Ранним утром в воскресенье я сидела в собственном подъезде и не могла попасть домой. Сидела в мягком кожаном кресле – кто-то когда-то из дома выносил, поставил рядом с журнальным столиком, находящимся между входной дверью и дверью, которая открывает консьержку и собственно подъезд.

Четыре тридцать две утра – показал мне дисплей телефона. Женька трубку не взял, мама тоже. Будить консьержку было неудобно, да и если попасть на этаж, то там уже точно кресла нет. Сидела минут двадцать, пока консьержка меня не обнаружила. Она, оказывается, не спала.

А там уже и мама проснулась и открыла мне дверь на этаже.

Рассказывала это парням, сидя в ресторане, по времени между завтраком и обедом. Сидели все припухшие с утра. Две ночи были практически бессонными. Но Сашку надо было проводить в Гамбург, откуда он прилетел несколько дней назад.

– А что ты ключа от дома не имеешь? – спрашивает Саша.

– Да она их теряет, – отвечает мой муж и тут же заказывает себе вторую рюмку с утра.

Игорь, видимо, среагировал на мое поменявшееся лицо:

– Маш, ты вроде Лизу хотела забрать от Любы? Не переживай, Саню я провожу и Женьку отвезу домой.

– Мальчиками хотите пообщаться, хорошо. Но давайте сфотографируемся хоть раз. Третий день уже общаемся – и ни одного снимка. А виделись в последний раз лет пять назад или сколько? Саш, ты когда проездом в Москве был?

Позвали официанта, он нас пощелкал. Немолодых, уставших, отутюженных похмельным отеком, плотно сидящих друг к другу. Сашка вообще не отпускал от меня рук все два с половиной дня. Не отпускал по дружбе. Я сама сейчас опять почувствовала, какая же вкусная энергия у этих институтских связей.

Саня молодец. Собственно своим неожиданным появлением он и сделал Женькин юбилей юбилеем – ярким, запоминающимся событием.

Женька вообще ничего не хотел делать. Потому что все наши друзья – либо юбилей не отмечали, либо устраивали нечто тематическое и грандиозное, с приглашением ведущих, девочек, исполняющих танец живота, а кто побогаче – и вполне себе именитых артистов. Летом даже летали в Амстердам – на юбилей приятеля. Я, кстати, там всех присутствующих на свой юбилей пригласила, туда же, в Амстердам. Так что теперь вот слежу за событиями – не закроют ли нам Европу.

Мы же начали приглашать на свой юбилей только за два дня и просто в ресторан. Даже не в банкетный зал. Так как тот ресторан, где вкусно, где у нас хорошая скидка и где мы могли договориться принести хотя бы часть своего алкоголя, имеет зал всего на 18 человек. У нас ожидалось человек 25, а пришло больше. Женька потом уже, ближе к делу, приглашал всех, кто его поздравлял.

Саша мне позвонил в четверг и спросил, где все будет проходить.

– Ты приедешь?

– Попробую. Ты Женьке не говори, что я собираюсь.

Так мы с ним и вели секретные переговоры, пока он не появился.

Ой, ну такой медленный, такой какой-то многозначительный, очень светский, элегантный и подтянутый. Лицо снисходительное, взгляд, оценивающий всех и всех превосходящий. Александр, короче, всегда таким был. С общаги. Всегда – спекулянт, всегда – больше всех знает. После института уехал в Германию, там и зацепился. Лихо пройдя лихие годы, теперь он очень важный и богатый. Ну с нами-то ему чего важничать, с нами ржет и матерится как сапожник.

В ресторане на Женьку народ внимание обращал только по мере говорения тостов, а так больше общались между собой. Людей много и многие годами не видятся, хоть и знакомы.

Это Женька у нас не устает общаться. Про это очень хорошо сказал сын. Сказал он примерно так:

«Пап, теперь, когда я сам отец, я думаю, что мне хочется передать или донести о жизни своему сыну. И я подумал о том, что бы я хотел у тебя перенять. Ты знаешь, пап, я всегда удивлялся, с каким количеством людей ты общаешься. К нам в дом приезжали люди такие разные и такие, казалось бы, которые могли пройти мимо тебя, и ты мог не придавать значения этим каким-то далеким связям, но я видел, что для тебя они значительны. Я это как-то ощущал. Я чувствовал, что для тебя это важно. И этому вниманию к людям, просто вниманию, не использованию их, а вниманию к людям, я бы очень хотел у тебя научиться».

