Актриса

Никто не знал, откуда она взялась. Из какого райского места она появилась – ее звезда загорелась так ослепительно ярко, в одно мгновение покорив всех своей искренностью, чувственностью и красотой, что никому даже в голову не пришло задаться мыслью – а кто она вообще такая? Как удалось никому не известной девочке – не чьей-то жене, любовнице или дочери– поступить в труппу самого уважаемого и звездного, с роскошной родословной и традициями театра?

Кто наделил ее не только редким актерским талантом, но и величайшей силы магнетизмом, способностью повелевать залом, публикой? Любым человеком? Как ей это удается? Кто ее родители, от кого она получила этот дар? Кто она?

Эти вопросы на протяжении своей сознательной жизни она задавала себе и сама. Потому что она сама не знала – кто она, кто ее родители, от кого у нее ее внешность, ее характер. Все, что она помнила о раннем детстве, – это образ печальной красивой женщины, сидящей у окна.

Глаза этой женщины часто плакали, и тогда девочке казалось, что они у этой женщины жили собственной, отдельной жизнью. Во всяком случае, они плакали тогда, когда хотели – независимо от того, чем женщина была занята. Иногда они вдруг начинали плакать во время обеда, или когда она читала книжку, или когда она сидела и смотрела на море.

Еще одно воспоминание из детства – ее жизнь в другом доме, с другими детьми. Почему она там оказалась, она не помнила, еще мала была тогда. Взрослые ей сказали, что ее мама умерла от тоски, а папе она не нужна.

Девочка не знала, почему она не нужна папе, которого она не помнила, а может, и не видела никогда. Если бы она была взрослой и стала над этим думать, возможно, она бы выросла озлобившимся ребенком, обиженным на весь свет. Но она была еще маленькой, жестокие слова ранили ее, но не убили.

Ей было интересно жить, и это не давало ей себя чувствовать одинокой. Она впитывала в себя краски мира, ароматы цветов, сладость фруктов, голоса птиц, шум волн, набегающих на берег. Мир был ласков к ней. А потом у нее появились родители. Пожилая бездетная пара – певица и морской офицер в отставке привели ее к себе в теплый, уютный, скромный дом. Они жили простой жизнью среднего достатка.

Она была еще маленькой и не знала, что такое деньги, большие или очень большие деньги. Но она знала, сразу почувствовала сердцем, что такое любовь. От нее не стали скрывать, что она приемный ребенок, но сразу же объяснили, что об этом не нужно помнить, – теперь она их родная дочь и они ее родители. Ее любили, она любила их. Они приняли ее как дочь, она их – как родителей. Сразу, без условий и оговорок. Она засыпала, просыпалась, проводила день и снова засыпала с ощущением любви, нежности и мира.

Еще несколько лет детства прошли в безмятежном счастье. Потом в ее жизненной палитре добавилась сразу целая радуга – она научилась читать, в их доме была огромная серьезная библиотека, и чтение ее захватило.

Читала она с упоением.

Ее ум быстро взрослел, феноменальная память давала возможность навсегда оставлять в сознании эмоции, которые вызывало в ней прочитанное. Строки ложились в память сразу, словно красивые мелодии, и оставались там, в любое время мгновенно появляясь по первому зову.

У них в семье была традиция. В теплые вечера они собирались на веранде, выходившей к морю, и, сидя в плетеных креслах, читали книги, за накрытым льняной скатертью столом пили чай с медом из белой акации, обменивались впечатлениями, слушали Рахманинова, Шопена и русские романсы. В холодное время года они собирались в гостиной. К певице приходили ее подруги-актрисы, они вспоминали свои премьеры, театральные наряды, поклонников.

Она слушала эти рассказы, и ей казалось, что нет ничего лучше, чем эта восхитительная, блистательная театральная жизнь, а потом оказалось, что у нее дар.

