На тонкой ноге муравьиной
вращали слоны экватор,
нагнули горные спины,
подняли подолы платьев.
Над ёрзающим горизонтом
лучи улетали в космос,
а за магнитным зонтом
камнями взрывался голос.
Кричал тонкокрылым писком,
иглою прикосновений,
астролог с расстрельным списком,
душой, искавшей спасений.
Под кожей белых акаций
беременный крался атом.
За крайностью сатисфакций
молился лишь каждый пятый.
В коленке поломанной ветра,
в стопе бледнолицего страха,
в зеркальной душе интроверта
живёт ощущение краха.
Личинка заложена тайно
крючками злосчастного смысла.
За счёт обманного займа
сметана надежды скисла.
Рука моя из-за леса
ласкает горы и сосны,
мне было всегда интересно,
что чуют собаки носом,
что видят медовые пчёлы,
когда садятся на маки,
как двигаются альвеолы
у тенора после драки.
Хватает корнями руки,
оторванные закатом,
рождённый на чистом звуке
родник синевы крылатой.