Глава 4
Как бы это ни казалось странным, но Петру не о жене пристало сейчас думать, а о маме-воспитательнице для маленьких дочек. Мысли о жене, о женитьбе и обо всем, что с этим связано, ушли куда-то на дальний план. А жизнь на месте не стояла. Оживившееся было хозяйство снова пошло на спад. Тетя Зина крутилась как белка в колесе, но двое детей, тем более младшая Клава, требовали круглосуточного внимания. Тетя три раза в день только к кормилице ездила. До всего остального руки не доходили. Приготовит кушать – и все, а дальше – то пеленки, то стирка, то еще многое-многое другое…
Как-то раз тетя, приехав от кормилицы, подошла к Петру и сказала, что сегодня возле рынка видела свою давнюю подругу молодости. Она из того же села, что и Зина, давно вышла замуж и живет сейчас в этом селе с мужем и взрослой дочерью Настей. Тетя поговорила с подругой и кое-что выяснила…
У Насти судьба не заладилась: был парень, посватался к ней, потом его призвали в армию, и несколько лет о нем не было ни слуху ни духу. А потом прислал письмо своим родителям, что там женился, уже есть ребенок, и живет в семье жены. Ему там хорошо, работает в порту. О Насте не спросил ни слова, а она его ждала все это время. Она была и есть свободна, так может, стоит поговорить тебе с ней… Семья эта хорошая, девушка неглупая, порядочная, спокойная. А вдруг она согласится помочь тебе, а там жизнь покажет, как дальше будет…
Петр согласился, да и выбора у него не было. Они под вечер съездили к родителям Насти, открыто рассказали все как есть, показали ей деток. Петр сказал, что неволить её не будет, она поживет пока как приемная мама, со всеми хозяйскими правами, а дальше будет сама решать, как быть… Вроде бы обо всем договорились, и на второй день Петр привез Настю на хутор со всем её нехитрым приданым, все показал-рассказал. Тетя Зина знала её с рождения, поэтому сразу благословила их обоих, и Настя начала свою жизнь на новом месте…
Перво-наперво – сварила вкусный обед, накормила, привела в порядок посуду и в целом кухню. В ней не было того огня, как у Марии или Клавы, она была не заводила-лидер, она была – спокойный, добросовестный исполнитель. Искупала вместе с тетей девочек, помогла уложить их спать и начала разбирать привезенные с собой вещи – подушки, простыни и другие мелочи.
И тут случилось то, что случилось. В комнату зашел Петр. Он увидел, как Настя зашивает надетую на подушку наволочку. Увидел… и непроизвольно потерял дар речи. Она держала иголку в левой руке!
Она была левша!.. У Петра в голове сразу всплыла та, увиденная им много лет назад страшная картина, когда молотобоец-левша нанес смертельный удар по голове его отца, Андрея…
Очнувшись, Петр понял, что жить он с Настей не сможет никогда, по той простой причине, что весь его организм, помимо его воли, – не примет её. Просто не примет, и все…
Со слезами на глазах Петр вместе с тетей погрузил обратно на бричку вещи девушки, и отвезли они её обратно к родителям, попросив у них прощения. Петр так и сказал: «Простите меня, Настя очень хорошая девушка, но я не могу пересилить себя, это выше моих сил, поэтому жить с ней не смогу!» – и рассказал о причине всего этого… Те все поняли и на этом – расстались…
Так все вроде бы начиналось хорошо, но все вернулось на круги своя…
А жизнь продолжалась, и ситуация на хуторе стремительно ухудшалась. Дочки начали болеть… Петр замкнулся в себе еще больше, чем раньше, на пределе были и возможности тети Зины.
