Леонид Брежнев
Рассказ
В конце 1946 года в Горыни заявился молоденький капитан, разведчик, увешанный орденами и медалями. И главное – на его груди Звезда Героя Советского Союза и Орден Ленина. Ему 20 лет и это внук Внука. Одна печаль – весь больной и контуженный. Это было чрезвычайным событием. В чём чрезвычайность? Не было случая, чтобы за всю историю не участвовал в Выборах внук Внука. А тут такая возможность висела. Но недаром в Горынях Храм Богов. Хочешь, не хочешь, а верь: сохранил Он всё-таки внука для Выборов. Более того, ему не было равных соперников. Предлагалось автоматически засчитать Героя новым Внуком. Но этого не произошло. Выборы состоялись. На Выборы пришли 100 % избирателей. 100 % голосов было подано за Малая. Малай – это имя Внука, означающее приверженность к пшённой (толчёной) каше. На войне пристрастился? Сразу после рождения съел ложку каши… Первого января 1951 года он принял власть Внука от Внука Беды. В личности Внука Малая хочется со стороны увидеть простого русского человека. Тем проще это сделать, что он таковый и есть. Что такое Внук? Кто такой внук?
Со всеми формами власти у Горыней были свои преткновения. Ни перед одной из властей Внук (ни один из Внуков) не согнул спину. Отсюда и злоключения. Селение Горыни живёт по царским документам. Новых документов нет. Горыни как бы вычеркнуты из населённых пунктов России. Впервые сделано это в советское время. Почему? Потому, что Горыни просили самоуправления. А им его не давали. Их желали вместе с Храмом Богов подчинить советской администрации. И власть издевалась, как только могла. Наименовывала и переименовывала, а в сами Горыни никто попасть не может. И информация о золотых богах, многократно подтверждённая Внуками (а как не подтвердишь, когда спрашивают), не давала покоя воображению власти больше золота Колчака. Считалось, что там на каждого бога приходилось по тонне золота… «Сдать!!!» – неоднократно приказывало начальство. «Нам непосильно. Гоните технику и демонтируйте», – не отказывали Внуки. «Не можете поднять – взорвите!» «Вы привыкли взрывать, вы и взрывайте.» Однако технику снаряжали, гнали, но у Торговых Рядов она неизменно ломалась и дальше не ехала, потому что упиралась в стену, а её продолжали «гнать»… Пригоняли и артбатарею. Комбат неоднократно наводил орудия на цель через лес, но всякий раз снаряды рикошетили от прозрачной стены и улетали в сторону. Наконец один разорвался возле батареи и… Тогда хотели разорить Торговые Ряды. Но, как отмечалось в Книгах памяти, положение якобы спасла шаровая молния бога Перуна. Наконец излюбленным способом арестовали Внука и заперли в стенах тюрьмы. И надо же так случиться, что наступившей ночью какая-то недобитая банда напала на органы и на тюрьму. Вместе с ворами вышел из тюрьмы и Внук Беда, родившийся под знаком беды… Властям наконец показалось, что действует сила свыше. В силу свыше не верили, но её боялись больше всего атеисты. После этого отвязались. Но право прописки Горыням так и не дали. Так и жили по царским уложениям. Стычки с царскими губернаторами тоже были, но они преодолевались согласием и взаимными дарами. А с советскими властями договориться было нельзя. То есть можно, но лишь через золото богов. Отсюда все чудеса в решете. Что же, не было никаких путей отдать золото государству? Пути отдать золото были. Горыни сами бы демонтировали и по частям привезли. И не то умеют. Но не было путей отдать своих богов – в этом причина. Русских богов уже предавали. Этот раз боги вместе с Горынями заняли круговую оборону на последнем рубеже сопротивления. Боги не хотели и не могли предать свой народ. А народ Горыней не хотел и не мог предать своих богов. Если бы так было всегда – не было бы бед у Руси и у России.
