ЛЕКЦИЯ 11
Бернар Клервоский и Петр Дамиани: восприятие монашеством новой аристотелевской логики
Бернар из Клерво (1090–1153) — один из главных реформаторов средневекового монашества. Под его руководством и по его примеру монахи ордена цистерцианцев стали вводить новые формы монашеской жизни, уделяя больше места созерцанию и размышлению, чем это делалось у бенедиктинцев. Мы указывали на то, что Бенедикт упоминает lectio divina там, где говорится о физическом труде, т. е. главной целью монашеской жизни является смирение, а не созерцание. Бернар и цистерцианцы пытались упростить монашескую жизнь, в особенности суровое богослужение бенедиктинцев, для того чтобы сделать главным моментом монашеской жизни созерцание. В своем сочинении «De consideratione» Бернар говорит о единстве целей философской и монашеской жизни. Христианский образ жизни в целом предполагает стремление к все большей отрешенности от чувств. От правильного пользования материальными вещами мы переходим к философскому пониманию чувственного как средства к умозрению и наконец к созерцанию Бога. Созерцание в его высшей точке есть разрыв, который отделяет личность от самого себя и от тела. Итак, три вида жизни следует рассматривать как стадии: первый вид, т. е. правильное использование чувственных вещей есть практическая жизнь, которая должна привести к научной или философской, а та в свою очередь должна вести к умозрительной или созерцательной. Вслед за Августином и Ансельмом, он говорит о том, что созерцательная жизнь есть уход от мира к самому себе, для того чтобы обрести Бога в самом себе и тем самым выйти за собственные пределы.
Как и для Августина и Ансельма, философия, не ведущая к созерцанию, не является истинной философией. В то же время Бернар, ведущая фигура реформы, полагавшей философию частью монашеского созерцания, противостоит попыткам Абеляра укоренить философию за пределами монастыря. Отвержение Абеляром ультрареализма делает философию менее совместимой с созерцанием, которое является частью христианской жизни, описываемой Бернаром как постепенное отрешение от чувств. Ультрареализм более совместим с философией, ставящей своей целью созерцание, поскольку он утверждает, что форма предшествует чувственным вещам и независима от них. Например, у Августина форма тождественна Богу. Поскольку Абеляр — умеренный реалист, знание формы приходит из рассмотрения чувственных вещей, а не благодаря уходу от них. В таком случае умеренный реализм и аристотелизм представляются отрицанием тесной связи между философией и монашеским созерцанием и утверждением важности чувственного, материального опыта, что в глазах Бернара представляет опасность, поскольку заставляет нас забыть о цели христианской жизни.
Другое возражение Бернара Абеляру заключалось в том, что, по мнению Бернара, его философия накладывает ограничения на власть Бога. В письме папе Иннокентию II, посланном Бернаром после собора в Сансе, при перечислении ересей Абеляра указывается и его утверждение о том, что всемогущество Бога, т. е. его способность действовать, тождественна его актуальным действиям. Эти слова действительно в точности отражают воззрения Абеляра на характер Божественного всемогущества. То, что «подобает» (convenit) действиям Бога, согласно Абеляру, есть нечто достойное и наилучшее. Таким образом, власть Бога сводится к «наилучшему». Следовательно, раз Бог всегда совершает наилучшее, власть Бога ограничена тем, что Он совершает. Для Бернара это означает отрицание Божественного всемогущества, ведь ограничение Бога чем-то подобающим есть сведение Бога к тому, что может понять человеческий разум: границы человеческого понимания оказываются границами всемогущества Бога.
