Елена Малиновская
И на двоих одна душа

Мирина не любила детей. Точнее сказать, она ненавидела детский плач и капризы. Да и как тут умиляться розовым пяточкам и беззубым улыбкам, когда она была старшей дочерью в большой семье. Помимо нее у родителей имелось еще пятеро детей – и все девочки. Ко всему прочему мать и сейчас ходила беременная. Отец был уверен, что уж в седьмой-то раз ему повезет обзавестись долгожданным наследником. Мирина не сомневалась, что если опять родится дочка, то ее родители будут стараться и в восьмой раз, и в девятый. Почему бы и нет, если дом большой, а семья зажиточная. Мнения самой Мирины, понятное дело, никто в расчет брать не собирался.

Детство Мирины закончилось в три года. Именно тогда ее мать родила вторую дочь – крикливую Дарину. И с тех пор в их доме не затихали детские голоса, а чаще всего – плач да ссоры.

Соседи искренне завидовали Драгану и Маре – родителям Мирины. Еще бы! Редко какой семье повезет не познать горечь хрупкости детской жизни. Порой еще вчера ребенок радовал окружающих улыбкой, но внезапно приходило несчастье.

Впрочем, горе всегда приходит вдруг.

Мирине было стыдно признаться в этом даже себе, но порой она мечтала… Нет, не о смерти сестер, конечно. Просто хотела хотя бы на один день вновь стать единственным ребенком в семье. Чтобы все внимание матери было обращено опять лишь к ней. Чтобы она не гнала ее на огород и не ругала за плохо вымытые полы и пересоленный суп, а просто посидела рядом с ней. Расспросила, как ее дела, почему в последнее время дочка так угрюма и молчалива.

А причины для дурного настроения у девушки имелись.

Дело в том, что она влюбилась. Влюбилась горячо и отчаянно. Увы, практически наверняка безнадежно.

Ох, как хорош был Возгарь! Всем хорош. Светловолосый, голубоглазый. Улыбнется – и на душе радостно становится. Беда лишь в том, что единственный сын богатого купца.

Нет, семья Мирины не считалась бедной. У них на печи всегда томился котел сытной вкусной похлебки, а погреб ломился от домашних солений и заготовок. Но, что греха таить, младшим дочерям частенько приходилось донашивать одежду за старшими.

Наверное, в этом плане Мирине повезло. Ей доставались новые наряды чаще остальных. Дарина, к примеру, довольствовалась лишь обносками с ее плеча. Но мать строго ругала Мирину за любую небрежность, будь то пятно на подоле или порванный рукав. А девушке так хотелось хоть однажды забыть обо всех этих ограничениях и запретах и побегать всласть с подругами и поваляться на лугу, не боясь перемазаться в травяном соке!

Нет, не пара была Мирина для Возгаря. Ой как не пара! И даже не в одежде дело. Боги знатно посмеялись над несчастной девушкой, обделив ее красотой. Причем обделив самым нечестным и подлым способом – щедрой мерой при этом наградив сестер.

Вот взять, к примеру, Дарину. Всего четырнадцать лет девчонке, а того гляди сваты нагрянут. Где это видано, чтобы младшая сестра выходила замуж вперед старшей? А ведь Мирина, по деревенским меркам, уже засиделась в девках. Давно, ох давно пора ей убрать волосы под красный платок замужней. Мать ее, Мара, в такие года уже тяжелой ходила первенцем.

Впрочем, Мирина сама прекрасно понимала, что ей не дано тягаться с Дариной. У той волосы – словно лен. Длинные, гладкие, блестящие. Даже на солнце не выгорают в рыжину. А глаза – будто всю зелень окрестных лесов впитали. А кожа какая нежная да белая! Ни родинки, ни веснушки, хотя сестра наравне с нею в огороде день-деньской пропадает. Что ей может противопоставить Мирина? Ну не уродка, конечно, но глаз скользнет – даже не зацепится ни за что. Русая, сероглазая. Обычная, словом. А на фоне красавицы Дарины вообще незаметная.

Пару раз Мирина исподтишка рвала платья, которые приходила пора отдавать сестре. Думала, что в лохмотьях та будет выглядеть смешно и нелепо. До сих пор больно вспоминать, какую взбучку она получила от матери, когда та поняла, почему ей прибавилось рукоделия! Голова так моталась из стороны в стороны от тяжелых затрещин, что чуть не оторвалась. А Дарина… Дарина и в латаном-перелатаном платьице выглядела настолько чудесно, что парни головы сворачивали.

Но куда обиднее и больнее было осознавать то, что и Возгарю приглянулась востроглазая быстроногая девчонка. Конечно, мала та была еще на свидания бегать, но Мирина заметила, что красавец парень подозрительно часто начал встречаться ей около дома. Да все за ограду смотрел, где Дарина хлопотала по хозяйству.

От этих мыслей несчастной становилось совсем тяжко да тоскливо на душе. Ладно, пусть даже удачливая сестра раньше ее выйдет замуж. Невелика беда. Но не за Возгаря. Только не за него! Ведь тогда Мирина будет обречена постоянно видеть, как ее любимый целует и обнимает другую. Несчастное сердце бедняжки, и без того кровоточащее от неразделенной любви, обязательно разорвется от горя.

Все эти мысли в мгновение ока промелькнули в голове Мирины, когда она в очередной раз увидела Возгаря. Встрепенулась было от счастья, но тут же поникла.

Парень, как и обычно, впрочем, не обратил на ее появление никакого внимания. Он приник к невысокому плетню, ограждающему родительский дом Мирины, и жадно за чем-то наблюдал.

К сожалению, Мирина знала, за чем, а вернее будет сказать, за кем украдкой подглядывал Возгарь.

Со двора слышался заливистый хохот Дарины. Она, подоткнув до неприличия старую заплатанную юбку, гонялась за младшими сестрами, играя в догонялки. Мирина не видела сейчас свою невольную соперницу, но прекрасно представляла, как та выглядит. Светлые волосы полощутся по ветру, щеки раскраснелись от бега, пухлые губы налились алым, словно в предчувствии поцелуя.

Мирина аж крякнула от досады. Подошла ближе к парню, который будто обратился в каменную статую, и грубо спросила:

– Чего глаза на чужое добро вытаращил? Али выглядываешь, чего украсть?

Это было грубо, даже очень. Любой другой на месте Возгаря обязательно возмутился бы от столь наглого навета. Скорее всего, проучил бы нахальную девицу, вздумавшую клеветать на честного человека. Но Возгарь лишь вздрогнул от неожиданности, обернулся и виновато улыбнулся.

– Я это… просто мимо шел, – залепетал он.

Пунцовый румянец, заливший при этом его щеки, неоспоримо доказывал верность выводов Мирины. Влюбился, бедолага. И влюбился не в нее.

– Шел-шел, да ногами к месту прирос? – зло съязвила она. – Вот и топай дальше по своим делам.

Возгарь послушно кивнул. Развернулся было, даже сделал несколько шагов прочь, но вдруг остановился и опять посмотрел на девушку.

– Слушай, а тебя ведь Мириной зовут? – спросил он.

От столь невинного вопроса сердце девушки чуть не выпрыгнуло от восторга через горло. Он знает ее имя! А ведь Мирина искренне полагала до сего момента, что Возгарь вообще не догадывается о ее существовании. Точнее, видеть-то видел, но не выделял из толпы ей подобных.

