Семидесятые. Время бури и натиска. Казалось, мои силы и энергия в то время не имели границ. За что бы ни брался – все получалось.

Продолжал много путешествовать. В каждой поездке находил новых друзей. Ходил по Ладоге, Онеге, делал этюды. Переплывал горную реку Варзоб на Памире. Переплыл туда и обратно быструю Вятку, вернувшись к тому же месту, с которого начал. Брался за разработку новых научных идей. Статьи лились из меня как из рога изобилия. Публиковался в лучшей научной периодике страны.

Участвовал в работе школы члена-корреспондента АН СССР Михаила Александровича Гаврилова (МАГ). В то время он был уже человеком в возрасте. Путь МАГа не был усыпан розами. Защита ученым докторской диссертации в конце сороковых вызвала эффект разорвавшейся бомбы. Ему надо было убедить функционеров от науки, что использование булевой алгебры не является идеализмом и не противоречит марксизму-ленинизму. А теперь научные работники, занимающиеся теорией конечных автоматов, приезжают на его школы со всех концов нашей огромной страны. Здесь царит особый дух радости и доброжелательности. Все – друзья, все – единомышленники. Все любят друг друга. Я знакомлюсь со многими замечательными молодыми учеными. Марик Баранов, доктор технических наук, один из воспитанников центра микроэлектроники ЛКБ, созданного Ф. Старосом и И. Бергом в Ленинграде, специалистами, приглашенными Н. С. Хрущевым из Чехословакии. Веселый, румяный, жизнерадостный профессор. Группа молодых ученых из Математического института имени Стеклова. Возглавлял группу Витя Варшавский, сын известного фантаста Ильи Варшавского, автора «Молекулярного кафе». Прекрасный математик и организатор, он стал создателем и лидером целого направления в вычислительной технике – асинхронной микроэлектроники. Красивый, талантливый, креативный. Любимец женщин. За красоту, женолюбие и мудрость его шутливо называли Соломоном – по имени знаменитого библейского царя. Витя обогнал технику на несколько поколений. Его разработки не вписались в генеральное направление развития микроэлектроники, которая использует пока только синхронную схемотехнику. К асинхронной электронике придется обратиться тогда, когда будут создаваться сложные робототехнические комплексы, имеющие тысячи исполнительных элементов и рецепторов. Вот тогда и вспомнят его забытые разработки. Или откроют асинхронную схемотехнику заново.

Однажды, при проведении школы в Чолпон-Ата на Иссык-Куле со мной произошел курьезный случай. Участники школы уговорили Михаила Александровича провести очередное заседание не в помещении, а на пляже. Михаил Александрович не участвовал в этом заседании и, видимо, поэтому согласился. Вынесли доску с навесом на пляж рядом с гостиницей. Я, раздетый, в плавках делал доклад. Остальные, тоже в раздетом виде, уселись на песок в тени под кустами. Доклад проходил около получаса. К вечеру выяснилось, что я сгорел, причем, ровно наполовину – покраснели правая часть тела и правая нога. Дело в том, в разреженной атмосфере высокогорного Иссык-Куля обгореть можно очень быстро. Я не заметил, что стоял в тени под навесом ровно наполовину. А половина была на солнце. Вот к чему может привести желание совместить приятное с полезным.

В то время я увлекался изучением графологии по Зуеву-Инсарову. На школах ко мне подходили с образцами своего почерка, а чаще – почерков знакомых женщин. Просили сделать экспертизу по рукописному тексту. Я не относился к этому серьезно. Скорее – как к развлечению. Но что-то, видимо, из книги Зуева-Инсарова я все-таки усвоил. Многие восхищались моими прочтениями характеров по почерку. А, может быть, я стал немножко гадалкой. К гадалкам ведь тоже ходят. И верят в гадание. МАГ, узнав о моих «успехах», решил выдать мне диплом: «выдан за вклад в графологический анализ почерков участников школы…». Подпись: «Член-корреспондент…». У МАГа, как видите, с юмором было все в порядке. Почему-то этот диплом мне дороже десятков других вполне серьезных дипломов. Видимо, потому что в нем можно почувствовать человеческое тепло МАГа, его душевное отношение к нам, молодым ученым.

