Книга: Вдруг охотник выбегает
Назад: 2
Дальше: Глава 14

3

Зайцев шагал к Конюшенной площади. Или думал, что идет по направлению к ней. Зимняя мгла уже сделала дома одинаковыми. Ветер пытался оторвать шары уличных фонарей. Снег хлестал мокрыми веревками. Удавалось лишь изредка приподнимать лицо – и, получив очередную ледяную оплеуху, тотчас опускать подбородок поглубже в шарф. Набычившись и отворачиваясь, торопились редкие прохожие. Мысли Зайцева унеслись далеко. Последний час он брел наобум. И только внезапно пробудившись, посмотрел пристальнее: точно! Он узнал впереди не лицо даже, а силуэт, походку.
– Алла! – окликнул он.
Но в этот момент на площади трамвай, наполненный светом и силуэтами, закладывал поворот – и в скрежете Алла, если это была она, не услышала ничего. Ее фигура, склоненная против ветра, быстро удалялась. Зайцев прибавил шагу, но расстояние не сокращал, сам не зная почему. Наверное, потому, что сегодня в театре давали оперу и Алла сама сказала ему, что портниха-сменщица заболела и придется работать до самого конца спектакля и даже дольше: пока соберешь и уложишь все костюмы.
Зайцев спешил вслед за ней, подавляя в себе голос, который твердил ему, что зря это все, что не надо бы за ней бежать.
Алла свернула в подворотню рыжеватого дома. Зайцев осмотрелся: Басков переулок. Осторожно заглянул. Алла, прижимая локтем сумочку, шла через двор-колодец наискосок к единственной двери. Дверь выпустила облачко пара и стукнула. Зайцев быстро отметил все горевшие окна. Второй этаж. Третий, левое. Четвертый. Пятый. Сколько времени Алле нужно, чтобы преодолеть лестницу? Он мысленно шел по ступенькам вместе с ней. Вот Алла на втором этаже. Огибает лестничную площадку. Вот поднимается дальше. Третий этаж. Вдруг в окне встал мужской силуэт. Очевидно, в дверь постучали. Не коммуналка, значит. Мужчина встал и исчез в глубине комнаты. Пошел открывать? Вернулись в комнату уже двое. Женский силуэт. Мужчина подошел к окну, задернул штору.
Зайцев не испытал ни ревности, ни злости. Только удивление. Видимо, ревность еще не дошла до сознания. Следовало бы подождать здесь, у подъезда или в арке. Что делают все обманутые ревнивцы? Или, может, он не ревнует потому, что нет у него никаких прав ревновать? Зайцев посмотрел еще раз на плотные шторы. Или ревнует?
– Ну дела, – вслух сказал он.
Что же теперь делать? И делать ли вообще что-то? Что?
Допустим, дождется он ее здесь. Накроет с поличным. И? Закатит ссору? Что полагается в таких случаях делать?
Секунды тикали, секунды были как муравьи, которые вдруг начали шнырять по телу. Нестерпимо. К черту! Он не мог сейчас торчать здесь и дожидаться Аллу. Там, на Гороховой, сейчас горели все окна на их этаже и клубился густой сизый дым от нескольких папирос: бригада совещалась по итогам дня – следствие по делу об убийстве на Елагином острове молотило на полном ходу. То-то они удивятся, когда он!.. Зайцев выскочил из арки.

 