Сначала и название селения было, и сохранялось название «Горынинская образовательная школа». Потом и школу ликвидировали. Условно. Её как бы перевели в волостной центр, и она официально называлась «Онучинская средняя школа». Онучи – это бывший волостной центр. Но печати и реквизиты сохранялись в руках Горыней… Население Горыней приписали к тем самым Онучам, насчитывающим 10 000 человек… И это было более чем удивительным. Сначала народ возмущался, потом приноровился. С ликвидацией Онучинской волости незаметно вымерли и Онучи. Документы на школу перерегистрировали с сохранением Онучей. Тем более, что на месте Онучей образовали новую административную единицу, которая опять подчиняла Горыни. Слово «онучи» исчезло из обращения, сохранившись лишь в словарях, как обвёртки ног вместо чулок, и в названии «Онучинской средней школы», существующей и поныне… Лишь с помощью самих Горыней новый райцентр потихоньку выжил как сельскохозяйственный район. Чтобы не задираться с властями района, его начальниками утвердились отселенцы-горыничи. Это было сознательной акцией. Теперь уже трения с районной властью шли чисто по экономическим показателям. Решая хозяйственные задачи, районные власти невольно прописывали Горыни в реальной жизни. Все дороги были с пометками, где Горыни, как ехать к Горыням, и сколько километров до Горыней. Всякого рода сводки мелькали Горынями. Районная малотиражка распиналась, расписывая трудовые подвиги горыничей. А как же народ приноравливался? А он как бы и не знал ни о каких подчинениях. Потому что все службы функционировали у себя, а как Совет селения ухитрялся вести документацию – это их не касалось. Но ходили же они на выборы органов государственной и местной власти? В те времена один не пришёл – ЧП. К нему и приедут, и уговорят посулами. Но велико хитромурдие власти. В канун выборов они всегда были тут как тут. Организовывали в Горынях четыре избирательных участка, и люди ходили. Внук велел, и они ходили, чтобы не навлекать на себя напастей. Зато проблемы касались Внука и председателя Совета селения. Школа оставалась головной болью Внука. Это только после войны советская власть утвердила всеобщее среднее образование. А в Горынях всегда, сколько существовали высшие учебные заведения, существовало и высшее образование. Тут столько мороки, что ни один врач не поможет. Поскольку все выпускники-«онучинцы» поступали в вузы областного города, а вузов здесь было всего четыре, то можно было представить ужас ректоров, когда бы в его списках оказались сотни студентов детского возраста из неизвестных Онучей… Почему детского возраста? Потому что среднюю школу здесь завершали к 13 годам и в этом же году с отличными оценками шли поступать в вуз. На первых порах шли в вузы столиц и в другие крупные города. Но потом закрепились в своём областном городе. Но именно эти недоростки были гордостью всех олимпиад, спортивных достижений, отличной учёбы и прочее. И от них же опять головная боль тех же ректоров. Все эти студентики – отличники, а стало быть, их следовало представлять на золотые медали и вывешивать на Памятные доски золотых медалистов. А кто, спросим себя, изготовит хотя бы для одного вуза пару сотен золотых медалей для медалистов-онучинцев?… И не давали медали, ограничиваясь красным дипломом. И как объяснить массовый наплыв студентов из этих самых Онучей? Поэтому прибегали к уловкам и хитростям, которые исходили от Внука и от ректоров. Например, два этажа Дома студентов использовались вузами города как дополнительные учебные площади, на которых гнездились те же студенты «онучинцы». А как возник сам Дом студентов? Это ещё при Внуке Беде. Но тут и религия, тут и совесть, тут и интриги, тут и злоупотребления власти. У большого начальника области заболел сын-мальчик. Медицина оказалась «бессильной». Отселенцы шепнули хорошему начальнику обратиться к Внуку. Внук согласился на откуп – отведение земельного участка под Дом студентов селения Горыни. Начальник был властен сделать отвод на свой страх и риск, ибо по закону не полагалось. И отвёл. И в документах впервые обозначилось: «Дом студентов селения Горыни». Мальчика тайно привезли в Храм Богов, он там побыл полчасика и сыночек выздоровел на удивление медицины, папы и мамы. Ни один человек, не обладающий силами Внуков, это селение не удержал бы.
Авторитет Внуков безмерен и бессмертен. Если Площадь Богов и Героев украшает Пантеон золотых русских богов и богинь и гранитных Героев-горыничей, то факт бессмертности Внуков Горыней украшает Аллея Внуков. От Торговых Рядов с противоположных сторон выстроены Аллеи Внуков. К. Г. Жуков писал: «Великому народу всегда нужны великие идеи и большие имена, чтобы было во что верить и за кем идти». Советская власть вычеркнула из истории многие славные русские имена царских времён. «Демократическая» Россия поспешила вычеркнуть из истории славные имена советской истории. Поспешила. Жители Горыней не велик народ, но он принадлежит великому русскому народу. А память у селян и общая, и своя. До моста – Внуки до нашей эры. После моста – Внуки нашей эры… 25 Внуков до нашей эры и 40 Внуков – нашей эры. И так с двух сторон, до мостов и от мостов. До этого надо было додуматься и осуществить задуманное. Начали строить Аллеи инженеры – скульпторы древних веков. Продолжение Аллей – дело рук «современных» инженеров-скульпторов, имена которых записаны в Книгах памяти Горыней и родов их происхождения. Их не разделили эрами. И эпохами тоже не разделили. Мал пример, а задумаешься. Композиция скульптур столько же одинаковая, сколько и неповторимая. Две из них изваяны из чистого золота – Внук М. Горыня и Внук М. Золото, имена по ясной причине созидания золотых богов. Скульптуры Внуков находятся как бы в часовне, открытой с лицевой стороны для обозрения. Часовни похожи размерами, но каждая из них имеет свой индивидуальный архитектурный облик. Над каждой часовней раскинул древние ветви могучий кедр. И вокруг всё в цветах, зимой и летом. В непогоду часовни должны быть закрыты. Уход за Аллеями осуществляют избранные лица во время Выборов два раза в сто лет. Всех проезжающих и проходящих этими Аллеями пробирает изморозь вечности. Следующая скульптура, которая украсит Аллеи, будет в честь Внука Малая Мироновича Горынина… У него тоже есть своё рекло – Герой, которым пользуются крайне редко, словно храня его для будущей славы. А через него, чуть позднее, будет скульптура Внука, которого выберут в 2001 году… Уже отсюда проложена идея смыслостроения Горыней к бессмертию.