Он еще что-то сказал, но этого я уже не услышала. Я что-то уже себе думала.

Когда выпили за Пашкин тост, заговорила я:

«Вы слышите, как они говорят? Как говорят люди с этой фамилией? В прошлом мае мы ездили в Сибирь – представлять родственникам Настеньку нашу. И вот они в деревне всей семьей разговаривают. Представляете, где этот город К*, а где еще эта деревня Ч*? А я слушаю маму, Женькиного брата, племянника… У них какое-то одинаковое чувство юмора, какие-то они правильные подбирают слова. Даже папа, который после инсульта не говорит 12 лет. Он редкие слова говорит, но в точку. Я сижу на диване, я их слушаю и думаю: «Как? Как я так правильно вышла замуж?!» Я хочу, чтобы в моих детей вошло вот именно из этих корней! А из них – в моих внуков!!!»

На этом месте меня прервал сын:

– Мам, успокойся, все хорошо!

Видимо, я была слишком эмоциональна, возможно – уже чуть пьяна. Сын пришел один, после работы и не сразу. Дело было в пятницу: Настя оставалась с ребеночком, их няня остаться не смогла, а больше они Антошку ни с кем не оставляют.

Это было уже не первое мое слово. До этого я говорила тост к 50-летию мужа. Он крутился вокруг подарка, который я ему приготовила к юбилею.

«Женечка мой, мой дорогой муж, мой любимый муж! И я сейчас не зря настаиваю на притяжательном местоимении. Мне кажется, теперь ты уже и не против быть моим, как и я – не против быть твоей. Своим подарком на твой юбилей я решила зафиксировать нашу любовь и нашу принадлежность друг другу».

Это были слова немного запланированные и прокрученные заранее в голове, а дальше вырвался экспромт:

«Я думаю, что мы уже оба не сомневаемся в силе нашей любви, которая особенно проявляется тогда, когда мы уезжаем друг от друга подальше.

Слушайте, приезжаю в Америку и получаю от мужа смс: «десять дней без тебя…»

Женька заводит глаза в левый угол и пытается вспомнить. Не получается у него:

– Я тебе такую смс писал? Не помню.

– Писал, Жень, в 2010 году. Но это ничего, что ты не помнишь, главное, что я этого никогда не забуду!

«Я улетела на стоматологический конгресс с группой стоматологов. К конгрессу одна из фирм приурочила профессиональные курсы. Приезжаю, только заселилась в отель, одна, еще не раскрыла чемоданов – приходит эта смс: «десять дней без тебя…» – пишет мне муж».

– И восклицательные знаки, – смеется хорошо знающий моего мужа, Саша.

– Нет, Саша! В том-то и дело, что многоточие.

И вот я сижу, смотрю в этот дисплей телефона и понимаю, что – «кирдык вашей Америке», что единственное, чего я хочу, это домой к мужу, к ребенку.

Как же они там будут десять дней без меня?!

И все! Я про все забыла. Я забыла, что планировала там какие-то конкретные покупки. После учебы ходила по магазинам какая-то тупая и несконцентрированная: забыла, что собиралась посмотреть себе сумку, вроде в Америке дешевле.

Какая сумка?! Я даже в музеях не смотрела на картины, а если и смотрела, то их не воспринимала… Гуггенхайм, ММоМА… Какое современное искусство?! Боже мой, у меня там Женя в Москве без меня!!! Я самолет жду обратный! Короче, так я в эту Америку и не погрузилась, хотя была там с компанией, группой. Один человек меня даже спросил: «Маша, а женщина ли ты?» Потому что все носятся, белье скупают «Victoria's Secret», друг другу хвастаются. А я, как из тумана, нехотя – два комплекта, раз уж все берут.

В общем, дождалась самолет, прилетела домой, ударилась, как о стену, о здоровый пофигизм мужа по отношению ко мне.

Но кто любил, тот поймет, что никакая сумка, другие покупки или созерцание картин не заменит того, подаренного Женей, ощущения любви, которое я там пережила. Я же там ходила и была женщиной в любви. У меня же сердце было больше меня целых десять дней. Никогда это ни с чем не сравнить! Я точно уверена, что мы всеми этими внешними атрибутами заменяем отсутствие нормальной внутренней жизни.

Спасибо тебе, родной, за такую классную далекую Америку, которую ты, близкий человек, мне подарил!