Как-то раз, когда она уже училась в старших классах, по телевизору в рубрике «Сокровищница мирового искусства» показывали спектакль с великой русской актрисой в главной роли. Монолог Марии Стюарт звучал с экрана. Игра актрисы захватила ее властной волной. Она закрыла глаза – и вот, она уже там, на сцене, она Мария Стюарт, опальная королева. Слова полились сами, естественно, без напряжения, так, словно она читала не строки, написанные века назад, а говорила то, что было у нее на сердце, здесь, сейчас. Она говорила и говорила, двигалась по комнате, потом случайно глянула в зеркало и – застыла.

Из Зазеркалья на нее смотрела женщина – красавица с удивительными горящими глазами, лицом, сияющим в вечерних сумерках. Это была не она, это точно была не она! С интересом она рассматривала незнакомку как какую-то постороннюю, другую женщину.

Она ей нравилась. Она ее интриговала. Она завораживала, волновала, тревожила, заставляла сопереживать, подчиняла себе. Прошло какое-то время, прежде чем она вернулась в реальность. Сияние померкло, она повернулась и увидела, что ее мама и две ее подруги– актрисы стоят с буквально открытыми ртами, с восхищением глядя на нее.

– Милая, какая ты… – мама всхлипнула и стала вытирать слезы тонким батистовым платочком. – Я даже не могу слов подобрать!

– Да, да! – подхватили ее подруги. – Ты потрясающая, восхитительная, волнующая, просто уникальная! Тебе нужно немедленно в театр! В Москву!

Театр? Москва? Она впервые задумалась о такой перспективе. До сих пор ей даже в голову не приходило, что когда-нибудь она уйдет из нежного родительского дома. Она была бы счастлива прожить жизнь так – дома, с родителями, книгами и музыкой. Но… то, что она пережила несколько минут назад, и чувства, неведомые ей раньше, проложили четкую границу между «вчера» и «завтра».

– Милая, ты просто не имеешь права закапывать в землю свой талант, свой гений, – мама подошла к ней и обняла. – Я уверена, что отец в этом меня поддержит. Тебе нужно учиться! Хотя… – мама обернулась к своим подругам, и те согласно закивали. – Я думаю, что тебе можно сразу поступать на сцену и работать в театре. Конечно, диплом нужен. Но твой талант настолько очевиден и необычен, что, боюсь, тебя испортят общей образовательной системой.

Девушка продолжала молчать. Она смотрела в сияющие, любящие глаза матери, в которых стояли непролитые слезы, ей все больше хотелось остаться с ней, с отцом, в их доме, с вечерними чтениями и нежностью. Ее душу затопила горячая волна любви к родителям, их беззаветной преданности, заботе, безусловной любви.

– Мама, для меня самое большое счастье быть здесь, с вами. Я никуда не поеду. Здесь мой дом.

Через год мама умерла. Еще через год – день в день – не выдержав разлуки, за своей любимой женой ушел отец. Когда она пришла с кладбища, прямо в похоронном черном длинном платье прошла на веранду. Три плетеных кресла. Пустой стол, покрытый льняной скатертью. Книжки. Всё осталось на своих местах, только вот душа ушла. Дом стал пустым. Родные люди покинули его. Любовь покинула его. На следующий день она просто закрыла опустевший дом на ключ и уехала в Москву.

Она отправилась в театр, где когда-то служила актриса, так поразившая ее воображение в тот самый день. Ее приняли в труппу без вопросов, после первого же монолога. Конечно, это была Мария Стюарт. Воспоминание о том дне, о том, какой любовью и гордостью светились глаза ее мамы, о ее непролитых слезах, о пронзительном чувстве любви, которое она тогда пережила, придало ее голосу, глазам, ауре особое волнение и краски.

Главреж стал ее преданным рабом уже по окончании монолога. Труппа театра, вся без исключения, и артисты, и работники сцены, полюбили ее после первой репетиции. Город со стоном сладострастного восхищения упал к ее ногам после первого спектакля.