Внутри Горыней власть Внука безмерна. Но не опасна. Он жил среди своих людей. Он не пользовался другими привилегиями, кроме тех, которые были прописаны им три с лишним тысячи лет тому назад. Он умирал ровно в сто лет, как и все горыничи. Он «не лез на экран». Он редко выступал перед массами. Но все большие начинания прорабатывались и осуществлялись им. Под его строгим руководством работал Совет селения, председателя которого он назначал по итогам Выборов. Внуку Малаю помогало и то, что он – Герой Советского Союза. В военкомате он дорос от капитана до подполковника запаса в отставке. «Полковника» обычно в запасе не присваивают, за исключением Ельцина и Жириновского… Внуку – этот «полковник» как паспорт медведю. А вот Герой – это серьёзнее, хотя и Героев сажают по тюрьмам. Но Внук устоял и от сумы, и от тюрьмы. В единственном случае, кто поднял на одного из Внуков руки, были свои фронтовики. И не руки они подняли, а костыли. Но разобрались, успокоились. Кстати, а где те калеки? Безвременно умерли? Сосланы в Соловки? Ничего подобного. Доживают до своих ста лет в своих Горынях. Они в чести и в почёте. Как Героя Советского Союза Внука Малая многократно, в духе советских времён, приглашали на разные торжества и важные начинания. Он не раз был участником парадов Победы в Москве. Он выбирался, но это однажды, на съезд КПСС. Это был XXIV съезд весной 1971 года. Масштаб и значительность съезда его ошеломили. Прочитав состав съезда, он был потрясён статистикой. Он сунул «состав» в карман и непроизвольно привёз его домой. Пройдёт немного лет, и он будет периодически вынимать тот состав и тупо осмысливать произошедшее. Чтобы приблизительно понять, о чём идёт речь, попробуем очень кратко, без цифр отразить эту статистику. Итак, на съезде было около 5000 делегатов. Они расписаны по роду занятий в промышленности, в строительстве, на транспорте, в сельском хозяйстве (в том числе рядовые колхозники и рабочие совхозов, звеньевые, зав. фермами, бригадиры); руководители производств, объединений, комбинатов, предприятий и строек, директора совхозов, председатели колхозов; партработники (в том числе секретари обкомов, крайкомов, ЦК КП союзных республик, секретари окружкомов, горкомов и райкомов); советские, профсоюзные и комсомольские работники; деятели литературы и искусства, работники научных учреждений, народного образования и здравоохранения; военнослужащие; по возрасту до 35 лет, от 35 до 50 лет, от 51 до 60 лет, старше 60 лет; по образованию (в том числе с высшим, незаконченным высшим, средним образованием) по партстажу (в том числе вступивших до Октябрьской революции, с 1917 по 1941, с 1941 по 1945, в послевоенный период).
Сколько женщин в процентах. Сколько депутатов Верховного Совета СССР, Верховного Совета союзных и автономных республик. Сколько академиков и членкоров АН СССР, отраслевых АН и АН союзных республик. Сколько докторов и кандидатов наук. Сколько награждёно орденами и медалями. Сколько Героев Советского Союза и Героев Соцтруда. Сколько лауреатов Ленинских премий и госпремий (в том числе рабочих и колхозников). Наконец, сколько и каких представителей наций и народностей СССР. И всё в цифрах, в цифрах, в цифрах… Внук представлял себе, что это всего лишь малая часть советского народа, представленная на съезде, но как значительно она выглядит. А дальше было непонимание, пришедшее позднее. Непонимание того, что в Горынях, в единственном месте Советского Союза не было ни одного коммуниста! Дремуче не понимал этого, что сам был беспартийным. Другое непонимание. Внук, всего однажды попавший на этот грандиозный партийный форум, хватался за голову и не понимал, почему и куда всё это рухнуло? И почему столь маленькое самостийное селение, не имеющее в государстве прописки как территориальная единица, живёт тридцать два с лишним века, из которых полвека – в этом грандиозно-грозном государстве? И он, при своём уме, не понимал стиля руководства этих высоких чинов в государстве. Лист со статистикой состава партсъезда он сохранил для передачи по наследству очередному Внуку. Может быть, тот Внук поймёт, в чём же всё-таки дело…
После съезда Внуку Малаю посчастливилось близко сойтись с Генеральным секретарём ЦК КПСС. Счастливый совместный банкет всех делегатов в Кремлёвском дворце был традиционно незабываемым. Как-то получилось, что для Героев Союза (их было более 60 человек) был накрыт отдельный край столов. Герои Соц. Труда (их было около 800 человек) сидели тоже по рангу своей квалификации за своими столами. К некоторым из Героев подходил Генеральный секретарь и чокался с ними бокалами. И к нему подошёл Леонид Ильич Брежнев. Малай Миронович тоже чокнулся, но был замечен в том, что не выпил бокала. Штрих послужил поводом для шуток. Потребовали объяснений. Тогда Малай Миронович и сказал, что не брал в рот на войне, не берет и после войны.
– Да как же тебя коммунисты в своей среде держат?… – сострил Леонид Ильич. Все дружно засмеялись.
– Простите, я не коммунист, – ответил Малай Миронович.
– Как? – одновременно раскрылись рты всех 860 Героев-делегатов.
– Так получилось, – скромно отвечал Малай Миронович. Молчаливо все Герои искренне осудили непьющего беспартийного коллегу. О том, как беспартийный попал на партийный съезд, благоразумно замяли. Бывали курьёзы и чище. Случалось, энергичных мужиков выбирали секретарями парторганизаций и даже парткомов, а потом оказывалось, что они беспартийные. Он не стал развивать ту тему, что в его селении вообще ни одного коммуниста никогда не было. Этим случаем, что Герой не пьёт, и запомнился Внук Брежневу. Брежнев пригласил его к себе и, как принято было говорить, имел с ним дружественную беседу. Тут Брежнев и узнал, что родиной его предков является не село Каменское, переименованное в будущем в Днепродзержинск, а селение Горыни… Удивлению Секретаря не было предела.
