Еще в коридоре Зайцев почувствовал, что из его комнаты пахнет свежим кофе: горький пряный запах как бы существовал отдельно от обычного кухонного чада, мыльного духа кипящего на плите белья, нечистых тел, старых, рассыхающихся в коридоре вещей.

Зайцев улыбнулся: Алла в комнате варила кофе. У него даже виски заломило, так захотелось сейчас взять в руки чашку кофе.

– Товарищ Зайцев, – выглянула из кухни Паша. – А я вас тут на табуретке дожидаюсь.

– Здорово, Паша. Как жизнь.

– Да вы зайдите сюда, к свету.

Зайцев вошел. На общей кухне он бывал только по утрам. И сейчас поразился, какая здесь толчея, стук множества ложек. Время стряпать ужин. Соседки поздоровались с ним.

Паша подвела его к керосиновой лампе на столе, прибавила свет.

– Вот гляньте, а то потом будете говорить, что я вам вещь испортила.

– Паша, да ты же знаешь, что мне все равно. Я в мешке могу ходить и не заметить, – попробовал отшутиться он.

– Нет, ты, товарищ Зайцев, смотри. Чтоб потом на меня не обижаться.

Паша разложила на столе макинтош. Тот самый, который он надевал от силы два раза.

– И что?

Сверкнула пола.

– Вот, глянь. Я твой лапсердак к весне почистить решила.

Она показала пальцем: на подкладке явственно проступили чернильные подплывшие буквы. «Николай Вирен», – прочитал Зайцев.

– Да ну, Паша. Пальто с барахолки, мало ли кто его носил. – Зайцев постарался придать своему тону беззаботность. – Подумаешь, маленькое пятнышко.

– Ну уж не знаю, – громко предупредила Паша. Но по ее глазам Зайцев видел: это еще не все. Паша положила на стол маленький кусочек картона. Зайцев быстро накрыл его ладонью.

– Внизу подшито было.

Никто из соседок ничего не заметил. К счастью, на Пашу можно было положиться: на своей работе дворника она стала дипломатичной и осторожной, как министр иностранных дел.

– Я понял, Паша, – небрежно бросил Зайцев, убирая фотографию в карман. – Мерси тебе большое.

А в коридоре посмотрел.

Вошел в свою комнату. Снял пальто. Повесил. Стал разматывать шарф. Повесил.

– Ну, здравствуй. Что это с тобой? – улыбаясь, подошла к нему Алла. – Ты не простужен ли? А я уже на спектакль бегу.

Вместо ответа Зайцев бросил на стол клубком смятый макинтош. Зазвенели, съезжая и толкаясь, чашки.

Он схватил Аллу за локоть, понимая, что делает ей больно. Она вскрикнула. Он толкнул ее на стул.

– Что ты?

Хлопнул поверх макинтоша фотографию. Царский адмирал при полном параде. И девочка на колене.

Алла смотрела на фотографию, будто это была ядовитая змея.

– Вирен? Кто это? Может, пояснишь?

С ее лица схлынули все краски, даже брови, казалось, сделались бесцветными.

Она то ли ответила, то ли просто вздохнула.

– Что? Я тебя не слышу!

Алла тяжело дышала. Зайцеву даже стало жаль ее.

– Вирен – это я, – еле слышно прошелестела она.