Ровно в 6:53 чужак пересек городскую черту на юге Вудбери, бредя в бело-голубых рассветных лучах, дыша ледяным утренним воздухом. Он шел пешком через Ривз-роуд, затем прополз под деревьями, а на спине у него что-то позвякивало в тяжелом рюкзаке. Он сверился с картой, по мере того как тихо продвигался по подлеску, и его тяжелые ботинки, как у дровосека, цепляли ветки – те хрустели у него под ногами, когда он ступал по древнему перегною.

Повинуясь определенному приказу, он нашел красную бандану, развевающуюся на ветру, на конце палки, воткнутой в землю. Он повернул на запад и прошел примерно десять шагов, миновал пару мягко шумящих генераторов, спрятанных в листве и ветках. Секунду спустя он обнаружил люк, врытый в землю, древний артефакт, оставшийся с начала века, когда в этом районе построили новую канализационную систему. Он опустился на колени, сбросил рюкзак и достал инструменты.

Скобы шли по краям крышки, их нужно было прикрепить к каменным плитам вокруг внешнего кольца. Он закрепил хомуты пассатижами. Затем, чтобы быть полностью уверенным в успехе предприятия, он вытащил небольшой валун из-под дерева, с поросшей мхом земли, и положил его на заслон убежища.

Он набросил сверху еще несколько камней, затем, удовлетворенный работой, пошел искать другие лазы.

Через двадцать минут, точно в 7:13 утра, в двух сотнях пятидесяти ярдах от станции Вудбери, оставшиеся члены колонны вторглись в пределы города Вудбери вихрем шума и пыли и смрадом мертвецов. Эвакуатор, за рулем которого сидел Стивен Пэмбри, отстал на милю или две, в ожидании приказаний, приказывая миганием света всей толпе мертвецов ждать на табачном поле.

Караван ехал по подъездной дороге, которая вилась вдоль леса, до тех пор, пока не добрался до пересохшего устья реки, где уже желтая бандана развевалась на конце другой палки, воткнутой в землю. Флаг был установлен возле дренажной трубы, чрево которой заржавело, а железные решетки покрылись ракушками. Риз Ли Хоторн и Стивен Пэмбри обнаружили этот лаз во время одного из своих разведывательных походов, и теперь он сослужит им хорошую службу в качестве точки входа в тоннели.

Фургон Иеремии сделал остановку, остальные грузовики позади него резко притормозили. В результате массового исхода, который последовал за неожиданным побегом Джеймса и Молли Фрейзер, осталось всего с полдюжины грузовиков. Теперь эти шесть маленьких пикапов и больших грузовиков поднимали облака дыма, результат переработки биодизеля, по мере того как останавливались позади проповедника.

К этому моменту утреннее солнце уже позолотило ряды черных дубов вдоль Элкинс-Крик, и леса на юге города выглядели, словно древние чащи палеолита: лучи прорезывали пыльную тьму, в прохладном воздухе летали насекомые. Господь выбрал прекрасный день для сведения счетов. Вдобавок весьма удачен был тот факт, что эта труба достаточно далека от входа в основной тоннель, чтобы его и его последователей не услышали и не обнаружили язычники – это подогревало эйфорию священника.

Дверь фургона завизжала, открываясь: Иеремия выпрыгнул с одной стороны, Риз Ли Хоторн – с другой. Лысая макушка проповедника блестела в лучах солнца, просвечивающих сквозь деревья, черные шнурки куртки болтались на ветру, когда он достал рацию и нажал кнопку.

– Брат Глисон! Говори!

Сквозь треск помех пробился голос Честера Глисона.

– Брат, готово, у меня все готово! Все эти кроличьи норы теперь закрыты – и я слышу, что они там!

– Отлично, Брат!

Иеремия отпустил кнопку, его руки дрожали под холодным утренним солнцем. Ему казалось, что кожа на голове вот-вот лопнет, скальп слишком мал для черепа. Мысленно вычеркивая сделанное из списка дел, он чувствовал, как по телу разливался адреналин.

