В действительности взрыв произошел за две мили, на западной окраине города. Взорвался «Эмеральдовский движок» — горящие его бревна подожгли поле через дорогу и озарили небо над Вустером. Пожарные команды ринулись сюда со всего города и из соседних коммун, но ничего уже нельзя было сделать. К счастью для города, дощатое здание станции находилось за четверть мили от ближайшего строения. Два волонтера были сразу доставлены в больницу, один из них с такими свирепыми ожогами, что вряд ли дотянул бы до конца дня. К моменту взрыва на станции было не менее пяти пожарников. Это был обычный для них час игры в покер.

К рассвету поле боя было выжжено, а здание превратилось в кучу обугленных бревен. Полиция оцепила всю зону, и детективы начали рыскать среди руин, разыскивая тела и пытаясь установить причину несчастья. Вскоре стало очевидным, что здесь были совершены предумышленные убийства. Из четырех тел, обнаруженных под развалинами, на двух были следы картечи, причинившей смерть. Лошади, впряженные в помпу, лежали там, где и повалились, на полпути из депо к дороге. Сигнальная машина, найденная под развалинами, показывала, что сигнал тревоги был получен из ящика на северной окраине города. Никаких признаков пожара между тем в городе той ночью не было. Из этих и других явлений, из отрывочных свидетельских показаний, а также из заключения доктора судебной медицины, прибывшего из Нью-Йорка, была восстановлена следующая картина событий. Приблизительно в 10.30, когда шестеро пожарников играли в карты, прозвенел сигнал тревоги. Картежники бухнулись в свои сапоги и напялили шлемы. Лошади были выведены из стойла и прицеплены к паровому движку. Упряжка там была сделана на специальных защелках, разработанных для пожарных команд компанией «Зетцер» из Хикори, Северная Каролина. Подобно всем пожарникам в мире «Эмеральдовский движок» гордился своей оперативностью. Под котлом у них всегда поддерживался малый огонь, так что можно было поднять давление пара до нужной цифры уже по пути к месту бедствия. Ни одна минута не пропала даром, и вот уже кучер, понукая лошадей, выводит упряжку на улицу. Кто-то стоял в темноте прямо у них на пути. Он или они были вооружены дробовиками, огонь был открыт прямой наводкой. Две лошади повалились тут же, третья прянула назад, раненная в шею, кровь из ее ран оросила улицу, как порядочный дождь. Кучер был застрелен на месте. Из трех пожарников на экипаже двое получили смертельные раны, а третий был задавлен опрокинувшимся котлом. Котел упал с чудовищным лязгом, усугубившим панику по соседству, вызванную громом ружей. Топка развалилась и рассыпалась, а горящие угли тут же воспламенили дощатое строение. Затем взорвался бойлер, и огненные бревна полетели через дорогу в поле. В этот-то момент артист Гудини как раз и потерял контакт со своей аудиторией.

Когда это случилось, наше семейство уже отошло ко сну. Впрочем, спали они плохо. Коричневый бэби плакал и звал маму, отвергал молоко от няньки. Отец услышал далекий взрыв и, выглянув из окна, увидел озаренное небо. Первой мыслью, конечно, было, что взорвались собственные фейерверки, однако это оказалось совсем другое направление. Еще до наступления утра он узнал, что сгорело. По всему городу только и говорили о пожаре. В обеденный перерыв Отец пошел туда. Толпы стояли за полицейскими барьерами. Он обогнул ограждение и спустился с холма к пруду, где остов «форда-Т» то появлялся, то исчезал под водой, которую все не оставлял в покое сильный восточный бриз. Несмотря на то что был только полдень, Отец отправился домой. Мать даже не глянула на него. Она сидела, держа на коленях бэби, в какой-то отрешенной задумчивости, будто бы бессознательно подражая покойной Саре. Отец подумал в этот момент, смогут ли они дальше распоряжаться своей жизнью.

К четырем часам пополудни мальчишка-почтарь швырнул на крыльцо трубку вечерней газеты. Убийца-поджигатель как будто был негр. Единственный выживший волонтер сказал об этом пришедшей в больницу полиции. Он был недвижим, когда приблизился негр и сорвал с него горящие тряпки. Однако это не было актом милосердия. Подняв за волосы голову пожарника, негр спросил, где прячется брандмейстер. Шеф Конклин оказался большим везунком, его не было на станции в тот вечер, однако было совершенно непонятно, откуда негр знал о Конклине и что он имел против него.

