Эпилог
– Эй, Птиц! Ты что, совсем страх потерял? Верни на место, не то врежу! Сказал же: голубая рубашка моя, а твоя – розовая!
– А ты зачем тогда галстук красный взял?
– А мне он больше нравится! И не красный, а бордовый! Протри глаза, двойник!
– Сейчас протру – тебе! Дам в глаз, будет бордовый, не ошибешься!.. Блин! Придурок! Ты что, садился на мою кровать?!.. Ты мне брюки помял, ты видел? Мне что, их теперь самому гладить?
– А нечего стираные шмотки с балкона ко мне на постель сваливать! Не переломишься! И вообще… разнылся тут, как девчонка!
– Ну, гад, доигрался…
Слышится шум возни, ударов, хлопнувшей о стену двери, упавшего стула и еще чего-то, судя по стуку, более мелкого, попавшего под руки братьям. И вслед за этим ожидаемо-знакомое:
– Ма-а-а-ам!..
– …И все-таки я не понимаю, к чему такая спешка? Какое «узаконить отношения»? Месяц – очень малый срок для того, чтобы как следует узнать человека. Что значит «влюбился по уши как мальчишка» и «всю жизнь только меня ждал», я что, и правда так наивно выгляжу, что способна во все это поверить?.. И потом, самые обыкновенные у меня глаза, придумал тоже сказки рассказывать. Разве такое бывает? Разве любовь возможна с бухты-барахты, вот скажи мне, дочка?..
Мы стоим с мамой в зале нашей квартиры в Гордеевске и смотрим в большое зеркало старенького трюмо, принесенного сюда из коридора. На мне туфли, потрясающей красоты белое свадебное платье и фата (купленные лично упрямцем Люковым в обход всяких правил), мы обе ужасно волнуемся, и руки мамы, завершающие последние штрихи в прическе, немного дрожат. Я смотрю на нее, на самую умную, добрую и для меня – самую красивую женщину на свете, и легко подтверждаю тезис будущего свекра:
– Бывает, мам. Ты у меня очень хорошая.
– Ну, не знаю, – вздыхает она, в смущении приподняв плечо. – Нет, он мне, конечно, нравится, – продолжает заливаться румянцем, – но, Жень, какая свадьба в моем возрасте? Он же сумасшедший, он застольем не ограничится. А все эти его партнеры с супругами… Господи, как будто мне вас мало! Нет, дочка, я все же откажу ему. Как-то это слишком нахраписто. Я к такому не привыкла.
– Ты уже отказывала.
– Не понимает.
– Мам?
– А? – вскидывает она на меня глаза.
– Прекрати истерику.
– Думаешь, у меня нервный срыв? – говорит мама почти шепотом и тут же добавляет, закрепляя на моих волосах фату последней шпилькой: – Ну вот, доченька, кажется, все!
– Думаю, ты слишком долгое время была одна, по-настоящему одна, и заслуживаешь право быть счастливой. И потом, мам, ну, какой такой возраст? Ты что себе придумала? Тебе сорок лет, у вас еще могут быть дети.
– Женька, с ума сошла? Сплюнь! – хмурится мама. – Скажешь тоже! Мне, вон, братьев твоих – охламонов бестолковых – на ноги поднимать надо, в люди выводить, и так никаких нервов на них не хватает, а ты говоришь…
– А мы все слышим! – доносится из спальни обиженный голос брата, и почти сразу же за ним в дверном проеме показывается всклокоченная темная голова Даньки, со свежей царапиной под глазом.
– Мать, соглашайся! – скалится он. – Это же все равно, что выйти замуж за космонавта! Нет, даже круче! Ты видала, сколько у Босса охраны? А тачек? У него даже «Хаммер» есть, на крокодила похож, мы видели!
– Данил, не начинай, при чем здесь это?
– А что я-то? Сама не видишь, что ли? Он на тебя запал, сразу видно. Как гоблин на Бемби! Да и Ба говорит, что мужик нормальный, просто понтовый немного, – ну так кто сегодня без недостатков? Подумаешь! А еще нам с двойником Колян уроки верховой езды обещал дать!
– Какой еще Колян? – распахивает глаза мама, а я смеюсь.
– По всей видимости, мистер Конли, мам, тренер Валдая.