– Как? А село Брежнево Курской области? Меня считают земляком… – удивлялся несогласием Генеральный секретарь Брежнев Л. И.
– Село Брежнево – не единственное село, которое хотело бы породниться с вами. Речь не о ваших близких родственниках, а о ваших прапредках… – объяснял Внук Малай. Брежнев пообещал приехать в неизвестное ему поселение древних русских людей. И сдержал обещание.
Визит был обставлен случайностью. В это время ему организовали идеологическую экспедицию по городам средней полосы России. Она оказалась короткой и не оправдала возложенных на неё ожиданий. Но он заглянул в областной город Н-ск… Бегло осмотрев передовые предприятия и образцовые коровники, он пожелал посетить Горыни.
– Какие Горыни? – лицемерно удивились областные секретари.
– Я вам покажу, какие! – сказал Брежнев. Он сел в свой импортный «Мерседес» и на предельной скорости помчался в сторону Горыней. Его сопровождавший Андропов и выездная охрана догнать его не смогли. Брежнев воспользовался своим классным мастерством по вождению автомобилей, провинциальной вольностью и личной властью. Когда догоняющий его кортеж примчался к Торговым Рядам, то застал лишь сиротливый Мерседес у Гостиного Двора – Брежнева уже встретили. Остальных, увы, попросили подождать. Андропов, этот новоиспечённый председатель госбезопасности, оказался в положении Берии, в своё время сопровождавшего Николу Теслу в Горыни. И власть, и амбиции этих гэбэ очень трудно представить рядовым людям. Юрий Владимирович тоже стучал лбом в прозрачную стену, но, что увы, то увы. Прозрачная стена – это образно. Никакой стены нет. Однако уже при подходе посторонних людей к лесу у них начинает болеть голова. При первом шаге в лесу голова уже раскалывается от боли. Шаг назад – и нет боли. Инстинкт самосохранения требовал не лезть далее в лес… Зато сопровождающим Брежнева лицам предоставили шикарные апартаменты в Гостином Дворе, и они коротали в нём целую неделю.
– Во имя предков! – Брежнева под белые ручки подхватили десятка три древних родичей. Своих родичей он не мог не узнать. У всех мужчин чёрные бровищи по длине и ширине пальцев, девушки и женщины – как одна чернобровая красавица. Но были и отличия. У горыничей Брежневых были красивые, но несколько утончённые лица. А, может быть, так казалось.
– Во имя предков! – Брежнева пешком провели по Аллее Внуков до моста и после моста, то есть из до нашей эры в нашу эру… Подобной почести героям-вождям не было нигде в мире. Даже кремлёвская стена не могла соперничать славой с Аллеей Внуков. Брежнев был изумлён. Однако его изумления лишь начинались. Его угостили истинным русским хлебом и солью, преподнесёнными неразбадяженными чужой кровью красавицами-девицами, и повели под пляску и песни к себе в дома-терема. Там его отмыли добела чистой водой, какая водится только в Горынях, угостили чаркой сурицы и передали Внуку.
– Во имя предков! – Внук с председателем Совета селения повели царя в Храм Богов для элементарного оздоровления от суеты политической жизни. Брежнев лишь головой мотал, выражая искреннее расположение к хозяевам необычного приёма. Он на глазах ожил, встряхнулся и даже спросил:
– Что со мной? – Ему весело объяснили оздоровительную процедуру. После этого гостя в транспортной карете, застеленной ковром, возвратили предкам и там целые сутки пили русскую сурицу, единственный напиток, признаваемый в Горынях. То и дело там слышалось:
– Лёня, Лёня, дядя Лёня.
А сурица – это обыкновенная медовуха, но настóяная на настоящей чистой воде из лесного Студеня-озера и на диком мёде. Лёне умные головы родичей Брежневых возвели название Руси́ от напитка Сурьи и имени женщины Рýся. «Ты сам посуди, – горячились застольники, – в обоих словах одинаковые знаки букв. Суря – Руся. Понял?» Леонида Ильича здесь все называли запросто «ты» и по имени, кроме Внука и председателя Совета селения. Эти хозяева предпочитали вежливость форм. Как оказалось, именно простоты и не хватает Брежневу, уставшему от официальной учтивости. Возражения Лёни о возможных других вариантах происхождения названии Руси высмеивали как ненаучные и неоколонаучные, а просто абсурдные. Свои же ведения они считают абсолютно непогрешимыми. Как знать, Горыни старше нас на 32 века. Брежнев раскованно балагурил, рассказывал анекдоты, в том числе о себе и о евреях, и плыл от счастья. Он пел со всеми и даже плясал тоже со всеми. В конце концов, он сам доказывал девушке Русине, танцевавшей с ним, что название Руси́ происходит от сурицы и от Руси́ны… Девушка Руся-Русина, подлинное совершенство природы, состоящее из пленительных глаз, пленительной грации и пленительной кротости, во всём соглашалась с великим гостем. В разгар веселия Брежнева аккуратно спросили:
– Лёня! Не мог бы ты посодействовать, чтобы наши Горыни признали как самостоятельное селение? Но чтобы наших богов не отнимали. А то мы тут числимся как Онучи… – На что Леонид Ильич весело пообещал:
– Да мне это раз плюнуть! Считайте вопрос улаженным.
