ни единой живой души, ни малейшего признака цивилизации — равнодушная холодная земля, мокрые леса, где бродят лоси; серые валуны, брошенные по пути отступающим ледником…

Почему он — самый заурядный, скучноватый тип — за какие-то двое суток ухитрился погрузиться в пучину загадочных убийств, интриг спецслужб и тайн сверхлюдей? И в результате оказался здесь — в неприютном уголке Среднерусской равнины, со сломанными ребрами, избитый… Без помощи, без поддержки. Ему стало совсем неуютно. Он полез в буфет, где хранилась бутылка, на дне которой плескались остатки водки, налил в стакан и выпил. Спирт приглушил ноющую боль в груди, и ему стало чуть-чуть теплее. Павел расслабился. Ему трудно было поверить, что на этом все его злоключения кончились, и подсознательно весь день ожидал звонка. Но черный старомодный телефон молчал. Павел зачем-то приподнял трубку, прижал ее к уху, послушал ровный гудок. Работает. И вдруг почувствовал за спиной чье-то присутствие. По-прежнему держа в руке трубку, он резко обернулся. В углу сидел человек.

Он уютно расположился в старом кресле, спокойно наблюдая за Павлом. Внешность у него была самая заурядная — настолько нейтральная, что час спустя Павел, пожалуй, не смог бы описать, как тот выглядел, — даже цвет глаз невозможно было определить. Неопределенность усугублялась тем, что по лицу незнакомца пробегали отблески пламени, и потому казалось, что черты и выражение его лица неуловимо, но совершенно определенно меняются.

— Добрый вечер, Павел Николаевич, — вежливо сказал он. — Собрались звонить кому-то? Будет лучше, если вы отойдете от телефона.

Павел прикинул: ему и впрямь некому звонить. В милицию? Чушь! Борису… Он вот так, сразу, не вспомнит его телефона, да и что он, Борис, может сделать? А потому он медленно положил трубку на рычаг и бросил быстрый взгляд на входную дверь, которую он несколько часов назад запер изнутри на засов. Ничего не изменилось: она по-прежнему была заперта.

— Как вы сюда попали? — спросил он.

— Не важно.

Посетитель поудобнее устроился в кресле. Вел он себя совершенно обыденно, но тем не менее от него исходило ощущение опасности, как от камина — тепло; возможно, потому, что он даже не давал себе труда напускать на себя угрожающий вид.

— Вы пришли, чтобы убить меня? — спокойно спросил Павел.

— Что вы, Павел Николаевич! Если бы я собирался убить вас, я бы давно это сделал. Я пришел, чтобы поговорить с вами.

Павел нащупал стул и присел у стола. В голове у него все шло кругом.

— Но зачем тогда вы подослали ко мне убийцу в больнице? — спросил он.

Тот покачал головой.

— Это не наш. Мы узнали о том, что происходит, слишком поздно. Пришлось вмешаться. Наши… союзники… допустили несколько промашек. А в результате — утечка информации. Вас, разумеется, нужно было устранить, но раньше, пока вы не втянули в эту историю еще нескольких человек. А сейчас уже поздно. От вас словно круги по воде расходятся. Смерть Регины насторожила следователя — он, понимаете ли, оба дела вел: и ее, и Андрея Панина. Удалось подсунуть ему подходящего подозреваемого, но он не поверил. И теперь продолжает копать на свой страх и риск — упрямый оказался. Жена Гаспаряна тоже заподозрила неладное. И рассказывает своим знакомым всякие странные вещи. Никто ей не верит, разумеется, но все равно неприятно. Ваш новый приятель-журналист оказался более крепким орешком, чем мы думали, — а ведь поначалу мы вообще не придали его появлению никакого значения. Убей мы вас сейчас — что мы получим? Есть люди, которые в состоянии сложить два и два и получить четыре, Павел Николаевич. И нами уже кто-то заинтересовался гораздо больше, чем мы бы этого хотели.

— Кем это «вами»? — хрипло спросил Павел.

— Не важно, Павел Николаевич. Действительно не важно. Важно то, что мы намерены сохранить вам жизнь. Собственно, если бы не это… вы бы уже лежали на полу, головой в камине. А так — вам еще жить и жить… с одним условием.

— С каким? — без любопытства поинтересовался Павел. — Я должен дать вам слово?

— Слово? — тот усмехнулся. — Ну что вы, Павел Николаевич! Даже если бы вы честно намеревались его сдержать… в распоряжении человечества имеются вполне эффективные методы, чтобы заставить вас изменить намерение. Нет-нет… с условием, что вы все забудете, Павел Николаевич.