Приехала сестра Елена, ей передали про случай с Настей, поэтому и приехала поддержать брата. «Чем он прогневил Бога, ведь не успел Петр ни одного даже малого греха еще совершить, что-то здесь не так!» – рассуждала Елена. Понятно, что что-то нужно было делать, и срочно, пока сам Петр не потерял веру во все…
Она приехала с мужем и взяла с собой хорошую знакомую. Та уже побывала замужем, муж плавал на пассажирском судне по Днепру, сама Акулина (так её звали) работала медсестрой в больнице. Потом, как это часто бывает с матросами, муж ушел жить к другой женщине, и Акулина осталась одна. Родилась и выросла в городе, была добросовестной и исполнительной, поэтому Елена надеялась, что Акулина найдет с Петром общий язык и на хуторе… Тем более как медицинский работник она могла бы оказывать постоянную помощь маленьким девочкам Петра, которые, как передавали Елене родственники, начали побаливать. Обычно, как дети…
Елена осмотрела родную усадьбу, поговорила с тетей Зиной, объяснила ситуацию Акулине и познакомила её с Петром. Тот без особого восторга её встретил, но пошел навстречу и согласился. Елена через день уехала домой.
Акулина была уже не юная девушка, все понимала так, как было. Сразу занялась девочками, их здоровьем, потом постепенно начала входить в повседневную сельскую жизнь с её проблемами и прелестями, чего она раньше не знала в городе. И все опять вроде бы начало налаживаться и вставать на свои места. Петр даже разжег горн в кузнице – впервые за время, прошедшее после ухода Клавы, и что-то там даже отковал…
«Неужели отпустило, – думал он, – неужели закончились все эти страшные неприятности со мной?.. Неужели Бог таки оглянулся в мою сторону?!» Постепенно начал привыкать, что в доме есть не чужая ему женщина и, возможно, она и станет его настоящим спутником по жизни. Он её ни в чем не торопил и не настаивал, ему пока вполне было достаточно того, что было.
Пошла вторая неделя пребывания Акулины на хуторе. Все шло нормально, детки перестали кашлять и маяться животиками. Петр рано утром поехал в город по кузнечным делам, накупил там подарков всем своим домашним, включая Акулину, и с радостным настроением к вечеру вернулся домой. Еще на повороте у родника к дому удивился наличию там многих людей, знакомых и незнакомых.
Подъехав к дому, задрожал от ужаса: на большой спаренной лавке лежала Акулина, вся окровавленная и мокрая. Он бросился к ней, схватил за руки – они были холодными как лед…
Петр оглянулся вокруг – под стеной дома на стуле сидела опухшая тетя Зина с обеими девочками на руках. Они тоже опухли от плача и только тихонько всхлипывали. Сновали туда-сюда какие-то женщины, что-то делали, может, готовили. Петра как будто бы чем-то стукнули по голове, он просто ничего не понимал… Утром выезжал – всё и все были на месте, провожали его, а сейчас – опять несчастье…
«Да что же это за проклятие такое на меня! – зло крикнут Петр в небо. – Ну, нет, я все равно не сдамся и жить буду!» Подошел к тете Зине, это она, оказывается, обнаружила Акулину… в колодце. Они готовили на кухне обед, тетя занималась с девочками, Акулина сказала, что пойдет к колодцу принести ведро воды…
Потом её долго не было, и Зина, вместе с детками отправилась к колодцу посмотреть, в чем там дело. У колодца Акулины не было и у родника тоже. Но когда тетя подошла ближе – увидела кровь на ручке ворота для подъема воды, а заглянув в сам колодец – увидела там тело Акулины… Потом позвала людей, они вытащили тело и вот положили его на лавку, – это все, что могла сообщить Петру тетя Зина…
На другой день из волости приехала следственная группа. По их заключению, Акулина подняла воротом ведро воды, но так как не имела опыта общения с колодезным воротом, поднимая колодезное ведро, чтобы перелить в то ведро, с которым пришла, она встала как раз напротив металлической ручки подъема ворота, а потом – или поскользнулась, или ведро с водой выскользнуло у неё из рук и полетело обратно в колодезь, она, возможно, пыталась его поймать, нагнулась, но цепь, натянувшись, провернула подъемный барабан в обратную сторону, а барабанная ручка ударила Акулину по голове, а вторым ударом, возможно, опрокинула её в колодец…
Как бы то ни было, Акулины хватило только на неделю… Её тоже похоронили рядом с Марией и Клавой на местном кладбище. Акулина была четвертой по счету попыткой найти жену для Петра Лебедя…
После этого случая женщины стали обходить Лебединский хутор десятой дорогой, считая его каким-то заколдованным, проклятым местом. Понятно, что другого объяснения никто, даже сам Петр и родственники, найти не могли…
Петр снова вольно-невольно вспоминал слова старой никопольской цыганки. Выходит, сбываются её предсказания… И брата потерял тогда, и четыре жены уже через него прошло, и опять все вернулось к тому времени, когда он вернулся из Крыма. Только он тогда вернулся с любимой Марией, полный радужных надежд, а сегодня – он один, с двумя малолетними детьми и с хоть и молодым, но уже довольно жестоко истерзанным сердцем…
«Что же ждет тебя, Петя, дальше, – спрашивал он себя, – неужели все эти напасти не закончатся? Что же мне делать теперь, сейчас?! Ведь явно надо что-то менять! Только – ЧТО и, главное, – КАК?! Менять место – так я не могу, это наш семейный корень, а может, место хочет поменять… меня?» – и такие мысли появлялись в голове Петра.