– И, чтобы перейти к подарку тебе, я еще должна рассказать, что когда мы поженились, и у нас, как у всех, были обручальные кольца, с кольцами у нас как-то не сложилось. Женька сказал, что кольцо ему мешает открывать и закрывать гараж. Ключ каким-то образом бьет по кольцу. Ну мешает и мешает, разве можно носить то, что мешает? Я потеряла свое кольцо в середине 90-х, заодно еще с двумя. Делала маникюр, сняла. Потом не сразу заметила, что их нет, так как кольца тоже носила не часто.

Короче, Женя, под старость лет захотелось мне традиций, захотелось мне колец. А когда с ювелиром обдумывали дизайн, мне еще и сентиментальности захотелось и некой идеализации. Потому что во всякое низкое нас и так занесет по инерции, а мозгами нашу жизнь нужно все-таки тянуть вверх. И получился у меня такой нам с тобой подарок.

Достаю из сумки коробочку, из коробочки кольца и демонстрирую…

На моем кольце написано «Evgeny&Maria (маленький бриллиантик) 24 may 1986», на его, соответственно – «Maria&Evgeny (без бриллианта) 24 may 1986».

– Можешь, – говорю, – не носить, если что. Пусть просто лежит. А я уже хочу носить.

Так почему же я оказалась одна в подъезде, в ночь на воскресенье?

А вот здесь будет рассказ о том, что не все так идеально в нашей семье. А скорее о том, что идеального там вообще ничего нет.

Да, ужас конечно! Наверно я была неправа, но я осталась в клубе ночью с Сашкой. Мужу от грохота было плохо, я это видела. Но когда он сказал, что поедет домой, я сказала, что останусь:

– Сашке здесь нравится, а он в гостях, пусть гуляет! Мне тоже здесь нравится, я давно не была в модных местах. Жень, мы посидим, и я приеду. А Игорь с Ирой тебя увезут и приедут обратно. Ира сказала, что поставила бы машину и вернулась. Тоже выпить хочет.

Мой насупился, оделся и уехал без Игоря и Иры. Вернее, собирался уехать, я бегала, догоняла его. Раздетая, в одном шелковом платье, хоть и по теплой, но мартовской ночи. Догнала, сказала, что если он не прекратит психовать, я, конечно, домой сейчас с ним уеду, но потом сделаю долгий экскурс в историю наших взаимоотношений и поковыряю старые раны, чтобы самой понять (кому-то что-то объяснять мне уже совсем неинтересно), а не заслужила ли я чуть-чуть свободы и уж хоть какого-то доверия. И чего это ты так боишься меня оставить со своим другом, если все твои похождения были невинны?

Блин, я правда не считаю, что если мне нравилось в клубе, где не понравилось мужу, я должна бежать за ним по первому свистку. Я его всегда оставляю там, откуда он уходить не хочет. Если я хочу, я встаю и ухожу. Это первое. А второе то, что он сам ходит и там, и где, и столько, сколько ему надо.

Его самого никогда не интересовало, где и как я его жду.

Но все последующее было так интересно, что, возможно, мне следует пересмотреть позицию и никогда не ставить в дурацкое положение мужа, себя и свою репутацию.

Сашка с юности жил с таким девизом, это я сейчас вспоминаю, тогда не думала об этом: «всех не «пере-»это самое, но надо к этому стремиться».

Это его дело, его жизнь, с чего бы вдруг я по его поводу напрягалась, но, конечно, кроме тех случаев, когда мой муж надолго уходил с ним в экспедиции по исследованию жизни.

Стало быть, я напрягалась, но мое напряжение касалось совсем не Александра. Сейчас он живет с четвертой по счету женой. Рассказывая о Саше, даже я могла бы исписать страниц 20 легко, хотя видела его в последний раз лет пять назад. Плотно общались мы в 1999 году, когда летом ездили к ним в Гамбург и пожили у них неделю примерно. Но для повествования есть восьмидесятые и девяностые годы, когда страна меняла идеологию, и молодые люди, теряя опоры, на которых стояли их мозги, с присущей молодости увлеченностью, искали новые ориентиры. Так вот, так получилось, что в те годы моего мужа и Сашу связывала не только институтская дружба, но и какие-то совместные дела. Они, подшофе, что-то вспоминали, над чем-то сильно хохотали. Но так как там не всегда и не все было для меня понятно, то я не пересказываю. Часть их тогдашней деятельности совсем не касалась медицины, но надо было жить, жить хорошо желательно. И мужчины брали это на себя, что и говорить, это делает им честь. И может быть, на самом деле, такие мужчины заслуживают свободы… Так я и не спорю. Но вредная теперь уже, все равно считаю, что любая свобода в семье начинается там, где начинается свобода другого человека. В общем, если начинать объяснять, почему я совершенно спокойно отправила уставшего мужа домой, то собственно к повествованию я перейду дней через пять. Потому что там моя жизнь, мои бессонные ночи, мои истерики, мои ломки, моя моральная смерть и создание себя заново. Что выросло, то выросло. Простите… А вот не надо так с женщиной, пусть и робкой, неуверенной в себе и все принимающей за чистую монету.