Мирина кивнула, почувствовав, как ее губы сами собой расплываются в широкой радостной улыбке.

Которая тут же умерла, когда Возгарь задал следующий вопрос.

– А сколько твоей сестре лет? – полюбопытствовал он словно невзначай.

Правда, по его щекам при этом вновь поползла предательская краснота пропавшего было румянца.

– У меня их много – сестер этих, – хмуро бросила Мирина, хотя прекрасно понимала, о ком речь.

Теперь бедняжка боролась с колючими слезами, которые так и жгли глаза, просясь наружу.

– Я про светленькую говорю, – пояснил Возгарь, пунцовый до такой степени, что на его пылающих от смущения щеках, наверное, можно было жарить блины. – О светлой да зеленоглазой. Дариной вроде кличут.

Мирину так и подмывало развернуться и кинуться прочь, не разбирая дороги. По жгучей крапиве, по цепкому репейнику, по мягкой лебеде. Куда угодно, лишь бы подальше отсюда! Но остатками разума, еще не совсем утонувшего в безысходном горе, она прекрасно понимала, как странно будет выглядеть ее поступок. Еще прозовут юродивой.

– Четырнадцать внове исполнилось, – сухо обронила она.

И при этом слегка слукавила. На самом деле Дарине исполнилось четырнадцать еще зимой. Но Мирина надеялась, что эта маленькая хитрость поможет усмирить любовный пыл Возгаря по отношению к ее сестре.

Однако парень пропустил уточнение, заострив внимание лишь на количестве лет.

– Четырнадцать… – задумчиво протянул он и принялся что-то считать, прилежно загибая пальцы. – Сваты – осенью. Пусть год подождать до свадьбы. Пятнадцать – маловато, конечно. Но я спешить не стану. Да и куда торопиться, когда такая птичка уже под платком окажется.

Мирина аж задохнулась от внезапно навалившегося отчаяния. Она осознала, что ее любимый самым наглым образом планирует будущую свадьбу с ее сестрой.

Нахлынуло такое чувство, будто кто-то жестоко ударил ее под дых. Нечем было дышать. Воздух внезапно стал настолько густым, что отказался заполнять ее легкие.

И девушка сделала то, что собиралась в самом начале разговора. Развернулась и побежала прочь.

– Беги-беги, – ударило ей в спину запоздалое. – Пусть родители порадуются. Своего отца я уже уломал. Осенью сватов ждите.

Однако бег несчастной девушки не продлился долго. Стоило только Возгарю, вновь приникшему к плетню, скрыться за поворотом дорожки, как Мирина чуть не полетела на землю.

Перед ней стоял Мрак.

Высокий, сутулый, с копной спутанных черных волос, падающих косой челкой на темные глаза, в глубине которых посверкивали злые искры.

Мраком кликали колдуна, который поселился за околицей деревни пару лет назад. Никто не знал, откуда он пришел. Просто однажды мужчина лет тридцати в дорогой и явно городской одежде неторопливо вошел в деревню. Вошел – да так и остался здесь. Со временем, правда, сменил свой камзол с изысканным серебряным шитьем на удобную рубаху. Нанял местных, заплатив непомерно высокую цену, и те построили ему в кратчайший срок избу. Но по негласному уговору – на опушке, около темного елового леса, подальше от остальных домов.

Мрак, однако, не возражал.

Как не возражал он и против своего прозвища. Никто не ведал, как его звали в действительности. А почему Мрак? Темный он какой-то был. Темный и недобрый. Так его в первый раз нарекла травница, которой ой как не понравился возможный конкурент. Так и пошло с тех пор.

На общем сходе долго обсуждали, стоит ли позволить чужаку остаться в деревне. Больше всего возмущалась травница, смерть как боящаяся, что ее и без того скромные доходы окончательно упадут. Слишком мала была деревня для двух людей, владеющих магическим даром. Мрак слушал молча. Лишь кривил губы, когда травница позволяла себе в его адрес острое словцо. А потом вышел вперед – и высыпал на землю целую жмень серебра.

Ну и давка тогда случилась! В давке, должно быть, и задавили насмерть травницу. Стара та была, не успела выбраться из толкотни. Кто-то толкнул неосторожно, остальные потоптались. Пока сообразили, пока разошлись… А старухе разве много надо?

Впрочем, многое болтали о том случае. Мол, и стояла травница слишком далеко от сутолоки, и не полезла бы старая за монетками в толчею. Да разве сейчас упомнишь, кто где стоял. В любом случае, обсуждали это шепотом и лишь при свете яркого солнца. Никак не вечером и не ночью. Тьма ведь понятно кому служит. Еще донесет своему хозяину. А больше никто не хотел умирать из-за вражды с чужаком.

Так или иначе, но Мрак остался. Со временем появились те, кто шел к нему на поклон. Никому он не отказывал. Всех принимал и обещал подсобить в беде. Но далеко не все осмеливались пожать его узкую сухую ладонь. Слишком большую плату требовал Мрак за свои услуги.

И вот сейчас колдун стоял прямо на пути заплаканной Мирины. Он появился настолько внезапно, что она испуганно ахнула, резко взмахнула руками, пытаясь остановиться и не налететь на него, – да так и села в пыль, смешно вытаращив глаза.

«Да откуда же он взялся? – промелькнуло в голове перепуганное. – Только же что его тут не было».

Затем Мирина невольно взглянула на старую раскидистую липу, дающую густую чернильную тень. Поежилась, ощутив, как по спине пополз противный холодок. Наверное, ей просто показалось… Но тем не менее девушка могла бы поклясться, что видела, как фигура колдуна сплелась из этой тени.

Колдун молча рассматривал девушку, сидящую перед ним на земле. Пристально рассматривал, словно запоминал ее лицо до малейшей черточки. И Мирине окончательно стало не по себе. Кто знает, что у этого колдуна на уме. Еще выпьет всю ее кровь или обратит в жабу.

– Простите, – чуть слышно пискнула она, стараясь не обращать внимания на боль в расшибленных при падении локтях.

По правде говоря, она не чувствовала за собой никакой вины. Да и за что ей извиняться? Это Мрак преградил ей путь, из-за него она упала. Но Мирина понимала, что так будет лучше всего. Не стоит злить человека, который якшается с двурогим богом.

Мрак вдруг шагнул к ней.

Если бы Мирина стояла – то она бы попятилась, а то и убежала. Но она сидела, поэтому могла лишь испуганно взирать на него снизу вверх.

На него и на протянутую ей руку.

– Вставай, – негромко прошелестел его голос.

Наверное, стоило отказаться от помощи. Подняться самой. Но Мирина не могла оторвать взгляда от глаз колдуна. Теперь она понимала, почему его так прозвали. Мрак на дне его зрачков словно пульсировал в такт ее сердцу.

И девушка завороженно вложила ладонь в его руку.

Прохладные сильные пальцы на удивление нежно обхватили ее запястье. Миг – и Мирина уже была на ногах.

– Спа… спасибо, – чуть запинаясь, поблагодарила она.

Мрак продолжал держать ее за руку, и девушка никак не могла сообразить, как же надлежит поступить. Оттолкнуть его? Немыслимо! Такой поступок колдун вполне может счесть за самое настоящее оскорбление. Мирина слишком хорошо помнила судьбу несчастной травницы. Прощать обиды Мрак явно не умел.