Лишь на следующие сутки с утра началась «официальная встреча». На Площади Богов собралось всё население Горыней, не исключая детей. Брежнев попросил микрофон, но Внук сказал:
– Говорите без микрофона, здесь всё слышно. – Брежнев подивился новости, но начал, было, с подъёмом, громко, как на митинге:
– Дорогие мои земляки… – Но понял, что, правда, слышимость великолепная, и тогда уже стал говорить просто и задушевно, как родным людям. После его речи:
– Во имя прекрасного! – начались выступления танцевальных групп танцевального ансамбля Горыней, чередующиеся с хором песни Горыней. Прямо на площади. И так танцевали и пели часа два. Пели без музыкального сопровождения, но так слышно, так чисто и так внятно, и только русские песни в своей аранжировке. Слушатели цепенели от напряжения мужских басов и взлётов девичьих теноров. Брежнев минутами искал опору в чужой руке и всё вздрагивал головой и всё дивился акустике:
– Почему такая слышимость? Вроде пространство с Красную площадь… Но песни просто выворачивают душу. Запишите мне на пластинку, буду дома прослушивать…
– У нас местность такая, акустическая, – отвечали ему лукаво. Местность местностью, но здесь включались ТТ (тонкие технологии). – А песни наши, горынинские, русские, своими силами сочиняем и сами посильно поём. Обязательно дадим вам пластиночку. У нас всё записано… – И тут произошло самое неожиданное. Неожиданное и потрясающее для Генерального секретаря. Ансамбль спел Гимн Советского Союза. Исполнение было лучше, чем у Краснознамённого Ансамбля Советской Армии Александра Александрова. Брежнев слушал с величайшим воодушевлением. Но не это стало потрясением генсека. Дело в том, что горыничи любили гимн не только как символ государства, а и как высокопатриотичную песню, как ораторию на патриотический сюжет. И они всегда исполняли данную ораторию в конце праздника, после исполнения гимна хором ансамбля, то есть уже всем населением Площади. Это бывало как магическое вливание в себя самого высокого чувства. А под занавес, то это как пшённая каша на поминках, которую в обычае подают последней перед досвиданием и пожеланием быть живыми и здоровыми. И вот, когда после хора Гимн начали слаженно петь населением, то тут Брежнев и прослезился, и вытирался платком всё время, пока пели ораторию. На высоте эмоций после окончания пения он обнял Внука и принародно расцеловал троекратно. Ну, тут он умел…
Есть ещё одна песня-оратория, любимая горыничами – это «Священная война». Они её пели только в составе хора, но никогда – всем населением.
На обеде Брежнев сокрушался, что его, поди, уже хватились, ищут, а он здесь пьёт сурицу и развлекается. Поскольку обедали в доме Внука, тот открыл гостю папку с экраном и сказал:
– Любуйтесь, что делают ваши сподвижники. Они уже ночью развернули батальон внутренних войск вокруг леса и стреляют холостыми патронами. Распугивают наших зверей… – Сподвижники, в лице Андропова и его помощника сидели за столом в гостинице и пили воду из графина. Видимо, водичка нравилась больному почками Андропову лучше минеральных напитков.
– И где теперь искать нашего маразматика! – горестно говорил секретарь ЦК, председатель государственной безопасности своему помощнику.
– Да не расстраивайтесь вы, мне сказали, что его не съедят… – успокаивал помощник.
– Почему не съедят? Жиру в нас пудов пять… – возражал Андропов, нажав ударением «в нас».
– Сухожилия старые… – пояснил помощник. Брежнев аж взбеленился от услышанного маразматика, пяти пудов жира и старых сухожилий.
– Жаль, нет связи, я бы им дал прикурить! – ворчливо сказал Брежнев.
– Почему нет, есть. Нажмите вот эту кнопочку и говорите с ними, – пояснил Внук.
Брежнев осторожно подул на кнопку, потом нажал её и подключился к голосам своих подчинённых. Тут он и высказался:
– Не ожидал от тебя, Юра, столь лестных отзывов обо мне.
– Как! – вскричал Андропов, вскакивая со стула. – Где вы, дорогой Леонид Ильич? – рассыпался друг по партии своему генеральному секретарю. – Всё ли с вами в порядке? – он искал глазами источник голоса, пока не сообразил, что голос исходит из радиоприёмника, стоящего на столе. Он и обращался теперь к радиоприемнику.
– Со мной всё в порядке, а ты позоришься перед местным населением. Советую снять с позиции батальон внутренних войск и подобрать за собой все гильзы и все окурки. Заставь своего жировара собирать окурки вместе с солдатами. А потом я посмотрю, сколько в нём останется сухожилий. Доложи, как понял! – приказал Секретарь.
– Да понял я, понял я, я рад, что слышу вас здоровым и невредимым… Сейчас уберём. Уберём, разумеется, обстановка прояснилась, жировар уже побежал подбирать окурки… уберём конечно… – лопотал простой секретарь ЦК перед непростым Секретарём ЦК КПСС. Значит, у них там строго с видимой субординацией. А в невидимой субординации «жир», «старые сухожилия» и «маразматик»…
– Где же побежал, когда он лупит глаза на тебя? Кто с кем в куклы играет?! Вот так-то лучше, оторвал, наконец, ноги от пола… – И после выключения экрана дополнил: – Ишь, умник нашёлся! У самого половина органов не работает, а туда же… – остывал Брежнев после разгона. Не ясно было, о какой половине органов намекнул Брежнев? И почки органы, и госбезопасность тоже органы.