– Отлично, двигаемся дальше!

Он повернулся к окружавшим его людям, его ученикам, его священным воинам, его волкам.

– Луис, возьми лебедку, чтоб убрать эти решетки.

Один из мужчин поспешно направился обратно к грузовику, запрыгнул в кабину и развернул его. Он поехал к берегу реки, в двенадцати футах от открытой дренажной трубы. Риз Ли Хоторн повернул грузовик и отсоединил лебедку, протягивая провод через сухую канаву, а затем зацепил конец за древнюю решетку, которая закрывала отверстие дренажной трубы. И подал сигнал.

Мотор завелся. Черный выхлопной газ рвался из трубы. Грузовик надрывался, вытягивая провод. Задние колеса закопались в грязь, прокрутившись секунду. Решетки скрипели и рычали. В стороне лысый проповедник наблюдал за процессом, слушая голоса в голове, с безумным блеском в глазах.

Наконец решетки вылетели, стукнувшись о землю, и заскользили через русло реки.

Лилли Коул заканчивала последние приготовления, набивая самодельные манекены окровавленными повязками из медпункта, когда внезапно почувствовала легкую дрожь где-то в помещениях канализации – очень слабые вибрации, которые больше чуешь, чем чувствуешь, – они резонировали через подошвы ее обуви.

Секунду она стояла очень тихо, почесывая голову и слушая. Тишина что-то таила в себе, камертон все еще слегка вибрировал, но ничего особенного не происходило.

Она схватила рацию со столика и нажала кнопку.

– Майлз? Слышишь меня?

Но на другом конце лишь тишина.

Никто не слышал невнятного бормотания из уст Иеремии, когда он возвышался в столпе утреннего солнца, обозревая влажные тени леса вокруг дренажной трубы. У его голоса был низкий, музыкальный и напряженный тон, когда из его рта вылетали эти неощутимые звуки, лишь отдаленно напоминающие язык, и то какой-то ненастоящий, больше похожий на лепет ребенка, в котором живет некий дух, довербальный, досимвольный.

В пятидесятнической церкви верят, что Святой Дух посещает человека в трудные времена, и в результате из уст человека рождается поток неконтролируемых звуков, лишь напоминающих речь, но не имеющих никакого смысла, – истинные верующие полагают, что это священный язык. Ученые называют этот феномен «глоссолалией» (или гипотетическим произношением существующих наречий, которых говорящий не знал ранее). Но в случае с Иеремией было ясно, что языки, на которых он что-то бормотал, это наречие его отца. Исходящий изнутри него шепот являлся точной копией отцовского репертуара – вездесущего, всепроникающего, мощного.

– Простите? – Голос рядом с ним выдернул его из мира грез. – Что вы сказали?

– А?

Иеремия повернулся и взглянул на серое, изможденное, испещренное глубокими морщинами лицо Луиса Пакарда, который управлял лебедкой, – тот силился разобрать слова. Иеремия улыбнулся.

– О… да… Я просто напевал старый гимн… мой любимый. «Старый добрый крест».

– Грузовик брата Стивена вместе с мертвецами поднимается на холм.

– Отлично, Луис.

Морщинистый человек нервно пожевал одной щекой.

– Брат, вы знаете, что я с вами на сто десять процентов.

– В чем дело, Луис?

– Эти люди должны идти, и я с вами, до последней капли крови.

– Да в чем дело?

Морщинистый человек издал напряженный вздох и проговорил тихим шепотом:

– Мы никогда не сможем заставить их зайти в тоннели, никогда, даже за миллион лет.

Проповедник лишь улыбнулся в ответ. Он чуял волну смерти, поднимающуюся в дуновении ветра, это было похоже на приближающуюся грозу. Он слышал шум грузовика Стивена: человеческие крики стихли, пленник прекратил сопротивляться мукам и потере крови уже давно. Проповедник ощущал вес всех этих войск, пробирающихся сквозь лес позади грузовика, и дьявольский хор из рычащих и ворчащих звуков наполнял ветер.

