14. Жрец
Через неделю после гибели ворона Ватанен покинул болота Посио и отправился в город Соданкюля, где на пару дней остановился в гостинице. Там он повстречал хозяина оленеводческой фермы из Сомпио, который предложил ему отремонтировать сторожку в долине Ляяхкимакуру, в глуши лесов Сомпио. Это было очень кстати.
Ватанен купил винтовку с оптическим прицелом, лыжи, плотницкий инструмент и припасов на несколько недель. На такси он доехал по дороге на Танхуа до места, откуда можно было добраться до сторожки. На развилке в Вяррио несколько оленеводов сидели у костра на обочине дороги.
— Что-то странное, — сказал один из них. — У здешних зайцев уже несколько недель как линька кончилась, они все белые, а этот все еще в летней шубе.
— А может, это русак.
— Не-е, это не русак. Русак поздоровей будет.
— Этот из южных зайцев, — пояснил Ватанен. С помощью таксиста он выгрузил свои вещи из машины на дорогу. Сыпал легкий снежок, но наста еще не было, поэтому на лыжи встать он не мог.
Оленеводы угостили Ватанена кофе. Заяц с любопытством, без страха принюхивался к пахнущим лесом людям.
Если Каартинен его увидит, как пить дать принесет в жертву, — сказал один оленевод Ватанену.
Он бывший учитель и вроде как на юге был попом. У него обычай такой — приносить зверей в жертву.
Из дальнейшего разговора выяснилось, что Каартинен — молодой человек, лыжный инструктор в Вуотсо. Поздней осенью, до начала сезона, он любил ходить на лыжах по здешним лесам и жил в сторожке на ручье Виттумайсенойя, недалеко от долины Ляяхкимакуру.
Оленеводы остались сидеть у костра, а Ватанен взвалил свою нелегкую ношу на плечи, сверился с картой и исчез в лесу. Заяц, весело подпрыгивая, пустился следом.
До долины предстояло пройти километров тридцать. В лесу было мало снега, поэтому Ватанен нес лыжи на плече. Они цеплялись за ветки, идти было трудно.
Быстро стемнело; ночь пришлось провести в лесу. Ватанен свалил небольшую сосну, раскинул брезент — получился навес. Соорудил на ночь костернодью из трех толстых бревен, кинул на сковородку кусок оленины. Заяц улегся под брезентом; вскоре лег и Ватанен. Над огнем кружились крупные снежинки, с легким шипением исчезая в языках пламени.
Ватанен провел в дороге еще один день и наконец добрался до сторожки в Ляяхкимакуру.
Прислонив лыжи к стене, он, тяжело ступая, вошел внутрь. Это была обычная избушка для оленеводов; когда-то ее построили для перегонщиков оленьих стад. Прошлой зимой сюда на мотосанях привезли доски, гвозди, рубероид, мешок цемента. В избе было две комнаты; с одной стороны нижние венцы сгнили, и стена готова была обрушиться. Да и на другой половине пол был совсем плох.
— Поживу тут до Рождества, — сказал сам себе Ватанен. И обратился к зайцу: — Пора тебе шубу менять. Мы не в Хейноле. Того и гляди ястреб тебя схватит, такого коричневого.
Ватанен поднял зайца на руки, выдернул не сколько волосков из его шкуры. Шерсть легко отделялась. Из-под нее показался белый зимний мех. «Ну и хорошо», — подумал Ватанен и опустил своего взъерошенного приятеля на пол.
Ватанен не спешил приступать к работе. Несколько дней он бродил по округе, осматривался, заготавливал дрова. Вечерами при свете «летучей мыши» планировал ремонт.
На ближайшем песчаном холме Ватанен накопал из-под снега много мешков мелкого песка для раствора, сколотил из досок растворный ящик и с началом первых морозов начал делать раствор. Прежде всего надо было отремонтировать обветшавшую, разваливавшуюся печь: без тепла зимой здесь не продержаться. Печная труба тоже оставляла желать лучшего, ее надо было штукатурить. Это была проблема: на морозе раствор не возьмется, замерзнет.
Времени у Ватанена было в избытке, и он решил использовать его для ремонта крыши. На крыше сторожки он соорудил из своего брезента что-то вроде палатки вокруг трубы. Затем разобрал крышу в этом месте, чтобы тепло изнутри попадало в палатку. С улицы по лестнице он поднимал на крышу теплый раствор и ремонтировал трубу.
