Предсказание

Московский физик-теоретик Егоров не верил в Бога, в народные приметы и был, несмотря на свое крестьянское происхождение, совершенно не суеверным. К тому же, физик-теоретик Егоров был занудой-холостяком. Женой ему была работа, а детьми – то, о чем в открытой печати говорить не рекомендуется. Как-то раз в командировке в маленьком городке Арзамасе, где ученому-физику уровня Егорова, казалось бы, и делать-то нечего, его на вечерней прогулке от учреждения к гостинице схватила за руку цыганка. В другое время Егоров сурово осадил бы представительницу кочевого племени, так любимого некогда Пушкиным. Но в этот вечер у физика было довольно редкое игривое настроение, спешить было некуда и он дал себя задержать, намереваясь придавить цыганку собственным интеллектуальным превосходством. Поиграть с ней, как кот с мышкой. А цыганка, как и положено, начала пророчить ему всяческие блага, приговаривая обязательное «позолоти ручку». Цыганка уже почувствовала, что клиент попался удачный – не шарахается, смотрит хоть и с кривой, но улыбкой, вроде бы не жадный, и, кажется, недалекий. Она вилась вокруг теоретика и пела:

– Будешь богатый, яхонтовый мой, здоровье твое будет хорошее, женщина тебя полюбит – красавица! На работе… Ты кем, дорогой, работаешь? Физиком? Ой, какое открытие физическое сделаешь – премию Нобелевскую получишь, серебряный, вспомнишь меня ягода моя зрелая… Позолоти ручку…

– Ну, хватит этой чепухи, – прервал, наконец, сладкие потоки физик Егоров. – Если ты настоящая гадалка, скажи мне, когда я умру!

– Ой, сладкий мой, ой, яхонтовый, да зачем же тебе это? – цыганка испуганно замахала руками. – Не положено человеку знать свой смертный час.

– Не можешь, ну так не забивай людям голову, – презрительно кривясь, осадил, наконец, цветастую тетку физик, – и не приставай к прохожим, шарлатанка!

– Я шарлатанка!? – уперла руки в боки цыганка. – Да я тебе твою смерть в два счета предскажу, только как ты жить будешь? Думаешь это весело – знать, когда тебе умереть предстоит?

– А ты за меня уж не волнуйся, – подначивал Егоров распалившуюся цыганку. – Гадай, давай!

Тут цыганка вдруг посуровела и стала чрезвычайно серьёзной. Она взяла руку физика-теоретика и сначала очень внимательно вгляделась в линии жизни, на первый взгляд, совершенно беспорядочно разбросанные по ладони, а потом закрыла глаза и притихла. Физик почувствовал вдруг покалывание в ладони и даже легкое головокружение. «Внушение, – подумал Егоров, – примитивный гипноз». Наконец цыганка открыла глаза, глубоко вздохнула и печальным севшим голосом сказала:

– Жить тебе, соколик, осталось немного. Умрешь ты одновременно с олигархом Абраловичем ровно через две недели в пятницу тринадцатого. Умрешь без мучений.

Егоров натянуто улыбнулся:

– Вот прямо одновременно с олигархом?

– С Абраловичем, – совершенно серьезно кивнула цыганка.

– Болезнь или несчастный случай?

– Авиакатастрофа.

– А причина катастрофы?

– Попугай.

«Дура какая-то, – ругнулся про себя теоретик, – не могла чего-нибудь поправдоподобнее придумать или романтичнее: казенный дом, дальняя дорога…» И он полез в карман за деньгами. Однако цыганка денег не взяла.

– За смерть деньги не беру, – буркнула она и быстро пошла прочь.

«Плюнуть, растереть и забыть», – в демократичных выражениях подвел итог нечаянной встрече физик, но к собственному своему удивлению, ни плюнуть, ни растереть, ни тем более забыть, отчего-то не смог.

За эти две, отведенные цыганкой недели Егоров раза четыре видел Абраловича в телевизионных новостях. Олигарх то и дело летал – то покупать в Лондоне яйца Фаберже для любимой родины (правда для которой, физик так и не уловил), то баллотироваться в губернаторы Соловецкого архипелага, то резать ленточку на открытии нового гувернерского училища в Йошкар-Оле. «Да, – думал глядя в телек физик, – этому с полетами действительно поосторожнее надо… А мне столько летать денег не хватит…» И тут же сердито себя одергивал: далось тебе это дурацкое предсказанье!

Физик-теоретик Егоров не верил в Бога, в народные приметы и был совершенно не суеверным. Физик-теоретик Егоров был занудой-ученым, но он с удивлением почувствовал, что чем ближе пятница тринадцатое, тем чаще вспоминает он цыганку. Он злился на себя и то старался забыться и отвлечься, то наоборот логично и скрупулезно доказывал сам себе, что предсказанье не имеет под собой ни малейшей научной основы, а значит, бессмысленно.

Наконец, пришло роковое тринадцатое, подкатилась пятница. Весь день Егоров был весел и слегка возбужден, что даже было отмечено зоркой женской частью физического учреждения, в котором подвизался теоретик. Дамы естественно сделали вывод о намечающемся изменении холостяцкого статуса Егорова и гадали, кто же сумел пленить физика-холостяка.

День прошел совершенно обыкновенно. Даже более обыкновенно, чем в среднем по году. Его не послали в срочную командировку с необходимостью сегодня же вылететь в Сыктывкар (чего он, откровенно говоря, в глубине души все же опасался), он не отравился в учрежденческой столовке котлетами, не попал по дороге домой под колеса дикого джипа и даже не застрял в лифте, что само по себе не было бы такой уж неожиданностью. Он посмотрел телевизор, с удовлетворением отметив, что в новостях ни разу не мелькнула довольная небритая рожа Абраловича, почитал книжку и лег спать.

Пятница неотвратимо катилась к финалу. Физик-теоретик Егоров потихоньку задремывал в своей холостяцкой постельке, с иронической удовлетворенностью поглядывая слипающимися глазами то на светящиеся стрелки настенных часов (23.30, 23.31, 23.32…), то на звездное небо за колышущимися гардинами открытого окна. Последнее, что он увидел, с улыбкой проваливаясь в сон – мигающим светлячком заходящий на посадочный круг пассажирский самолет…

Олигарх Абрамович возвращался из Аргентины. Он дремал в широком кресле VIP-салона, расслабленный порцией хорошего коньячку под вегетарианскую закусочку. В полусне он улыбался, вспоминая, какого шикарного попугая купил в подарок дочке….

Клетка, которую приобрели для перевозки попугая в Россию, оказалась слишком хлипкой для такой крупной птицы с железным клювом. Прутики клетки он перекусил словно пассатижами и, выбравшись наружу, принялся изучать багажный отсек. Пернатого аргентинца сразу заинтересовали яркие кнопочки и рычажки каких-то приборов на белой стене. Мощный клюв тут же пошел в дело. Вдруг что-то щелкнуло, зашипело, громко треснуло, и свет в салоне погас. Сквозь сон Абралович почувствовал, как самолет резко завалился на правое крыло и провалился вниз. Вынырнув из дремы, вытаращив глаза Абралович, прижатый к креслу чудовищной перегрузкой, увидел стремительно несущиеся ему навстречу окна многоэтажки…