Он бросил взгляд через плечо и увидел, как грузовик материализовался за поворотом лесной дороги, преследуемый морем теней в стробирующем свете фар. Он повернулся к остальным:

– Все по машинам, двери заприте!

Затем Иеремия пошел к фургону, рывком открыл боковую дверь, залез внутрь и вытащил коробку, на которой написано «ПУЛЬТ УПРАВЛЕНИЯ БАГГИ ДЛЯ ЕЗДЫ ПО ПЕСКУ».

Наконец голос прорезался через тишину из рации Лилли Коул:

– …Йоу, йоу! Лилли! Мы только что спаслись от нескольких зомби, но теперь я могу четко и ясно сказать тебе: продолжай!

Лилли почувствовала, как стены тоннеля смыкаются вокруг нее, будто внутренности живого существа, которое реагирует на яд в своем теле, и от этого ее настиг спазм в желудке. Она нажала на кнопку и произнесла в микрофон:

– Вы уже добрались до церкви? Прием.

– …Да, мэм, взяли одежду, уже на пути в безопасную зону…

– Хорошо, просто прекрасно… Мне нужно нахрен выбраться отсюда, а то я тут одна от страха просто сдохну.

– …Понял, скоро увидимся.

– Хорошо.

Лилли быстро побежала вниз по основному проходу по направлению к люку. Даже сейчас, во время пробежки, она чувствовала, как холодные пальцы клаустрофобии смыкались вокруг шеи, лишая ее дыхания, заставляя ручьи холодного пота бежать по спине.

Впереди нее тоннель, казалось, совсем расплылся, превратившись в двоящуюся картинку из кино. Клаустрофобия мучила ее большую часть жизни, с тех пор как она случайно заперла себя в шкафу в доме кузена в Мейконе, когда ей было девять лет.

Теперь она снова чувствовала это холодное прикосновение возвращающейся паники, ледяные пальцы которой барабанили по позвонкам.

Тоннель петлял. Теперь Лилли едва ковыляла. Она замедлила шаг и прислонилась к стене. Женщина понимала, что давно уже не была в тоннелях одна, а может быть, и вообще никогда не была; сейчас трудно сказать с уверенностью. Она моргнула, потерла глаза, попыталась не обращать внимания на головокружение, которое накатывало на нее, и сфокусировать взгляд на вделанных в стену ступеньках в конце основного прохода.

На границе видимости, примерно в пятнадцати футах от нее, еле виднеются вмятины на каменной стене. Она бросилась к ним стремглав, едва не упав лицом вниз. Головокружение становилось все сильнее, оно угрожало сбить с ног. Лилли ухватилась за балку. Казалось, что голова сейчас свалится с плеч, и тошнота нарастала, но она старалась, чтобы ее не вырвало, и продолжала двигаться вперед дюйм за дюймом.

Она достигла ступенек в тот самый момент, когда впервые услышала звук.

Слабый отдаленный шум, такой странный и абсурдный в этот момент, – в темном заплесневелом месте, – заставил ее задрожать от холода, а ее мозг работал, как заведенный мотор. Сначала она даже не смотрела через плечо. Она просто стояла здесь, положив одну руку на ступеньку, все тело словно парализовало, как в кошмарном ледяном сне.

Что-то двигалось в темном конце тоннеля, иногда поблескивая: сперва казалось, что это какое-то животное.

Она повернулась и увидела небольшую игрушку с антенной, которая направлялась к ней.

«Что за хрень? – подумала она, – Это что, часть того?..»

Чем ближе подъезжала игрушка, тем яснее становились ее очертания: это оказалась металлическая оранжевая «багги» для езды по песку, с крошечными толстыми шинами, маленькой антенной и парой каких-то приборов, примотанных скотчем. Подбираясь все ближе и ближе, она посылала лучи серебряного стробирующего света, но самое странное и самое худшее – это запись, проигрываемая через миниатюрный динамик, прикрепленный к игрушке сзади.