Как не покажется мелочным, деталь о том, что «жировар» еще не убежал, а продолжает лупить глаза, а потом оторвал ноги от пола, сыграла роль сокрытого плана. Она мучила Андропова до тех пор, пока он не понял простой истины: Брежнев всё видел своими глазами. Но как? Значит, владеет ноу-хау. Следовательно? Следовательно, мы под колпаком… Как всякий еврей у власти, он был труслив и вероломен. С той поры и почти до момента, когда он решился убить больного генсека, он боялся его «колпака» страшнее смерти. А в конце он стал бояться своей естественной смерти раньше, чем насильственной смерти генсека. Тут он подвергся вторичному озарению, что колпака в действительности не существует. И тогда уже смело он умерщвляет «друга». После этого он нашёл затёртую папку с экраном и кнопками. Сколько он ни вертел папкой, сколько ни нажимал на кнопки, экран безмолвствовал. Разозлившись, он стал топтать папку, но образумился, сообразив отдать её на исследование специалистам. Ни одного специалиста по папке не оказалось, и тогда её выбросили в мусорный контейнер. Таким образом, она умерла вместе с Брежневым. Однако пока папка ещё жива, поскольку мы забежали вперёд.
– Не берите в голову. Отдыхайте хоть раз на свободе, – советовал Внук.
– Но эта штучка хорошая. В Кремле у нас таких нет. Где купил? – спрашивал Брежнев о папке с экраном. Он не мог даже предположить своими извилинами, ибо всё же старые сухожилия, что эта штучка и есть ТТ. Но о ТТ ему никто ничего не рассказывал.
– Это мы сами пробуем. Образец экспериментальный, одни недоделки… – лукавил Малай Миронович.
– Задари гостю, в долгу не останусь! – загорелся Брежнев.
– Задарю на прощание. А сейчас нельзя, вы так и будете отслеживать свой аппарат… – правду говорил Малай.
– Согласен. Ну их подальше. Налей-ка своей сурицы.
Однако Брежнев заболел этой штучкой. Не проходило дня, чтобы он не спрашивал о ней, чтобы навести её на кого-нибудь из членов Политбюро. И наблюдал за их работой, хитро помалкивая. По всей вероятности, он решил, что в его руках появилось оружие контроля лояльности близких к власти людей. Внук немного жалел, что посвятил того в тайну. Но он сделал это сознательно. Он не хотел, чтобы отселенца Горыней свергли подобно Хрущёву, хотя того сверг сам отселенец…
Девушка Русина Брежнева, которая купала важного гостя, делала ему и массаж, вошла в полное доверие генсека. У него была общечеловеческая слабость доверять красивым и юным женщинам. Однако сказывалась и специфика самого генсека. Нежась под сильными и неясными руками девушки, он сам выведывал у неё секреты. Видимо, это в крови заговорщиков и коронованных историей лиц.
– Скажи мне, Русина, а что такое внук? Всё слышу – аллея внуков, внук, внук. А в ум не возьму, о ком говорят… – простовато спрашивал он у девушки.
– Внук – это наш идеал руководителя, наша история, наш царь, вождь и бог. Ныне – это Малай Миронович Горынин, Герой Советского Союза, – серьёзно отвечала девушка.
– В чём его сила? – выспрашивал гость.
– Сила Внуков в богах и в предках. Они делегируют им свою силу на Земле. Они скромные, но, в случае чего, они могут покарать целое государство, – так отвечала девушка из древнего рода Брежневых. Гость долго молчал, словно уснул. Русина присела на краюшек кушетки и ожидала, когда гость очнётся. Но тот не спал. Он соотносил себя, самого могущественного человека самого могущественного государства с неким Внуком, «царём, вождём и богом» ничтожно малых Горыней. Мысленно он отважно замещался с Горыней, ставил себя на его место, а того, на место Генерального секретаря… Его кидало в дрожь, и он зачёркивал замещение.
– Какая же сила в богах, если они всего-то скульптуры? – спросил он неожиданно.
Русина вздрогнула, она подумала, что он очнулся от сна.
– Скульптуры – их символ, а сами боги живут в Храме Богов, среди духов предков горыничей. От них и вся сила, – отвечала девушка Руся. – Вы лишь один раз побывали в Храме, а боги даровали вам здоровья на целый год. Вы сейчас как молодой. Но это от Внука. Не пожелай он, боги остались бы равнодушными. Теперь понимаете силу Горыни? – спросила Русина Брежнева.
– Опасный человек, ваш Горыня, – сделал вывод гость.
– Нет. Наш Горыня добрый. Только доброму боги доверяют свою власть на Земле. Злым доверять нельзя. Они всё перевернут вверх дном и всех уничтожат, – так понимала девушка Руся.
Брежнев стал выведывать причину того, что его близкие родственники оказались вне Горыней. Русина подробно рассказала гостю о существующей практике отселения избыточного количества людей из Горыней. Так заповедовали первопредки, и так продолжается.
