Часть пятая
Тихая облава

Берта работала. Читала, смотрела, искала. Нашла диагноз Юры Смирнова. Узнала, какие варианты лечения и есть ли они вообще. В России нет ранней диагностики, что имеет катастрофические последствия. Фактор времени очень жесток в данном случае. Мозг ребенка со временем начинает терять способность компенсации. Только с 2013 года в Москве открыт инновационный центр высоких технологий по операбельному внедрению нейростимуляторов в спинной мозг. Такие операции приводят иногда к практически полному восстановлению. Они лет двадцать успешно осуществляются в Германии, Израиле, Китае. А в России были просто невостребованы. О них никто не знает. Выделенные государством квоты выбраны на одну девятую часть. И это, естественно, не дети из детских домов и интернатов. Вот. Еще. Профессор Ефимов из Нижнего Новгорода пишет, что родители не должны опускать руки. По его статистике, восемьдесят процентов детей до пяти лет могут полностью восстановиться. Девяносто процентов пойдут в школу вместе со здоровыми детьми. Его теорию Берта оставила на потом. Юре четыре года.

Когда она начинала задыхаться от этой информации, искала материалы по канистерапии. Ей давно хотелось записаться на эти курсы. Но раньше мешали стеснительность и отсутствие опыта: не было собаки. Сейчас нет стеснительности, есть собаки. И главное, профессиональный повод: распространение этого целительного метода.

Она позвонила в дом ребенка, спросила у главврача, получили ли они пеленки. Берта пока послала тысячу штук. Тамара Петровна без особого энтузиазма ответила, что да, получили.

К вечеру Анатолию позвонили с работы, попросили приехать: нужно решить сложный вопрос. Он сказал, что приедет рано утром, попросил подчиненных тоже к этому времени подъехать. Машину из ремонта он уже забрал. Встал часа в три ночи, пошел гулять с собаками, чтобы Берта одна не выходила, уехал из дома часов в шесть.

А в шесть тридцать позвонил телефон Берты. Звонила Аня Голицына, редактор.

– Берта, я в студии на ночном монтаже. Такая новость появилась, ты, наверное, еще не видела. Горит твой детский дом!

– Что с детьми?

– О жертвах ничего. Ты не волнуйся. Там вроде хозяйственный отсек какой-то. Их местный пожарный наряд уже там.

– Спасибо. Я туда еду. Позвони, пожалуйста, куда только можно. Пусть срочно шлют туда пожарных, «Скорые», МЧС, ну, сама решишь.

Она встала. И начала обзвон. Сначала Анатолию, затем Бадаеву, Кольцову, Армену… Затем вызвала такси. Натянула джинсы, джемпер и побежала к машине, которая как раз подъехала.

Когда Берта приехала, вокруг здания дома ребенка было уже много техники. Ворота распахнуты, рядом с ними машины МЧС и две «Скорые». Вот машины Анатолия и Кольцова. Подъехал Армен. Берте даже показалось, что в черном «Мерседесе» за приспущенным стеклом блеснули очки Бадаева. Берту пытались задержать, но она ворвалась во двор. Горел действительно только хозяйственный отсек. Там запасы продуктов, склад с лекарствами. Пожар еще не потушили, работали пожарные.

Дымный туман, горечь ест глаза, сводит ужасом рот. У ворот с внутренней стороны стоит в скорбной и величественной позе Тамара Петровна, главврач.

– Хорошо, что вы приехали, – кивнула она Берте. – Такое несчастье. Такой ущерб. Нам понадобится срочная помощь.

– Что с детьми?

– Слава богу, ничего страшного. Может, они даже ничего не заметили.

В это время врач «Скорой» вынес на руках закутанного в одеяло ребенка.

– Что у вас творится! – рявкнул он главврачу. – У вас и без пожара нет нормальной вентиляции. У девочки асфиксия. Не уверен, что довезем. Детей необходимо эвакуировать. Почему вы не занимаетесь этим с первых минут?

– Потому, – величественно сказала Тамара Петровна, – что мы привыкли сами бороться с трудностями. Сейчас пожарные закончат работу, и мы все сделаем. Только мы знаем, что и кому из детей надо.

– Черт бы вас побрал! – уже на ходу бросил врач. – Больным детям нужны здоровые на голову люди.

Берта рванулась к работникам МЧС, к Анатолию, Кольцову:

– Нужно звонить, договариваться, чтобы детей куда-нибудь перевезли, где-нибудь приняли.

– Уже, – кивнул Анатолий. – Едут машины ближайшей московской детской больницы. «Скорых» пока мало.