Когда Лилли Коул училась в колледже, она однажды случайно наткнулась на сайт Comeuppance.com, на котором исламистские террористы публиковали старые видео, где людям отрезали головы, и прочие ужасы. До того как она приняла верное решение покинуть сайт с таким отвратительным визуальным контентом, Лилли все-таки посмотрела одно видео плохого качества: на нем британского журналиста пытали перед трясущейся камерой. Но странным образом ее поразил не тот внезапный кричащий ужас перед зрелищем превращения человека в кусок обнаженной агонизирующей кровавой плоти – человек висел вниз головой на крючке для мяса, пока его били колючей проволокой, – не это больше всего напугало Лилли. Больше всего ее напугал звук – ужасный, незабываемый крик, который был записан и выложен в ролике на Ютьюб.

Нельзя сымитировать звук человеческого страдания – особенно такой силы. Никакой актер в фильме ужасов даже близко не может изобразить звуки, которые издает человек, которого по-настоящему пытают. Этот звук настолько специфичен, он настолько хриплый и пронзительный, что уже не похож на человеческий по тембру – это что-то дикое. Это шум, который шокирует человеческое ухо, подобно электрическому разряду.

Лилли слышала тот самый звук из крошечного динамика на приборной панели игрушки, сопровождаемый усиливающимися ароматами мертвой плоти, которую вели через тоннель. Но именно шум заставил ее стоять в изумлении, пока хитроумный прибор ехал к ней. Она смотрела и смотрела, как вещица направлялась прямо к ее ногам.

Багги наткнулась на ее ботинок и слегка отпрыгнула назад.

Лилли завороженно смотрела, прикованная к месту, как машинка атаковала снова и снова, натыкаясь на стальной палец ботинка, и казалось, что она хотела пройти сквозь него. На таком маленьком расстоянии Лилли увидела крошечную камеру, тонкую, как карандаш, примотанную к машинке. Радиосигналы говорили машинке вернуться назад и объехать ее.

Наконец Лилли вышла из забытья и пнула игрушку.

Машинка врезалась в стену тоннеля и разбилась на куски пластика и резины. Камера повисла на нитке, но продолжала мигать.

И вот тогда Лилли заметила тени в противоположном конце коридора, подсвеченные одиночным желтым лучом откуда-то из бокового тоннеля. Тени ползли по земляному полу, как лужи чернил, медленно, но неумолимо растекаясь все шире.

Она напряженно втянула в себя воздух, когда увидела первого зомби, появившегося из-за угла. На одну ужасную секунду Лилли осталась неподвижной, объятой ужасом, почти насмерть очарованной катастрофическим вторжением в область, которая всего несколько минут назад была территорией живых.

Самый первый труп похож на бывшего бизнесмена, может быть, торговца, возможно, средних лет на момент смерти, – ходячий был затянут в изорванный креповый костюм, такой поношенный и заляпанный желчью, словно это костюм мясника. Его бескровное лицо морщилось от голода, пока он приближался по тоннелю в сторону Лилли, в довольно быстром темпе для мертвеца, за ним остальные приближались с пугающей скоростью. Среди них женщина в полинявшем от солнца платье – возможно, она была женой фермера – и пара подростков в одежде, запачканной кровью, скорее всего, дети фермера.

За пару секунд их прибыло столько, что и не сосчитать: двадцать, сто; Лилли скоро перестала отмечать новых. Тоннель заполнился утробным клокотаньем отвратительных зловонных звуков. То существо, что шло первым, сократило расстояние между ним и Лилли до пятидесяти футов, другие царапали стены позади него, и вонь становилась настолько невыносимой, что женщине казалось, что теперь ее все-таки вырвет, хотя у нее совсем не было времени для подобной роскоши.

Она взбежала по ступенькам к обратной стороне люка и попыталась открыть крышку.

Но крышка не поддалась. Монстры приближались. Она еще сильнее ухватилась за крышку, потянула ее изо всех сил. Бывший предприниматель находился уже в тридцати футах от нее. Некоторые другие ходячие поковыляли к зоне отдыха, где царила жуткая постановка: вокруг стола сидели чучела, на которых помочились. Но полдюжины существ устремились на запах Лилли и, приближаясь к ней, клацали зубами, их челюсти дрожали, а руки застыли в трупном окоченении, слепо желая нежной плоти.