Когда он добрался до Гороховой, снег на пальто и шапке превратился в толстую оледеневшую корку. Он так замерз, что сперва не почувствовал тепла в вестибюле. На столе у дежурного горела зеленая лампа. Уборщица, виляя задом, возила тряпкой по лестнице. Зайцев побежал вверх, роняя ледяные хлопья.
– Вот ирод. Только что намыла!
Он быстро толкнул дверь кабинета: пусто. В управлении: темно. У Коптельцева: заперто. Снова ринулся вниз по влажным ступеням.
– А где Крачкин? Где Самойлов? Где все?
Дежурный уставился недоуменно. Шлем он в нарушение правил снял, тот стоял на столе как диковинное пресс-папье. Именно по этому шлему Зайцев и понял, что нет в управлении ни Коптельцева, ни Крачкина, ни Самойлова – никого, кто мог бы сделать замечание.
– В пивной, – наконец ответил дежурный.
– В пивной? С какой стати?
– Празднуют.
– В какой пивной?
– Обычной.
Зайцев, не дослушав, выскочил опять в метель. «Обычной» могла быть только одна пивная: на набережной Фонтанки. Ступеньки уходили вниз, в подвальный этаж, а вывеска гласила: «Чайная», но никого не вводила в заблуждение. Он и сам немало операций здесь отпраздновал с товарищами – когда они все еще были товарищами в обычном, а не коммунистическом смысле слова. Эти времена теперь казались Зайцеву мифическими.
Он угадал.
– Вася! – радостно заорал Самойлов, поднимая толстую кружку. На него обратились лица. Под низким потолком плавал сигаретный дым, а вокруг тусклых лампочек стоял ореол от множества человеческих дыханий. Лица выглядели радостными.
– О, Вася!
– Садись, давай!
На миг Зайцеву даже показалось, что не было этого ничего: нового начальства, его ареста, лета в тюрьме ОГПУ, странного возвращения сразу в дело об убитых на Елагином острове – и еще более странного бойкота, который вывел его за скобки этого самого дела. У Коптельцева воротничок был расстегнут, вывалился жирный подбородок. Серафимов был красен. У Крачкина сентиментально блестели глазки. Все уже успели хорошо поддать.
– Садись, ну! – махнул жирной рукой Коптельцев.
– Девушка, еще большую сюда, – крикнул официантке Самойлов.
– И закусочек, – приподнял пустую тарелку Крачкин.
– И закусочек!
Зайцев сел. Ему вдруг стало легко, как путешественнику, вернувшемуся домой из опасной экспедиции.
– Чего сияешь, как жених? – дружелюбно-насмешливо спросил Коптельцев.
– Нарыл чего-то, вот и сияет. Что я, не знаю его, что ли, – пробурчал Крачкин, наклоняя бутылку: прозрачная жидкость булькнула в стакан. – Два тебе буля или три? – спросил он, приподнимая горлышко.
– Ну расскажи. А то лопнешь ведь, не донесешь, – хлопнул его по плечу Самойлов. – Чего там нарыл?
Зайцев показал пальцем: один. Крачкин кивнул и стукнул бутылку на стол, протянул ему стакан.
– Погоди, у начальства речь.
Коптельцев вставал с кружкой в руке:
– Товарищи, говоря официально.
– Ишь как. А мы теперь официально? – подал голос Серафимов.
– Сима, заткнись, не сбивай начальство с мысли.
– Официально, – поднял стакан Коптельцев. – Расследование наше вышло в прорыв.
– В прорыв канализации, – пьяно вставил Самойлов.
Коптельцев словно не слышал.
– Мы проделали огромную работу.
– Какое расследование? – Зайцев с улыбкой наклонился к Самойлову.
– Да негра этого с Елагина. Помнишь?
– Ну? – Зайцев почувствовал, что лицо его немеет, как от новокаиновой блокады у зубного техника.
– …гнездо, нити которого опутали руководство ленинградского завода… – донесся до него как из-под подушки голос Коптельцева. Зайцев уловил фамилию Фирсова, слова «вредители» и «саботаж».
– Гнездо? – не поверил ушам своим Зайцев.
– Да негра того шлепнули, помнишь? Враги, – доверительно сообщил ему Самойлов. А глаза мутные, отчаянные.
– Американского коммуниста, то есть, – поправил Крачкин. – Бросили таким образом тень на советских людей, – жуя пояснил он, кадык его ходил вверх и вниз. А Коптельцев все вещал. – И Фирсов там этот, немецкий шпион, оказывается.
Он показал – слушай, что Коптельцев говорит. А тот вещал:
– …товарищи из ОГПУ, за что им большое спасибо от всего нашего уголовного розыска.
– Прогнули нас, Вася, ох, прогнули, – без всякой связи вклинился в разговор Самойлов. – Ты послушай, я…
Крачкин, видимо, нечаянно толкнул что-то под столом ногой, там звякнуло, клякнуло, покатилось. Самойлов коротко беззлобно выругался и, нырнув одной рукой под стол, стал ловить и ровнять пустые бутылки.
– А что ты рассказать хотел, Вася? – участливо наклонился Крачкин, оступившись локтем и едва не смахнув со стола руины закусок. – Бежал, прямо подметки на ходу теряя.
И Зайцев вдруг понял, что добродушно-масляное выражение на их лицах вовсе не относилось лично к нему. И вообще не было добродушным. Это была мягкость, которую на время придает острым углам мира родная беленькая. А праздновать-то на самом деле и нечего.
– Я? А ничего. Просто замерз, как собака, вот и бежал сюда – кишки малость отогреть.
– А, это мудро, – то ли поверил, то ли притворился, что поверил Самойлов.
Немолодая официантка в замызганном фартуке стукнула перед Зайцевым миску с соленым горохом. Дальше – еще одну, с грубо нарезанной селедкой. И еще одну – с кольцами лука. И под конец – слегка запотевшую бутылку водки. Самойлов тотчас потянулся к ней.
Зайцев подумал, что он тоже очень сейчас даже не прочь.
– Давай, Самойлов.

 

С лица Аллы сразу сбежал сон. Она отстегнула цепочку, открыла дверь:
– Входи же. Вроде ты не говорил, что придешь сегодня.
– Это уже не сегодня, а завтра. Вернее, то было вчера, а сейчас уже сегодня.
Она стала быстро отряхивать снег с его пальто.
– Не надо. Простудишься. Я сам.
Он покачнулся. Запах досказал остальное.
– Ты выпил, что ли?
Он махнул рукой: а, мол. Он вдруг почувствовал себя страшно усталым и голодным, но усталым – больше. Сел прямо на стойку, где в ряд стояли калоши соседей.
– С товарищами. Алла, а ты где была?
– Я? На работе, – тон ее был совершенно естественный. – Поставить чаю? Я быстро.
– На работе?
– Ну да. Странный ты какой. Три акта, как обычно. Сменщица заболела. Я разве не говорила? Вроде бы говорила.
– Вроде бы да, – миролюбиво отозвался Зайцев.
– Что?
– Что – что?
– Что ты на меня так смотришь?
Лицо ее в сумраке казалось голубоватым. И очень-очень правдивым. Обычное лицо. Красивое. Как всегда.
– Ничего. Пойдем лучше спать.
Назад: 2
Дальше: Глава 14