Не осмеливалась она и аккуратно высвободить свою руку из его хватки. Поэтому просто стояла и отчаянно мечтала о том, чтобы на тропинке кто-нибудь показался.

Но дом родителей Мирины был крайним на улице. Дальше дорожка упиралась в крутой спуск к озеру. И никто в этот жаркий полдень не торопился прогуляться к воде.

– Ушиблась? – спросил Мрак.

Его пальцы скользнули вверх по руке Мирины, и одновременно с этим ее бросило в жар.

Прикосновение, совершенно невинное и обычное, почему-то породило странную истому внизу живота. Колени девушки затряслись сами собой, будто обратившись в горячий студень. Она, наверное, не удержалась бы на ногах и вновь села в пыль, но колдун продолжал крепко держать ее за запястье, словно опасался, что она сбежит.

И справедливо опасался. Будь ее воля – Мирина бежала бы сейчас так, что только пятки сверкали.

– Немного, – честно призналась она, осознав, что колдун ждет ее ответа.

– Плакала?

Свободной рукой Мрак провел по ее щекам, по которым совсем недавно струились слезы обиды и ревности.

На сей раз Мирина промолчала. Ответ и без того был очевиден. Губы вновь затряслись от обиды на сестру. Ну почему, почему Возгарю приглянулась именно Дарина? А что самое обидное – сама сестра плевать хотела на сына купца.

– Расскажешь почему?

Вопрос прозвучал обманчиво мягко, без малейшего принуждения. Но Мирина вдруг обнаружила, что захлебывается в словах – и новых рыданиях.

Она торопилась, перескакивая с одного на другое. И говорила, говорила. О сестрах – мал мала меньше. О постоянных хлопотах по хозяйству. А самое главное – о Дарине. Такой тонкой и звонкой. И все ей как будто нипочем. Любое поручение матери – в радость. Любая возня с малышней – в счастье. Мирина и не помнила, когда ее сестра хмурилась или печалилась. С раннего утра до позднего вечера звучал в доме ее переливчатый заразительный смех. Уж не тем ли она приглянулась Возгарю?

– Неразделенная любовь, – хмыкнув, сказал Мрак, когда Мирина, обессилев, замолкла. – Понимаю.

Девушка гневно фыркнула. Какая чушь! Разве колдуны умеют любить? Разве им ведомо настолько чистое и светлое чувство?

Мрак лишь усмехнулся, без особых проблем прочитав мысли Мирины по выражению лица. Но усмехнулся не с сарказмом, а как-то печально. Будто вспомнил что-то из собственного прошлого.

Или же Мирине это просто привиделось?

– Пойдем.

И Мрак, так и не выпустивший ее руку из своей хватки, настойчиво повлек девушку за собой.

В последний раз посмотрела Мирина на поворот тропинки, за которым остался ее дом. Она не сомневалась, что колдун не будет ее удерживать, вздумай она вырваться и удариться в бегство. Но в глубине души ядовитой змеей зашевелилось любопытство.

Все знают, что колдун способен решить любую беду. Да, плату он требует порой несоразмерную. Но, вероятно, сначала стоит выслушать, что предложит он Мирине. За возможность быть с Возгарем она готова заплатить многим. Очень многим. Пожалуй – всем, что имеет.

Подумала так Мирина – и сама испугалась своих мыслей.

А Мрак улыбнулся шире. Теперь в его ухмылке читалось настоящее торжество. И он вновь потянул девушку за собой, на сей раз настойчивее.

Мирина не сопротивлялась. Странное оцепенение овладело девушкой. Она безропотно позволила колдуну увести ее за собой.

Прикосновение колдуна жгло словно огнем. Девушка бы не удивилась, если бы на ее запястье запечатлелся красными волдырями отпечаток пятерни Мрака. Поэтому первым делом, когда он привел ее в избу, Мирина скосила глаза на свою руку. Очень удивилась, когда увидела, что кожа не взбугрилась некрасивыми отметинами ожогов. И только затем с нескрываемым любопытством провела головой из стороны в сторону, изучая обстановку.

Жилище колдуна было слишком просторным, слишком наполненным солнечным светом для того, кого прозвали Мраком. Через высокие окна нескончаемым потоком вливались лучи дневного светила. Изба колдуна, по сути, представляла из себя одну огромную комнату, в которую можно было попасть из таких же светлых и просторных сеней. Посередине высилась печь. Справа от нее – низкая лежанка, застеленная шкурой какого-то неведомого зверя.

Взглянув на постель колдуна, Мирина почему-то покраснела. Ей не следовало быть здесь. Тем более одной. Если кто увидит, как она выходит тайком из дома Мрака, то пересудов не оберешься. Повезет еще, если ворота навозом не измажут.

Мрак тем временем наконец-то выпустил ее из своей хватки. Тяжело вздохнул, подошел к лежанке и буквально рухнул на нее, вальяжно заложив руки за голову.

Мирина смутилась еще сильнее. Она чувствовала себя совсем чужой в этом доме, наедине с посторонним и почти незнакомым мужчиной.

– Хочешь стать женой Возгаря? – прямо спросил колдун, разглядывая ее с плохо скрытой насмешкой.

– Да, – прошептала Мирина.

О, это было ее самое сокровенное желание! Стать женой Возгаря, познать сладость его поцелуев и крепость объятий… Нет, если Дарина украдет ее счастье – то она никогда не простит сестре подобного!

– Чем ты готова заплатить?

Этого вопроса Мирина ждала и опасалась больше всего. Она знала, что колдун обязательно потребует плату за свою помощь. Но что ему предложить? У нее нет денег. У нее нет самоцветов. У нее вообще ничего нет!

Кроме…

В памяти вдруг всплыли слова матери. Мол, у каждой девушки есть одно сокровище. Сокровище, которое дается только раз и которое до́лжно подарить лишь любимому.

Мирина тоненько всхлипнула. Возьмет ли колдун такую плату? Но руки уже сами потянули простенький сарафан вверх, обнажив стройный стан девушки.

Мгновение – и она стояла перед Мраком обнаженной, зябко ежась, хотя в избе было тепло, даже жарко. Сарафан скомканной тряпкой лежал у ее ног.

Темные глаза колдуна стали еще чернее. Он потянулся с сытой грацией перекормленного кота. Одним быстрым, неуловимым движением соскочил с кровати.

Мирина не видела, как он подошел. Но вдруг оказалось, что он стоит совсем рядом. Как будто быстрая неуловимая тень пересекла комнату от лежанки к ней.

Длинный изящный палец колдуна легонько, чуть касаясь, очертил полукружие ее груди. Сначала левой, затем правой.

Мирина опустила голову, почувствовав, как ее щеки заливает жар невыносимого стыда. Больше всего на свете хотелось подхватить сарафан с пола и бежать прочь. А потом заставить себя забыть об этой сцене. Мирина не сомневалась, что у нее это получится. Она просто не станет вспоминать. Ничего не было. И этой встречи на узкой дорожке тоже. А значит, все в порядке.

– Ты действительно так хочешь получить этого мальчишку.

