– Полина, я попрошу вас рассказать нам о себе и о том дне, когда всё произошло. Каким тот день был для вас? Что удалось запомнить?.. Присядьте в это кресло, Поли на, здесь вам будет удобно. И прекратите дрожать, словно осиновый лист! Нет никакого смысла нервничать.

Доктор аккуратно дотронулся до плеча молодой женщины, та вздрогнула, опустила глаза и поспешила накинуть на голову синий шерстяной платок:

– Думаю, что утро того дня было самым обычным. Ничего такого. Никакой тревоги и никаких фатальных знаков. Ровно в шесть я вышла на прогулку со своей любимой таксой. Было прохладно, ветрено, моросил дождь, что, впрочем, свойственно для сентября… Но, знаете ли, я наслаждалась Москвой и при такой погоде, поэтому с удовольствием обошла несколько близлежащих Таганских дворов, вышла к театру, и уже оттуда засобиралась домой. Москва только ещё просыпалась, улицы медленно заполнялись прохожими, автомобилями, автобусами…

– Хотелось бы уже покороче и попонятнее, дамочка, – высокий небритый мужчина средних лет присел на стул напротив Полины и достал из кармана чёрного кожаного плаща пачку сигарет. – Кто вы? Что за профессия у вас была до того самого дня? Вот я, к примеру будет сказано, вор… конечно, бывший уже теперь. А вы чем занимались?

– Не перебивайте женщину, Арсений, – как бы останавливая его речь, доктор поднял вверх правую руку.

В это время в комнату с беседующими вошёл старик. Шаркая большими старыми ботинками без шнурков, громко сморкаясь в грязный платок, он подошёл к окну, совсем не замечая гостьи.

Арсений поспешил объяснить:

– Не пугайтесь, дамочка. Это – наш профессор. Он сумасшедший, но тихий, и ест совсем немного. Продолжайте уже, а то стемнеет скоро.

Сделав несколько глотков воды из любезно предложенного Доктором стакана, Полина глубоко вздохнула, расстегнула несколько верхних пуговиц пальто и обхватила руками худые колени:

– В общем, когда это всё произошло, я, то есть мы с собакой стояли у светофора, собирались переходить улицу. Я уже спешила, мне в школу к восьми, я учитель… И вдруг – вспышка, яркая, белая, огромная, поглотившая на какое-то время всё вокруг. Я была больно ослеплена, закрыла ладонями глаза, и тут мне стало плохо. Нестерпимая головная боль и тошнота. В этот момент я различала лишь нарастающий гул повсюду, страшный и проникающий, казалось, до самого мозга. А после – меня словно отключили. Я уже ничего не слышала и не чувствовала. Очнулась на платформе Курского вокзала, лежащей на лавочке, застеленной газетами. Я даже не смогла понять впоследствии, сколько по времени продолжалось моё отсутствие: минуту, несколько часов, или несколько дней? Все часы в городе остановились, не работали телевизоры, радио, интернет. Вокруг меня никого не было. Абсолютно никого. Ни души! Люди исчезли каким-то образом. Пустые улицы, пустые трамваи, мёртвые окна жилых домов… Тишина… В первые дни этой, новой жизни, мне казалось, что я сошла с ума…

– Помните, Арсений, вы тоже описывали своё состояние, как близкое к помешательству? – доктор раскрыл красную спортивную сумку и положил в неё несколько старинных книг.

– Помню, док, конечно, помню! Такое невозможно за быть, док! Разом всё потерять: мать, друзей, Нинку, мою стерву! Я тогда боялся страшно, что вообще остался один в Москве. Ходил, ходил, много ходил, целыми днями ходил, пока темно не станет. Кричал, звал… Всё людей искал, но бесполезно – ни людей, ни ментов. Никого! Собаки в стаи собираются, да вороны глотку дерут… А на ночь я какую-нибудь квартиру занимал. Там была еда и возможность спать… На всю оставшуюся мне жизнь я запомню то чувство, когда больше не испытываешь соблазна взять чужое! Когда не тянутся руки к золоту и деньгам, оставленным хозяевами в комоде. Ну, Вы меня понимаете, док…

Темнело. Осенний вечер быстро наполнился прохладой, тревогой и голодом. В колодце старого московского двора, в заброшенной детской песочнице, был разведён костёр. Доктор заботливо раздал всем бумажные салфетки, ложки и протянул профессору вскрытую банку с тушёным мясом. Тот, в свою очередь, вежливо передал её сидящей рядом с ним на лавочке Полине:

– Что вы, девочка, думаете по поводу всего происшедшего? Находите ли какие-либо причины всему случившемуся?

Полина пожала плечами, глаза её расширились и тут же наполнились слезами:

– Может, кара Божья… А может, инопланетяне… Не знаю, что думать. Да и вы все, наверно, не знаете, что произошло. Чего уж тут можно надумать, если понять невозможно, куда все исчезли? Живу только надеждой, что все живы. Что всё вернётся, всё будет как прежде. Как прежде буду ранним утром с таксой своей на прогулку выходить… Только поводок от неё в руке остался у меня в тот день. Я его по сей день в кармане таскаю…

– Вернётся ли всё… Для того ли тот день случился, чтобы потом вернулось всё? – доктор почесал затылок, вскрыл следующую банку и снова передал профессору. – Инопланетяне, говорите… Может, и они. А может, какие-то существа из так называемого параллельного мира замутили эксперимент. За три года новой, этой уже, жизни я несколько раз их видел. В тоннелях метро их предостаточно – я туда спускался, когда людей искал. А вы как думаете, Арсений?