Однажды, когда он этим занимался, к сторожке подошли двое оленеводов на лыжах — снега уже было достаточно. Мужики уставились на странное сооружение на крыше сторожки. Они не могли сообразить, для чего служит эта палатка, изо всех щелей которой вырывается пар. Еще больше они обалдели, увидев, как дверь сторожки открылась и оттуда вышел человек с тяжелым ведром, над которым поднимались клубы пара. Он был настолько поглощен своим делом, что не заметил гостей — поднес тяжелую ношу к лестнице и медленно стал подниматься на крышу. На каждой второй ступеньке человек давал себе передышку.
Забравшись наверх, человек исчез в брезентовом шатре и пробыл там добрых пятнадцать минут. Наконец он вышел наружу, вытряхнул остатки раствора из ведра, постучав им по застрехе, и спустился вниз. Только тогда оленеводы сказали:
— Добрый день.
Они отстегнули лыжи и вместе с Ватаненом вошли в дом. Посреди комнаты стоял растворный ящик, валялись доски и другие строительные причиндалы. Тут оленеводы догадались, что в сторожке полным ходом идет ремонт трубы и печи.
В печи пылал огонь. Он не мешал ремонту, наоборот, раствор лучше схватывался в тепле. Сварили кофе. Оленеводы сказали, что собирают последних оленей в загоны — многие стада разбрелись по лесам. После строительства плотины и водохранилища в Локке оленьи пастбища уменьшились. Все пошло наперекосяк, разводить оленей стало еще труднее, чем раньше.
Пастухи пришли сюда из сторожки Виттумайсенойя. По их словам, Каартинен обосновался именно там.
Гости остались в сторожке на ночь. После их ухода Ватанен работал на крыше еще пару дней. Когда раствор высох окончательно, он разобрал палатку. Затем смел с крыши снег и принялся приколачивать рубероид поверх старого, уже изношенного и прохудившегося. На морозе рубероид становился колом, и невозможно было работать с ним, не ломая. Ватанену пришлось таскать на крышу кипяток, который он выливал на рубероид, стоя на коньке. Горячая вода размягчала толь, и, если действовать быстро, его можно было легко расправить и прибить к крыше.
На сильном морозе от кипятка высоко в ясное небо поднимался обильный пар, окутывавший всю округу. Если смотреть издалека, стройка напоминала паровую электростанцию или старинный паровоз, который заправлялся водой и выпускал лишний пар. Ватанен на крыше был похож на машиниста, который пытается запустить на морозе огромную машину. Как-то раз, разминая спину в ожидании, пока улетучится облако пара, Ватанен взглянул на противоположный склон долины. По склону в глубь леса вели четкие следы. Там кто-то прошел.
Ватанен спустился с крыши, взял из избы винтовку, снова забрался наверх. Пар уже рассеялся, и сквозь прицел было хорошо видно. Ватанен прижался щекой к прикладу и долго всматривался в противоположный склон, временами давая глазам отдохнуть. Наконец глаза стали слезиться, и Ватанен опустил винтовку.
— Некому там быть, кроме медведя.
Спустившись, Ватанен загнал зайца в дом и стал готовить обед. «Вот и сосед у меня появился, да не кто-нибудь — медведь», — подумал он.
Заяц бесшумно передвигался по комнате, как всегда, когда хозяин думал о чем-то серьезном.
На следующее утро Ватанен на лыжах обошел долину, чтобы рассмотреть следы. Заяц, понюхав их, задрожал от страха. Сомнений не было, здесь прошел медведь, к тому же немалых размеров. Ватанен дошел по следу до лысого склона. Оттуда следы вели в лес. Ватанен сделал основательную петлю вокруг лесочка, но следов больше не обнаружил. Итак, медведь живет в том лесу, который он только что обошел. Косолапый наверняка устроил себе в чащобе берлогу и теперь дрыхнет там без задних ног.
Ватанен заскользил на лыжах в глубь лесочка. Заяц не решился идти следом, несмотря на уговоры, — остался сидеть на открытом месте.
По следам было видно, что медведь бродил по лесу. Наверное, подыскивал себе подходящее лежбище. Интересно, где он устроился на зимовку? Ватанен углубился в заросли и увидел поваленные деревья, под которые забрался медведь. Легкий парок поднимался из-под стволов.