Она, словно обезумев, толкала изо всех сил не поддающуюся крышку люка, пока у нее не свело от боли пальцы, не скрутило судорогой руки – и все напрасно.

Предприниматель достиг последней ступеньки, подобрался к Лилли так близко, что между ними осталось всего три фута, и теперь она вынуждена сделать мгновенный выбор и произвести кое-какие расчеты моментально: у нее запас из десяти патронов на ремне и один «ругер» двадцать второго калибра на бедре, обшитый кожей и тоже с запасом в десять патронов. Еще у нее есть двенадцатидюймовый нож на другом бедре, на случай «ближнего боя».

Одним неловким движением она ухватилась за верхнюю ступеньку свободной рукой и быстро вытащила пистолет другой. Она выстрелила предпринимателю в череп. Выстрел отдался звоном в ушах, и выплеск маслянистого вещества заставил ее отступить, когда розочка из костей и кожи на голове существа прекращает действие его реанимированной нервной системы.

К ней шло все больше тварей. Она направила пистолет на заслон люка, прикрыла лицо и вслепую выстрелила по краю. От выстрела она подпрыгнула. Пуля рикошетом просвистела мимо лица, обдав жаром щеку, уши заложило еще сильнее.

Бесполезно. Только зря тратить пули. Что теперь? Думай, думай, думай.

Но у нее в голове пусто, как на экране телевизора в конце эфира.

Эпидемия воздействовала на людей странно и с неожиданным эффектом. Те черты, что раньше назывались дефектами и даже расстройствами личности, теперь помогали человеку выживать. Паранойя, нарциссизм, импульсивность, жадность, социофобия, даже жестокость – все это превратилось в ценные активы. В самом деле, та черта, из-за которой Лилли Коул всегда переживала неприятности в старом мире, оказалась редкостью среди выживающих, и возможно, именно она помогла ей стать лидером. Назовем это патологическим упорством.

Даже сейчас, обнаружив, что люк заперт, не имея ни одной дельной мысли, Лилли не дала сомнениям закрасться в душу. Она, даже не оборачиваясь, слышала несвязный хор хриплого рычания и клацанья зубов. Боковым зрением она видела, что мертвые твари наступают, их уже десятки – мужчины в заляпанных желчью комбинезонах, женщины, которые тащат за собой бесполезные изувеченные конечности, гротескно жуткие дети, пережевывающие воздух, и взрослые уважаемые граждане, превращенные в чахлый мешок из костей и изношенной плоти, натянутой, как полиэтилен. Устрашающая армия держала Лилли «на прицеле», и им нужно было угощение.

Спрыгнув на пол тоннеля, она врезалась в долговязое существо мужского пола до того, как оно успело укусить, и ударом отбросила его назад на трех ходячих позади, и все они рухнули один за другим, как кегли. Потом они наступали снова, и Лилли снова била их, по одному за раз, отправляя по очереди на пол. Когда к ней приблизилась молодая девушка, Лилли выстрелила ей в голову, превращая лицо в месиво.

Кровь заливала ей глаза, и она отступила в тоннель, считая пули. Три использованы, семь в пистолете, еще десять про запас. Ей понадобится все оружие, что можно будет сохранить.

Зомби наводнили тоннель, страх словно в замедленной съемке заполнил пространство между стенами, страх всех размеров и форм, он лился к Лилли с определенностью подступающего прилива, а она кашляла, кряхтела и пыталась как-то уклониться от отвратительной вони. Этот запах был просто невероятно силен, и он такой густой, что она могла чувствовать его на своей коже, когда возвращалась в темноту. Она спустилась и достала нож. Очень кстати она его взяла.

Молодой человек с пергаментной коричневой морщинистой кожей вокруг черепа вдруг подскочил к ней, рот приоткрыт, черные десна заполнены гнилыми зубами. Она вонзила ему в нож в глотку. И проткнула мертвяка насквозь.