– Что? Ах вы, паразиты, и когда только успели! Ох, Данька, чувствую, схлопочете вы с Ванькой у меня по шее!
– Сначала дотянись, ма! А потом грозись! Вау, сеструха! – поднимает брат вверх большой палец, прежде чем через секунду скрыться у себя в спальне. – Ты классная! Так и вижу, как твой женишок пускает слюни! О, точно! Ма, а можно я Илюхе на свадьбу слюнявчик подарю и подпишу «жених»? А то опозорит нашу Женьку.
Руки мамы тут же упираются в бока.
– А ну брысь, остряк! Поговори у меня! С табуреткой приду и достану! Ох, Женечка, – оборачивается она ко мне, вскидывая руки к груди. Смотрит с таким искренним восхищением, с каким могут смотреть на дорогого сердцу человека лишь близкие люди. – Какая же ты у меня красивая, дочка! Как фея! Господи, и когда только вырасти успела? Как жаль, что Саша тебя сейчас не видит, он тебя так любил.
Я замечаю блеснувшие в ее глазах слезы, смеюсь, чтобы не расплакаться самой, и обнимаю маму за шею.
– Мама! Мамочка! – зарываюсь носом в шелковые волосы, красиво уложенные волной, крепко-крепко прижимая к себе. – Я так тебя люблю! Так люблю! Очень-очень!
– Думаешь, видит? – всхлипывает она.
– Конечно!
– Ну! Что тут у вас? Готовы? Невский отзвонился, что уже едут! – вихрем врывается в комнату нарядная Танька, сбрасывая с рук к стене корзину с атласными лентами и сердечками. – Мы с девчонками подъезд украсили, шары надули, все этажи лентами перетянули… Короче, – вскидывает она руку в кулаке вверх, – «Но пасаран!», они не пройдут! Мы тебя, Воробышек, даже Люкову за дешевый «фиг» не отдадим!
Когда мама выходит из комнаты, чтобы успокоить расшумевшихся братьев, я ловлю помрачневшую Крюкову за руку:
– Как ты, Тань? Извини, что я так поздно узнала. До сих пор поверить не могу, что Вовка тебя бросил. Ведь все хорошо было! Может, ты что-то не так поняла?
Она на мгновение пускает во взгляд печаль, но вот уже с усилием возвращает улыбку на лицо.
– А чего не понять, Жень? Первый раз, что ли, Крюкову бросают? Посмотри на меня, – указывает пальцем на хорошенькую черноглазую девушку, с обрезанными до плеч густыми темно-каштановыми волосами, в коротком ярко-оранжевом платье и зеленых босоножках. – Я странная, резкая, угловатая, не очень умная, а еще одеваюсь, как пугало. Оказывается, его маме стыдно за меня перед родственниками. Нет, Вовка любит меня и готов вернуться, если я изменюсь – повзрослею! Если я буду не я. Но что это за чувства? И что за условия? Разве можно любить человека за то, что он кто-то другой? Не такой, каким его создала природа? А-ай, – вздыхает она, – к черту! К черту Серебрянского с его чопорными критериями! Что, на свете парней мало? Всегда найдется охочий потискать даже такое пугало, как я.
– Глупая ты, Танька! И дурочка! – мы обнимаемся, а Крюкова признается:
– Воробышек, так тоскливо без тебя в общаге, скучно. Жаль, что ты бросила универ. Но знаешь, прав Колька: этот факультет тебя бы в конечном счете добил!
– Илья хочет, чтобы осенью я поступала на гуманитарный.
– Этой осенью? – изумляется Танька, распахивая карие глаза. – А как же, – очерчивает в воздухе перед собой живот, – человек?
– Возможно, на вечерний. Говорит, что справимся.
– Сумасшедший он у тебя, Женька.
– Это точно.
– Ох, что-то я волнуюсь, – оглядывается Крюкова, обмахиваясь ладошками, – хоть бы девчонки не напортачили чего! Слова выучили, – загибает пальцы, – конфеты взяли, мелочь с пшеницей в кульки набрали… Уф, кажется, все. Как думаешь, Жень, свидетель про шампанское не забыл? Нам нужно много для парка и набережной, а еще прохожих угостить – обычай такой, чтобы счастьем с людьми поделиться. В машинах места всем хватит?