Я все успевал. Работал по-прежнему в «Граните». Институт был основан в 1920 году на базе Центральной научно-технической лаборатории РСФСР и назывался Государственным научно-техническим. Потом, в 1921-м, под руководством В. И. Бекаури, конструктора и изобретателя в области морского вооружения, было создано Особое техническое бюро, которое разрабатывало, кроме всего прочего, и авиационные мины и торпеды. Мандат Бекаури подписал Предсовнаркома Ленин. В шестидесятые и семидесятые годы институтом руководил Виктор Владимирович Павлов. В прошлом – фронтовик, разведчик. Из-за повреждения ноги на фронте он сильно хромал, ходил с большой увесистой палкой. Виктор Владимирович был хорошим директором. Рассказывали, что, когда делал предложение своей будущей жене, предупредил ее, что главное для него работа, а не семейная жизнь. Тогда подобное отношение к работе и жизни было широко распространенным. Институт ведет очень важные разработки для судостроительной промышленности, директор – влиятельный человек, член бюро обкома. Красивое суровое лицо. Очерченные черные брови. Тщательно выбритые щеки отливают черным, не скрывают густых волос бороды. Говорят, что В. В. очень суров и вспыльчив. Говорят, в сердцах может ударить провинившегося палкой в своем кабинете. Я этого не знаю. В. В. хочет, чтобы я защитил докторскую. При встрече спрашивает: «Ну, когда, ну, когда? Нам нужны молодые ученые в ученый совет». Увы, я не использовал благоприятную обстановку. Защита диссертации – это не только научные труды и не только внедрение. Это еще много всякой другой суеты. Простите меня, Виктор Владимирович. Мне больше нравилось заниматься инженерным делом. Диссертация – хорошо, а здесь реальная жизнь.

В «Граните» интересно работать. Немало настоящих ученых. Разрабатываются методы распознавания образов и группового интеллектуального поведения систем вооружения. Тогда еще было ощущение, что мы делаем технику, если не лучше, чем на Западе, то уж никак не хуже. А я занимался созданием электроники, воплощением в металле всей этой интеллектуальной роскоши.

В те годы мы увлеченно читали законы Паркинсона, Паркера, Чизхолма, Мерфи, созданные, видимо, как результат коллективного творчества физиков и инженеров. Это же алмазы человеческой мудрости. «Если вам кажется, что ситуация улучшается, значит, вы чего-то не заметили». «Если дела идут хуже некуда, не переживай – в самом ближайшем будущем они пойдут еще хуже». Мы сами придумывали новые шуточные изречения, заповеди инженеров, основанные на нашей каждодневной практике. «Если тебе дали срочное задание, отложи в сторону, не спеши его выполнять. Возможно, вскоре отпадет необходимость в нем. Или задание будет изменено». «Любая, сколь угодно большая инженерная работа может быть выполнена сколь угодно малым количеством исполнителем за любой, сколь угодно малый промежуток времени». Последнее утверждение казалось мне очень близким к истине. Мы умели концентрироваться и иногда делали фантастические разработки за очень короткое время. Однажды возникла срочная необходимость создания дополнительного, не запланированного ранее прибора, который дал бы новое качество разрабатываемой системе. Вечером я начал работу, и к утру у меня был готов документ, подробнейшим образом описывающий устройство и функционирование этого прибора. Документ содержал все необходимое для его конструирования. В обычном режиме на создание такого документа потребовалась бы работа целого подразделения в течение нескольких месяцев. Такие «подвиги» были обычным делом среди наших разработчиков, потому и результаты были впечатляющими.

Конечно, буря и натиск. Но, скажу откровенно, вел я себя временами экстравагантно и неадекватно. Мне нравилось эпатировать окружающих. В конце семидесятых любил на вечеринках сотрудников (тогда еще не было названия «корпоративы») под музыку Уэббера «Jesus Christ Superstar» танцевать соло-балеты «Целина» и «Малая земля» по сюжетам книг дорогого Леонида Ильича. В нашей совковой конторе мало кто это приветствовал. Я думаю, вряд ли это было эстетично. Зато – эпатажно.

Любил подначивать молодых специалистов, склонял их потягать гирю, посоревноваться в поднятии тяжестей в обеденный перерыв. «Два к одному, – говорил я, – ты – десять, я – двадцать, ты – двадцать, я – сорок».

Во время разговоров с сотрудниками подчас нелепо и неуместно размахивал руками и ногами перед лицом собеседника. Я увлекался каратэ и любил демонстрировать особо высокие маваши– и йока-гери, круговые и боковые удары ногами по голове противника. Многих это раздражало, и некоторые серьезные ребята относились ко мне неодобрительно. Что делать – у меня был роман с гирями, я неплохо поднимал тяжести, и мало кто мог со мной соперничать. У меня был роман с каратэ. Не потому, что это средство самообороны. Каратэ, как и другие единоборства, – это театр. В котором каждый показывает себя. Театр, в котором невозможно сыграть надуманный образ, театр, в котором актер остается предельно искренним и может быть только самим собой.