Ранее подобное возражение против ограничения всемогущества Бога философией было выдвинуто другим представителем монашества — Петром Дамиани (1007–1072), кардиналом и реформатором церкви. До принятия монашества Дамиани преподавал предметы тривиума в своей собственной школе в Равенне, но, обратившись к монашеской жизни, он пришел к отвержению ценности изучения свободных искусств. Сочинение «О божественном всемогуществе» Петра Дамиани адресовано к его собрату по монашеству Дезидерию, аббату Монте Кассино, традиционного центра бенедиктинского монашества. Поводом к написанию работы стало воспоминание о беседе с Дезидерием об одном высказывании Иеронима о Божественном всемогуществе. Слова Иеронима, по мнению Дамиани, являются вызовом всемогуществу Бога: Бог может простить грех, но Он не способен отменить факт совершения греха. Например, женщина, потерявшая девственность, может быть прощена, но происшедшее с ней никак не может быть отменено. Сам того не желая, Дамиани принимает позицию, которая станет отправным пунктом теологии Абеляра, — он демонстрирует критическое отношение к авторитету отцов церкви.
Особое беспокойство у Петра Дамиани вызывает то, что Дезидерий защищает Иеронима. Дезидерий утверждает, что Бог не может отменить происшедшее, поскольку Он не желает отменять это. Доводы Дезидерия в формулировке Дамиани во многом предвосхищают позицию Абеляра: власть Бога ограничена тем, что Он совершает. Дамиани на это отвечает, что если Бог не может поступить иначе, чем Он поступает, то Он не всемогущ. Возможность альтернативы осуществлению Божественной воли необходима для сохранения всемогущества Бога. Например, Бог должен обладать возможностью выбора — посылать дождь или не посылать, если Он действительно всемогущ.
Собственная позиция Дамиани предполагает, что у всемогущества Бога нет никаких ограничений. Следовательно, Бог может отменить факт совершенного кем-то греха. Он отмечает, что есть два рода фактов, которые могут быть изменены Богом: во-первых, речь идет о вине, т. e. о моральном статусе личности перед Богом; кроме того, как в случае потери девственности, речь идет о физическом факте. Если Бог недостаточно всемогущ, чтобы восстановить прежний моральный статус личности, т. e. восстановить взаимоотношения человека с Богом, существовавшие до совершения греха, тогда у Него нет способности к спасению и христианское откровение теряет смысл. Однако физический факт имеет меньшее значение, чем моральный. Возвращение к состоянию до греха в физическом плане менее значительно, чем восстановление морального статуса личности. Если Бог способен совершить последнее, то уж тем более ему удастся совершить первое. Физическое состояние гораздо легче изменить, чем моральное, и никакой христианин не станет отрицать способность Бога менять моральный статус человека.
Дамиани готов признать, что существует еще и третий род фактов — более основополагающий, чем два других, — не только восстановление физического состояния до греха, но и факт самого события. Основной вопрос заключается в том, может ли Бог сделать так, чтобы физический факт никогда не происходил. Другими словами, помимо изменения физического и морального состояния, может ли Бог сделать так, что происшедшее когда-то событие никогда не происходило? После того, как нечто стало фактом, может ли Бог отрицать, что это стало фактом? Здесь Дамиани использует пример менее щекотливый и более подходящий для философского рассуждения: может ли Бог сделать так, чтобы Рим никогда не существовал? Этим вопросом фактически ставится под сомнение принцип непротиворечивости. Если Бог не может сделать некогда существовавшее никогда не существовавшим, то только потому, что это противоречило бы принципу непротиворечивости. Другими словами, Бог не может устроить так, чтобы Рим был (Рим когда-то существовал) и в то же время не был (Рим по воле бога никогда не существовал). Итак, ограничивается ли всемогущество Бога принципом непротиворечивости?
Позицию, предполагающую, что власть Бога ограничена принципом непротиворечивости, Дамиани считает богохульством. Всякое ограничение власти Бога, в том числе и принципом непротиворечивости, есть богохульство, поскольку означает отрицание Его всемогущества. Врагом религии в данном случае оказывается аристотелевская логика и всякий, кто пользуется ею. Предложение, гласящее: «Все, что существует сейчас, в силу того, что существует, без сомнений является необходимо существующим», — отсылает к сочинению Аристотеля «Об истолковании» (9, 18b 8). В нем выражено минимальное требование, которому должно отвечать познание мира: необходимым является то, что никакая вещь не может быть и не быть в одно и то же время одним и тем же образом. Вне соблюдения этого принципа нет ни рационального познания, ни науки. Дамиани, однако, настаивает на том, что мы должны сделать выбор между всемогуществом Бога и рациональным познанием в понимании Аристотеля. Если следование аристотелевскому принципу непротиворечивости есть богохульство, значит мы должны пожертвовать рациональным познанием ради нашего спасения.