– Да что думать-то? Я на всё проще смотрю – видимо, были в том сентябре испытания какие-то секретные государственной важности. Мож, бомбу какую взорвали, но ошибку допустили в расчётах, мож ещё что… взорвали… Чего теперь думать? Спросить пока не у кого. Так и будем жить. На наш век консервов в магазинах хватит. В радость теперь то, что не стало холодных зим, ниже плюс пяти градусник не показывает. Только вот почему механические часы не работают… Почему волосы не растут, и по утрам туманы стелятся по асфальту жёлтые-жёлтые… Давайте лучше сбегаю за шампанским в магазин? Отметим прибавление в нашем семействе?

Подняв воротник пальто, съёжившись, Арсений большими быстрыми шагами направился в темноту подворотни. Внезапно налетевший ветер принёс капли холодного дождя, зашевелил опавшую листву на асфальте, заныл в водосточных трубах. Где-то совсем рядом истошно заорал кот. Пламя костра задёргалось, заплясало в неистовом танце, надевая на лица беседующих искажённые, отвратительные маски. Полина заметила в руках профессора толстую помятую тетрадь и тут же направила на неё указательный палец:

– Позвольте спросить…

– Конечно, милая барышня, конечно… – ловким движением профессор извлёк из внутреннего кармана пиджака очки, которые тут же привычно уселись на крупный, с горбинкой, нос. – Вот, пытаюсь не разучиться думать, при всей случившейся с нами хрени. Пытаюсь что-то анализировать, записывать. Это не просто мысли, я чувствую, что открываю нечто тайное, истинное! Параллельные миры – они как бы наслаиваются на нас, просто мы не умеем видеть это. Но есть те, кто в этих мирах живёт и даже путешествует по ним. Получается, что мы должны научиться менять наше сознание, нашу призму восприятия. Наше сознание ограничено элементарщиной – это «да» и «нет», на самом деле не так всё примитивно в этом мире. Думаю, надо плясать от квантовой механики, и мы допрём, в чём тут прикол… В конце своей жизни Эйнштейн признался, что ошибался во многих своих утверждениях и что продолжать свои работы не будет, так как дошел до черты, у которой кончается физика и начинается Бог. Возможно, нам предстоит вплотную заняться… Ну да ладно… Мне бы вот только разрешение получить у Владимира Владимировича. Разрешение на научный эксперимент, на разработку теории, относительно всего происшедшего. Надо подумать, куда мне ему написать, адрес нужен… У физиков всё замудрено с зарядами, с электронами, и мыслят они только на уровне материи… Американцам, кстати, недавно удалось телепортировать атомы. Может, и до молекул уже дело дошло?.. Господь Бог создал бесконечность эфира и из него потом лепил материю… Я уверен в этом… Как ни крути, весь этот мир, со всеми его измерениями, создан только для совершенствования душ…

– Я предупреждал, что дед – сумасшедший. Не обращайте внимания, Полина. – Арсений легко откупорил бутылку с шампанским и оправдался. – Взял то, что подороже, по-другому я в шампанских не ориентируюсь… Давайте стаканы… А где же доктор?

Конец мая был очень жарким. Подскочил спрос на мороженое и холодное пиво. Измученные зноем москвичи с красными, влажными от пота лицами лениво передвигались по улицам, заглядывая в кафе и небольшие магазинчики, оборудованные кондиционерами. Городские фонтаны ближе к полудню наполнялись радостно барахтающимися детьми и похмелившимися. В душных вагонах метро участились случаи обмороков. Но жизнь не остановить! Учителя – учили, стоматологи – сверлили и пломбировали, работники ЗАГСов – регистрировали браки и рождение новых граждан. Жаловались, конечно же, друг другу на жару – но так вроде легче было её всем переносить.

В субботний день доктор приехал на свою дачу, в Подмосковное Михнево. В силу странностей своего характера, он предпочитал одиночество и с особым вожделением окунался в него при первой же возможности, будь то свободные от дежурств дни или отпуск.

Пожарив на мангале заблаговременно замаринованный кусочек нежирной баранины, постругав на тарелку овощи и зелень, он несколько часов не выходил из гостиной, наслаждаясь вкусом элитного виски, созерцая развешенные на стенах старинные иконы, аккуратно перелистывая страницы ветхих фолиантов.

Особым украшением коридора в доме являлось большое старое зеркало. В тот день, подойдя к нему, в очередной раз видя своё отражение в полный рост, доктор погладил ладонью богатую сюжетами инкрустированную раму, засмеялся и скорчил рожу. Через секунду тело зеркала задрожало, запело, стекло заполнилось муаровыми волнами, а потом и вовсе растворилось. Бросив беглый взгляд на камин, на циферблат чугунных часов, поставив недопитый бокал на пол, доктор шагнул в зеркало и тут же исчез…