Однажды, мой непосредственный начальник, интеллигентный, корректный, но жесткий человек, с которым у нас сложились отношения внутреннего соперничества, с вызовом спросил меня, почему это я так увлекаюсь каратэ. Я встал и нанес ему ногой удар через стол в ухо. Конечно, это был не совсем удар. Я остановил ногу в нескольких сантиметрах от уха. Но движение воздуха мой визави почувствовал. Ничего не сказал мне ошарашенный начальник, но явно не одобрил этой дикой выходки. Однако в дальнейшем был более осторожен и сдержан в наших отношениях.

Наверное, в моем экстравагантном поведении был элемент бессознательного протеста. Не будем забывать, что при всей внешней пристойности обстановка в стране и у нас в институте оставалась такой же лживой и ханжеской, как и раньше. Все мы, инженеры, изобретатели, проектанты, ученые, многие из которых были необыкновенно талантливы, оставались людьми второго сорта, всего лишь жалкими исполнителями воли местной номенклатуры, которая не скрывала своего презрения к нам и превосходства. Что уж говорить о рабочих и обслуживающем персонале. С нами можно не церемониться. Любого можно снять и заменить – страна богата людьми и талантами. Мне, не стесняясь, говорили о том, что я человек второго сорта. Мы чувствовали, мы всей кожей ощущали, что за спинами надменной номенклатуры выстроились мрачные ряды партийных небожителей, грозных богов государства пролетарской диктатуры, государства развитого социализма. Мы не поклонялись этим богам. Но боги умели бороться за свои священные права, умели карать. Инакомыслие подавлялось. С 70-го – бурная антисионистская кампания (раньше боролись с космополитами, теперь – с сионистами, хрен редьки не слаще), ограничения на работу и учебу евреев. Под давлением международной общественности разрешена эмиграция в Израиль. Многие, не имевшие отношение к еврейской национальности, устремились в эту брешь, страна теряла талантливых специалистов. 72 год – рабочие волнения в Днепропетровске и Днепродзержинске. Бродского вызывают в ОВИР и ставят перед выбором: немедленная эмиграция или «горячие денечки». Эта метафора означает допросы, тюрьмы и психбольницы. Бродский выбирает эмиграцию. 73-й – «Письмо вождям Советского Союза» Солженицына: «Отдайте марксистскую идеологию Китаю». Забастовка в Витебске. 74-й – «Тревога и надежда» Сахарова. Арест Солженицына и насильственное изгнание его из страны. «Бульдозерная выставка» – импровизированный вернисаж на открытом воздухе, на пустыре у опушки Битцевского лесопарка в Беляеве. Очевидцы вспоминают, как Оскар Рабин, организатор выставки, повисший на ковше бульдозера, был протащен через весь пустырь. Милиция увозила художников в участок. «Стрелять в вас надо! Только патронов жалко…» Рабин арестован и выслан из Союза. 77-й – репрессии против участников Хельсинской группы. Согласно Конституции атеизм становится узаконенным государственным вероисповеданием. 79-й – вторжение в Афганистан. 79-80-й – арест и ссылка членов правозащитных организаций. 80-й – Сахаров лишен всех наград и выслан в Горький.

Я понимал, что выхожу иногда за пределы общепринятых норм. Но разве я причинил кому-то вред? Конечно, причинил. В институте открывали новые темы, под новые разработки создавали новые подразделения. Ко мне, новому руководителю, тянулись молодые специалисты. И покидали отдел, в котором мы раньше работали. Как мог относиться ко мне руководитель этого отдела, ведь от него уходили перспективные кадры? Уважаемый человек, он много сделал лично для меня, для моего становления, для моего служебного роста. Почему такая простая мысль не приходила мне в голову? Я шел напролом, победная песнь звучала в ушах и заглушала все другие, более тонкие звуки, которыми наполнена наша жизнь. Простите меня, мои бывшие руководители, я знаю, что часто огорчал вас. Поверьте, я не забыл, сколько хорошего получил с вашей помощью.