Берта вбежала в здание детского дома. Там две нянечки суетились, одевая и закутывая детей. Те, которые передвигались, вставали сами. Ох, как медленно они собирались. Берта пробежала по комнатам, к той кроватке, где лежал Юра. Но его не было! Берта утратила уже соображение, заметалась, слезы лились не от гари.

– Здравствуйте, – перед ней остановился высокий худенький мальчик, который опирался на две палки. – Вы ищете Юру Смирнова? Его закрыли вечером в изоляторе.

– Что с ним?

– Я видел. Он не хотел есть, его привязали к креслу и стали кормить насильно. Он плакал, вырывался, потом закричал. Мне кажется, они ему руку сломали.

– Где этот изолятор?

– Вот дверь. Но она заперта на ключ.

– Няни, – позвала Берта. – Срочно откройте эту дверь.

Выяснилось, что ключ не у нянь. Берта бросилась к выходу, чтобы позвать кого-то на помощь, но мальчик отбросил одну палку и что-то помудрил с замком. Дверь открылась.

– Сюда, – позвал он Берту. – Я умею открывать замки ложкой.

– Как тебя зовут?

– Кузьма. Я Кузьма Кузьмин.

– Иди к выходу быстрее. Сейчас вас отсюда увезут. Я тебя найду Берта влетела в крошечную комнатку с одной кроватью. Комнатка была полна дыма. Сквозь него ей навстречу умоляюще просиял взгляд… Этот взгляд. Живой! Она бросилась к Юре, сняла с него одеяльце. О господи! Они его привязали бинтами. Левая ручка действительно висит плетью.

– Мой дорогой, – ахнула Берта. – Я тебя подниму. Может быть больно. Нужно потерпеть. Потом все пройдет.

Бинты она рвала зубами. У выхода мальчика из ее рук взял Анатолий, они пошли к машине. В дом бежали бригады медиков. Стояла вереница «Скорых».

– А где ваши врачи? – спросила на ходу Берта у Тамары Петровны.

– У них еще не начался рабочий день, – холодно произнесла та.

– И телефонов мобильных у них, конечно, нет? Почему вы их не вызвали?

– Не понимаю вашего тона. Это вы нагнали сюда столько народу и техники? Видно, что новичок. Так не помогают, так навлекают проверки.

– А с чего вы взяли, что я вам помощник?!

Пока Анатолий раскладывал в машине заднее сиденье, Берта подошла к пожарным, убиравшим свои шланги.

– Что, по-вашему, случилось? Неисправность или поджог?

– Будет написано, что неисправность, – невозмутимо ответил пожилой мужчина с усами. – На самом деле стопудовый поджог. Не первый по ходу. Я потом читаю, какие у них дорогие лекарства сгорели, какие разносолы. Не было там ничего, кроме мешков с гречкой и каких-то банок. Начнут сейчас побираться по свету. Польется навар. Между нами, конечно.

– Разумеется. Спасибо.

В больнице, куда они привезли Юру, Берта сначала показала журналистское удостоверение, потом договорилась, что ей вынесут прямо в коридор халат и бахилы. Она зашла в угол гардеробной, сняла задымленные джинсы и джемпер, надела халат и босиком влезла в бахилы. Только, когда Юру увезли в операционную, она заплакала в туалете. Потом попросила выписать ей пропуск.

– Я делаю передачу об этом доме ребенка, об этом мальчике.

– Сделайте. Сделайте им подарок, – сказал заведующий отделением. – У ребенка сломана ручка. Он с этой тяжелой болью, мокрый, пролежал без ухода как минимум пятнадцать часов.

В свою дымную, грязную одежду Берта влезла таким же образом: в углу раздевалки. Домой Анатолий мчался. Ему казалось, Берта теряет сознание. Он проклинал себя за трудовой энтузиазм. Мысль сумасшедшая, но этот пожар в детском доме кажется ему связанным с тем, что он оставил ее одну. Ему казалось, что она должна была там погибнуть в горящем доме, среди этих несчастных детей.

Дома Берта бессильно опустилась на кухонную табуретку. Она сама не понимала, как не умерла там. Толя налил горячую ванну, вышел к ней:

– Иди согрейся, я сварю кофе.

Берта кивнула и проговорила:

– Юра не может вернуться в детский дом, но в больнице его надолго не оставят…

И больше ничего не успела сказать. Его реакция была страшнее всего, что она могла бы себе вообразить. Он кричал! Впервые за все время Анатолий на нее кричал! Он называл ее сумасшедшей психопаткой! У него сжимались его тяжелые кулаки. Он ногой отбросил в сторону табуретку, ударил кулаком по столу так, что тот чуть не разлетелся. Потом выскочил из квартиры. Ушел! Возможно, совсем, к себе.