Она ловила каждый вздох, каждый всплеск аплодисментов, доставляющий из темного зала ей на сцену частичку их страсти, желания, любви. Любви?

Ей так была нужна любовь! Она привыкла, что ее любят, а теперь она была лишена этого. Да, возможность играть замечательные роли в прославленном театре, успех, подарки, которыми ее задаривали поклонники, – все это было приятно. Но, даже стоя в вихре самых неистовых аплодисментов, она чувствовала себя одиноко. Ее сознание радовалось успеху, актерское тщеславие – славе, а душа – душа просила любви.

Не той, которую дарила ей публика, поклонники, дожидавшиеся ее у входа, приглашающие в рестораны, на Мальдивы, на Луну, в рай – лишь бы она уступила. Она не уступала. Она хотела Любви – настоящей, безусловной, беззаветной. Такой, какая у нее уже была. Она повелевала тысячами людей одним движением дерзко вскинутой брови, одна ее улыбка делала счастливыми безнадежно влюбленных в нее мужчин.

Она же была счастлива и несчастлива одновременно. В годовщину смерти родителей она вернулась в родной город и пошла на кладбище. Одна оградка, две могилы, два родных человека. Она положила им свежие цветы и еще долго стояла над могилами.

– Мама, папа, я хочу, чтобы меня любили так, как вы любили меня. Я хочу любить так, как я любила вас. Я люблю вас, почему вы ушли? – она не сдержалась и заплакала.

Слезы катились из ее глаз, капали на выцветшую кладбищенскую траву.

– Мне так не хватает вас, мне так не хватает любви! – она еще долго оставалась у могил, рассказывала, как живет, какие роли играет, как к ней относятся коллеги по театру, публика. Потом переночевала в пустом доме и наутро уехала в Москву.

Ближайший спектакль прошел триумфально. Овации не прекращались. Она в роскошном платье королевы стояла в прямом луче яркого света, высоко подняв коронованную голову. Восторженные рукоплескания волнами накатывали на нее, крики поклонников, как крики чаек, отдавались резким эхом в разных концах зала, охапки цветов падали к ее ногам.

В первом ряду сидел импозантный мужчина в дорогом, явно сшитом на заказ костюме.

К ее ногам вынесли корзину цветов, к которой была прикреплена бархатная ювелирная коробочка. Актриса ее раскрыла – внутри переливался внушительный и изящный бриллиант на платиновой цепочке.

Она пробежала глазами по первым рядам и натолкнулась на пристальный взгляд. Ну вот, мужчина в дорогом костюме сделал свой ход – роскошная драгоценность была достойным даром молодой Актрисе. Впечатляет. Но не трогает сердца. А сердце пыталось ей что-то сегодня сказать.

Зал бисировал ей стоя. Овации постепенно перешли в настоящий шквал. Актриса наслаждалась аплодисментами, восторженными криками, цветами, ароматными охапками, падающими к ее ногам.

Она наклонилась, подняла нежную розу чайного цвета, с наслаждением вдохнула ее аромат, послала в зал воздушный поцелуй и склонилась в глубоком поклоне – восторженный зал взорвался аплодисментами с новой силой. Она выпрямилась и продолжала стоять на авансцене, впитывая в себя восторг, который горячими волнами шел к ней из зала.

Она еще раз вдохнула нежный, головокружительный розовый аромат – или у нее голова закружилась от взгляда молодого человека в военной форме, сидевшего на балконе в первом ряду?

Она посмотрела ему в глаза. Она была уверена, что он сейчас что-то сделает, но вот что? Произошло то, чего она не ожидала, чего не ожидал никто, находящийся в этом переполненном зале. С балкона, пролетев через весь зал, словно в замедленной съемке, сверкая в лучах хрустальных люстр, к ее ногам упала Звезда Героя.