– Но почему именно мои прадеды отселены, а ваши прадеды остались, – глубоко копал непростой гость. И тут Русина, непривычная к хитростям, допустила простодушную ошибку. Она искренне поведала, что в число отселенцев, как правило, попадали менее сильные люди по интеллекту или по физической конституции… Это кровно задело царя СССР. Он мягко потребовал объяснить ему критерии «менее сильных»… Русина опять не догадалась прибегнуть к лукавству. Она рассказала о биоэнергетическом потенциале каждого человека, который, так или иначе, сказывается на его практической деятельности. Стали подсчитывать его потенциал. Он оказался равным 19 единицам. А у Русины он оказался за 30. А у её родичей? Тоже за 30… А у вашего Внука? У того 42… «А у Андропова?» – осенило его, – и он пояснил, о ком речь. Вместе перемножили родоначальные даты – получилась цифра 18… Это было хоть какое-то утешение. На единицу да меньше. «А туда же, „маразматик“, у самого-то», – мстительно думал обидчивый генсек. Но всё равно, у Брежнева испортилось настроение.
– Как же так? – думал он вслух. – Меня славят как мудрого и многоумного человека, а тут оказывается, что моих пращуров прогнали из этого, прости господи, селения, как скудоумных… – Но тут Русина спохватилась и стала говорить о том, что эти критерии всегда субъективные. Об этом говорят хотя бы те факты, что все до единого отселенца сделали стремительную карьеру. Они и генералы, они и секретари обкомов, они и академики, а один, догадалась Русина, даже Генеральный секретарь ЦК КПСС самого сильного в мире государства… Она, было, хотела привести примеры из своего селения, в котором люди с потенциалом всего в 10 пунктов совершили открытия. Но прикусила язык. У Брежнева и без этого отлегло от сердца. В чувствах нежной признательности он привлёк юную девушку к своей могучей груди…
Все разговоры Брежнева были записаны в Книгах Памяти. Даже интимные. Не хуже, чем в КГБ… Из них, в частности, выяснилось, что Русе Брежневой было благословение самого Внука и её родителей, поэтому она безропотно родила наследника Брежнева, не страдая совестью или осудом. Женихов за этот подвиг у неё не убавилось, так что она благополучно вышла замуж и вырастила вместе с мужем очень плотного широкобрового юношу, коэффициент которого по БЭПу был равен материнскому интеллекту. То есть отселение по этому признаку ему не грозило, и он бы принял участие в Выборах Горыней, когда бы не перерос к этому времени. Сам он был посвящён в тонкости этой истории и очень гордился мамой… Другие дети Русины Брежневой, которых не сосчитать, завидовали старшему брату и тоже гордились мамой. Но тут та же странность. Им можно было и не завидовать старшему брату. Все дети Русины, а это были одни сыновья, были вылитые… Леониды Брежневы. Почему, наука? Вот так она, История, и пишет сама себя. Если бы её не извращали, было бы проще и интереснее жить. Потомки Леонида Брежнева в Горынях – это не меньше потомков Аттилы здесь же, при всём различии между ними. В данном месте история Горыней делает некий изгиб. Изгиб нравственности или нрава. При высокой степени нравов, царящих в Горынях, Руся Брежнева должна быть испепелена охулом или осудом. Но этого не произошло. Русине Брежневой стали завидовать даже те, кто на словах ещё цеплялся за пьедестал безупречной девственности. Стало быть, к гордости сыновей своей мамой примкнула гордость большинства дев и жён. Почему? Объяснить вопрос только отблеском славы и власти, павшей с Брежнева на павшую Русю, нам недостаточно. В блеске своей вечности здесь открылся вопрос о бессмертии Руси и её сыновей. О ней и о них сразу написали в Книгах Памяти рода и Горыней, а это уже никогда не вычеркнешь из истории селения Горыни. И произошло это одноактно, тогда как другим нужно ещё упираться и упираться в этот же пьедестал, чтобы о тебе написали… Думается, что это так. Но возможны какие-то другие изыски. Один из изысков таков, что младший из сыновей подрастал под период, когда было нужно заявить о себе перед Выборами всем набором своих извилин. Но это в будущем.
Однако мы забежали наперёд, поскольку такие события в Горынях нечасты, и везде бы были нечасты, поэтому были и другие воспоминания.
Уверовав в силу Внука, Брежнев не отпускал того ни на шаг.
– Председатель пусть занимается своими делами. А ты побудь с гостем. Сам приглашал, – говорил гость и в оставшиеся дни обследовал все Горыни. Хотя ему не всё показали. Экспериментальное производство, в котором кузнечили и творили все горыничи, кто хотел, Брежневу не показали. Горыни ему очень понравились. Внук показал Секретарю, как дикие звери организованно приходят на водопой. И дали ему бинокль налюбоваться кабанами на лёжке возле воды. Показали, как звери повадились оправляться в скрытые в кустиках контейнеры. Как контейнеры сами, автоматически, переправляются через речку и на этом берегу сбрасывают вторпродукт в другие контейнеры, после чего аккуратно отправляются по воде на старое место. Брежнев был заворожён тем, как звери, подчиняясь тревожной трели, организованно покидают место отдыха на водопое. А когда вошли в лес, и Брежнев увидел, как спокойно разгуливают всякие звери, он едва не лишился чувств. Кругло говоря, увидев зверей, генсек сам озверел. За полчаса он увидел лисицу, медведя, горностая, барсука и рысь. Внук знал, да и кто не знал в Советском Союзе, что Генеральный секретарь страстный охотник. Его буквально трясло, и он требовал ружьё. Внук смеялся и объяснял, что ружей в Горынях нет, есть только луки. Луки произвели на Брежнева удручающее впечатление. Тогда Внук привёл его в парковый тир и показал, как надо стрелять.
