– Тебя где черти носили? – ахнула Паша. – Колотит всего.

Раньше Зайцеву казалось, что «зуб на зуб не попадает» – это поговорка, метафора. Теперь он знал, что это не так: челюсть его так и прыгала сама по себе, выбивая дробь.

Паша отперла квартиру ключом со своей связки. Коридор оцепенел в сонной тишине: соседи спали.

– Входи скорее. Вон лужа натекла уже целая. В ванную, быстрее! Сымай все. Да тихо ты!

Зайцев сидел на полу с одеялом на плечах, трясясь всем телом, когда Паша вошла с дымящимся ведром в могучих руках.

– Ну? Да чего я там не видела, – шепотом приказала она.

Зайцев встал босыми ногами в ванную. Ему показалось, что от кипятка с него сейчас слезет кожа. Он чуть не заорал.

Паша подала сперва полотенце. Потом опять одеяло.

Потом он сидел на кровати. Его все еще била крупная дрожь.

Паша вернулась с большой мутной бутылью. В стакане забулькало.

– Пей. Залпом.

Зайцев ахнул стакан, борясь с отвращением. Подождал. Сглотнул позыв к тошноте.

Паша подала второй:

– Пей еще.

Зайцев помотал головой: нет.

– Тебя где это черти носили?

– Я топиться ходил, Паша.

Она так и вскинула руки:

– Из-за Алки, что ли?

– Из-за нее.

Вот все, что Паше можно знать.

– Ну дурак, – потянула Паша. – Нашел тоже из-за кого. Пей.

Зайцев опрокинул второй стакан. Паша мягко ткнула его в плечо, он завалился на бок. Он еще почувствовал, что Паша, совсем как в детстве, тянет его за ноги и подтыкает одеяло. Под веками его вспыхнули картины: он тащит брыкающегося пса с собой под воду, мощные удары лап, кажется, нет сил сдержать животное, вокруг потоки серебристых пузырей – легкие человека превышают по объему легкие собаки; к тому же зверь не умеет задерживать дыхание…

И умер второй раз за нынешние сутки.