Глава 36
Табор под Луной
Стучат колеса. Мечутся по тамбуру дети. Звенят стаканы, и слышится из купе привычное «Ну, будем». Пассажиры спят, завернувшись в простыни, листают книги, ведут долгие разговоры о жизни, о политике. Пылятся пакеты и чемоданы. Лежат наверху две объемистые сумки с маковой соломкой…
Как и обещал Михась, работа была не тяжелая. Глазей в окно, пей чай, трепись с попутчиками. Заливай, что тебе скоро в армию и ты едешь в Московскую область повидать тетушку. И присматривай за грузом – он дорого стоит.
Сева за свою жизнь насмотрелся множество фильмов про наркомафию. В них чемоданчики с пакетами белого порошка менялись на чемоданчики с деньгами. В них гремели выстрелы, бились шикарные машины, стрекотали вертолеты и обязательно присутствовали красивые блондинки. Такая жизнь виделась беззаботной, интересной и приятной. Но опасной. В том, чтобы перевозить в купе товар, приятного было немного меньше, но зато, как заверял Михась, и опасности ровным счетом никакой. Кому интересно проверять мальчишку? А если и возьмут за ухо – главное, ни в чем не признаваться. Знай себе тверди, что сумки передали случайные люди, а что в них – понятия не имеешь… Правда, верилось в такую простоту и легкость с трудом, но Севе хотелось верить – и он верил. И чувствовал себя очень неплохо.
– Хоть бы в Чечню не послали, – в который раз заводила знакомую песню пышнотелая женщина лет сорока пяти. Груженная гостинцами, она ехала к сыну, служившему в Москве.
– Не пошлют, – возразил второй попутчик – очкастый, интеллигентного вида мужчина лет пятидесяти. – В горячие точки направляют только с согласия солдат.
– С согласия, – вздохнула женщина. – Он у меня шебутной. Сам в армию напросился – говорит: хочет испытать себя. А теперь в горячую точку просится.
– Зачем? – удивился Сева.
– За Россию, говорит, воевать хочет, – хмыкнула женщина. – А у меня детей всего двое. И мне эта Россия… Лишь бы дите живо было. Пусть кто другой за нее воюет.
– И это верно, – кивнул очкарик. – А вы как считаете, молодой человек? – обернулся он к Севе.
– Не хочу воевать, – отрезал Сева.
– Вот, правильно, сынок, – попутчица пододвинула к Севе пакет с пирожками. Она всю дорогу пичкала его разной снедью – он напоминал ей сына.
– Беда с этой молодежью, – покачал головой очкастый. – На мотоциклах как бешеные по ночам носятся. Ансамбли эти. Наркотики. Вот ты, Всеволод, как относишься к наркотикам?
– Плохо, – сказал Сева.
– Вот, есть все же нормальные ребята, – кивнул очкарик в сторону Севы. – Но большинство… Пропащее поколение.
– Муж-то ездил к нему, – гнула свое женщина. – Обещал всыпать по первое число. А я хочу кому-нибудь денег дать, чтобы не посылали сына никуда. Кому бы дать-то?
– Это надо на месте поспрашивать, – сказал очкастый интеллигент.
Сева слушал разговор, с готовностью уплетая за обе щеки пирожки и запивая «Пепси».
Пассажирский поезд тащился устало, как будто после тяжелой болезни. Он простаивал у каждого столба и останавливался на каждой станции. Как раз это-то и было нужно. Выгружать такой груз лучше на незаметном полустанке, где о милиции и слыхом не слыхивали и где никто не поинтересуется, что же лежит в здоровенных сумках у молодого человека. Севу должны были ждать на одной такой станции на самой окраине Московской области.
– Стоянка – две минуты, – сообщила проводница.
А Севе больше и не надо. Очкарик, твердивший о вреде наркотиков, помог Севе выгрузить сумки и покачал головой:
– Все-таки есть еще вежливая молодежь.
– А мой… Как пошлют в Таджикистан… – опять заохала женщина, и разговор пошел по очередному кругу…
Поезд начал набирать скорость, а Сева остался стоять посреди перрона со своей поклажей.
Так он простоял минут пятнадцать. Растерянность была готова перерасти в отчаяние. Один. В незнакомой местности. С грузом маковой соломки, за который в случае чего с него пообещали снять шкуру и достать из-под земли. И никого из встречающих. Севе захотелось заплакать. И действительно, слеза навернулась на глаз.
– Кого ждешь? – спросили за спиной.
– Алеху Ждана, – произнес условленное имя Сева, увидев плотного, хорошо одетого, со ртом, полным золота, цыгана и худого, в кожанке, русского белобрысого мужчину.
– От Михася?
– Ага.
– Поехали…
Такой груз не должен концентрироваться в одном месте. Его сразу раскидывают по барыгам. А те отдают его уличным торговцам. Путь этой партии маковой соломки был точно таким же.
– Два дня перекантуешься и обратно поедешь, – сказал цыган. – Тоже с посылкой.
– Ладно. А где жить?
– Найдем.
И нашли…
Сева изумленно взирал на открывшееся ему зрелище. На широкой лесной просеке вырос целый поселок – несколько брезентовых палаток, десятки странных строений, сколоченных из фанеры, реек, обклеенных плотной бумагой, покрытых полиэтиленовой пленкой, которой прикрывают парники. На кострах варилась еда, в лужах плескались голые дети, которые были абсолютно нечувствительны к утренней прохладе. Цыганки суетились по хозяйству, совсем еще юные мамаши – почти девчонки – кормили грудью детей без всякого стеснения, и их юные женские прелести приковывали Севин взор. В одной палатке кряжистый цыган подравнивал огромную гору мелочи – похоже, это был семейный доход за день. Вся земля в лагере была усыпана монетами – они были добыты путем попрошайничества в городе, перетаскивались в мешочках, которые рвались, так что мелочь сыпалась, как зерно во время уборочной из дырявых бортов грузовиков.
– Это что? – ошарашенно спросил Сева.
– Это табор, – пояснил сопровождавший его цыган.
– А зачем?
– Поживешь тут пару дней. Спи. Ешь. Пей. В ус не дуй. Свобода. Чем плохо?
– А…
– Мы живем, и ты пару дней проживешь. Ничего, не умрешь, неженка.
– Ладно, – кивнул Сева…