– Думаю, свою пару-свидетельницу Виктор точно в Гордеевске не оставит, – улыбаюсь я подруге. – И надеюсь, скучать не даст.
– Не понимаю, – ворчит Танька, – Люков что, не мог кого поприличнее найти? Только Бампера мне в провожатых и не хватало.
– Да ну, Тань, он симпатичный! – возражаю я. – Нахрапистый, конечно, но веселый. Я бы даже сказала – обаятельный. Не знаю, почему он тебе так не нравится? Он Илье хороший друг.
– Потому что он самоуверенный, – задирает нос Крюкова, – большой и конопатый, а я терпеть не могу наглых и рыжих!
Нам остается совсем немного времени, и я иду взглянуть на мальчишек. Помогаю маме завязать на братьях галстуки и привести в подобающий вид их лохматые головы.
– У-у-у-у! – раздается за окном отдаленно-множественный звук машинных гудков и вместе с ним у меня словно что-то обрывается внутри. И тут же поднимается к плечам новой жаркой волной – всего ночь, а я уже так соскучилась по Илье.
– У-у-у-у!
– Едут! Едут! – с криком влетает Танька. – Женька, там такая вереница из машин – хвоста не видно! Как на свадьбе у принцессы Дианы! Невский только что звонил – местная номенклатура дорогу перекрыла, чтобы Босс с сыном и со свитой к тебе проехать могли! Представляешь размах, да?! А нам еще в его поместье свадьбу гулять!.. Антонина Макаровна! – выбежав из комнаты, орет Танька на весь подъезд. – Что там ваши старушенции, готовы?! Жених уже на подходе! Смотрите с выкупом не прогадайте! Стрясите, как следует!
– Не прогадаем, милочка! – откликается бабуля. – Не пропустим к нашей Женьке! Встанем грудью! Захочет увидеть невесту – пусть сначала раскошелится!
– Женя! Же-е-ень! – улица за окном взрывается гудками, и как только все смолкает, я узнаю любимый голос Люкова: – Вор-ро-обышек!
– Ку-уда?! Не выглядывать! – командует Крюкова, преградив мне путь к окну и подбоченившись. – А пусть еще поорет! Мы девушки гордые, красивые, на фиг нам сдались какие-то слабаки! Как по мне – так слишком тихо!
Она стремительно распахивает окно и кричит в ответ:
– Тихо! Не слышно ничего! Ты что-то сказал?
– Женька! Же-е-ень! Я тебя люблю!
– Мало каши съел! Она тебя не слышит! Что?! – кривляется, приставив ладонь к уху. – Что ты пропищал, комар! Я тебе куплю?!.. Что ты ей купишь, красавчик?!
– Все! – слышу я ответ Люкова и не могу устоять на месте, приближаясь к подруге и от души улыбаясь.
– Тань, отойди…
– Еще чего! – грозит мне пальцем Крюкова, и тут же кричит в окно: – Так что же ты купишь? Давай, жених, поконкретнее!
– Все, что захочет!
– И машину?
– Да!
– И дом?
– Да!
– А электрический степлер и скоросшиватель?
– Что?
Ох, это уже перебор, но что может остановить Таньку?
– Илья! Женька говорит, что если ты не купишь ей электрический степлер и скоросшиватель, она себе другого жениха найдет! Красивее и щедрее!
– Крюкова, с ума сошла? – хохочу я, но подойти к окну в обход Таньки не могу из-за пышной юбки на платье. – Не говори ерунды…
– Ха-ха! Много ты понимаешь, подруга! – отсмеивается она в ответ. – Когда еще удастся так знатно потроллить Люкова!
– …Люблю! – слышим мы тем временем. – Женька! Воробышек! Я тебя люблю! Люблю, слышишь! И всегда буду любить! Только тебя! Буду стоять под твоим окном и кричать, как дурак, пока не впустишь! Куплю я тебе этот чертов скоросшиватель, только красивее не ищи!
– Ладно уж! – милостиво дает отмашку Танька сгрудившимся в глухую стену – оборону на пути к подъездным дверям бабулькам. – Так и быть! Дамы, впускайте! Иди уже за своей невестой, жених, пока она тут от ожидания вся не обревелась!