В голосе Мрака не слышалось и намека на вопрос. Он просто констатировал факт. А затем вдруг с силой ущипнул ее за сосок, и Мирина приглушенно вскрикнула и отшатнулась. Прижала обе руки к груди, с ужасом и потрясением глядя на колдуна – чего еще от него ждать.

– Голос, – сухо сказал он. – Говорят, ты красиво поешь. Верно?

Мирина лишь пожала плечами. Да, она любила петь. Песня словно уносила прочь ее сомнения и беды. Когда она пела – то не жила. Скорее сказать, парила в воздухе, где не было бед и горестей.

– Отдай мне свой голос, – просто сказал Мрак. – И осенью сваты Возгаря придут за тобой.

Так просто?

Мирина чуть не расхохоталась в полный голос от счастья и облегчения. Она думала, что Мрак возьмет ее – прямо здесь, не удосужившись перенести на кровать. Будет вновь и вновь вколачивать ее в пол, пока она не сотрет себе лопатки в кровь и пока ее измученное лоно не примет его семя. И ее девственная кровь навсегда впечатается позорными пятнами в древесину. А голос… что такое голос? Да ничто, пустой звук. Пусть он заберет ее голос. Пусть она никогда больше не сможет петь. Это все ничто по сравнению с желанием быть женой Возгаря.

– Бери, – просто сказала Мирина.

Хотела добавить еще что-то, но вдруг осознала, что не в силах.

Рот немо разевался, но ни звука больше не выходило из горла. Лишь какой-то сиплый невнятный клекот.

А Мрак вдруг резко привлек девушку к себе и поцеловал.

Губы Мирины словно обожгло. Она отчаянно взмахнула руками, силясь, но не смея оттолкнуть колдуна. Впрочем, почти сразу он отстранился. С усмешкой провел рукой по своему лицу. И глазами показал Мирине на дверь.

Она подхватила сарафан и выбежала прочь. Натягивала его впопыхах, уже в сенях. Крадучись, выглянула во двор. Убедилась, что никто не видел ее, и лишь после этого рванула прочь.

Бежала долго, пока в левом подреберье не поселилась нудная колющая боль. Но даже тогда не сбавила шага, пока, наконец, не укрылась за таким хлипким и ненадежным забором родительского двора.

Здесь все было как обычно. Только Дарина, всегда веселая и смешливая, неожиданно поразила Мирину бледностью.

– Нездоровится что-то, – тихо сказала она сестре, поймав ее вопросительный взгляд. – Наверное, на солнце перебегала.

И свернулась клубочком прямо на крыльце дома, не обращая внимания на суетящуюся вокруг детвору.

Позже, вечером, отец перенес Дарину в постель. Та даже не пыталась вставать. Лежала и смотрела перед собой ничего не выражающим взглядом. Яркие зеленые глаза помутнели, напоминая оттенком болотную тину. Щеки ввалились, скулы заострились так, что грозились проткнуть посеревшую кожу, на губах запеклись черные корочки жара.

Мирина не подходила к мечущейся в беспамятстве сестре. Она видела, как мать хлопочет около нее, бесконечно меняя холодные примочки на раскаленном лбу, как отец, хмурый и непривычно молчаливый, меряет шагами комнату. Даже младшие сегодня не шумели и не ссорились, будто понимали, что происходит что-то страшное и непонятное.

В суматохе никто не обратил внимания на то, что Мирина не произнесла ни слова за весь вечер.

Поздней ночью, когда лихорадка вроде как отступила и мать забылась тревожным беспокойным сном прямо в ногах у затихшей в изнеможении Дарины, девушка все-таки набралась смелости взглянуть на сестру. У печи едва-едва теплилась лучина, и в ее неверном слабом пламени тени на полу казались живыми. Они извивались на половицах гигантскими уродливыми змеями, будто пытались преградить Мирине путь. И та в безотчетном ужасе перешагивала их, словно в самом деле верила, что они способны причинить ей вред.

А возможно, так оно и было. Кто знает, на что способен проклятый колдун.

Мирина присела в изголовье топчана. Взяла безвольно лежащую поверх покрывала ладонь Дарины и невольно поразилась тому, насколько невесомой та была. Как будто неведомая болезнь за несколько часов иссушила тело сестры, выпила все внутренние соки, оставив после себя лишь оболочку.

В тот же миг Дарина открыла глаза, и Мирина чуть не вскрикнула от неожиданности и страха. Свет лучины заплясал на дне зрачков девочки, отчего почудилось, что ее глазницы до пределов наполнены свежей алой кровью.

«Прости».

Мирина открыла рот, но голос отказывался служить ей. Она не сомневалась, что болезнь сестры – дело ее рук. Точнее сказать, ее проклятого языка! Нет, не стоило ей соглашаться на предложение колдуна. Тот пообещал, что осенью сваты Возгаря придут за ней, за Мириной. Нет бы ей сразу догадаться, что такое возможно лишь в том случае, если сестра умрет.

«И пусть, – неожиданно зазвучал в голове подлый шепоток, ехидными интонациями так напоминающий голос Мрака. – Какое тебе дело до Дарины? Умрет она – останутся еще четыре сестры. Или осмелишься сказать, будто не роптала на родителей за их желание обзавестись как можно большим количеством детей? Будто не мечтала однажды остаться единственным ребенком в семье?»

Мечтала, но не таким же способом!

Мирина прикусила губу. Сильно, до солоноватого привкуса во рту. Сестра смотрела на нее мертвым, ничего не выражающим взглядом. Не просила, не требовала, не умоляла и не обвиняла. Вряд ли вообще осознавала, где она и что происходит.

«Иди спать, – искушающе продолжил шепот, ядовитой змеей вползая в ее сознание. – Иди. Ляг и представь, какими сладкими будут поцелуи Возгаря, какими крепкими его объятия. А Дарина… Боги дали – боги взяли. Ты ведь прекрасно понимаешь, что, пока она жива, ты всегда будешь в ее тени. Даже если ты откажешься от мечты стать женой Возгаря, даже если смиришься с другим избранником – есть ли разница? Стоит Дарине только взглянуть на твоего избранника, как его сердце в тот же миг окажется плененным. Он не сумеет выбраться из омута ее зеленых глаз. Страшно не то, что ты будешь жить с нелюбимым мужем. Многие так живут. Был бы человек хороший. Страшно то, что он не будет любить тебя. А значит, его будет раздражать любой твой поступок, любое слово и даже молчание. Не жизнь, а вечная мука».

Девушка приглушенно замычала, пытаясь заглушить тем самым голос сомнений. Еще раз погладила Дарину по руке. Взглянула на все еще дремлющую мать, измученное лицо которой белым пятном выделялось на фоне черного покрывала. И, решившись, бесшумной мышкой выскользнула прочь из дома, и скрипом половицы не потревожив покой спящих родных.

Никогда прежде Мирина так не бегала! Никогда прежде ей не было настолько страшно! Ночь выдалась безлунной. Ветер гнал по небу низкие грозовые облака, в разрывах которых то и дело мелькали косматые и особенно крупные сегодня звезды. Этого слабого света едва хватало Мирине, чтобы не сбиться с пути. Но куда скорее она бежала по памяти. Бежала так быстро, будто сам двурогий бог гнался за ней. Подол длинной ночной рубахи бился по ее босым ногам, колючие ветви кустарников норовили вцепиться в длинные распущенные волосы, которые полоскались за спиной.