Зал ахнул. Мужчина в первом ряду приподнял бровь и одобрительно усмехнулся. У нее упало сердце, а в следующее мгновение сладко заныло. Она размахнулась и широким эффектным жестом бросила чайную розу юноше на балкон. И снова, как в замедленной съемке, благоухающий цветок чудом пролетел через весь зал и плавно приземлился в молодую сильную ладонь. Юноша в военной форме поймал розу и с наслаждением вдохнул ее запах, а затем спрятал под китель.

Зал, словно зачарованный, смотрел на происходящее. Актриса, гордо стоящая на сцене, и на балконе молодой военный, высокий, широкоплечий русый парень с ясными глазами – что между ними сейчас происходит?

Игра или судьба? Что вмешалось в их жизни? Чему была свидетелем публика?

Зал замер, наступила полная тишина. Актриса и Солдат продолжали смотреть друг на друга, не отводя глаз, не дыша. Вместе с ними перестал дышать и весь зал.

– Я жду тебя… – прозвучал со сцены чистый и повелевающий девичий голос.

–…я иду к тебе! – почти эхом прозвучал ей в ответ с балкона глубокий, чуть хриплый от волнения ответ юноши.

Словно повинуясь неслышному приказу, зал поднялся и вышел, сохраняя тишину, боясь нарушить хрупкое настроение этой минуты. Последним вышел мужчина в дорогом костюме, сидевший в первом ряду партера.

Они стали жить вместе очень быстро, практически сразу после знакомства. С ним она почувствовала себя дома, погрузилась в это чувство с головой. Его безусловная любовь дала ей то, чего она так хотела, то, чего она просила, стоя у могилы родителей: ее любили и она любила.

Когда он смотрел на нее – в ее сердце становилось тепло и мирно, когда она смотрела на него – ее сердце согревала нежность. В книжках о любви часто попадалась фраза: «В его объятиях она чувствовала себя дома». Раньше она просто улыбалась, читая подобные фразы. Теперь же она понимала, что это значит, и знала, что это бывает не только в любовных романах, но и в настоящей жизни. Обретя любовь, она стала полностью счастливой. Ее жизнь расцветала.

С карьерой у нее все складывалось хорошо, нет, не так – головокружительно. Любовь принесла в ее актерскую природу новые краски, новую силу, новые оттенки. Ее гонорары росли, ее участия в проектах, в съемках, ток-шоу добивались главные телеканалы, режиссеры, корпорации. Она отказывалась от большинства предложений.

Актриса любила театр: его волшебство, возможности сиюминутного эмоционального контакта с партнерами по спектаклю, тишину замершего зала, его вздохи и смех, его неистовые аплодисменты, запах кулис, последние минуты перед началом и последний поклон в конце.

Телевидение ее мало привлекало из-за своей некоторой статичности: фильм снят – и он останется таким уже навечно. Театр же дает возможность внести в роль новую краску, от спектакля к спектаклю развивать характер своего персонажа, делать новые акценты, добавлять новые ноты. Словом, она любила театр за то, что он был живым. Фильмы такой возможности не давали, и ей этого было жаль. Изредка она снималась в рекламе. Это были ролики, связанные с благотворительными акциями в поддержку детей– сирот, инвалидов, стариков, ролики, направленные на привлечение внимания, как сейчас принято говорить, к социально незащищенным группам общества. Только один раз она дала согласие на участие в рекламном проекте, являющемся исключительно коммерческим.

Можно сказать, ее соблазнили любовью к театру и заворожили блеском драгоценных камней. В ее жизни появился человек, вернее, настойчиво в нее вошел, который усилием своей воли подчинил часть ее времени, ее жизни – своим желаниям, своей мечте. Этот человек страстно желал одного – стать Императором. У него уже была империя бриллиантов российского масштаба. Ему было этого мало. Он хотел стать императором бриллиантов всего мира. Умом она понимала его желание, ей казалось нормальным то, что мужчина хочет увеличивать территорию влияния. Но ее сердце не отзывалось на эту цель, душой она оставалась к ней равнодушной.

