– О, Вася, наконец-то. По черным мешкам на твоей физиономии я вижу, что твоя личная жизнь устроилась наилучшим образом, – поприветствовал его Крачкин. Из подобных шуточек теперь их общение только и состояло. Крачкин положил ему на стол папки.

Зайцев подождал, пока он выйдет. Придвинул к себе телефон. Рука замерла на трубке. Не опасно ли звонить прямо отсюда?

Он положил перед собой лист. Фамилии. Названия. Стрелки. Спать сегодня действительно не получилось. Истина маячила где-то совсем близко. И Зайцев чувствовал, что его гонит вперед тот же инстинкт, что гонит кошку за мышью, за бантиком на нитке, за мухой. Он просто не мог усидеть на месте.

Спал ли Нефедов или притворялся, что спит на своем матрасе, Зайцева не волновало. Остаток ночи он просидел в желтоватом круге, отбрасываемом лампой, изучая документы из коричневого конверта. А потом на полу вдруг затрещал ненужный будильник. И Зайцев понял, что ночь прошла.

Списки, составленные от руки. Машинописные копии официальных документов, с печатями и подписями. Доказательств против товарища Простака было более чем достаточно. Общество «Антиквариат» неутомимо изымало из Государственного Эрмитажа картины, мебель, фарфор, монеты. Но если мебель, фарфор, монеты, допускал Зайцев, еще могли найти покупателей вроде Фаины Барановой, то кому бы сдалось почти трехметровое полотно, он не понимал в упор. А и сдалось, то куда бы советский гражданин его потом попер – в заводской барак? В коммуналку? Допустим, что-то могли покупать учреждения – в вестибюль там или в зал заседаний. Но, черт возьми, не «Благовещение» же.

– Религия – опиум для народа, – согласился Нефедов, быстро хлебая утренний чай.

– Это да. Но я тебе скажу: Простак этот, похоже, самый обычный барыга – только в совершенно новом обличье. Толкает краденое. Которое сам же крадет и кражу свою выдает за исполнение служебных обязанностей.

Но как во все это вписывались убитые? Что могла купить, допустим, артельщица и нянька Рохимайнен? А ученик-ремесленник Тракторов? А чернокожий коммунист Ньютон? А музработник в ансамбле народных инструментов Фокин? Они все были для этих вещей слишком мелкой сошкой.

– Да на черта мне такая махина дома, – выразил глас народа Нефедов. – Комнату только перегородить.

– Тебе нет, Нефедов. Ты дитя цирка, как известно.

– Вы не лучше, – буркнул тот.

– Я не лучше, – согласился Зайцев. – Мне на улице как-то позабыли объяснить, кто такой Рембрандт. Или Веронезе, допустим. Но, знаешь ли, в Ленинграде полно ценителей, которые за такую картиночку с радостью отвалят какому-нибудь Простаку деньги. Этот Простак, может, вроде нас с тобой: серость. Он, может, и сам своей репой не соображает, какие сокровища государственные разбазаривает. А если соображает, то тем хуже для него.

– Я только не пойму. Мы знаем: Баранова купила статуэтки. Фокин этот, может, купил монету – чтобы зуб золотой себе вставить. Другая баба, ну что она притаранить могла, скатерть? Короче, их-то за что укокошили?

– Не факт, Нефедов, что между ними и всей этой лавочкой вообще какая-то связь. Но если ты, допустим, расследуешь убийство гражданином Икс своей жены и по ходу выяснишь, что Икс еще и деньги у себя на службе растратил, чтобы любовницу в Сочи свозить, неужели ты о растрате в соответствующий отдел уголовного розыска не сообщишь?

– Чо? – только и спросил Нефедов.

– Ладно, жуй. И главное, носки свои поганые здесь не забудь, уходя.

– Носки уже на мне, – простодушно успокоил его Нефедов.

– Вот счастье.

Нефедов потопал на почтамт, находившийся сравнительно недалеко от зайцевского дома. А Зайцев отправился на Гороховую.

Ему уже насыпали рутинных заданий. Он сдвинул все в сторону. Подтащил к себе телефон. Да так и остался сидеть. Думать. Что, собственно, он хочет спросить у Кишкина?

Перед ним лежала составленная ночью шпаргалка. Прямоугольник с фамилией товарища Простака ощетинился стрелками: еще фамилии, которыми были подписаны документы. Штампы московской конторы «Антиквариата». Значит, и товарищи московские. Стрелки указывали выше, в столицу.

Зайцев решился. Подвинул телефон.

Соединили его на удивление быстро.

– Здорово, Вася. Ну чего, билет в Москву уже взял? – радостно зарокотал в трубке Кишкин.

– Ага. Почти. Слушай, будь другом. Мне тут надо товарищей московских пробить одних: кто такие, что за птицы и так далее. А главное, мне интересно, в каком они свойстве-знакомстве с неким Простаком.

– Чего?

– Фамилия такая.

– Господи.

– Ну да.

– Кликуха, что ли?

– Партийная разве что.

– Что, партийный начальник какой?

– Вроде. По торговой линии. Может, ты в курсе?

– Я, конечно, не в курсе. Ну валяй, записываю.

– Кишкин, ты человек! Ты…

– Да пошел ты. Я уже понял, что пока ты из своего говна там не выпутаешься, сюда носа не покажешь.

– Я правда… Я только это дело закрою – и все. Полечу к тебе на крыльях любви.

– Пошел ты. Пишу.

Зайцев начал диктовать.