Мирина не позволяла себе ни мига передышки. Перепуганной диковинной птицей преодолела она тот путь, что проделала раньше днем. И наконец перед ней показался дом колдуна.

В это мгновение тучи окончательно закрыли небо. Хлынул дождь. Сильный, ледяной, внезапный.

Было такое чувство, будто Мирину окатили ведром воды с ног до головы. В мгновение ока она вымокла до нитки. Но замерла на месте, не торопясь отыскать себе укрытие. Все внимание Мирины было приковано к избе, в которой жил Мрак. Этот дом казался ей диким животным, бешеным волком, припавшим к земле и ожидающим удобного момента для нападения. Только шевельнись, только переведи дыхание – и он непременно нападет на тебя.

Мирина понятия не имела, сколько стояла под косыми струями дождя, не чувствуя холода. Затем, словно нехотя, сделала шаг, другой.

Казалось, будто к ее ногам кто-то привесил пудовые гири. Как тяжело они поднимались! Как хотелось вернуться! Юркнуть в теплый знакомый дом, прошмыгнуть на свой топчан и укрыться с головой одеялом, пытаясь не прислушиваться к тому, как в другой стороне комнаты с натугой дышит Дарина, сердце которой вот-вот сделает последний удар.

Но девушка шла. Шла, до боли в челюстях стиснув зубы. Шла, не разбирая дороги, прямо по раскисшей мокрой земле, рискуя в любой момент поскользнуться и упасть. Шла, не поднимая головы, чтобы не видеть, как близко от нее дом колдуна.

И вот ступени крыльца. Мирина преодолела их одним отчаянным прыжком. Остановилась в нерешительности перед дверью, но та, скрипнув, сама приотворилась перед ней.

На пороге стоял Мрак. Спокойное лицо колдуна освещал зажженный огарок, который он бережно прикрывал от сквозняка ладонью.

– Пришла, – с легкой ноткой удивления проговорил он, и от его взгляда Мирине внезапно стало жарко. Только сейчас она поняла, что мокрая ночная рубаха прилипла к ее телу, бесстыже обрисовав грудь.

Но тут же вспомнила, что колдун уже видел ее голой. И почему-то успокоилась.

– Ну заходи, коли пришла. – Мрак усмехнулся и посторонился, пропуская девушку в дом.

Та в последний раз с тоской оглянулась на дорожку, по которой примчалась сюда, забыв обо всем на свете. Тяжело вздохнула и смело переступила порог.

Только сейчас, в тепле дома, она поняла, как сильно замерзла. Обхватила себя руками, пытаясь согреться. Зубы забили предательскую дробь.

– Не люб мой подарок оказался? – спросил Мрак, аккуратно поставил огарок на стол и обернулся к ней, с любопытством изогнув бровь.

Мирина протяжно застонала. Перед мысленным взором встало бледное, покрытое обильной испариной лицо сестры. Мирина словно еще раз услышала ее хриплое прерывистое дыхание, которое того гляди остановится.

Нет, не о таком просила она колдуна! Не нужна ей любовь, добытая ценой чьей-то смерти!

– Получается, не так уж тебе и нужен этот самый Возгарь. – Мрак равнодушно пожал плечами, словно подслушав мысли поздней гостьи. Добавил чуть слышно: – Потому как если ты любишь человека, то готов душу из себя вынуть и продать, лишь бы он был твоим.

Мирина с удивлением посмотрела на колдуна. Его голос на последней фразе странно дрогнул. Но на губах Мрака уже играла привычная язвительная усмешка.

Он несколько раз стукнул длинными изящными пальцами по столу, и Мирина невольно подумала, что колдун явно не утруждает себя обычным деревенским трудом. Затем провел рукой по лицу, будто стирая нечто невидимое. И размеренно проговорил, пристально глядя на девушку:

– Сестра твоя… пусть живет.

Мирина не удержалась и с нескрываемым облегчением перевела дыхание. Робко улыбнулась было, но колдун продолжил, и она вновь замерла в тревожном ожидании – какую плату потребует он еще.

– Но голос твой у меня останется, – строго сказал Мрак. – За любой договор, даже расторгнутый, надо платить. Ты заплатишь голосом и разбитым сердцем. Будешь обречена видеть, как счастлива твоя сестра с твоим любимым. Выдюжишь?

Мирина уверенно кивнула, хотя в глубине ее души вновь зашевелились ядовитые змеи сомнения.

– Ну-ну, – с улыбкой проговорил проклятый колдун, от внимания которого, казалось, не могла укрыться ни малейшая мелочь. – Надумаешь еще чего мне предложить – приходи.

Мирина вновь не увидела движения колдуна. Только что он стоял от нее в нескольких шагах, как вдруг оказался совсем рядом.

Мирина не успела и охнуть, как он впился жестким сухим поцелуем ей в губы. Его рука хозяйским властным жестом легла на грудь девушки, угадывающуюся под мокрой тканью.

Голова у Мирины закружилась. По телу разлилась приятная истома. Внизу живота зародилась странная пульсация, которая с каждым мигом становилась сильнее.

Из горла девушки вырвался невольный вздох наслаждения. Теперь не колдун держал ее, а она сама подалась вперед, одновременно и желая, и страшась продолжения.

Но тут же все прекратилось. Мрак грубо оттолкнул девушку, резко отстранившись. Отвернулся, скрыв свое лицо в тени. А когда заговорил, то голос его был необычно суров и жесток.

– Иди! – приказал он. – Уходи прочь немедленно, девчонка!

Мирина послушалась.

Словно в забытьи вышла она из дома. Не помнила, как, крадучись, преодолела обратный путь. Дождь продолжал идти, но над ее головой повисло необычное тягучее марево, оберегая от капель. Мирина так и не поняла, что за чудо это было. Неужели Мрак позаботился о ней? Да нет, чушь! С чего вдруг колдуну утруждать себя такими мелочами?

Дома было темно и тихо. Никем не замеченная, Мирина проскользнула к своей кровати. Сняла мокрую ночную рубашку, затолкала ее глубоко под кровать, надела чистую и сухую. Легла и лишь потом поняла, что не слышит больше страшного сиплого клекота, вырывавшегося прежде из груди сестры. Не выдержав, вскочила с места и кинулась к ней сломя голову.

Дарина мирно спала, подложив под щеку ладонь. Ее светлые волосы разметались по подушке, на щеках играл румянец. Не тот страшный пунцовый, говорящий об убийственном жаре, а спокойный и ровный.

На следующий день первым, что услышала Мирина, когда проснулась, был заливистый смех ее сестры. Мать строго-настрого запретила той вставать, опасаясь, что болезнь лишь сделала передышку. Поэтому Дарина собрала на своей кровати всю малышню и дурачилась с ними.

Увидев, что Мирина проснулась, она посерьезнела. Вспомнила, видать, как сурово сестра обычно ругала ее за шум и баловство. Но Мирина лишь благодушно махнула рукой. А затем и вовсе присоединилась к дурачествам сестер.