— А вот как раз это, — возразил Павел, — не так-то просто.

— Да нет, напротив, не так-то сложно. Вы просто добровольно согласитесь подвергнуться определенной обработке. Совершенно безвредной, уверяю вас. Можно, разумеется, приступить к ней и без вашего согласия, — ответил он на невысказанный вопрос Павла, — но тогда возникают определенные сложности. Сопротивление материала, понимаете ли.

Павел осторожно провел рукой по столешнице, остановившись рядом с пустой бутылкой.

— Я слышал про такие штуки, — сказал он, — промывка мозгов, все такое… но я не очень-то верю в их эффективность. А потом — зачем?

— Ну, насчет эффективности вы не сомневайтесь, — успокоил его неизвестный посетитель, — а причина… я же говорю: вы сейчас нам нужнее живым, чем мертвым, Павел Николаевич.

— Почему бы вам не удовлетворить мое любопытство, — насмешливо спросил Павел, — ведь я потом все равно все забуду. Поведайте мне: из-за чего весь этот шухер, сделайте милость. Неужто из-за какого-то допотопного генетического проекта?

— Пожалуй, я не стану рисковать, — возразил незнакомец, внимательно на него глядя, — разумеется, вы все забудете. Но человеческая память, знаете ли, странная штука. Вам могут начать сниться сны. Вы, возможно, даже не сумеете вспомнить их наутро… но через какое-то время кошмар повторится. Живи вы, скажем, в Америке, ваш личный психоаналитик назвал бы это вытеснением… возможно, каких-то ваших детских воспоминаний. Вы бы успокоились, нашли бы правдоподобное объяснение своим кошмарам и больше не забивали бы себе голову всякой чушью. А так… вы в одиночку будете блуждать по подземельям своей памяти. А это, знаете ли, пренеприятнейшая штуковина, как говорил один ваш деятель.

— Мне не нравится, как вы разговариваете, — медленно сказал Павел. — Тут что-то не так.

— Господь с вами, Павел Николаевич! «Что-то»? Да тут все не так! Вы же попали в из ряда вон выходящую ситуацию. Чего же вы хотите?

Он бесшумно, одним движением, встал с кресла.

— Будьте благоразумны. Сейчас вы скажете «да», я вас усыплю… а когда проснетесь, окажетесь дома, в своей уютной квартирке… бардак там у вас, должен я заметить… и ничего не будете помнить, кроме того, что какой-то пьяный мудак полез с вами в драку и сломал пару ребер. И никто вас больше никогда не побеспокоит. Это я вам обещаю.

— А Борис? — медленно спросил Павел. — А Лиза?

— А кто это такие? — усмехнулся посетитель.

Павел молчал.

— Вот видите… — сказал тот. — Сейчас вы не хотите говорить. А потом и не вспомните. Эти имена не будут у вас связываться ни с какими определенными людьми. А встреть вы их на улице, вы даже не узнаете их.

— Как бы мне не остаться идиотом, — медленно сказал Павел. — После такой-то обработки…

— Ни в коем случае. Таких людей больше, чем вы думаете. И они… э… вполне адекватны.

Павел помолчал.

— Похоже, вы не оставили мне выбора, — наконец сказал он. — Ладно. Валяйте.

Незнакомец покосился на него, казалось, с некоторым удивлением, но затем быстрым движением извлек что-то из кармана и шагнул к нему.

«Укол?» — подумал Павел. То, что незнакомец держал в руке, вовсе не походило на шприц. Нечто темное, уплощенное, напоминающее скорее присоску.

Почему-то именно это и решило дело.

Рука Павла метнулась к стоящей на столе бутылке. Он схватил ее за горлышко и шарахнул об угол стола. Держа перед собой образовавшуюся «розочку», он замер, отбросив ногой стул и настороженно следя за незнакомцем.

Тот остановился.

— Ну что вы, — сказал он укоризненно, — как маленький, право. А я-то гадал, что это вы так легко уступили…

— Что у вас в руке? — спросил Павел.

— Ах, это… впрыскиватель. Не иглой же вас в вену тыкать.

— Я не видел ничего подобного.

Тот вздохнул.

— Вы мне надоели, Павел Николаевич. Чем сильнее человек сопротивляется обработке, тем больше шансов, что он получит глубинную психологическую травму. Я же для вас старался. Ну, ладно…

Посетитель молниеносно скользнул вбок, и Павел с ужасом понял, что не в состоянии уследить за его перемещением. Он поддел ногой валяющийся на полу стул и швырнул его в сторону незнакомца. Потом отскочил к окну.

