Видимо, так выглядела задуманная маньяками передовой гуманистики передышка для Берты. Ее отбросила от работы, от студии взрывная волна, которая разнесла кабинет Бадаева. Берта слегла с высокой температурой. Она была благодарна этой горячке, как никогда и никому. Липкий туман помогал принять бред происходящего и не сойти с ума. Но она пыталась найти хоть одну мысль, за которую можно уцепиться, чтобы вздохнуть и набраться мужества… Такой мысли не было. Даже Анатолий, даже Юра, даже все близкие и друзья – они в любой момент под ударом из-за нее. И с этим ничего не поделаешь.

А Мария не успевала подходить к телефону. Звонили незнакомые люди из разных стран. Спрашивали, как Юра. Желали удачи, предлагали помощь, признавались в любви. Нашли родителей еще пять детей из детского дома Юры.

Пора было отправляться в путь. Мария и Амина провожали их в аэропорт. Смотрели сквозь пелену слез, как перед эскалатором Берта легко поднимает своего худенького и легкого сына, Анатолий несет его новую коляску…

Через месяц они их встречали. Они их не узнали! Загорелые, уверенные. Берта и Анатолий вели ребенка за руки. Все получилось.

– Бабушка! Амина! – звонко крикнул Юра и шагнул к ним сам, уже без поддержки.

Дома навалились, конечно, дела, работа, хлопоты. Юре наняли репетиторов: логопеда, преподавателя английского, по оздоровительной гимнастике и даже танцам. Анатолий достроил дом.

В этих хлопотах они едва успевали искать и находить друг друга.

– Ну, здравствуй, – говорил он. – Ты моя?

– Твоя – отвечала она. – Навсегда.

Горечь всего, что они пережили, стала волшебной глубиной их страсти, близости на расстоянии и в плотном контакте. В таком сладком и бесконечном контакте.

Берта вновь научилась вдыхать полной грудью, без всхлипа. Все забывается, думала она. Все самое невероятное и безумное имеет конец.

Но однажды она читала Юре смешную книжку, они вместе хохотали. Берта вытирала слезы, закрывала лицо руками. И вдруг в тайне закрытых от смеха век она встретила совершенно чужой взгляд. Кто-то смотрел ей в лицо, кто-то говорил ей, что ничего не закончилось. Что будет продолжение. И вновь этот озноб и ощущение, что она под прицелом, что куда бы она ни поехала, ни пошла, ей не покинуть просматриваемую территорию идеи сумасшедшего Бадаева. Что идея по-прежнему жива, что она в еще более сумасшедших руках.

Берте удалось справиться с собой, она ничего не сказала Анатолию. На следующее утро поехала на работу очень рано, почти на рассвете, чтобы видеть как можно меньше людей, чтобы слышать только тишину и свои мысли. Она остановилась на светофоре и увидела перед собой растяжку. Обычный плакат о том, как беречь себя от инфекций. Но… то ли с нервами что-то не так, то ли не такой это плакат, как обычно. На нем – не добрый, улыбчивый врач типа Айболита с мытым яблоком в руках. На нем человек в костюме, шапочке и клеенчатом переднике хирурга. Взгляд суровый, как у воина. И смотрит он прямо на Берту. Она узнала эти глаза. Это они смотрели, как она смеется.