Наш с Ильей второй танец длится гораздо дольше первого, теперь наши чувства обнажены, а глаза куда честнее друг с другом. Музыка давно сошла на фон, крики «Горько» слились в один протяжный многоголосый гул, и далекие слова Босса о том, что его младший сын с сегодняшнего дня является его главным преемником и равноправным партнером, владеющим по его барской воле сорока девятью процентами акций основных компаний, объявлением прокатившиеся по роскошно убранному, утопающему в цветах залу богатого особняка, так и не заставляют нас разъединить губы и оторваться друг от друга.
– Птичка, – шепчет Люков мне на ухо, притянув к своей груди. – Я хочу, чтобы сегодня ночью ты станцевала для меня танец, очень похожий на тот, что подарила в день рождения.
– Мне тоже понравилось, чем все закончилось.
– Сегодня все закончится еще лучше.
– Боюсь, что я слегка округлилась с тех пор.
– Воробышек, меня это только заведет, не волнуйся.
– Тогда приготовься, Люков, это будет зрелищно, обещаю. Кстати, в прошлый раз я так и не нашла свои трусики.
– Кажется, кто-то очень впечатлительный их нечаянно порвал, но очень незаметно и аккуратно.
– Тогда сегодня кому-то очень впечатлительному придется действовать еще аккуратней, потому что сегодня на мне очень красивое белье, – белое, шелковое и почти прозрачное… Жалко такое рвать.
– Черт, воробышек, а давай сбежим? Не могу больше, я так соскучился…
– Давай!
* * *
Он держит меня за руку все время, пока я пытаюсь справиться с болью и прерывающимся дыханием.
– Женька, я тебя люблю! – опустившись на колени рядом с кушеткой, шепчет в висок, когда я оглашаю родовой зал особенно громким стоном. – Мог бы – сам родил, честное слово! Но ведь не могу!
– Вот еще что придумал, глупый… Сама справлюсь! – обещаю я в момент короткой передышки, пытаясь ободрить Люкова подобием улыбки, и ласково касаюсь пальцами напряженной, покрытой щетиной щеки, где сейчас скрыта так любимая мной дерзкая ямочка. – Справлюсь, Илья, ты ведь сам говорил, что я сильная… А-а-а! – неожиданно срываюсь на крик от особенно сильного спазма внизу живота, и тут же вижу, как мой любимый кусает губы до крови, вглядываясь в мое лицо.
– Женька…
– Так, молодой человек, не нервничаем! Отпускаем кушетку, не то она сейчас от вашей хватки пойдет трещинами, и начинаем спокойно дышать. А вот жену держим за руку покрепче!.. Вот так… А ты, моя хорошая, тужься давай, не ленись, время пришло… Ну же… Еще… Кого ждем? Не знаете?.. Эх, молодежь, чудаки да и только!… Ну! Давай же!.. Сейчас… Молодец!.. И кто это тут у нас?.. О! – руки доктора, хлопнув перчаткой по розовой кожице попки, опускают мне на живот маленькое горячее существо, зашедшееся в крике. – Поздравляю, папаша, а у нас девочка! Да какая крохотная и славная! Вся в маму!
Я роняю голову на подушку и смотрю на Люкова, на его дрогнувшие руки, протянувшиеся ко мне, закрывшиеся от облегчения глаза…
– Господи, птичка, я так боялся…
… Встречаю губами любимые губы и наконец даю волю чувствам, за эту длинную ночь скопившимся в груди.
– Жень, не плачь, ну что ты? – смеется Люков, касаясь моих волос. – Испугалась, что стала мамой?
– Нет, Илья, – отвечаю честно. – Просто подумала вдруг, как сильно я тебя люблю и как сильно боюсь потерять.
Сказала, понимая всем сердцем, что это правда. Зная, что буду любить его всю жизнь. Читая роман о своей любви в темных колючих глазах. Наблюдая, как моя любовь встает и осторожно берет на руки нашу дочь…
– Женька-Женька, а еще называла кого-то глупым.
Люков вновь улыбается широко и открыто, так, как я люблю, делая меня одной своей улыбкой безумно счастливой. И произносит первые слова – очень важные, обращенные к притихшему на его сильной широкой груди человечку:
– Ну, здравствуй, моя мышка! Пришло время познакомиться!