Этим же днем родители поняли, что их старшая дочь странно молчалива. Мать долго вглядывалась в лицо Мирины, бледное после пережитых испытаний. Потом взглянула на счастливую Дарину, в облике которой ничто не напоминало о перенесенной хвори, так внезапно нагрянувшей и так бесследно сгинувшей. Кто знает, о чем она размышляла в этот момент. Быть может, вспомнила, как ночью проснулась от приглушенного скрипа двери, выглянула в окно и увидела, как Мирина бежит куда-то, простоволосая и неодетая толком. А возможно, подумала о том, как тщательно она притворялась спящей, когда дочь, промокшая и босая, вернулась. Как раз за несколько минут до этого Дарина в последний раз закашлялась, а затем задышала ровно и мерно. Но мать ничего не сказала старшей дочери. Лишь обняла ее крепко и расцеловала в обе щеки.

И никто в семье не задал Мирине ни одного вопроса. Ее немоту восприняли как нечто само собой разумеющееся. Когда делаешь подобный дар небесам, то не принято рассказывать об этом другим.

Правда, вряд ли они догадывались, какому из богов отдала свой голос Мирина. А если и догадывались, то не осмеливались спрашивать.

И лето вновь покатилось душной жаркой волной привычных дней. Мирина все чаще и чаще видела Возгаря около ограды дома. Тот даже перестал смущаться, когда его замечали за подглядыванием. Лишь смущенно улыбался и вновь приникал к низкому забору, жадно рассматривая Дарину.

Но это почему-то больше не трогало Мирину. Нет, ей все еще было больно думать о том, что ее сестра первой накинет на голову платок замужества. Но эта боль была, скорее, привычной. Так ноют виски и затылок на перемену погоды. Вроде если не думать об этом, то не замечаешь неудобства.

Все думы Мирины были заняты другим. То и дело она ловила себя на мыслях о Мраке. О том моменте, когда его губы прижались к ее, а тело почувствовало ласку чужой руки. Интересно, а сам мужчина вспоминает этот миг? А если вспоминает – то как? Со злым ехидством колдуна, получившего желаемое, или с каким-то другим чувством?

Мирина ненавидела себя за эти мысли. Ненавидела, но продолжала думать. И все чаще она понимала, что ноги словно сами несут ее на другой край деревни. Там, где на опушке темного елового леса стоит дом колдуна.

Вот бы увидеть Мрака хоть ненароком, хоть случайно! Одарит ли он ее взглядом или предпочтет не заметить? Заговорит ли с ней?

Впрочем, о чем это она? Конечно, не заговорит. Ведь кому, как не ему, знать, что она не сумеет ему ответить.

Миновало лето. Наступила суетная хлопотная осень, когда все силы направлены на сбор урожая и подготовку к зиме. Мирина бралась за любую работу, за любое поручение в надежде, что от усталости спокойно уснет вечером. Но и это не помогало. Целую ночь девушка лежала, не сомкнув глаз. Прислушивалась к шелесту тьмы в избе, как будто силилась расслышать знакомый голос. И лишь на рассвете, когда власть мрака ослабевала, соскальзывала в чуткий, беспокойный сон.

Вот и зарядили бесконечные унылые дожди октября. Позади страда, впереди лишь долгая свирепая зима. Самое время для свадебных торжеств, когда приглашенные гости собираются за длинными столами. И празднуют, и гуляют, стараясь не думать о том, что впереди лишь бесконечные месяцы вынужденного безделья и сумрака, когда солнце лишь на краткий миг покажется из-за низких облаков, а то и вовсе предпочитает отлеживать бока на мягкой перине туч.

Как и обещал Возгарь, именно в эту пору в дом родителей Мирины нагрянули сваты. Мара была уже на сносях. Ей было тяжело носить неприлично большой живот, который бесстыдно выпирал из любого, даже самого просторного платья. Появление ребенка ждали со дня на день. Но Мара день-деньской провела у жаркой плиты, готовя щедрое подношение к смотринам.

Сватовство прошло без особых проблем. Возгарь во все глаза любовался Дариной, которая аж раскраснелась от такого внимания. Его отец, правда, морщился, исподтишка оглядывая старую избу и нехитрое убранство, но не роптал. Должно быть, счастье сына оказалось для него важнее выгодного брака.

А Мирина… Мирина, к ее удивлению, не почувствовала особого горя или печали. Сердце кольнуло лишь один раз. В тот момент, когда о свадьбе было уговорено через год, Возгарь вдруг привлек к себе упирающуюся Дарину и шумно поцеловал ее прямо в губы. Сестра взвизгнула, вырвалась из его объятий и удрала в сени, чем вызвала дружный хохот собравшихся. Одна Мирина не смеялась. Но ее грусть была светлой. Так печалимся мы, когда смотрим на свои детские вещи, из которых давным-давно выросли.

Поздним вечером, когда жених со своим сопровождением наконец-то отбыл восвояси, оставив щедрые дары будущим родственникам, Мирина вышла прогуляться по двору. Опять зарядил серый мелкий дождь, и она долго стояла около крыльца, задрав голову к небу и ловя губами морось. Но вдруг вздрогнула.

Мирина заметила в сгущающихся сумерках какой-то пучок травы, воткнутый в калитку. Легко сбежала по скрипучим ступеням, разбрызгивая лужи, кинулась посмотреть, что это.

И остановилась в недоумении. Осторожно тронула некое подобие букета, который кто-то неведомый оставил здесь. Но из каких цветов он был сделан! Вернее сказать – и не из цветов вовсе.

Сизые стебли полыни загадочный даритель перевил плакун-травой. Добавил чертополоха, синеголовника, несколько колючих головок репейника.

Мирина плохо разбиралась в травах. Но интуиция подсказывала ей, что эта находка не несет в себе зла. Но кто бы мог оставить здесь столь необычный букет? И что он означает?

В этот момент из дома раздался заполошный визг младших сестер. Тотчас же на крыльцо выскочил очень бледный и испуганный отец. Прямо так – в рубахе и лаптях – кинулся по жидкой грязи к калитке.

– Началось, – обронил он замершей Мирине. – За Баженой побёг.

И, оттеснив ее в сторону, ринулся дальше.

Мирина постояла пару секунд, осмысливая услышанное. Баженой звали соседку, которая принимала у матери все роды. Охнув, девушка побежала в избу, зачем-то захватив с собой странный букет.

И отец, и Бажена опоздали. Когда они вернулись в дом, на широком низком топчане около печи лежала в счастливом изнеможении Мара. Ее дочери суетились, вытирая кровь с пола и пряча тряпки. А к груди матери жадно присосался новорожденный, забавно чмокая приоткрытым ртом.

– Я еще с утра почуяла неладное, – виновато сказала Мара, когда Драган застыл от изумления на пороге. – Поясницу то и дело прихватывало. Но тут Возгарь со сватами пожаловал. Засуетилась, забегалась. Как они ушли – совсем невмоготу стало.

Драган в молчаливом вопросе вскинул брови, по-прежнему требовательно глядя на жену.

– Мальчик, – тихо прошептала она. – Мальчик родился.

И мужчина расцвел в счастливейшей улыбке. А затем и вовсе схватил в охапку Бажену – дородную бабку раза в два его толще – и пошел танцевать по избе, то и дело натыкаясь на что-нибудь.

Та лишь возмущенно охала и требовала немедленно отпустить ее. Мол, на родах все не заканчивается. Надо осмотреть мать и ребенка.

Мирина не участвовала в общем веселье. Она сидела на своей лежанке и задумчиво крутила в руках колдовской букет.

