Смычкин среди книг
Новая знакомая Смычкина картавила и ни в какую не умела произносить букву «р». Вместо неё она выдавала «г», и звучало это довольно трогательно и забавно:
– Сколько газ тебе говогить, что нельзя меня тгогать ниже спины. Я же могу обидеться.
Девушка хмурила брови и отодвигалась от настойчивого кавалера. Тогда Смычкин артистично вставал перед ней на колени и заявлял:
– Всё, Кристина, это было в последний раз.
После чего он поднимался и бормотал что-то себе в оправдание:
– Я же не виноват, что ты такая аппетитная. Что делать, если я не могу удержаться от соблазна, хотя бы прикоснуться к твоим округлостям.
Девушка начинала отходить, но в её голосе ещё слышалось недовольство:
– Мне всё гавно, что тебе там хочется, и от чего ты никак не можешь удегжаться.
Кристина, узнав об ухищрениях Смычкина, больше не уходила по его просьбе в узкие проходы между книжными стеллажами, а оставалась около своего столика на виду небольшого читального зала, устроенного в передней части помещения осьмушкинской библиотеки. Там всегда кто-нибудь сидел из посетителей, либо просматривая новый журнал, либо выписывая какие-то необходимые сведения из справочника, который не полагалось выдавать на дом. В основном, это были люди преклонного возраста или совсем юные – школьники или студенты. Остальные жители Осьмушки днём были заняты на работе, разумеется, кроме Смычкина, который самым достойным делом для себя считал писание стихов. Все остальные так не считали, и потому денег за такую работу Смычкину никто не хотел платить. Но разносторонне развитый ум Владлена всегда приходил на выручку, помогая поэту переключаться на тривиальные заботы о хлебе насущном. Конечно, это отвлекало от больших планов, при осуществлении которых Смычкин мог бы зажить припеваючи. Ни много, ни мало – он должен был сделаться классиком старокачельской литературы. Тогда бы перед ним открылись невиданные возможности в виде различных премий, грантов на написание новых произведений, поездок на книжные ярмарки и международные конференции, участие в жюри престижных конкурсов и многое другое, что бы ежедневно возвышало его творческий статус в глазах общественности. А он вынужден был довольствоваться тем, что пишет, пытается публиковаться и в нелёгкой борьбе за выживание брать заказы на литературную подёнщину. Вот и сейчас он сидел в маленькой библиотеке, находя и выписывая материалы, связанные со старокачельскими крестьянскими обрядами, фольклорными песнями и танцами, народными гаданьями и приметами, бытовавшими ещё во времена царя Гороха. Вообще, к этому царю в Старой Качели всё чаще стали обращаться историки и обществоведы, писатели и юристы, философы и художники. Оказалось, что за весь долгий период существования Старой Качели царственных особ было столько, что они сносили не один десяток шитых золотом кафтанов и красных сафьяновых сапог, а самым лучшим правителем, как выяснилось позднее, был только царь Горох. Как ни крути, а лучшего, чем он, никто не припомнит. Вот и Михаил Михайлович недавно пришёл к такому же мнению.
Историк в приватной беседе со Смычкиным сам признался, что больше всех он полюбил именно царя Гороха. Так и сказал Дубравин: «Все остальные перед ним, точно шуты гороховые».