Алисе снилось, что перед ней раскинулось бескрайнее море, будто кто-то уронил у ее ног синее полотно и оно развернулось до самого горизонта. Она никогда не видела моря. Старая Фета, шамкая беззубым ртом, часто рассказывала, как прохладны бывали воды, как шумели волны, накатывая на берег и отбегая, накатывая и отбегая, и что смотреть на это можно было часами. Как воздух пах солью, как соленая морская вода, попадая в рот, горчила на языке, но не той мерзкой горечью, какой полнится воздух, которым сейчас дышат люди. То была живительная горечь простора и воды. Эти слова приходили во снах яркими образами, даже в бреду трансформации Алиса видела морскую гладь и волны, бегущие по ней наперегонки.

Она проснулась резко, словно что-то толкнуло ее в грудь: сердце пропустило удар и тревожно забилось. Алисе понадобилась пара мгновений, чтобы понять, где она находится. Лин спал, отвернувшись к стене. От него пахло теплом сонного человека.

Вчера она прижалась губами к его сухим губам, желая закрепить клятву, сделать ее непреложной. Но когда Лин ответил на поцелуй, ей ничего не осталось, как закрыть глаза и шагнуть вперед. Так падают со скалы во время Испытания: наставник просто толкает юнца, стоящего на краю, внезапно и резко, чтобы тот почувствовал весь ужас падения и всю неописуемую сладость мгновения, когда крылья вдруг распахиваются за спиной, а медальон нагревается, раскачиваясь в такт мерным взмахам.

Алиса знала, что крылья не дадут ей разбиться: какой бы высокой ни была скала, каким бы долгим ни оказалось падение – страх обязательно сменится восторгом. Но вчерашний страх не смогло исцелить, утолить его, лишить значимости ничто, кроме губ Лина, который покрыл ее тело нежными поцелуями.

Уже проваливаясь в сон, она чувствовала на себе его ладони, будто Лин силился запомнить ее, запечатлеть в памяти вот такой – обнаженной, кутающейся в тонкое одеяло на его лежанке, где они еще детьми болтали дотемна, читали потрепанные книжки и дрались за единственного игрушечного солдатика. А теперь Крылатый спал, и его отросшие волосы путались на подушке с ее волосами.

Алиса потянулась к Лину рукой и провела пальцами вдоль его спины. Крылья прятались где-то там, внутри. Никто не мог сказать точно, что делает с человеком Дерево. Как медальон врастает в тело, как меняет его, как дарует крылья, ломая кости, обрастая плотью. Алиса никогда не задумывалась, остаются ли Крылатые людьми после всех испытаний и недель забытья лихорадки? Но в этот самый миг она чувствовала себя человеком явственнее, чем когда-либо.

Ей хотелось прижаться к надежной спине Лина, уткнуться носом ему в плечо, вдохнуть запах теплого мужского тела и заснуть снова крепко, спокойно. И засыпать так, рядом с ним, еще много лет.

«Я бы отдала за это крылья», – подумала она.

Но темное небо уже светлело на горизонте, а значит, времени на мечты больше не осталось. Алиса осторожно прикоснулась к плечу Лина губами, зажмурилась, чтобы не позволить слезам разбудить спящего, и решительно опустила ноги на холодный каменный пол.

В рюкзаке, согласно Закону о второй ступени, должны были находиться все самые нужные на вылазке вещи: тонкие нити для розжига костра, спальник, ручной арбалет, из которого Алиса так и не научилась толком стрелять, пачка растворимых пайков, фляжка с очищенной водой. Однако ничего из этого не спасло бы жизнь Крылатого при встрече с серым Вихрем.

Алиса еще не успела разобрать походную сумку, так что ей оставалось лишь перебрать и уложить в рюкзак все необходимое. С чувством злорадного удовлетворения она сунула туда же и старую вязаную муфту.