Именно она принимала роды у матери. Дарина в этот момент успокаивала плачущих сестер. И она видела, совершенно точно видела, что мальчик родился мертвым. Синий, холодный, не дышащий. В безотчетном ужасе и нахлынувшем отчаянии она почему-то ударила его букетом по спине. Лишь тогда избу огласил крик нового человека.

И Мирина знала, кого ей стоит поблагодарить за помощь.

Воспользовавшись тем, что все внимание родных было приковано к матери и младенцу, она тихонько выскользнула из избы.

Унылая морось за недолгое время перешла в сильный дождь. Тьма плескалась вокруг дома. Настолько непроглядная, что на миг Мирина испугалась – не ослепла ли.

Она совсем уж было собралась вернуться в дом, признав свое поражение. Нет, немыслимо в таком мраке идти к дому колдуна! Она заблудится, поскользнется, перемажется в грязи! Но в последний момент, уже оборачиваясь к двери, ведущей в сени, Мирина внезапно замерла.

Перед самым крыльцом в пожухлой черной траве плясал крохотный огонек. Его света хватало ровно настолько, чтобы выхватить из тьмы небольшое пространство.

Мирина, не веря глазам, спустилась к нему. Тотчас же огонек поплыл над землей, словно приглашая за собой.

И девушка послушно пошла. Опять висело над ней марево чужого колдовства, уберегая от ливня. Огонек вел ее неспешно, терпеливо дожидаясь каждый раз, когда Мирина останавливалась перед очередной лужей, гадая, с какой стороны ее обойти.

Наконец огонек подлетел к знакомому дому, где Мирина была уже дважды. Девушка медленно поднялась по ступеням крыльца – и тотчас же путеводный свет исчез, словно почудился ей.

Как и прежде, Мирине не пришлось стучать. Дверь сама открылась перед ней. И с замиранием сердца Мирина вошла в дом.

Тут было темно. Лишь слабый свет одинокого огарка силился разогнать мрак. Но тьма клубилась в углах, струилась по полу, таилась за окнами.

– Пришла все-таки, – раздалось чуть слышное из самого дальнего угла избы, куда не долетало даже блика от свечи.

Мирина напрягла было зрение, но тут же отказалась от этой затеи. Пустое! Будто стена высилась перед ней. Стена, за которой скрывался колдун.

– Как твоя мать? – после краткой паузы спросил тот.

Мирина опустила взгляд. В руках она еще сжимала колдовской букет, который, как она верила, спас жизнь ее брату.

Она хотела поблагодарить Мрака. О, как горячо она желала его отблагодарить! Но внутри все замерло от тревожного ожидания – вдруг он потребует чего-нибудь за свою пусть и непрошеную помощь.

– Не бойся, не потребую ничего, – с усталой усмешкой отозвался тот. – Я совершил так много зла… Интересно, одна невинная жизнь, спасенная просто так, без выгоды, способна хоть немного умерить мои муки?

Муки?

Мирина удивленно вздернула брови. О каких муках говорит колдун? Неужели совесть проснулась?

– Совесть, говоришь… – Теперь в интонациях Мрака слышался знакомый злой сарказм. Но почти сразу он осекся, тяжело вздохнул и задумчиво продолжил: – А возможно, и совесть. О многом задумываешься, когда двурогий бог стоит за твоим порогом.

Мирина испуганно оглянулась на дверь. Ей почудилось… Нет, на какой-то миг она совершенно отчетливо услышала за порогом перестук раздвоенных копыт.

Колдун вдруг резко, лающе рассмеялся, и наваждение тут же растаяло.

– Не бойся, он пришел не за тобой, а за мной, – проговорил Мрак, прекратив свой невеселый хохот. – Настало время расплаты.

Мирина молча обрывала с полыни листочки, которые оставляли на ее пальцах горький терпкий аромат. И дело было даже не в том, что она ничего не могла сказать. Ей было нечего ответить на признание колдуна.

– Посиди со мной, – внезапно попросил он, и его голос задрожал, будто колдун с трудом сдерживал слезы. – Хоть немножко. Не испугаешься?

Мирина шагнула раз, другой к постели колдуна. Тотчас же тьма обступила ее, обняла, запутавшись тысячами невидимых нитей в волосах. Но девушка не останавливалась. Она упрямо наклонила голову, силясь преодолеть сопротивление стены тьмы. И наконец нащупала край топчана. Присела на его краешек.

Сухая, горячая рука колдуна отыскала ее ладонь. Благодарно пожала, да так и осталась лежать на коленях девушки.

– Ее звали Мирра, – внезапно заговорил Мрак. – Темноволосая, синеглазая. А как она пела! Когда я слышал ее голос, то моя душа словно пыталась вылететь из тела. – Помолчал и обронил: – Тогда у меня еще была душа.

Мирине нестерпимо захотелось вскочить на ноги и прервать его исповедь. Зачем ей чужие страшные тайны? А она не сомневалась в том, что Мрак желает поведать ей нечто запретное из своего прошлого. Но она осталась сидеть и внимать его откровениям.

– Поэтому я оставил себе твой голос, – признался колдун. – Он напоминал мне о тех временах, когда Мирра пела мне.

Еще одна долгая, томительная пауза – из тех, которые так и норовит разорвать отчаянным криком, лишь бы перестала давить на уши гнетущая тишина.

– А потом она заболела, – продолжил Мрак. Слова словно не шли из его горла. – Тяжело заболела. Все мое колдовское искусство оказалось бессильно. Я сидел у постели любимой и плакал. Плакал в первый и последний раз. Понимал, что вот-вот навсегда расстанусь с ней. Тогда ко мне пришел Сумрак.

Колдун так выделил интонацией последнее слово, что стало понятно – он назвал чье-то имя.

– Как порой люди точно подмечают суть вещей и дают им верные определения! – с едва уловимой насмешкой проговорил он. – Меня кличут Мраком за темные волосы и тьму в душе. А тот… Тот был истинным Сумраком. С затянутыми бельмами слепого глазами, которыми он видел зорче любого прославленного охотника. Сумрак предложил мне сделку. Душа в обмен на жизнь Мирры. Естественно, я согласился. Даже не раздумывал ни мига. Как иначе? Ведь что такое душа? Нечто непонятное и эфемерное, что невозможно потрогать. Есть ли она или нет – поди пойми. Тогда как реальная Мирра лежала передо мной. Задыхающаяся от кашля, сгорающая заживо от лихорадки. И я заключил сделку.

Прикосновение колдуна обжигало девушку. По всей видимости, у него был жар. Но он продолжал говорить срывающимся от напряжения голосом, выплескивая то, что так долго хранил в тайне.

– Мирра выздоровела, – прошептал он. – Быстро пошла на поправку. Казалось, счастливее меня нет в целом мире! Правда, меня стал пугать приход ночи. Каждый вечер с наступлением тьмы я запирался в доме. И вздрагивал от страха, прислушиваясь к тишине за дверью. Мне чудилось постукивание копыт. И я боялся… о, как сильно я боялся, что вот-вот двурогий бог явится получить свою плату!

Мрак затрясся в кашле. Приступ был настолько сильный, что после него он еще несколько минут лежал молча, собираясь с силами.