Профессионалы единодушно сходились на том, что это было групповое дело, — иначе кто же дал фальшивый сигнал тревоги? Газета тем не менее описывала несчастье как дело рук одинокого маньяка. Она советовала гражданам держать двери на запоре, усилить бдительность, но сохранять спокойствие.

Семья сидела за обеденным столом. Мать держала бэби на руках. Она теперь даже и не представляла себе, что может его оставить. Крохотные пальчики цапали ее руки. Наверху стонал от боли Прародитель. Обед, можно сказать, не состоялся в связи с отсутствием желающих поесть. Отец поставил перед собой граненый графин с бренди. Рюмку за рюмкой — уже три. Что-то у него застряло в глотке от всех этих дел, то ли кость, то ли комок пыли, без бренди от этого не избавишься. Рядом с графином лежал старый пистолет, спутник по филиппинской кампании. «Для нас сейчас тут в чужом пиру похмелье, — сказал он жене. — Бога ради, что тебя обуяло в тот день? У округа столько возможностей для неимущих. Ты плохо подумала, когда взяла ее в дом. Ради своей бабьей сентиментальности ты пожертвовала нами всеми». Мать внимала. За долгое их знакомство она не могла припомнить, когда он был столь далек от нее. Она знала, что он будет потом извиняться, но слезы тем не менее наполняли ее глаза и, наполнив, потекли по лицу. Завитки волос выбились из прически, упали на уши и на шею. Она была красива сейчас, как когда-то в девичестве. Он чувствовал какое-то тайное наслаждение от того, что заставил ее плакать.

Младший Брат сидел, положив руку на ручку кресла и подперев голову. Указательный палец упирался в висок. Он смотрел на своего шурина. «Ты что, собираешься застрелить его?» — спросил он. «Я собираюсь защищать свой дом, сказал Отец. — Здесь его ребенок. Если он сделает ошибку и придет к моим дверям, я тут за него возьмусь». — «Да почему же он должен сюда прийти, проговорил МБМ бешеным голосом, — ведь это не мы осквернили его машину». Отец посмотрел на Мать. «Утром я пойду в полицию и расскажу им, как этот сумасшедший убийца был гостем в моем доме. Я расскажу им и то, что мы здесь держим его ублюдка». Младший Брат заговорил, дрожа: «Я думаю, что Колхаусу Уокеру Младшему будет приятно, если ты расскажешь полиции все, что ты знаешь. Ты можешь рассказать им, что он — тот самый негр-маньяк, чей автомобиль лежит на дне Пожарного пруда. Ты можешь рассказать им, что он тот самый парень, что был у них и подал жалобу на Уилла Конклина и его живодеров. Ты можешь рассказать, что это тот самый черный сумасшедший убийца, который недавно стоял на коленях у кровати умирающей от ран. Ты не забыл? Напомнить?» Отец сказал: «Надеюсь, я не совсем понял тебя. Надеюсь, ты не защищаешь эту дикость? Кто виноват в Сариной смерти, кроме него самого? Кроме его проклятой черномазой гордыни? Небо свидетель, чем можно оправдать убийство людей и разрушение собственности?» Младший Брат вскочил столь резко, что стул его упал. Бэби проснулся и заплакал. МБМ был бледен и дрожал. «Что-то я не слышал подобной выспренности на Сариных похоронах, — воскликнул он. — Я не слышал тогда, чтобы ты говорил, что смерть и разрушение собственности непростительны».

Между тем Колхаус Уокер уже сам сделал кое-что для опознания собственной персоны. Оказалось, что через час после взрыва он сам, или другой чернокожий, оставил нужные письма в редакциях двух местных газет. Посовещавшись с полицией, редакторы решили не печатать их. Письма были написаны твердой рукой, и говорили они о событиях, приведших к атаке на пожарную команду. «Я хочу, чтобы презренный брандмейстер предстал перед моим судом. Я хочу, чтобы мой автомобиль был возвращен мне в его изначальной кондиции. Если эти условия не будут удовлетворены, я буду убивать пожарных и поджигать станции без устали. Если понадобится, я разрушу весь город». Издатели газет и полицейские чины решили, что в интересах общественного благополучия лучше не публиковать этих писем: одно дело одинокий маньяк, бунт — это другое дело. Отряды полиции, не поднимая шума, прочесывали негритянские кварталы и спрашивали о Колхаусе Уокере Мл. В соседних городах проводилась такая же операция. Отовсюду поступали одинаковые рапорты: это не из наших негров, это не наш.

Утром Отец на трамвае отправился в город. Он решительно прошагал по ступеням муниципалитета как известный и уважаемый член общины. Исследователь. Флаг, трепещущий на куполе здания, был, между прочим, его даром этому городу.