Из курса по мусульманской философии вам известно, что Авиценна придерживался мнения о необходимости существования. Даже существование акциденций — всего случайного в творениях — описывается как необходимое, (1) поскольку все возможное становится актуальным в бесконечном времени, и (2) согласуясь с Аристотелем, в силу того, что нечто существует, оно не может не существовать; т. е. вещь не может быть и не быть одним и тем же образом в одно и то же время. Во имя всемогущества Бога Ал-Газали возражает против необходимости существования в первом смысле, основываясь на своем отрицании необходимости сущности и причинности; всякое существование, сущность и причинность радикальным образом необязательны, поскольку все в мире находится в непосредственной зависимости от безграничной воли Бога. Дамиани, безусловно, не был знаком с трудами Ал-Газали, но, защищая всемогущество Бога, он приходит к еще большей крайности, отрицая необходимость существования как отражение принципа непротиворечивости.
Для Дамиани принцип непротиворечивости и всемогущество Бога несовместимы, поэтому он настаивает на исключении логики из практики обсуждения божественных предметов. Философию следует отделить от веры: между разумом и верой нет гармонии, значит они должны быть разделены. Логика входит в тривиум, который посвящен изучению языка, в особенности искусства говорить публично. Поэтому неправомерно использовать то, что относится к изучению человеческого языка, при обсуждении Божественной воли. Необходимость принципа непротиворечивости есть правило, как и необходимость силлогизма, и оно приложимо к речи; Бог же не связан ни необходимостью принципа непротиворечивости, ни необходимостью силлогизма. Такой род необходимости не имеет отношения к теологии.
Петр Дамиани противопоставляет мудрость отцов и монашескую традицию, ограничивавшую необходимость принципа непротиворечивости и силлогизма сферой речи, новым философам, пожелавшим ввести эту методологию в обсуждение истин веры. Поступая так, Дамиани приближается к позиции номиналистов, утверждающих, что сфера действия разума ограничивается словами, но не касается вещей. Полагание предметом рационального рассуждения имен или слов вместо Божественной реальности — род теологического номинализма — оказывается необходимым, чтобы сохранить в неприкосновенности всемогущество Бога. Поскольку теология — выше логической необходимости, нет нужды пользоваться каким-либо иным методом помимо медитативного чтения (монашеское lectio divina) Писания и комментариев к нему отцов церкви. Однако Дамиани идет дальше простого отрицания приложимости логической необходимости к Божественным предметам: он отрицает ее приложимость вообще к чему бы то ни было, даже к материальным вещам. Если мы не можем использовать логику в исследовании материальных вещей, то нет никаких сомнений, что мы не можем пользоваться ею при обсуждении Божественных предметов. Ограничение доказательной необходимости человеческого языка означает, что в действительности не существует различия между логикой и грамматикой. Диалектика, грамматика и риторика являются правилами построения речи.
Дамиани, в прошлом занимавшийся философией, в своей критике философии прибегает к философской аргументации и теперь разворачивает свое доказательство полностью. Никто не станет отрицать, замечает Дамиани, что есть некий момент до начала существования Рима, когда Бог может сделать так, что Рим будет существовать. Иначе говоря, до возникновения Рима власть Бога распространяется на две альтернативы — существовать Риму или не существовать. Однако эта Божественная власть не исчезает с возникновением Рима, поскольку эти две возможности — существовать Риму или не существовать — остаются в распоряжении Бога. В силу того, что Бог вечен и каждый момент времени является всегда настоящим для Него, тот момент, когда обе альтернативы возможны, всегда является для Него реальным. Рассуждение Дамиани можно представить в следующей схеме.