Так вот, осталась я с Саней в клубе. Осталась потому, что давно не была в московских клубах, хотя была недавно в «Сохо», но не ночью – вечером: когда мы уходили, народ только начал собираться. Здесь же мы были в разгар. Я сидела и с удовольствием наблюдала за молодыми красивыми девочками. За немолодыми, материально благополучными мужчинами, слушала музыку, пила вино, иногда перебрасываясь чем-то с Сашкой. Громко очень, мы обмениваемся репликами, буквально прилипая для этого к уху собеседника. И тут Саша мне говорит, говорит уже после того, что рассказал, как он любит младшего шестилетнего сына от четвертой жены, что сейчас ему очень тяжело будет уходить от женщины, к которой он уже любви не имеет (а без любви не может, не привык), но оставлять сына он не хочет. Саша вообще был все два дня со мной так откровенен, я так много интересного узнала о мужчине. А вот об одном мужчине я узнала или о мужчине как о понятии?.. Не знаю. Так вот, наклоняется он ко мне и говорит буквально следующее:

– Ты понимаешь, Маш, но для меня моя ровесница – это совсем неприемлемо. Я не вижу себя с ровесницами.

– Да, конечно, понимаю, Саш.

Ну, а сидя там и видя такое количество свежего, вот так и хочется сказать «мяса», но скажу – материала, так все сильно хорошо понимаешь.

– Знаешь, Саш, если представить себе, что я была бы насосана деньгами и свободна, навряд ли я захотела бы себе кого-то уставшего и пузатого. Наверно, и я захотела бы, чтоб на меня падало шесть кубиков пресса!

Вот так мы сидели, говорили-говорили и пошли домой, когда уже процентов семьдесят людей ушло. Я только отмечала для себя, что когда еще был Женя, столы занимали, в основном, взрослые дядьки. Девчонки стояли кучками между рядами столов, чуть двигая телом под музыку и грызя трубочки своих коктейлей. Потом как-то незаметно часть девчонок оказалась за столами и за разговорами. Так же, как мы с Александром, собеседники говорили друг другу что-то прямо в уши, что сильно сближало. Потом людей становилось все меньше и меньше. Пошли и мы с Саней ловить такси. Выходя у гостиницы из такси, он мне среди прочего со смехом сказал:

– Ты мне, сука, Женьку не обижай!

– Да обидишь твоего Женьку, – сказала я, даже не обратив внимания на обращение. Саша у нас матом не ругается, он им разговаривает.

Так вот, потом уже я это вспоминала, и, во-первых расстроилась, что ж я ему не предложила девочку-то взять. Вдруг он для этого остался, а тут я домой, видите ли, не хочу. Что-то не подумала. Потом, когда рассказывала этот эпизод Любе в воскресенье, в Переделкино, приехав за Лизой, мы посмеялись на тему – «не подумал ли Саша, что я про молодых с прессом не только говорю». А позже, когда я рассказывала эти эпизоды на работе Лене, которая на первом банкете была и Сашу видела, меня пробило догадкой: а не подумал ли Санек, что я осталась из-за него?! И не стряхнул ли он меня фразой: «с ровесницей себя не вижу»?

Хотя какая мне разница, что он подумал? Смешно даже!

Ну вообще-то, у меня такое есть, я, общаясь с мужчинами, ничего не имея в виду, немного их провоцирую. Хотя, наверно, уже надо переставать и убирать эту дурацкую кокетливость. Буду стараться, но с Саней я и не начинала. Саша – он как брат.

Не в Саше опять дело. А дело опять в моем муже и наших отношениях. Все таки мы уже взрослые и должны понимать, чувствовать и беречь свой многолетний союз. Конечно, я устаю всегда выступать в роли няньки капризного семейного счастья. Но это же и мое счастье, которое я должна для себя сохранить, и для него это будет неплохо, и для наших детей и внуков.