Незнакомец уже был там. Твердая рука легла Павлу на плечо, развернула…

… и выпустила.

Он никак не мог сообразить, что стряслось, — разве что…

Свет фар, полоснувший по стене, такой привычный в городе…

…и такой редкий здесь, на опустевших, заколоченных после зимы дачах.

Он не стал раздумывать — подхватив все тот же многострадальный стул, ударил в окно. Со звоном посыпались осколки. Он прыгнул, спиной вперед, с хрустом выламывая остатки стекла, холодно блестевшие в лучах фар притормозившей у калитки машины.

Уже падая, он полоснул взглядом по комнате — она была пуста…

… точно никого и не было.

Павел ринулся по дорожке; голые кусты осыпали его дождем мелких брызг; перемахнул через калитку и рванул на себя дверцу машины, даже не потрудившись выяснить, кто сидит в салоне.

— Не слабо, — удивленно сказал Борис, — ты что, телепат?

— Поехали! — прохрипел Павел, откидываясь на спинку сиденья.

Борис покосился на него.

— Послушай, ты всегда носишься с такой скоростью?

— Нет, — устало ответил Павел, — только когда за мной гонятся.

— Вот оно как. — Борис нерешительно положил ладонь на ручку дверцы.

— И не думай, — твердо сказал Павел. — Поехали.

— Да кто там?

— Дубликат покойного Панина.

— Вот оно как, — повторил Борис. Машина рванулась с места и покатила прочь от дачи, подпрыгивая на ухабах.

— Скорее нельзя? — тревожно спросил Павел.

— Да я и так выжимаю из старушки все, на что она способна.

Заднее стекло осветилось.

— Борис! — тревожно сказал Павел.

— Вижу.

Машина неожиданно свернула и покатила по узкой дорожке. Ветви царапали боковые стекла.

— Куда это мы?

— К переезду. Кратчайший путь. Может, проскочим. Тут электричка в десять тридцать проходит. Так кто за нами гоняется?

Павел непроизвольно вздрогнул.

— Ты бы его видел!

— Что, такой уж страшный?

— Напротив… — ответил Павел. — Обходителен до отвращения.

Машину вновь тряхнуло. Неожиданно перед ветровым стеклом выросла насыпь, свет фар выхватил из тьмы медленно опускающийся шлагбаум.

— Вот сука! — пальцы Бориса, сжимающие руль, побелели. — Еле ползет!

— Не успеем!

— Не боись, успеем.

Легковушка нырнула под шлагбаум, подпрыгнула на рельсах и скатилась с насыпи под самым носом тревожно гудящей электрички.

Еще пять минут, и они влились в скудную струйку машин на шоссе.

— Может, и оторвались, — неуверенно сказал Борис.

Павел перевел дыхание. Лишь тут он почувствовал, что чертовы ребра вновь заныли, а свежий порез на щеке саднит.

— Зачем ты все время приводишь себя в такой вид? — поинтересовался Борис. — Нарочно?

— Иди к черту, — устало сказал Павел. И, оглянувшись, спросил: — Куда мы едем?

— Уж не в Москву, во всяком случае. Мы с тобой по поручению одной солидной газеты за сенсацией гоняемся. Журналистское расследование. На Севере бывал?

Павел покачал головой.

— Дальше Петрозаводска не заезжал.

— Ну, вот и покатаемся. Не знаю, кто тебя так активно преследует, но из Москвы лучше на время убраться. Не уверен, правда, что это что-то даст, — все равно рано или поздно придется возвращаться, но, по крайней мере, время выиграем… Так почему ты решил, что он похож на нашего покойника?

— Ты бы видел, как он двигался! Это не человек. Я не мог за ним уследить.

— Тренировка…

Павел покачал головой.

— Нет. Это что-то другое. Не могу объяснить. Нечто, присущее ему изначально. — Он помолчал. — Вот если бы вскрыть его да покопаться как следует, — добавил он мечтательно.

Борис хмыкнул.

— Разделяю твой профессиональный интерес. Ладно, расслабься. Я, собственно, за тем и приехал, чтобы забрать тебя отсюда от греха подальше.

— Зачем это тебе? — спросил Павел.

— Сам не знаю. Достало все это меня. Противно.

— Я там окно выбил, — признался Павел.

— Тем более сматываться надо, — печально заключил Борис, — не эти, так приятель мой меня прикончит.

