Большачка
– Вот, смотри, – дядя Вася развернул газету и зачитал, – в преданиях местных жителей Большачка – это огромного роста женщина с распущенными волосами, в белых одеждах, которая показывается людям примерно в полдень в одном и том же месте. О том, что предвещает её появление, в народе бытует несколько вариантов…
– Ну и что? – я догадывался, что сосед не зря вынес эту газетку, и не ошибся.
– Я её видел.
– Кого?
– Большачку. Хочешь – верь, хочешь – не верь, но – видел.
Я знал дядю Васю давно и знал, что к мистическим настроениям он не склонен и сам посмеивается над подобными историями. А тут говорил хоть и несколько смущённо, но серьёзно.
– Ты же знаешь, мы деревенские, это отец когда-то в город переехал, на завод устроился, я тут и родился, но с малолетства все лета проводил в деревне. Вот шла жатва. Дядька мой деревенский, отцов брат, на комбайне работал с утра до ночи. А то и ночью. Каждый день бабка давала мне узелок с обедом, и я бежал на дорогу, ловить порожнюю попутку. Какой-нибудь шофёр меня обязательно подбирал и отвозил на поле. Иногда по дороге ещё какой-нибудь мальчишка присоединялся. Или девчонка. А потом назад на груженой возвращались, зерном пахнет, пыль из-под колёс…
В узелках у нас что было. Хлеба большая горбушка – ржаного. Реже лепёшка. Яйца, в русской печке печенные, – вкуснятина, это тебе не на газу в кастрюльке… Да, ну огурцы – или свежие, или солёные, картофелин несколько штук, опять же печёных, бутылка молока, тряпочкой или газеткой заткнутая… Что еще…
– Колбаса, – подсказал я.
– Ты что, – колбаса! Колбасу в те поры в деревне и по большим праздникам не видели. Бывает, мяса кусок или курицы, соль, конечно, лук зелёный или репчатый. Дядька сырой лук не любил, так что я зеленый носил. Садились тут же, у комбайна, и прямо на стерне обедали. Фуфайку какую-нибудь бросишь, чтобы не кололась… А один раз ночью…
– Погоди, – придержал я дядю Васю от дальнейшего впадения в детство, – ты про Большачку хотел..
– А, да! – Ну, вот как-то жали не так далеко от села, и я пошёл к дядьке пешком, напрямки. И есть там такое место, про которое говорили, что там плохо что-то. Ну, старались туда без дела не ходить. Ребятишки смеялись, конечно, над этим. Гагарин в космос слетал, а тут такие суеверия, косность… Вот я там и шёл – тропка выходит на круглый холм, на холме кольцом берёзы, внутри кольца – поляна, тоже круглая, и трава там высокая. Ну, иду, прохожу под берёзами, а в центре поляны остановился. Красиво очень мне показалось. Берёзы высокие, стройные, шелестят, трава шёлковая, небо синим кругом над головой в зелёной кайме берёзовых верхушек, а в вышине невидимые жаворонки заливаются. И такая благодать. Я узелок поставил да в траву и повалился – так хорошо было. Смотрю, как облачка по небу бегут, кузнечиков слушаю, не жарко, ветерок веет, травой и полем пахнет, комбайны где-то недалеко стрекочут, машина гуднула… Я вдруг понял, не знаю даже, как это описать, что вот это вот – и есть счастье. Вот бы вечно так всё шло и шло. А что будет дальше – хорошее?
И вот только я это подумал, как всё изменилось. Главное – тишина. Полнейшая. И так всё странно. Ни кузнечиков, ни жаворонков не слышно, трава замерла, берёзы застыли… Словно мне уши заткнули, или будто я на дне озера оказался. Смотрю – ветра нет, а облака по небу в три раза быстрее несутся, даже мне показалось, что облака на месте стоят, а это поляна вместе со мной летит куда-то! Ох, я и испугался! И, главное, пошевелиться не могу, даже головы не повернуть. И тут краем глаза вижу, как из-за берёз вышла высокая, очень высокая женщина в белом балахоне с капюшоном и идёт мимо меня. Сердце у меня заколотилось, только бы, думаю, не заметила! А почему не хочу, чтобы не заметила, и сам не знаю. Но не хочу. И вдруг она лицо ко мне поворачивает, а лица… нету! То есть что-то есть, как бы и глаза, и рот, и даже прядь волос из-под капюшона, но размыто, словно сквозь марево – не узнать. Я весь потом холодным облился, и при этом меня в жар бросило, как такое может быть – не знаю, но было. А Большачка шаг как будто призамедлила, и в голове у меня такое началось! Даже и не опишешь. Как будто мне в мозги что накачивать стали… В общем, потом, по жизни, как только что мне предстояло серьёзное делать или решить что-то, на меня такое же вот состояние на секунду-другую накатывало, и знаешь, сразу становилось ясно, как быть. И ни разу еще не ошибся. Вот помнишь, меня пару лет назад в бизнес звали? Миша– Чужой лично приглашал. И деньги большие светили, а я – все ещё удивлялись – не пошёл. Василий Иванович пошёл. И через полгода убили его, помнишь?
Эту историю я помнил, действительно, было такое…
– Ну вот. Случайность?.. Да-а… тут Большачка вдруг капюшон скинула, а на лбу пятна, она руку подняла, а на кисти нескольких пальцев нет. И вдруг как дунуло, гул пошёл, думал, берёзы переломятся! Зажмурился я и с травы как ошпаренный вскочил. Смотрю, а вокруг всё по-прежнему: никакой Большачки нет, как не было, кузнечики безмятежно стрекочут, жаворонки пуще прежнего заливаются, березы шумят, и облака по небу потихоньку шкрябают… Схватил я узелок да как дёрну на звук комбайнов. Хотел дядьке всё рассказать, но не смог, язык не поворачивался… Так никому и не рассказал, тебе вот первому… Я потом всё думал, думал – к чему же это она мне показалась. Перед этим-то её у нас, говорят, видели в сорок первом, прямо перед войной. А тут что? Потом только понял – это она к Перестройке показалась. Предупреждала…
Я смотрел на дядю Васю, а он смотрел куда-то в далёкое прошлое застывшими глазами, давно потухшая папироска его меж пальцев едва заметно подрагивала, а на лбу серебрились бисеринками капельки пота. А было не жарко. Вечер уже был.