Богатый честолюбивый человек станет еще богаче, и его честолюбие будет удовлетворено. Но кто от этого станет счастливее? Кроме него самого? Она колебалась долго.

Олигарх терпеливо ждал. Вопрос решило несколько обстоятельств. В доме, в котором она жила вместе с Солдатом, произошел пожар, ее квартира сильно пострадала, им стало негде жить, и Олигарх, в качестве аванса за будущую работу, подарил ей роскошные апартаменты, пентхаус, из которого открывался живописный вид. Она согласилась принять этот роскошный подарок именно в качестве аванса. Сценарий рекламного проекта оказался выдержан в лучших театральных традициях. Сюжет переносил зрителя в сказочную страну, где молодая королева жила в ожидании своего короля. Хорошо была выписана линия любви – трогательно и лирично, сюжет развивался от серии к серии, прекрасные костюмы, богатые декорации и просто умопомрачительные драгоценности.

Ее сердце дрогнуло – настолько они были красивы. Красивы так, что дух захватывало. На время так и произошло – ее захватило потоком изумительного волшебного блеска. Сияние бриллиантов завораживало, манило, а приманив – уже не отпускало.

Олигарх как-то раз отвел ее в свое личное хранилище. Сапфиры, изумруды, бриллианты – белые, черные, розовые, голубые, зеленые, снова белые – были рассыпаны словно в пещере Али-Бабы. Их блеск был невыносимо прекрасен, ощущение от него было невозможно выразить словами. Сначала она восхищалась, погружая руки в прохладные ворохи камней, играя ими, любуясь их блеском в лучах искусственного света.

Потом она почувствовала, что ей все труднее оторваться от очередной россыпи, ей хотелось остаться там, лечь прямо в ворох сияющих камней, зарыться в них лицом и остаться там навсегда. А потом она просто стала задыхаться, ей не хватало воздуха, сердце билось все реже, все медленнее. И тут в жуткой мертвой тишине хранилища раздался звук: бесконечной красоты сопрано наполнило пространство – звонил ее мобильник, настойчиво требовал внимания.

Ей показалось, что еще никогда божественная «Casta diva» не звучала так живо и повелительно. Она даже не подумала о том, как в это подземелье удалось пробиться сигналу мобильного телефона. На дисплее высветилось «Моя Любовь», кровь прилила к щекам, сердце забилось сильнее, стало легче дышать, она поспешила к выходу, чтобы без посторонних ответить на звонок.

– Извини, я, наверное, оторвал тебя от чего-то важного? Мне вдруг стало тревожно, у тебя все хорошо? – голос любимого мужчины ласкал ей слух и душу.

– Нет, милый, ты очень вовремя позвонил. Все хорошо. Я скоро буду дома. Люблю тебя.

Она дала отбой и повернулась, чтобы вернуться в хранилище и закончить встречу, и чуть не уткнулась носом в грудь Олигарха – оказалось, что он стоял рядом и напряженно слушал их разговор.

Ей показалось, что он был настолько напряжен, что его челюсти были сжаты, а ноздри раздувались. Но в следующее мгновение он улыбнулся и непринужденно продолжил разговор, словно он и не прерывался.

– Вам понравились мои игрушки? Пришлись по сердцу? – его голос словно змей-искуситель вползал ей в уши, но это уже не имело значения: ей было пора домой, скорее домой, домой, в теплый родной милый дом – в объятия любимого мужчины.

– Да-да, все это очень интересно. Сценарий меня устраивает – общее направление. По сюжету каждого ролика я буду консультировать ваших сценаристов отдельно. Спасибо за экскурсию. Всего хорошего, мне пора.

Она надела солнечные очки и легким шагом направилась к метро. В это время на метро было значительно быстрее, чем на автомобиле, а она очень спешила домой.

Через некоторое время началась работа над рекламными съемками. Она занимала много времени – Актрисе хотелось довести все до совершенства, любая мелочь, на которую никто не обратил бы внимания, была для нее важна.