Жизнь сама внесла свои коррективы – началась война с Германией. Первая мировая – назовут её позже…
Петр был согласен пойти на фронт, может, что-то поменяется в его судьбе, а может, суждено ему там остаться… навсегда. Обращался к волостному военному начальству, но его в армию не брали – возраст, а потом – двое детей, без матери, – куда их девать? Да и надеялись, что война скоро закончится…
Но все оказалось гораздо сложнее и дольше. Война и не думала заканчиваться, ни через год и ни через два.
Где-то через год с лишним после её начала повестку на призыв в армию получил и Петр. Он даже обрадовался и не стал искать какие-то освобождения и льготы. Поехал в село, где раньше жила Клава, посетил дом её матери. Самой матери уже не было, жил там старший брат Клавы с женой и сыном. Петр уговорил их переехать в его хутор, жить там как хозяева, пользоваться всем, что там имеется, следить, конечно, за всем, особенно за кузницей, она стояла закрытой, короче говоря – жить там нормальной жизнью до тех пор, пока он не вернется с войны. Если ему не будет суждено вернуться – они могут там жить всегда или продать усадьбу, но обеспечить будущее его дочек Марии и Клавы.
Такое распоряжение Петр сделал и в сельской общине, чтобы все было по закону и потом не было возникающих проблем. Все было оговорено, записано и сторонами подписано… Петр мог идти в армию с уверенностью, что в его хозяйстве будет порядок, а детки будут в его отсутствие под присмотром родных людей. Главное – на хозяйстве оставалась и тетя Зина. Она уже знала – где, что и как, поэтому её племяннику с семьей будет с ней только лучше…
Петр явился на призывный пункт в Никополь, потом пароходом на сборный пункт, в Херсон, а оттуда после непродолжительной подготовки был отправлен на фронт. Все сразу вместе – хозяйство, кузница, хутор, жены, дети, все неприятности – ушли куда-то далеко-далеко и дай Бог, чтобы он, Петр, когда-то ко всему этому вернулся… по-хорошему… живым, а там будет видно – с такими мыслями Петр медленно двигался на Запад, в сторону боевых действий.
Было начало лета 1916 года, когда Петр прибыл туда, куда его направили. Определили его в артиллерию, скорее всего как кузнеца, имеющего дело с металлом. Так как специальной подготовки он не имел, то был прикреплен ездовым к гаубичному орудию. Его задачей было обеспечение передвижения орудия с места на место. Когда он прибыл на батарею – сразу пошли проблемы с его обмундированием. Батарейный старшина, фельдфебель, не имел в наличии ничего, что можно было бы надеть на Петра, особенно верхней одежды – шинели, сапог, шапки, да и простого солдатского обмундирования для него не было ни в батарейном, ни в полковом запасе. Ну, шить же для него специально никто не будет, а надеть просто нечего, так и служил Петр некоторое время при своих лошадях в гражданской одежде. Старшина пообещал поискать по большим складам, но намечалось большое наступление в Карпатах, и всем было не до поисков нужной формы для какого-то солдата…
Боевое крещение Петр получил уже через несколько дней. Какое-то специальное подразделение германской армии на рассвете окружило батарею, где служил Петр, с целью уничтожить её. Три орудия на определенной дистанции стояли на позиции на вершине холма, обслуживающий персонал и батарейные командиры тоже находились там. А коноводы – ездовые с лошадьми, как и положено по военным правилам, располагались в низине, в замаскированном укрытии.