Ватанен беззвучно развернулся и выбрался из чащобы на открытый склон; заяц, радостно подпрыгивая, бросился ему навстречу.
Вернувшись к сторожке, Ватанен понял, что у него гость. У стены стояли фирменные беговые лыжи. В доме сидел молодой человек в лыжном костюме. Здороваясь, он крепко, не по-лапландски, сжал руку Ватанена. Это и был Каартинен, о котором Ватанен так много слышал.
Каартинен пришел в восторг от зайца, принялся гладить его и похлопывать, так что Ватанену пришлось попросить, чтобы тот оставил животное в покое. А заяц явно не доверял пришедшему, хотя обычно он не боялся незнакомых людей, если Ватанен был рядом.
Каартинен сказал, что проложил десятикилометровую лыжню от сторожки в Виттумайсенойя сюда, в Ляяхкимакуру. Он достал из нагрудного кармана анорака два мотка полиэтиленовой ленты, красной и желтой. Ими он собирался разметить лыжню для туристов. Сказал, что еще до Рождества сюда прибудет группа важных персон — проводить отпуск в глуши лапландских лесов. Что-то по линии Министерства иностранных дел. Будет много высоких гостей и, конечно, журналистов.
Каартинен заявил, что хочет купить у Ватанена зайца; предложил сначала полтинник, потом — сотню и, наконец, двести марок. Конечно, Ватанен только рассердился на лыжного инструктора.
Каартинен остался на ночь. Ватанен не мог уснуть — все думал о медведе. Наконец уснул, но спал плохо.
Утром Ватанен проснулся один. Заяц и Каартинен исчезли. Во дворе не было ни лыж Каартинена, ни свежих заячьих следов.
В ярости Ватанен надел лыжи, встал было на лыжню, проложенную Каартиненом, но тут же вернулся в сторожку, снял с гвоздя винтовку и лишь потом пустился в путь. Только сейчас он вспомнил слова оленеводов о жертвоприношениях. Со скоростью ветра Ватанен скользил по лыжне в направлении сторожки в Виттумайсенойя.
Когда Ватенен добрался до места, спина у него взмокла. Он тяжело дышал, пот щипал глаза, а жгучая ненависть жгла его изнутри. На берегу ручья Виттумайсенойя стоял замечательный дом, который все называли сторожкой, — бревенчатое строение, рассчитанное не меньше чем на сотню человек.
Сбросив лыжи, Ватанен распахнул дверь. Каартинен сидел у стола и наслаждался кофе.
— Где заяц?
Каартинен отшатнулся к стене. В испуге он уставился на Ватанена, который сжимал в руках винтовку, и стал сбивчиво, испуганно объяснять, что ничего не знает о зайце. Он рано ушел из сторожки и не посмел разбудить хозяина, который спал крепким сном.
— Брешешь! Зайца сюда, сейчас же!
Каартинен забился в угол.
— Да на что он мне сдался… — пытался защищаться он.
— Зайца давай! — ревел Ватанен. Каартинен продолжал запираться, Ватанен потерял терпение. Бросив винтовку на стол, он подскочил к Каартинену, схватил его за ворот и, приподняв, прижал к стене.
— Хоть убей, не отдам! — вырвалось у Каартинена. От этих слов Ватанен пришел в бешенство. Дико крича, он рванул Каартинена на себя и, словно куклу, швырнул на пол. Тут же, не давая ему опомниться, врезал в челюсть — аж захрустело; бедняга инструктор во весь рост растянулся на полу. Стало тихо, слышно было только тяжелое дыхание Ватанена.
Но тут же послышались и другие звуки. Через раздаточное окно из кухни доносилось приглушенное царапанье и легкое шуршанье. Ватанен выбежал на улицу, оттуда вбежал в кухню, стал открывать дверцы шкафов. На пол вывалился заяц со связанными лапами. Его заяц!
Перерезав ножом веревку, Ватанен с зайцем на руках вернулся в жилую половину, где Каартинен приходил в себя после удара.
— И что это значит? — спросил он Каартинена тоном, не предвещавшим ничего хорошего.
Рассказ Каартинена был длинным и очень странным.