Оба момента — 1 и 2 — остаются в настоящем для Бога, даже после того, как 2 становится свершившимся фактом. Поскольку момент 1 является столь же настоящим для Бога, как и момент 2, 16 равно возможен для Бога, как и 1а. Поэтому даже после момента 2 Бог может осуществить 16, так что после возникновения Рима Бог может сделать Рим никогда не существовавшим.
Всемогущество Бога, а значит, и Его свобода от принципа непротиворечивости связаны с Его вечностью. Дамиани следует Августину, считая вечность основной характеристикой Бога, а временность — свойством творения. Возможные альтернативы, предшествующие актуализации одной из них, остаются в распоряжении Бога и после актуализации одной из них, что, как говорит Аристотель, является необходимым. Поэтому событие, являющееся необходимым согласно Аристотелю, остается возможным для Бога. Поэтому одновременно заявлять, что Рим существовал и никогда не существовал, является вполне осмысленным. Дамиани связывает власть Бога над принципом непротиворечивости с Его вечностью и, подобно Августину, подтверждение неизменности и вечности Бога он находит в откровении Исх 3:14. Вместо того, чтобы отрицать вечность и неизменность Бога, исходя из Принципа непротиворечивости, мы должны признать два основополагающих ограничения этого принципа. Во-первых, необходимость принципа непротиворечивости ограничена сферой языка. Во-вторых, представление о том, что Бог не в силах отменить факт существования, связано с нашей ограниченной временной точкой зрения, в рамках которой возможные альтернативы перестают существовать после актуализации одной из них. Принцип непротиворечивости в этом смысле является следствием нашей ограниченной временной точки зрения.
Дамиани приходит к выводу, что принцип непротиворечивости не накладывает ограничений на власть Бога. Проблема, с которой сталкивается Дамиани, в своей основе не отличается от той, что приходилось решать Ал-Газали: философия накладывает внешние ограничения на всемогущество Бога. Ал-Газали отвергает греческое понятие сущности или формы, поскольку оно составляет внешнюю границу по отношению к власти Бога: Бог не может сделать огонь таким, чтобы он не сжигал шелк. Для Дамиани логическая необходимость, и особенно принцип непротиворечивости, представляет собой подобное внешнее ограничение. Истина содержится в обоих утверждениях: по представлению их оппонентов, и сущность (необходимая, внутренняя самотождественность вида) и актуальное (необходимое) существование какого-то события составляют ограничения Божественной воли. Проблема, возникающая в связи с ответами Ал-Газали и Дамиани, состоит в том, что отвержение этих границ ведет к крайностям. Альтернатива, которую предлагает Ал-Газали, — возвращение к атомизму досократиков и отрицание причинности сотворенных вещей. Дамиани своим ответом отрицает способность разума формулировать какой-либо необходимый вывод, который может иметь силу относительно чего-либо помимо языка. Таким образом, в качестве руководства для нас остается лишь авторитет. Избежать этих крайностей можно, только показав, что ни сущность, ни принцип непротиворечивости не являются внешними границами власти Бога; т. е. проблема может быть разрешена только демонстрацией того, что сущность и принцип непротиворечивости каким-то образом тождественны Богу, так что отрицание Им сущности и принципа непротиворечивости приведет к отрицанию Самого Себя.
Итак, Бернар и Дамиани представили два ответа монашеской традиции зарождающемуся аристотелевскому методу. Бернар утверждает ценность философии, направленной на созерцание Бога, причем ультрареализм Августина оказывается наиболее подходящим для этой цели. Дамиани отрицает ценность логики для веры и монашеской жизни. Оба противостоят развитию философии по пути, проложенному Аристотелем, в данный момент выражающемуся преимущественно в разработке логических проблем. Таким образом, направление в философии, продолжающее Аристотеля, в частности после перевода его сочинений, не относящихся к логике, будет развиваться за пределами монастырей в более светской атмосфере университетов.