Группа немцев где-то просочилась через наш передний край, вышла на место дислокации батареи и напала на ничего не подозревавших и не ожидавших нападения с другой стороны артиллеристов. Завязался неравный бой. Неизвестно, чем бы все это закончилось, но на беду для немцев у русских был коновод – Петр…
Как потом рассказывали коноводы других орудий, услышав наверху крики и выстрелы, Петр схватил металлический лом, пристегнутый к орудийной упряжке, и бросился к батарее, успев только крикнуть: «Присмотрите за лошадьми!» Больше они Петра в тот день не видели. Через несколько минут к расположению батареи подлетел казачий отряд. Нескольких убегающих немцев они порубали, а одного взяли в плен, пожалели, он по-русски кричал: «Сдаюсь, сдаюсь!» Оказался – чехом, свободно говорил по-русски. Он рассказал, что когда они напали на батарею, старались делать все тихо, но не получилось – кто-то стрельнул, кто-то вскрикнул… И вдруг из-за бугра выскочил какой-то… не человек, скорее – дьявол в гражданской одежде и с блестящей железной палкой в руках. В течение нескольких минут он уничтожил половину их группы, остальные в страшном испуге бросились бежать прямо на русские окопы, а тут казаки подоспели, так что никто из немцев добежать никуда не успел…
Как докладывал командир казачьей сотни командиру полка: «Когда казаки прискакали на батарею, там никого в живых уже не было. С десяток немцев бежали вниз, в сторону наших окопов, мы их догнали, а потом прошлись по батарее. У одного из орудий – гора тел; показалось – вроде бы кто-то шевелится. Разбросали трупы – а там мужик! Наш, живой, гражданский, не знаю, как он там оказался. Весь в крови, в синяках, царапинах, порезах, но живой, даже пытался встать передо мной! Он там человек пятнадцать-двадцать уложил. Ну, могучий парень! Мы его в госпиталь отправили, но, думаю, у него ничего страшного нет».
Петра в госпитале посетил сам командир полка, там же вручил ему первый Георгиевский крест 4-й степени и, в присутствии сопровождающих его офицеров и врачей, пожал руку и спросил, чтобы он хотел попросить у командования полка. Петр просто сказал: «Мне бы форму солдатскую подобрать, а то неудобно как-то в своем воевать, тем более на мне все изорвали!» Полковник недоуменно посмотрел в сторону своего адъютанта и бросил: «Через неделю доложишь об этом мне!» Кроме как чудом, объяснить было нельзя тот факт, что с ломом в руках, разобравшись с целой группой вооруженных и подготовленных немцев, Петр не получил ни одного серьезного ранения. Через две недели его выписали из госпиталя, могли бы и раньше, но не была готова пошитая специально для него солдатская форма.
За год пребывания на фронте на груди Петра появились все четыре степени Георгиевских крестов, он получил звание подпрапорщика. Никогда он не прятался от пуль и снарядов, много раз принимал участие в рукопашных схватках, и горе было тому противнику, кто попадался на его пути…
Нет, он не искал смерти, он, наоборот, думал о жизни и своих маленьких девочках, которых надо обязательно вывести в люди, а кто это сделает, если не он.
После одной из немецких газовых атак Петр получил значительную дозу отравления, и после этого, учитывая весь его достойный годовой фронтовой путь, возраст и двоих маленьких детей дома, командир его полка сам инициировал его демобилизацию. К концу 1916 года Петр прибыл на родной хутор. Целый и невредимый. А война продолжалась дальше, уже без него. Он сделал свое дело, внес свой вклад как настоящий русский солдат! А теперь он снова – кузнец и… отец! И впереди – уже другие текущие заботы…