– Был назначен день свадьбы, – наконец сипло сказал он. – Но накануне Мирра прислала мне записку. Мол, прости, я очень ценю тебя за все, что ты сделал. Но я люблю другого. И не ищи меня. Мы убежим на край света, где ты не сможешь найти нас даже с помощью своего мерзкого колдовства.

Мрак негромко засмеялся. Правда, веселья в этом не было. Скорее, бесконечная горечь преданного человека.

– Конечно, я отыскал их, – произнес он, и в его тоне теперь слышалось мрачное удовлетворение. – Мирра на коленях умоляла пощадить если не ее, то хотя бы дитя, которое она носила под сердцем. И я…

Мирина напряглась, ожидая услышать самое страшное. Тем большим было ее удивление, когда Мрак завершил:

– И я пощадил ее. Даже этого отвратительного блондина, совратившего мою возлюбленную, не тронул. Вместо этого я предложил ему сделку. Отдал ему все свое состояние. А взамен он должен был уехать и больше никогда не видеть Мирру. Скажи, ты бы согласилась на такое?

Мирина отрицательно мотнула головой. Что такое золото? Ничто! Его нельзя есть и пить. И оно не может заменить объятия и ласки любимого.

– А вот он с радостью пошел на такой обмен, – со злой насмешкой сказал Мрак, каким-то чудом увидев реакцию девушки. – Мало того. Я думал, он сбежит тихо, как крысы бегут с тонущего корабля. Но он прежде все объяснил Мирре. Упомянул и про наш договор. Понятия не имею, зачем ему это понадобилось. Он словно хотел оправдаться. Переложить всю вину на меня.

И надолго затих.

Он молчал так долго, что девушка испугалась, услышит ли окончание этой истории.

– Что было дальше? – хрипло спросила она.

И лишь тогда поняла, что голос вновь вернулся к ней.

– Мирра покончила с собой, – сухо и как-то буднично признался Мрак. – Нет бы ей прийти ко мне… Я ведь принял бы ее обратно. Обязательно принял! И ни словом не упрекнул бы, ни делом. Даже согласен был воспитывать ее ребенка как своего. Но нет, она рассудила по-своему. И тогда я отыскал блондина. Впрочем, он и не таился особо. Начал входить во вкус больших денег и сорил ими во все стороны. Я взял его жизнь под тем самым деревом, где повесилась Мирра.

Колдун опять рассмеялся. Правда, теперь в его голосе действительно слышалась радость. По всей видимости, это убийство он не считал за грех.

– История эта наделала много шума в столице, – продолжил он после краткой минуты веселья. – Я уехал. Скитался по стране, нигде не задерживаясь надолго. Предлагал сделки. Потому как заметил: после заключения нового договора тьма на какое-то время переставала страшить меня. Потом поселился здесь. Понятия не имею почему. Сначала я не хотел задерживаться надолго. Но потом увидел тебя. И…

Фразу колдуна оборвал очередной приступ хриплого кашля. Он с такой силой сжал Мирине руку, что девушка чуть слышно застонала от боли.

– Я думал, это будет просто, – прошептал Мрак. Продолжил словно в забытьи, перескакивая с одного на другое: – Очередная сделка. Очередная отсрочка от визита двурогого бога. Но ты вернулась и расторгла договор. И твой голос… Как же он напоминал мне голос Мирры! Исподволь я наблюдал за тобой. Каждую ночь запирался в доме. Цоканье копыт становилось все громче, все отчетливее. Мне бы принудить тебя к сделке. Я видел, знал, что твоя мать не переживет роды. Что младенец обречен уже в ее утробе. И ради их спасения ты бы пошла на все. А если бы и не ты, то твой отец или любая из твоих сестер. Люди так предсказуемы, когда речь заходит о жизнях самых родных и любимых… Но я сделал букет. Был уверен, что ты сумеешь им воспользоваться, как надо. Ты ведь храбрая девочка. Трусливая бы просто не осмелилась пойти за мной. И никто другой не посмел бы поспорить со мной за жизнь сестры. А теперь… Я знаю, что последним поступком подписал себе приговор. Нельзя спасать чужие жизни, если обещал душу тьме.

Колдун затих в изнеможении.

Мирина гладила его руку. Она по-прежнему не видела его лица. Слышала лишь натужное дыхание мужчины, который поведал ей свою тайну.

– Не стоило тебе приходить, – после долгой паузы выдохнул Мрак. – Но я мечтал увидеть тебя в последний раз. Услышать твой голос из твоих же уст. А теперь – уходи! Утром пусть мое тело сожгут, а прах развеют. И пусть даже память обо мне сотрется.

– Не уйду, – неожиданно даже для себя возразила Мирина. Крепче сжала слабеющие пальцы колдуна.

– Девочка, ты не понимаешь… – запротестовал Мрак. – Двурогий бог больше не будет ждать. Я нарушил условия договора. Я буду наказан. Тебе не стоит быть здесь, когда все случится.

– Не уйду! – тверже повторила Мирина. Приложила горячую ладонь колдуна к своей щеке.

Тьма вокруг недовольно забормотала. Зашептала на разные голоса, уговаривая, убеждая бежать прочь, пока не поздно.

Мрак удивленно молчал.

– Ты отдал свою душу, – проговорила Мирина и поцеловала его руку. – Но моя осталась при мне.

– И что? – непонимающе выдохнул Мрак.

Тогда Мирина нагнулась и вслепую отыскала его губы. Прижалась к ним, словно стремилась вдохнуть жизнь в умирающего.

Какой-то миг ничего не происходило. Мирина испугалась, что колдун сейчас оттолкнет ее, повелит убираться прочь. И тогда она не сможет его ослушаться.

Но затем он притянул ее к себе. Принялся целовать так жарко, так исступленно, будто в этом заключался весь смысл его жизни.

Мирина не помнила, как она оказалась лежащей на топчане. Не помнила, как колдун освободил ее от платья. Ее нежную кожу обжигало прикосновение абсолютной тьмы, которая многократно усилила все чувства.

Когда колдун вошел в нее, Мирина вскрикнула от неожиданной боли, и он остановился, словно в испуге.

– Продолжай, – взмолилась она, обвив его поясницу своими ногами. – Пожалуйста, продолжай!

Вокруг бесновалась темнота. Хлипкая дверь задрожала вдруг, будто кто-то принялся колотить в нее кулаками. Но Мирина не обращала на это никакого внимания.

Боль медленно отступала, растворяясь в наслаждении. Мирина скользила пальцами по гладким плечам мужчины, затем поднялась выше и принялась гладить по волосам.

Наконец она ощутила внутри себя пульсацию, и мужчина, задыхаясь, упал на нее сверху.

Какое-то время они лежали молча, обнявшись. Мирина чувствовала, как по ее бедрам стекает теплая жидкость. Наверное, ее кровь, смешанная с семенем колдуна.

– Тихо, – вдруг с удивлением протянул колдун. – Ты слышишь, как тихо? Он ушел…

Зарылся носом в ее волосы, больше ничего не говоря.

А Мирина смотрела во тьму и улыбалась. Она знала, что отныне будет бояться прихода ночи. Возможно, когда-нибудь ей вновь почудится постукивание копыт за дверьми. Но двурогий бог не посмеет ее забрать. Как не придет он больше и за Мраком.

Потому что все на свете возможно поделить пополам. И горе, и счастье, и любовь. И даже собственную душу.