Конечно, я никогда не считал себя заурядной собакой. Какой-нибудь серой посредственностью. Я весь беленький, красивый, храбрый и очень сообразительный. Папа как-то говорил, что у меня есть харизма. Я не знаю, что это такое. У меня есть только миска, матрасик и резиновая кукла с обгрызенными руками, которую я стащил у Девочки Люды.

А потом я понял, харизма – это когда люди при виде меня садятся на корточки и говорят:

– Ой-ой-ой, какой славненький, ах-ах-ах, какая лапочка! Чмок-чмок-чмок! На-на-на! – и показывают, будто бы у них в руках что-то очень вкусное для меня. (Вот этого – терпеть не могу. Нисколечко не верю обманщикам, а ноги сами собой ведут меня к ним, и хвост сам собой виляет. А вдруг и правда вкусное дадут?) Так что от этой харизмы у меня только неприятный осадок на душе.

Но никаких особых талантов за собой я не замечал. Это меня сильно огорчало. Неужели я так и не найду себя? Не совершу что-нибудь необыкновенное, обязательно героическое? Так я страдал, в основном, перед обедом, пока удивительное событие одного прекрасного дня не перевернуло весь мой внутренний мир.

День был действительно чудесный. Тепло, солнечно, пахло отогретой землей и молоденькой травкой. Я лежал на крылечке и сонно наблюдал за воробьями, которые копошились у порога в пыли. Так мне было хорошо, что даже чириканье не раздражало.

Воробьи, видимо, решили, что я сплю. И тут один, самый нахальный, залез в мою миску, которая стояла в беседке, и потянул оттуда оставшуюся от завтрака макаронину.

Какой наглец! Я этого стерпеть никак не мог!

– Что ты делаешь, маленький нахал! Пошел вон отсюда! – заорал я, вскочил и бросился к миске.

Для всех несобак это звучало: «Ав-ав-ав-ввав-ай-яй!» Я немножко не рассчитал, споткнулся и полетел с крыльца. И покатился бы кубарем, но на последнем «авв-яй!», самом звонком, я вдруг почувствовал, что лечу! По-настоящему!

Я перемахнул через крыльцо, через клумбу и шлепнулся рядом с перепуганным воробьем. От удивления я даже не попытался его цапнуть. Никогда в жизни я не видел эту противную птицу так близко. До сих пор сожалею, что упустил такой удобный случай.

Воробья как ветром сдуло, а я сел на хвост, соображая, что это было. Оглянулся на крыльцо – ого-го! Даже если бы я получил хорошего пинка ногой, не залетел бы так далеко! Без чуда тут точно не обошлось. Я съел макаронину, чтобы больше никто на нее не покушался, и поплелся, озадаченный, на свое нагретое место на крыльце. Нужно было все хорошенько обдумать.