Лилли ударом отправила мужчину к двум женщинам, и бывшие леди зашатались на своих неуклюжих ногах и упали. Лилли еще раз толкнула мужчину – у него во рту все еще торчал нож, как у рыбы на крючке – теперь в другую сторону, и он упал на двух тварей, пытающихся добраться до нее. Упал и увлек за собой остальных.

Но затем все изменилось к худшему, потому что нож полностью разрезал гнилые ноздри существа, и его череп раскололся, как кокос, на две половинки, и каждый из фрагментов упал на пол. Из черепа ходячего выбился гейзер смоляной жидкости, это переизбыток кровяного давления, который принуждает кровь не сочиться, а литься потоком, и все равно на какую-то ужасную секунду безголовое существо осталось стоять прямо.

– СДОХНИ УЖЕ!

Лилли разрубила воздух ножом перед безголовой тварью, и та осела на пол. Другие мгновенно заняли ее место. Лилли продолжала вопить и рубить и медленно отодвигалась глубже в лабиринт.

Дэвида Штерна всегда занимал процесс придумывания названий для боковых тоннелей, и тот, в который теперь уходила Лилли, назывался «Боковой Б» – узкий проход из спрессованной земли, которая соединяла более глубокий лабиринт цинковых шахт с городской канализацией. Лилли понимала, что, если она доберется до соединительного барьера, ведущего ко входу в люк, и если ей удастся все-таки открыть его, она спасена.

Появилось еще больше зомби – микс разных возрастов и полов, большинство из них заплесневели либо выгорели на солнце, и их слишком много для борьбы врукопашную. Лилли за короткий промежуток времени выстрелила еще шесть раз. Мозги брызгали и стекали на стены тоннеля вокруг нее, тела обрушивались на пол, одно за другим, оставляя мокрые пятна.

Лилли почти год тренировалась, с тех пор как Джош Гамильтон научил ее, как быстро целиться и стрелять по движущейся цели, и у нее всегда это хорошо получалось, лучше, чем что-либо еще, но сейчас она видела дальний конец тоннеля – самодельный медпункт и гостиную с мокрыми от мочи чучелами, и столовую со сломанными вилками и ложками, и склад – все запружено монстрами. Они шли локоть к локтю, занимая каждый квадратный метр пространства, прижимаясь к стенам, лица их касались друг друга, и это чудовищным образом напоминало толпу людей в метро в час пик.

Ужасный вид так сильно давил на Лилли, что она не замечала следующей волны противников, наступающих на нее, пока не стало слишком поздно. Бывшая женщина, страдающая ожирением – теперь лохмотья вялой плоти свисали с нее, как лишняя ткань на платье, – оторвала рукой со скрюченным ногтем кусок от свитера Лилли. Та отступила и выстрелила. Пуля вообще не попала в голову леди и улетела в потолок. Ходячих становилось все больше. Лилли выстрелила. Вдруг пистолет издал щелчок – затвор опустел.

– ЧЕРТ, ЧЕРТ, ЧЕРТ, ЧЕРТ, ЧЕРТ, ЧЕРТ, ЧЕРТ, ЧЕРТ, ЧЕРТ!

Неловко нащупав новые патроны, она перезарядила пистолет липкими от пота руками, пока существа все наступали на нее, убрала оставшиеся заряды в карман, а мертвенно-ледяные пальцы все приближались, зубы клацали в нескольких дюймах от нее, от ее беззащитного тела, рук и ладоней… и она совершила тактическую ошибку. Это честная ошибка. Никто не застрахован от такого.

Она бросила быстрый взгляд через плечо, чтобы посмотреть, близко ли вход в боковой тоннель.

Изменения центра тяжести уже достаточно для потери равновесия, и она споткнулась. Лилли почувствовала, что падает. Она изо всех сил попыталась уцепиться за стену руками, за перила, ступеньку или что угодно, что-нибудь, что не даст ей свалиться, и в этот момент оружие выскользнуло у нее из рук.

Она упала на спину, а пистолет откатился в сторону.