Она еще была совсем молодой Ангелицей, ей еще не было пятисот лет. Когда Ангелята достигают пятисот лет, они только идут в Ангельский детский садик. И выглядят так, как рисовал младенцев Рафаэль.

Вот и наша была вся пухлая, в перетяжках. Может, передать мысль кому-то на расстоянии она уже могла, но лепет, исходивший из ее уст, был такой младенческий – очень приятный и малопонятный. Люди его чувствовали просто как положительное настроение в себе, настежь распахнутое сердце, а еще это ощущение вызывало заливистый громкий смех. Но как же редко долетал этот сигнал до взрослых! Детишки же еще хорошо слышали ее, а некоторые, очень добрые и веселые детки, могли нашу Ангелицу даже видеть. Видели ее потому, что укрываться и показываться людям она только училась, играя с детьми в прятки. Она любила играть только со смешливыми детишками. Однажды вдруг она взяла и показалась очень грубому и невоспитанному мальчику. Вот же достался, по каким-то поломанным генам, характер ребеночку. На вид ему было лет уже 9, а скорее, он просто так крупно выглядел потому, что упругость попки и глубина перетяжки у него была явно больше, чем у АнгеЛуши. Только если все перетяжки и все одутловатости у нашей Луши были ей необыкновенно к лицу, то мальчик с поломанными генами своими размерами вообще, а ручек в частности, просто пугал иногда и взрослых людей. Мальчик всегда ходил по улице со взглядом исподлобья, со сжатыми губами и стиснутыми кулаками. Однажды мальчик пускал со старшим товарищем воздушного змея, бежал за этим змеем и так весело смеялся, что АнгеЛуша ошиблась и показалась недоброму мальчику. Она бегала с мальчишками за змеем, ее голос переливался перезвоном, как будто перепевая в более высоком диапазоне смех мальчишки.

И когда Луша, доверяя этой радости, вышла из-за шторки параллельного мира в мир людской, глаза мальчика, уперевшись в Лушу, вдруг остекленели и посуровели, как будто не было секунду назад никакой радости.

– Ты кто? – схватил Савелий АнгеЛушу за правое крылышко. АнгеЛуша от неожиданности мало того, что забыла дематериализовать крылышко, а еще и дернула крылом, зажатым у нехорошего мальчишки в руке, и вывихнула суставчик в нем.

Ох, как долго и тщательно создается ангельская материя! Пока одна душа полностью очистится, не одно столетие проходит. Очистившись до света горного хрусталя, поселится в свободной ангельской скорлупке. Потом в ней под воздействием космических высокоэнергетических явлений начинает прорастать не материальная, а больше интеллектуально и психо-эмоционально выстроенная, неплотная, прозрачная ангельская ткань. Людям она не видна до тех пор, пока ангелы не выходят в человеком заселенную параллель. Этому их обучают в горнем детском саду и небесной школе. А малышам-ангелам разрешено резвиться с малышами-людьми – это очень полезно и для дальнейшего развития людей и для развития ангелов. Ангелы помнят, что все-все на свете люди когда-то были добрыми, невинными и непорочными детьми. И потому умеют помогать и сострадать даже самым отъявленным негодяям. Люди же в большинстве своем забывают картинки из детства и вперед всего забывают свои игры с АнгеЛушами и Ангелятами.

Вот и повзрослевший Савелий не помнил свою первую встречу с Лушей.

Луша же запомнила ее на всю жизнь. Может, не на всю свою ангельскую, но на жизнь Савелия Лушиной памяти хватит. Не было у нее ни боли, ни досады от той встречи, Ангелам неизвестны эти невысокие чувства, у них же нет нервной ткани – они плетение из духа, силы и смирения. А вот крылышко Луши, хоть и зажило и функционировало в полете нормально, но, если Луша спускалась на землю и шла ножками, крылышко немного свисало, и кончик его волочился по земле. Это придавало всему Лушиному облику немного печали. А печальный ребенок-ангел – это уж совсем как-то грустно…

Луша стала часто спускаться на землю потому, что всей своей детской душой почувствовала ответственность за угрюмого мальчика Савелия. Она приходила к нему и днем и ночью. Ночью сядет возле него на кровати и лепечет ему ангельско-младенческие баюшки-улюлюшки. У Савелия тогда расслаблялось лицо, губы расплывались в улыбке и наконец-то разжимались кулачки. Сны он тогда видел самые сказочные и добрые. А утро начиналось как обычно, с какого-нибудь незаслуженного тычка не очень счастливой по жизни мамы. И обидного слова бабушки, которая припомнит спозаранку отца Савелия – и давай ему выговаривать свои обиды, словно маленький сын – за взрослого отца в ответе. Савелий не понимал и половины из бабушкиных слов. Но все они были неприятные и ложились на Савелия, как бабушкины или мамины шлепки по одному месту.

А в школе Савелий слышал в свою сторону только: «толстый» или еще хуже – «толстый урод». А это уже требовало ответа, и ответ этот приходил обидчику в виде ударов неслабых Савельевых кулачков. Потом в школу вызывали родителей Савелия и мама, рассвирепев, начинала этот порочный круг заново. Ничего с этим Луша наша поделать не могла, ее волн и вибраций хватало только на тех ребятишек, кто был с ней сонастроен. Там, где царила злость, Луша пока была бессильна.

Да, она смягчала удары Савелия, становясь между нападавшим и другим ребенком, защищая таким образом и ребенка, и Савелия. Потому что сила удара Савелия могла привести ой к какой беде… Еще АнгеЛуша садилась на плечо к его маме и пыталась транслировать ей волны добра. И получалось у нее иногда, и обнимала тогда Савелия мама. А Савелий, не привыкший к маминым ласкам, в объятиях не расслаблялся, а сжимался в комочек, как ежик, почуявший опасность…

Луша не унывала, она знала, что за днем всегда следует ночь. И ночью она укрывала своим мягким крылом Савелия. И ночью он опять расслаблялся, улыбался, смеялся и смотрел очень-очень добрые сказки во сне.

Удивительные вещи стали происходить с Савелием: вырастая, он все чаще отказывался от бабушкиных харчей, раз уж они подавались вместе с упреком в его прожорливости. В школе он все чаще не реагировал, а только снисходительно улыбался на неприятные выкрики в свой адрес. А маму он вообще стал любить всем своим разбуженным сердцем. Он понял, что маме нужен мужчина и его любовь. И с детской наивностью страстно желал скорее стать мужчиной, чтобы любить и защищать свою маму от всех бед и неприятностей. От этой любви к маме и ответственности за нее Савелий стал стараться и в учебе. Никто из учителей, одноклассников и соседей не мог понять, как на их глазах этот угрюмый толстый мальчик превратился в высокого, красивого стройного парня с умным, добрым, интеллигентным взглядом. В этом дворе и школе таких если и видели, то скорее по телевизору…

Савелий вырос и увез и маму, и бабушку из этого двора, в более богатую, а главное, более добрую жизнь. Влюбился, женился и стал счастливым отцом: нарожали они с любимой женой трех счастливых ребятишек…

А Луша уже не могла играть с ним, она уже пошла в Ангельский детский сад, а там расписание и строгая дисциплина. И, кстати, крылышко Лушино выправилось и не волочилось больше по земле. Потому что так Ангелы и вылечиваются: поможешь другому – излечишь себя. А может, так вылечиваются не только Ангелы?