На Среднерусскую равнину опускалась ночь. Шоссе погрузилось во мрак — оно казалось черной рекой, по которой в обе стороны плыли диковинные рыбы со светящимися глазами. Одна из этих рыбешек — маленькая, совсем неприметная, — выбралась на развязку, развернулась и, рассекая тьму, двинулась на север.

* * *

Сынок! Когда ты получишь это письмо, меня уже не будет. Во всяком случае, это весьма вероятно. Может, оно и к лучшему — я слишком устал.

Когда-то, больше трех десятков лет тому назад, мне казалось, что я поступаю правильно. Я был еще молод и верил всему, чему нас учили. Ведь речь шла о безопасности страны. Нам предоставилась уникальная возможность, и мы не могли ею не воспользоваться. Нас учили, что мы в окружении врагов, а раз так, любые средства хороши. Шла «холодная война» — ты плохо помнишь, что это такое, — тогда ты был еще ребенком. Да, мы думали, что благодаря счастливому стечению обстоятельств нам удалось прибрать к рукам силы, о которых до сих пор человечество и представления не имело. Но, как оказалось, эти силы прибрали к рукам нас. Наверное, это можно было предугадать с Самого начала — с таким огнем безнаказанно играть нельзя. Но нас слишком заботила немедленная выгода. А потом все рухнуло. Понимаешь, полностью контролировать ситуацию можно, лишь опираясь на единый центр. И, пока система существовала, мы как-то справлялись. Нам удавалось держать эту силу в определенных рамках. Но при переделе власти в игру вступили самые разные люди. В результате слишком много выплыло наружу. Страх, на котором все держалось, Исчез, слепая преданность — тоже, осталась корысть. Бесценная информация уплыла на сторону, в том числе и ко всяческим преступным группировкам. Кому-то пришло в голову использовать материал в качестве киллеров (еще бы, при таких-то возможностях!). Начальство дало «добро» — собственно, такие случаи бывали и раньше, правда, единичные. Они всегда шли навстречу нашим нуждам — услуга за услугу, так удобно, не правда ли? Так по-человечески… Мы им — прикрытие и возможность обделывать свои делишки почти в полной тайне, они нам — свой материал для всяких мелких поручений…

… Но все зашло слишком далеко. Помнишь Гаспаряна — ты его еще называл «дядя Сыч»? Он был задействован на начальной стадии проекта — там было несколько срывов, а нашим было очень любопытно поглядеть на материал поближе. Я сам привез ему образец, а потом, через третьи руки, подкинул легенду. Он ее принял — она была достаточно неправдоподобной, чтобы сойти за правду.

Так вот, он в конце концов сообразил, что к чему, — и поднял тревогу. Он позвонил мне — ведь я был его другом. И я, его друг, был вынужден… ликвидировать его. Паршиво звучит. Но честно.

Но он был прав: нас ждет такое, что я жалею, что дал тебе жизнь. Лучше бы мы никогда не проводили тех испытаний. Черт с ним, с ядерным балансом сил. Лучше бы Штаты нас завоевали. Как выяснилось, не так уж страшен черт, как его малюют. И это ничто по сравнению с тем, что нас всех ждет в не столь отдаленном будущем. А мы торопились, готовы были запродать душу хоть самому дьяволу — и он откликнулся на наш зов. После нас хоть потоп… вот как мы тогда думали… и он уже подступает к нашим домам.

Я уезжаю на Север — туда, где все начиналось. Не знаю, что мне удастся сделать, но ведь нам и в голову не приходило попытаться сделать хоть что- то. Нас слишком устраивало существующее положение вещей. Ведь тот, кто владеет информацией, владеет миром, правда? А нашему ведомству нужна была информация. Пусть другие возятся с этими игрушками — бомбами, суперистребителями… со всем этим хламом. А мы использовали знания, сведения. И были так довольны собой.

Я не верю, что мне удастся воспрепятствовать тому, что нас всех ожидает. Но, по крайней мере, попытаюсь. Я никогда не был с тобой честным до конца — так хоть сейчас, напоследок…

Я честно прошу у тебя прощения.

У тебя и у всех живущих.

P.S. Если все же это письмо до тебя дойдет (по-моему, вся моя корреспонденция перлюстрируется), уничтожь его немедленно, а то они и до тебя доберутся.

Еще раз прости меня.

Папа.

* * *

В квартире у Лизы зазвонил телефон. Он звонил и звонил тревожным, разрывающим ночь пунктиром.

Назад: Глава 2

Дальше: Глава 4