Она вникала во все: тексты, монологи, мизансцены, декорации, костюмы, музыка – ее интересовало все и утверждалось только после ее окончательного «да».

К роликам добавлялись промоакции, ей приходилось представлять компанию, бывать на раутах, различных приемах, встречах. Она честно выполняла свои обязательства, стараясь как можно лучше отработать контракт. Ее любимый поначалу сопровождал ее, но постепенно перестал это делать – она была занята на этих светских раутах, а Солдат чувствовал себя чужим среди разряженных женщин и богатых мужчин в костюмах за тысячи евро.

Зато Олигарх чувствовал себя прекрасно, это была его среда обитания. И казалось, что с каждым разом его становилось все больше, а ее любимого – все меньше. Олигарх словно вытеснял его со своей территории. Ей это не нравилось, вслух она называла его по имени-отчеству, а про себя – Лишний. Как могла, она пыталась сгладить диссонанс между своим любимым Солдатом и этим обществом – но она была так занята! Олигарх словно наслаждался этим, и этих «промоповодов» становилось все больше, и ее Солдат все чаще оставался один.

Актриса стала раньше уходить с приемов, чтобы быстрее попасть домой. Лишний заметил это и пошел дальше – стал возить ее за границу на фестивали, праздники, карнавалы. Для нее это была работа. Для нее.

Интересная, захватывающая, роскошная – работа. Но в один из вечеров, в Венеции, после того как Лишний на великосветском рауте осыпал ее бриллиантами и провозгласил своей королевой, она задумалась – что это для него? Актрисе не понравилось то, что произошло. Не понравилось его поведение: то, как он на нее смотрел, то, как брал ее под локоть, накрывал ее руку своей рукой, выбирая моменты, когда на них были направлены объективы фото– и видеокамер. После раута в черном ночном небе Венеции вспыхнула радуга, на которой светилось ее имя, а потом – начался такой грандиозный фейерверк, которого Венеция не видела ни разу в своей жизни за всю историю существования.

Все это было утомительно, в последнее время она вообще стала быстро уставать. Вместо всей этой безумной шумихи ей хотелось вернуться домой и прижаться щекой к теплой, немного колючей щеке своего Солдата и почувствовать себя в безопасности – но она выполняла контракт. Для нее это была многосерийная роль, многосерийный спектакль, действие которого происходило на разных площадках, на сценах разных театров. Ее удручало, что разлуки с любимым Солдатом становились все чаще, а его глаза – все печальнее. Эта печаль тревожила ее.

Ей было все равно, что он не мог никак найти себе постоянную работу, ее не волновало, что он не имел постоянного заработка, что не мог дарить ей роскошные подарки, квартиры, меха, драгоценности. По большому счету, для нее все это не имело значения. Он дал ей главное – любовь, преданность, тепло, семью. Бриллианты – да, это красиво, это манит, завораживает – почти до смерти. Она иногда вспоминала о своих ощущениях в хранилище, и ей становилось дурно. Как можно даже просто предположить, что она променяет чистый огонь любви, горячий, словно лучи летнего солнца, на холодные, как колючий песок, драгоценные камни? Горячее солнце на холодный песок?

Думал ли об этом Лишний, когда в ночь феерического фейерверка, с букетом, благоухающим ароматом черных роз, он постучал в ее комнату?

Она стояла у двери, прижавшись к ней пылающим лбом. Она не хотела его видеть.

Она стояла молча, в висках начало ныть, потом эта ноющая боль усилилась, перешла в пульсирующую, голова начала кружиться, ноги подкосились, и она сползла на пол. Она лежала на полу, прямо у двери, в полубреду, и не услышала, как в двери тихо щелкнул замок, она приоткрылась и удушающе-сладкий аромат черных роз вполз в комнату, а за ним, осторожно приоткрыв дверь, неслышно ступая, в комнату проник Лишний.

