– Товарищи, кто разговор с Москвой заказывал? – из-за деревянной перегородки приподнялась девушка с ярко накрашенными губами. – Вы? – спросила она Зайцева. – В третью кабинку, пожалуйста.

Он закрыл за собой дверцу. Кабинка телеграфа походила на коробку лифта со своими деревянными панелями. Плюшевая скамеечка напрасно приглашала присесть.

Зайцев снял трубку.

– Алло?

– Я вас слушаю.

Он узнал голос секретаря. Или показалось, что узнал.

– Зайцев говорит. Мне нужно поговорить с товарищем Кишкиным.

– Он на совещании.

– Я из ленинградского угрозыска.

– Он на совещании, – с доброжелательным нажимом повторил тот.

– Это срочно. Когда его можно застать? Я звоню из Ленинграда.

– Через час перезвоните.

Зайцев повесил трубку. Вернулся к стойке, расплатился. Глянул на часы, которые двумя черными копьями накалывали по кругу пузатенькие цифры.

– Мне еще один разговор с Москвой.

Он назвал время. Девушка пожала плечом под шелковой блузкой.

– Это важно, – зачем-то сказал Зайцев.

– Да мне-то что: деньги ваши, не мои, – она подала квитанцию, на которой было выставлено новое время.

В театре было пусто.

– Вот неожиданность, – сказала Алла с улыбкой.

Зайцев пристально смотрел ей в лицо: ни тени волнения.

– Я, – начал он и осекся. К служебному выходу прошла стайка худеньких женщин: без грима лица танцовщиц казались юными. – Поговорить надо.

Его тон показался ей, видимо, странным. На ее лице Зайцев теперь видел вопрос.

– Есть спокойное место? – он сунул руки в карманы.

– Идем.

Сквозняком шевелило на доске объявлений листочки приказов. Они шли узкими лестницами, низкими коридорами, так не вязавшимися с просторной нарядностью зрительской части театра. Откуда-то доносились сдавленные завывания и звуки рояля: кто-то репетировал. Дунуло запахом пудры, пота, канифоли. Гримуборные. Зайцев на ходу приоткрыл дверь: тут же вскинули на него глаза трехстворчатые пустые зеркала. Никого. Он за руку втянул Аллу. Толкнул. Захлопнул позади себя дверь.

Алла была ошеломлена.

– Ты что?

Он отметил: а вскрикнула-то – шепотом.

По дороге с телеграфа он пытался представить себе этот разговор – свои реплики. Как будет сужать круги. Усыплять бдительность. Как ударит в лоб обухом внезапного – главного – вопроса. Так же, как он раскалывал подозреваемых бандитов. Врагов. Алла была врагом.

Но когда он увидел ее перед собой – этот чистый лоб, этот ясный взгляд, это лицо, все его навыки потеряли цену, все слова улетучились. Он только сумел выдавить:

– Что у тебя в Басковом?

– У меня?

Алла в миг поняла, что отпираться бессмысленно. Щеки ее жарко расцвели.

– Портниха, – пожала плечом она. – Частная. Я подрабатываю. Сажаю по фигуре. Клиентки разные. Из театра в том числе. Подрабатываю немного. …Боже мой, – она схватилась тонкими пальцами за виски, – представляю… Но зачем ты следил? Просто спросил бы. Ты же знаешь, как платят в театре… А там… Мы потихоньку… Чтобы без фининспектора…

Она громоздила одну ложь на другую. Но как естественно она выглядит, поразился Зайцев.

– Портниха, значит. Ты ей посоветуй только усы сбрить, – процедил он. – Портнихе.

Алла секунду глядела на него ошеломленно. Но только секунду. В ее голове, видимо, родился новый ход.

– Это не то, что ты подумал…

– Боже, Алла, – не выдержал Зайцев. – Перестань.

– Да, это не портниха, – в ее голосе вдруг блеснул вызов. – Да, я встречаюсь с другим, – объявила она.

Как ни очевидна была ложь, Зайцев ощутил укол. В какой-то степени Алла говорила правду: это все равно измена. Твоя подруга изменяет тебе с ОГПУ. Ты думаешь, у вас роман, а на самом деле она на службе. У нее задание.

Алла продолжала развивать мелодраматическую версию:

– Прости. Все так запуталось. Нет причин. Никто не виноват. Так сложилось.

Зайцев молчал.

Она смятенно и жалобно глянула на него. Проверяет, видел Зайцев, клюнул или нет. Он почти восхищался отвагой и свободой, с которой она лгала. Маленький опасный зверек, который мечется в поисках выхода.

– …я просто не хотела. Я сама не знала, что я чувствую. К кому из вас двоих что испытываю. Я не знаю.

Ему уже стало казаться, что это чистая правда.

– Погоди, Алла. Погоди. Это все неинтересные детали.

Прекрасные глаза смотрели так правдиво. Алла, вероятно, заметила его заминку. Она вдруг ловко прыснула у него под рукой, уже схватилась за дверь. Он успел ее оторвать. Отшвырнуть. Она налетела на столик, звякнувший всеми своими парфюмерными внутренностями, зеркало зашаталось. Зайцев выхватил пистолет.

– Стоять, – тихо сказал он. И повторил еще тише. – Стоять.

Вдруг словно все пазухи здания наполнились звуками. Очевидно, начал репетицию оркестр. Музыка грохотала и разбивалась брызгами.

«Тем лучше», – подумал Зайцев. Он не сразу расслышал, что Алла говорит. И на этот раз голос ее дрожал.

– Ты же знаешь, как они умеют опутать. Сперва арест. Потом: вы можете нам помочь. А потом они тебя отпускают. Сам знаешь. Ведь так?

– Не так.

– Тебе легко говорить, – перебила она. – Советский гражданин. Ты не знаешь, что такое бегать, прятаться, скрывать, кто ты. А я просто хочу жить! Я просто жить хочу. Какая есть. Я не виновата, я не выбирала, кем родиться.

Ему хотелось спросить: это с самого начала было заданием? А если нет, то когда стало заданием?

Он заставил себя проглотить эти вопросы.

– Алла, – спокойно сказал Зайцев. – Мне это теперь уже неинтересно.

– Да? Только не говори, что ты не цепляешься за жизнь, – вспыхнула она.

От щелчка предохранителя Алла вздрогнула. Замерла. Ее глаза смотрели в черный глазок смерти.

– Цепляюсь, – согласился Зайцев. Он подошел к ней совсем близко, дуло почти уткнулось в живот. – Не дергайся. И не делай глупостей. Сейчас мы с тобой спокойно отсюда выйдем. И ты отдашь мне все, что взяла. А потом живи как хочешь.