«Никаких личных вещей, говорите. А что вы мне сделаете? В пустыню сошлете?» – усмехнулась она, натягивая тяжелые ботинки.

Как бы ни старалась Крылатая собраться беззвучно, Лин, приученный спать чутко, услышал шорохи. Он вскочил, судорожно вспоминая, что несет им начинающийся день. Сил спорить в нем не осталось, потому он осторожно подошел к дверям, прислонился к косяку и замер, наблюдая за Алисой. Бледная, растрепанная, она упаковывала свой огромный, не по размеру плеч рюкзак, шнуровала грязные боты, что-то шепча себе под нос. Лину вдруг вспомнились тонконогие девушки с картинок в старых книжках Феты: они в красивых платьях и туфельках на каблуках гуляли по дорожкам зеленых парков. Алиса никогда не надевала платья, такой одежды просто не существовало в мире Огня и сажи так же, как чистой воды или зелени, как Крылатого Дерева, на поиски которого его девочка так решительно собиралась.

Алиса не глядя протянула руку в сторону двери, возле которой висела ее легкая курточка, но пальцы наткнулись на плотную кожу и тяжелые пряжки. Обернувшись, она увидела, что Лин стоит босой у двери, протягивая ей свою куртку. Большую и надежную, одну из тех, какие давались Городом лишь самым опытным и бывалым из Крылатых.

– Бери, – хрипло сказал он, понизив голос, чтобы не разбудить Шаю. Это были его первые слова после клятвы, которую он принес. Ночью они не произнесли ни слова, будто боясь спугнуть то, что происходило между ними. – Она тебе пригодится. Теплая, не порвется. Бери.

– Тебя накажут. – Алиса силилась не смотреть ему в глаза.

Покашливая, Лин подошел к ней и набросил на плечи Крылатой куртку, прямо поверх свободной рубахи из плотной, затертой ткани. – Пусть она хотя бы тебя защитит.

Они немного постояли, неловко переминаясь, не зная, куда смотреть, куда деть руки, что сказать. Но небо у горизонта было уже предательски светлым.

– Мне пора, – наконец выдавила Алиса, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Ты не ходи за мной, пожалуйста. И Шае передай, что я… очень люблю ее. Я очень люблю вас с ней. И благодарна за все… Без вас я бы… – Она запнулась и уже не могла продолжить – лишь пыталась сдержать, не выпустить наружу рвущийся из груди хриплый вой.

Лин слушал ее, слегка склонив голову набок, волосы закрывали половину его лица, и Алиса не могла понять, что он чувствует.

Возможно, у него внутри сейчас рушится целый мир? А может, Лин даже рад, что она уходит, испытывает облегчение? Алиса не знала, что было бы лучше. Лучше для них обоих.

Она уже сделала шаг в сторону двери, когда Лин взял ее лицо в свои ладони, стирая большими пальцами слезы, все-таки упавшие с ресниц. Он просто смотрел на Алису, глаза в глаза, и ничего не говорил. А потом, мягко поцеловав в висок, отпустил и помог ей вынести рюкзак наружу.

Рассвет уже почти занялся, у Алисы оставалось всего несколько минут, чтобы добежать до Черты, но она все медлила, держась холодными пальцами за руку Лина.

– Береги Шаю, очень тебя прошу, – выдохнула она, отпуская его ладонь. – И себя береги.

Лин качнул головой, на секунду прижавшись губами к ее щеке. Они коротко обнялись, и Алиса, не видя дороги из-за подступающих слез, быстро зашагала по тропинке прочь от дома. За спиной у нее раздался рвущий грудь кашель, но она заставила себя не обернуться.

Город еще спал, когда Алиса пронеслась по его улицам, не замедляя шага, до самой Черты. Высокую фигуру Вожака она увидела еще на подходе к границе: мужчина сидел у большого камня, читая потрепанную книжицу в кожаной обложке. Он услышал шаги на расстоянии, повернул голову в ее сторону и спокойно наблюдал, как она приближается по слепым улицам Города.