Он оборвал розы и усыпал черными лепестками кровать с высоким резным изголовьем, потом поднял Актрису на руки и переложил с пола на это широкое ложе. Она еще помнила, как он сидел на кровати рядом с ней, жадно рассматривая ее, прислушивался к ее дыханию, следил, как все реже трепещут ее ресницы. Он подвигался к ней все ближе, все ближе к ней наклонялся, ей казалось, что это мерзкая тень, как змея, ползла к ней из темноты, вот она уже подползла совсем близко и впилась в ее губы отравленным поцелуем. Сколько это продолжалось – она не знала. Потом она почувствовала, что холодные, влажные, словно щупальца, руки снимают с нее одежду. Затем она почувствовала тяжесть тела, навалившегося на нее. Последнее, что она ощутила перед тем, как провалиться в небытие, – яркий свет, сверкнувший в дверном проеме, вскрик, звук удара и падающего тела.

Она очнулась дома. Какое-то время она лежала с закрытыми глазами, не осознавая, где находится. Потом она услышала знакомый звук – это волны мерно набегали на берег, одна за одной, одна за одной. Ш-ш-ш– ш-ш-ш-ш… Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш… Этот звук успокаивал ее, словно хрупким, но верным барьером защищая от опасностей внешнего мира. Она глубоко вздохнула и открыла глаза. Рядом с ее постелью в знакомом плетеном кресле сидел ее Солдат и молча на нее смотрел, словно боясь, что звук его голоса разрушит мир этого мгновения. Прошло несколько минут, прежде чем он осмелился заговорить.

– Родная, как ты себя чувствуешь? – спросил он негромко, усмиряя клокотавшую в голосе боль и волнение.

– Теперь хорошо, – она ответила ему также негромко. Шуметь ей не хотелось – впервые за долгое время она чувствовала себя в безопасности.

Солдат присел к ней на кровать.

– Любимая, ты помнишь, что произошло? – Солдат наклонился и убрал с ее щеки непослушный локон.

Она задумалась. Она помнила, но… не хотела этого вспоминать. Она боялась вспомнить и – сойти с ума от горя. Он понял – и не настаивал. Она видела, что ее Солдат мучается, пожалуй, сильнее, чем она. Она заметила, что в его русых волосах появилась седая прядь, и несколько раз слышала доносившиеся из сада его тихие рыдания. Ей не хотелось заставлять его страдать еще сильнее – он винил себя во всем: в том, что она много работала, в том, что уехала в Венецию без него, в том, что он опоздал всего на несколько мгновений, в том, что Олигарх воспользовался ситуацией. Он винил себя во всем. Она его виновным не считала. И – дала Жизни возможность пойти дальше.

Несколько дней они пробыли в ее родном доме: сидели на веранде в плетеных креслах за столом, покрытым льняной скатертью, пили чай, читали книги, он рассказывал ей о своем плане, о многих единомышленниках, которых уже удалось найти. Актриса слушала его, и на душе у нее становилось легче, легче, легче. Так, словно не было этой ужасающей ночи в Венеции. Ей нравилось размеренное течение жизни, нравилось слушать рассказы Солдата о его деле, нравилось, как блестели его глаза, его воодушевление, то, что у него появились единомышленники, то, как он ласково держал ее руки в своих, нежно сдувал выбившиеся из прически локоны с ее чистого лба, готовил для нее, читал ей вслух книги. И Актриса решила, что, если он позволит, то она сделает все, что сможет, чтобы Солдат был счастлив.

Когда они вернулись в Москву, она ограничила свою работу только театром, планируя, что будет работать в Фонде, который создал ее любимый Солдат. А через некоторое время Актриса поняла, что беременна. И ей пришлось вспомнить… Чей это был ребенок? Это важно? Наверное, важно. Для кого это важно? Для троих людей. Для нее, Солдата, Олигарха. Для четвертого – нет. Он просто собирался родиться.