«Вот и помолвка», – шевельнулась в обескровленном мозгу полуживая мысль. А что она о нем знает? У них не было настоящей проверки на прочность. Их связала только взаимная страсть. Потом он хорошо, нежно и твердо защищал эту свою страсть. Сейчас он в бешенстве от того, что больной ребенок отберет у него эту страсть. И это все. Он не хочет и не может себя сдерживать, он может быть опасным и страшным для больного малыша. Он может… Может ударить? Конечно. А мальчик такой хрупкий и беззащитный. Эти мерзавцы сломали ему руку… Одно хорошо: они еще не поженились. Одно плохо: она не знает, как жить без него.

Так Берта просидела неподвижно больше часа. Потом услышала звук открываемой двери. Подумала почти спокойно, что от него, наверное, пахнет алкоголем, как пахло от мужа Коли после скандалов. Что Анатолий просто сходил подогреть себя, чтобы влететь в продолжение ссоры. Это ведь тоже некоторых пьянит, как страсть.

И Анатолий вошел. И от него действительно пахло алкоголем. И за этот час его лицо потемнело, на нем появилась щетина, как тогда, в первое свидание. Он казался мрачным, жестоким… И бросился перед ней на колени. Дышал ее дымным, грязным запахом, снимал с нее это тряпье. Бормотал, как больной или очень пьяный, но он не был пьян.

– Ты, конечно, ничего не поняла. Кроме того, что я полный идиот. Ты не поняла, что мне безумно жаль этого ребенка. Что я с ужасом ждал, когда ты мне это скажешь. Я справлюсь, просто ты – не железная. Мы в каком-то кольце. Мария, которой я обещал своего, здорового малыша, она тоже не сможет вынести еще одного испытания. А ты, наверное, подумала, что я подонок и предатель. Что я могу тебя обидеть, оттолкнуть этого мальчика. Я не могу! Мне просто страшно. Я с тобой узнал, что такое страх. За тебя. А теперь можешь меня прогнать. Или убить. Вот этим, – Анатолий вытащил из карманов весь свой арсенал: кастет, нож, газовый баллончик.

И Берта впервые после несчастья с сыном рассмеялась:

– Убить… Мне нравится постоянство твоей идеи. Я бы так и сделала, конечно. Но мне холодно. Ты же меня нечаянно раздел. И, ко всему прочему, ты алкоголик. И небритый вдруг оказался, как тогда, в первый раз.

– Как в первый раз, – блаженно оцарапал он ее сразу всю.

Они не дошли ни до ванной, ни до спальни. Их падение и позор видела только табуретка. Опомнились они вместе, но не совсем опомнились…

Берта даже поспала. А вечером им позвонил Кольцов. Попросил разрешения прийти.

– Ничего, что я так? – сказал он с порога. – Да еще со своей бутылкой, Берта?

– Нормально. Сегодня день алкоголика, ты не слышал?

– Вот что значит, женщина с переднего края средств массовой информации, правда, Толя? Всегда добавит информации и позитива. Тогда присядем, ребята. То, что я скажу, без бутылки трудно принять.

Когда они устроились за кухонным столом, Сергей начал:

– Новостей особенно нет, если не считать, что Киселев, задержанный по делу, начатому Виолеттой и Георгиевским, стал лихо сдавать Червонского. Теперь чего уже: многие на него свалят и то, в чем он был виноват, и то, с чем никак не связан. По Амине готова экспертиза, Земцов получит ордер на обыск «Приюта Инессы», там однозначно найдутся следы того, что ее ребята натворили. В канаве, куда они сбросили Амину, все есть: ее кровь, куски ее одежды, след на дороге до машины Виолетты. Найдем следы и в ее бараке. Но дело не в этом. Я клиентов по деталям не беспокою. Понимаете, что у нас у всех отдельно и вместе получается… У Инессы миллионы врагов, у Червонского, наверное, еще больше, а ничего похожего на вашу ситуацию ни с кем не происходит. А вы – далеко не самые страшные враги. Вы им вообще не враги, не хотел обидеть, конечно. Для них характерны демонстративные расправы. Но это в разных местах, в разное время, выглядит как несчастный случай, анонимное хулиганство. Короче, не носит признаков системы. Чувствуете, к чему я клоню?