– Ты опоздала, – недовольно процедил он вместо приветствия, – давно рассвело.

– А разве нас где-то ждут? – в тон ему сказала Алиса, переводя дух.

Ответа не последовало. Вожак стоял у самой Черты, которой обрывалась их небольшая площадка. Край крутого уступа служил для Крылатых отправным пунктом при любой вылазке. Чтобы крылья распустились за спиной, необходимо было свободное падение. В какой-то момент срабатывали инстинкты, им подчинялось тело, многократно измененное медальоном: крылья выпускались из заточения, распахивались во всю ширь и спасали от неминуемой гибели.

Вожак, не оглядываясь на Алису, постоял немного, балансируя на самом краю Черты, а потом шагнул вниз. Алиса знала, что через мгновение он появится, стремительно взлетая в небо, но у нее всегда захватывало дух от чужих падений даже сильнее, чем от собственного взлета.

И правда, Вожак уже летел. Он, казалось, родился с пегими крыльями за спиной, он сам был этими крыльями. Поджарый, почти седой Томас летел, не глядя по сторонам. Делая сильные взмахи, мужчина поднялся высоко в небо, а после принялся свободно планировать в потоках утреннего воздуха. Алиса засмотрелась на него, как смотрят на дикого, неведомого зверя. С опаской, с восхищением. Он был настоящим Крылатым, пусть уже и не Вожаком.

Спохватившись и подумав, как глупо, наверное, она выглядит сейчас, девушка задержала дыхание и шагнула в пустоту. Ужас падения охватил ее в тот же миг, стиснул нутро, надавил на грудь, но вот крылья завозились маленькими зверьками и, четко попадая в прорези походной куртки, распрямились у нее за спиной, подхватили и понесли вверх.

Ни с чем не сравнимый восторг наполнил ее тело, согревая от пят до самой макушки, – и вот она уже летит в первых лучах солнца, стараясь нагнать стремительно удаляющегося Вожака.

Шая резко открыла глаза, как только солнце ударило в окно комнаты. Усталость вчерашнего дня и почти целой ночи на ногах сморили ее, и, погрузившись в глубокий сон, она не услышала, как выскользнула из дома Алиса. Не обняла девочку в последний раз, не сказала что-нибудь, что дало бы ей силы пройти бессмысленный, невозможный путь до конца.

Шая опустила ноги с низкой лежанки и осталась сидеть, опершись спиной на каменную стену. Ей было шестьдесят восемь, и под левой ее грудью росла шишка, что была уже размером с кулак ребенка.

«Даже если Алиса выживет и вернется, – подумала Шая, – вряд ли я смогу встретить ее в дверях».

С другой стороны стены, в той же позе, прислонившись голой спиной к холодной кладке, Лин сдерживал кашель. Внутри него словно поселился зверь, который ворочался в груди и стискивал горло, не давая вдохнуть без хрипа.

Ночью Лин боялся, что его скрутит судорожный кашель, когда он целовал нежную, тонкую кожу Алисы, гладил ее узкую спину ладонями, то поднимаясь, то опускаясь над ней. Он боялся, что чудовище, живущее у него в груди, не подарит им целую ночь, первую и в то же время последнюю. Но зверь сжалился, отдавая ему в долг несколько часов почти свободного дыхания.

Утром Лин уже не чувствовал свободы внутри, привычными хрипами сопровождалось каждое движение; ему хотелось сказать Алисе тысячи слов, которые он давно копил в себе, но сил хватило лишь на несколько коротких фраз. Он мечтал снова почувствовать вкус ее губ на своих губах, но не решился прикоснуться к ним: три дня назад он первый раз заметил кровь на ладони, когда отирал лицо после очередного приступа.

«Даже если Алиса выживет и вернется, – с горькой усмешкой подумал он, – вряд ли я смогу встретить ее в дверях».