Детство его прошло в религиозной семье. Ревностные верующие, его родители решили, что сын обязательно должен стать священником. По окончании гимназии мальчика отправили в университет Хельсинки на теологический факультет. Но учеба не удовлетворяла нежного юношу: он не мог уверовать в лютеранское учение так, как следовало бы. Его грызли сомнения, он был далек от теологии и приходил в ужас при мысли, что когда-нибудь ему придется, не веря самому себе, нести Божье слово пастве. Невзирая на религиозные чувства родителей, он бросил изучение теологии и поступил в семинарию Кемиярви, выпускавшую учителей. Конечно, и там ему пришлось иметь дело с лютеранским учением, но доминирование Иисуса Христа ощущалось гораздо меньше, чем в Хельсинки. Через некоторое время Каартинен стал учителем народной школы.
Уже в семинарии молодой человек, обладавший богатым воображением, начал активные поиски своего «Я»; ответы на мучавшие его вопросы он искал в литературе. Увлекся толстовством, а когда привлекательность учения великого графа для него поблекла, принялся изучать восточные религии; буддизм произвел на него самое глубокое впечатление. Он даже планировал путешествие в Азию, в места, где можно припасть к истокам этой религии, но родители с самого начала не одобряли его взглядов и, соответственно, не выделили финансов на поездку. Религиозные чувства Каартинена понемногу увяли.
Работая учителем в школе Лиминка, Каартинен увлекся анархизмом. Он заказал для школьной библиотеки французские издания по этой теме и с помощью словаря изучил их от корки до корки. Ему удалось также проверить действенность усвоенных идей на практике, в результате чего во второй половине года руководство школы освободило его от занимаемой должности. Летом бывший учитель отказался от анархического учения и с необычайным интересом принялся познавать основы финского этноса. Он проштудировал десятки трудов, авторы которых поддерживали благородный тезис о возрождении финской национальной идеи, изучал древнюю историю финского народа. Чем глубже Каартинен проникал в понятийный мир праотцов, тем больше он убеждался: наконец-то найдено то, что он так долго и пламенно искал, — вера праотцов, настоящая религия, единственная, достойная настоящего финна.
Каартинен пылко излагал Ватанену основы религии, обряды которой он отправлял уже много лет. С необычайным вдохновением он поведал о лесных духах, боге грозы, гномах, идолах, колдунах из вековых лесов, заговорах и жертвоприношениях. Он описал древние религиозные обряды и ритуалы и признался, что сам практикует жертвоприношения, подражая праотцам, занимавшимся этим тысячу лет назад. Став лыжным инструктором на севере, Каартинен дополнил религиозные идеи финно-угорских народов саамскими приправами, и все эти обряды он исполнял в одиночестве среди глухих лапландских лесов. В городах отправлять религиозные обряды невозможно, пояснил Каартинен.
В верховьях ручья Виттумайсенойя, на берегу небольшой ламбужки, Каартинен бензопилой вырезал своего рыбного бога, идола, которому приходил поклоняться в межсезонье. На площадке перед идолом он сложил из камней жертвенный очаг, на котором имел обыкновение приносить в жертву какую-нибудь живность: пойманных сеткой соек, попавших в ловушки куропаток, а однажды — купленного аж в Ивало щенка. Сейчас же у него появилась возможность принести в жертву настоящего свободного лесного зверя. Ватанен не согласился его продать, и у Каартинена осталась лишь одна возможность ублажить своего бога — украсть зайца у хозяина. Каартинен добавил, что сейчас он живет очень гармоничной жизнью. Он чувствовал, что древние боги довольны им и что других богов не существует. Такого же чудесного душевного покоя он желал и Ватанену. Даже предложил вместе принести зайца в жертву богам.
Выслушав долгое повествование, Ватанен сказал, что постарается забыть о происшедшем, но запретил Каартинену впредь приближаться к зайцу и даже думать о нем, особенно с точки зрения древней религии.
В тот же вечер Ватанен, не торопясь, в сопровождении зайца отправился на лыжах в свою сторожку. Он не думал о Каартинене и его странных идеях. Половинка луны вскарабкалась в морозное небо, поблескивали неяркие звезды. Это был его мир. Мир, в котором легко быть самим собой; здесь и сейчас ему было хорошо. Заяц неслышно скакал по лыжне, словно проводник. Ватанен тихонько напевал.