– Я боялся это произнести вслух, Сережа. Вот сорвался сегодня, Берту обидел из-за того, что не решался об этом заговорить.

– Ты сказал, – тихо произнесла Берта. – Ты сказал, что мы в кольце. Это так, я просто кожей чувствую. И ничего не понимаю.

– Здесь мы, пожалуй, все в равном положении. Мы встретились с чем-то невиданным до сих пор. Маниакальный противник, который, кажется, везде… Везде, где что-то связано с Бертой. Он идет не по следам, он как будто программирует ее путь и опережает все наши движения. Берта, с каких пор ты чувствуешь кольцо кожей?

– Рекс. Кидринские, «Приют Инессы». Таких, как я, огромное количество. И это более активные, опытные люди. Я просто плакала и плелась за ними. И все. И выступила у Виолетты. Тоже не одна.

– В общем, мы тоже бьемся в этих же условиях, – сказал Сергей. – А времени у нас для гадания на кофейной гуще нет. Полное впечатление, что кто-то есть с вами рядом, вокруг.

– Мой квартирант, – добавил Анатолий. – Он тоже – или подстава, или моя паранойя.

– Допускаю, что не паранойя, хотя и паранойя в твоих обстоятельствах объяснима. Берта, Анатолий сказал, что ты в детском доме оказалась из-за внука знакомого бомжа, который умер. Ты знаешь, где он похоронен?

– Я не знаю, на какой-то «социалке». Но люди, которые жили вместе с Иваном Григорьевичем, живут здесь поблизости, через улицу за виварием НИИ.

– Хорошо. Найду. Надо бы провести эксгумацию. А теперь наше предложение. Наша единственная пока идея – взять хотя бы кого-то живым. Нам будут, похоже, подкладывать одних покойников. Пока очередь не дойдет до нас самих. Следствие идет по следу. А мы хотим попробовать воспользоваться тактикой противника. Забежать вперед. Спровоцировать. На живца. Тихая облава. Когда-то в Одессе МУР переловил банду, отправив гулять на ее пути легкомысленных и беспечных, ярко одетых девушек. Это были сотрудницы МУРА, с оружием в подвязках. Они перебили банду. Страховали девушек за каждым кустом.

– Нет, – немедленно отозвался Анатолий. – Исключено.

– Исключено так исключено. Говорю же, это в плане безумного предложения. Решать только вам. Мы, конечно, никого перебить не собираемся. Но мы могли бы убедиться, что объект действительно именно Берта. Не видим другого способа.

– Да, наверное, исключено, – задумчиво сказала Берта. – У нас сейчас такое сложное время… Но, Толя, ведь хуже всего неизвестность! Разве нет? А что вы предлагаете, Сережа?

– Просто взять привычку гулять в одно и то же время одной. Хорошо и беспечно одеться. Ходить и по людным, и по безлюдным местам. Они будут нами просматриваться. Мы будем рядом.

– Мы подумаем и позвоним, – пообещала Берта.

Когда Сергей ушел, она прижала палец Анатолию к губам:

– Давай сейчас не будем говорить об этом. Мне как-то стало холодно. Пойду постою под горячим душем. У меня нет никакого решения, никаких мыслей. И я не хочу, чтобы они были.

Она ушла в ванную и в первый раз закрыла дверь изнутри. Включила горячий душ, встала под него и тряслась от холода, от беззвучных рыданий, от ощущения, что даже здесь и сейчас она не одна. Она почти сварилась, когда Анатолий выбил дверь ванной, вытащил ее, отнес на кровать и целовал до тех пор, пока сам не устал терпеть совсем уже гибельную страсть. Так, наверное, любят те, кого сейчас сбросят в пропасть.

Они не потеряли ни секунды этой ночи. На рассвете он лежал, так ничего и не утоливший, растерянный, как человек, которому коварно подсунули сокровище, чтобы вскоре жестоко и цинично его отобрать. Берта вышла в другую комнату и вернулась в том прозрачном платье с цветочным узором. Она даже подкрасила губы и ресницы.

– Ну, как, хорошо?

– Сказка. Я лежу и думаю, можно ли этой идее помешать… Хотел даже напомнить тебе о Юре. Но я понимаю не хуже, чем они. Если ничего не делать, Юра рядом с нами в большей опасности, чем был в детском доме.

– Мой дорогой. Я хотела тебе сказать, что сделаю все, что ты скажешь. Можешь даже приказать. Покричать, можешь побить. Какое бывает нормальное счастье – подчиняться своему мужчине. Нам надо за это мое счастье побороться.

– Да, – принял решение Анатолий.