В конце семидесятых мне позвонил Марик Баранов. Он перешел в Научно-техническое объединение Академии Наук (НТО АН). Его пригласил член-корреспондент АН СССР Павленко Владимир Антонович, очень влиятельный человек. Пригласил для создания лаборатории компьютерной техники. Марик предложил мне организовать и возглавить центральное подразделение лаборатории, занимающееся системотехникой. Все бросить, море наработок, интереснейшие заказы и начать все с начала? Окунуться в новую тематику создания электроники для аналитических приборов? Что в те времена могло быть для меня более привлекательным? Я и в рамках «Гранита» несколько раз менял тематику. Бросить готовую докторскую диссертацию? С оформленными актами внедрения… Защита ведь уже не за горами… А, ерунда. Займусь новой работой. Напишу новую диссертацию. Приглашение в НТО – редкая удача. В советские времена таких, как я, в Академию Наук почти не принимали. Но для Владимира Антоновича решить этот пустяковый вопрос не составит проблемы. Плюс – уйти из закрытого учреждения. Хотелось не иметь отношения к государственной тайне, хотелось, чтобы истек срок действия формы секретности. Стать выездным. Поездить по миру. Но до этого еще придется ждать десять лет. Как ни уговаривали меня в «Граните», я принял предложение Марика Баранова.

Конечно, жаль было оставлять свои выстраданные проекты, в которые вложено много сил и души. Тогда я работал над созданием системы модулей для всего электронного вооружения Минсудпрома. Единая база электроники для ВМФ. Огромная, увлекательная, фантастическая задача. Возглавил работу пожилой человек, доктор технических наук Александр Ильич Буртов. Генеральный конструктор ряда крупных заказов, лауреат многих премий. Очень умный человек, взвешенный, доброжелательный, мудрый. Опытный боец. Не надо думать, что дорога для важнейших заказов устлана пухом. Было много подводных камней, противников, многие мечтали подставить ножку. Здесь сказывались, как часто бывает в жизни, – зависть к чужому успеху, неспособность признать собственные неудачи, просто желание насолить ближнему. Опыт тяжеловеса Буртова был незаменим. Я был первым заместителем. Он обеспечивал политическое прикрытие, я занимался техническим руководством и координацией работ. К разработке было привлечено много талантливых специалистов. Проект полностью состоялся. Триумфально шагал по институтам, конструкторским бюро Союза и Союзных Республик. Я покинул «Гранит» тогда, когда создание единой электронной базы для корабельных систем управления было близко к завершению. После моего ухода, когда опытно-конструкторская работа была завершена, и началось серийное изготовление модулей, коллектив разработчиков был представлен к государственной премии. Меня, естественно, в списке не было. Так же обстояли дела и с другими работами, в которых я принимал участие. Таков был образ мышления, такова была мораль тех, кто стоял тогда у руля в этом институте. Меньше всего это относится к уважаемому Александру Ильичу. Он не рулил, для этих людей он был таким же, как и я, – просто научно-техническим негром. Когда впоследствии я изредка появлялся в институте, руководство принимало меня с распростертыми объятиями. Одно другому не мешало. Я ни о чем не жалею. Ни о том, что ушел. Ни о том времени, что провел в «Граните». Это было счастье – заниматься такой интересной работой и довести ее до «железа».

С удовольствием вспоминаю работу с Буртовым. Светлый был человек. Низкий мой вам поклон, дорогой мой Александр Ильич.

В Академии мне понравилось. Физики, ученые, создатели аналитических приборов. Пока еще была иллюзия, что мы можем создавать сложнейшие научные приборы на уровне лучших зарубежных образцов.

Почти одновременно с переходом в АН у меня произошло еще одно важное событие. В моей жизни появилась Ира, дочь Веры и Михаила. Мы познакомились с ней уже совсем взрослыми. Мне – тридцать семь, ей – двадцать семь. У обоих за спиной неудачный опыт первого брака. Наша встреча не была случайной. Тщательно сконструированы и выверены были дорожки, по которым мы шли независимо друг от друга, чтобы, в конце концов, эти дорожки пересеклись. Многие люди трудились, сами того не подозревая, чтобы наши маршруты сошлись в заветной точке. Все произошло, как в сказке. Мы встретились и сразу поняли, что это судьба. Прощай старая, немного разбитная, немного разухабистая, чуть-чуть нескладная, временами нелепая, сугубо предварительная жизнь. Начинается новая, настоящая. Совсем настоящая. К которой мы оба так долго готовились. К которой мы хотели прийти сильными, красивыми, умудренными опытом взлетов и падений, ошибок и прозрений. Здравствуй, любовь моя. Я все сделал, чтобы быть тебе интересным, когда мы встретимся. Чтобы тебе было интересно со мной многие-многие годы. Может быть, всю жизнь.