Цели, величиной с пятаки, Внук сшибал как орехи палкой и Брежнев вновь загорелся. По крайней мере, полдня он не выходил из тира. А потом, едва научившись держать лук в руках и поражать цели со шляпу (разумеется, с трёх шагов), он потребовал вести́ его на охоту. Желание гостя – забота хозяина. Организовали охоту. Организовали – это значит, что никого из многих помощников Брежнев не видел. Технологии, они и есть технологии, будь они тоньше волоса, но мало ли что в голове у зверя, когда не совсем ясно, что в голове у самого человека. Подстраховка не мешала самому Внуку. За другие обязанности отвечали лесник и егерь этой стороны леса. Поскольку звери привыкли к человеку-горыничу и разгуливали с соблюдением мер лишь звериной безопасности, то Брежнев с расстояния пяти аршинов мог расстрелять многих особей. Но егерь, дав царю убить кабана и лося, запретил охоту, как убиение зверей. Брежнев был поражён. Какой-то егерь указывает Внуку и даже ему, Генеральному секретарю! Не известно, понял ли он, что здесь не Завидово. В этом лесу царствуют лесник Лесников и егерь Ельцов. Однолинейный егерь Ельцов, не усвоивший сложных наук, не знающий о любимом горыничами Египте, о нанотехнологиях и прочих тонких вещичках, в отличие от сидевших в лабораториях многолинейных сосельников, будучи хозяином леса, знал в лесу всё. И строго исполнял порядок, установленный Горыниным Малаем Мироновичем. Человек действительно может прожить без высшей математики и без физики. Но даже самый дикий и забитый человек откликается на голос поэзии. Значит, без поэзии нет жизни. Егерь не был диким, не был забитым. Потому что, повторим, был хозяином леса. И лес для него был смыслом жизни, ибо в лесу он слышал поэзию жизни. В то же время Внук для егеря Ельцова, в его понимании, был выше Генерального секретаря ЦК КПСС. Когда надо, то Внук прикажет ему начать охоту для нужд Горыней. А Внук приказывал егерю всегда после доклада егеря о том, что часть зверей, и каких, следует разрядить. И тогда начиналась охота. Охота в Горынях опрокидывает традиционные представления о дворянской охоте или об охоте современных российских убийц-охотников. Она производится скрытно и в абсолютной тишине, без загонов, без ярких оградительных лент, без прицелов ночного видения, без лающих собак и без вонючих снегоходов, специально назначенными охотниками, вооружёнными древними луками. Охотники всякий раз меняются, чтобы не обидно было неизбранным, то есть охотятся по очереди. Труд охотников оплачивается отдельно. Мясо сдаётся в магазины, где оно продаётся по заниженным ценам. Доход от мяса поступает в казну селения. Всё как в дохристианские времена…
Зверь не должен думать, что его убил человек. Он, конечно, догадывается, что больше убить его некому, но и у людей много догадливых, однако ничего от этого не меняется. Догадливые звери, как и догадливые люди, продолжают спокойно ходить и жить среди убийц, боясь лишь грома и молнии, в то время как на них уже идёт тихая профессиональная охота. Но это где-то в остальной части России, но не в Горынях. В Горынях на людей ни скрытно, ни шумно охоту не ведут. Поэтому, или не поэтому, егерь, отказав Брежневу, не смог не позволить, в виде исключения, убить барсука Внуку на дальности двести метров. Это егерь определил расстояние, ибо он все расстояния в лесу знал назубок. Барсука на опушке не было видно, но егерь уверил, что зверёк сидит у норы, он это знает, потому что барсук всегда в это время сидит возле норы. Егерь дал координаты. Внук выстрелил, егерь побежал и приволок черно-бурого хищника средней величины, с белой полоской вдоль носа и еле видной «снежинкой» на шее. Беленькую снежинку пронзила стрела и из неё сочилась кровь. Для Брежнева это была мистика. Он, отличный стрелок, из винтовки не смог бы убить невидимого зверя на дальности двести метров. А тут! Его еле уговорили покинуть лес. Завершая охоту, следовало бы сказать в оправдание генсека. Безжалостно уничтожая зверей на охоте, он меньше других правителей уничтожил людей. При нём пострадало с десяток диссидентов и всё. Да и то, их не убили, а депортировали в ими любимый Запад. Не говоря, конечно, об уголовниках. К людям он относился как политрук-политработник. Последним местом в Горынях, где Брежнев задыхался от зависти, был конный заводик на 300 лошадиных голов. Он ещё утром задавал вопросы, осматривая хозяйство родичей – Брежневых. Там, через двор, стояли тракторы, комбайны, «зилки́», электрокосилки, конные грабли, другая техника и гужевой инвентарь, то есть телеги и сани, и телеги и сани с грядушками. «А где лошади»? – спрашивал он. Теперь он увидел, где лошади. Продавать коней не выгодно, государство стрижёт купоны, а хозяйству достаются копейки. Лошади служат рабсилой на хозработах, чтобы не трамбовать тяжёлой техникой пашню. И ребятишкам надо потешиться. Соревнуются на лошадях по-всякому. Брежнев сказал, что лошадей хоть на ВДНХ. С ним не согласились те, кого он хвалил.
– Вот раньше, – вздыхали конюхи, – Горыни разводили дивные породы и торговали лучших в краю лошадей. Весь прибыток шёл в казну поселения. – Брежнева вздохи конюхов нисколько не тронули. Ему невдомёк, что все работники конезавода с дипломами кандидатов и докторов наук. От лошадей он едва оторвался. Вообще в нём чувствовался большой хозяин. Осмотрел он и злаковые культуры. Его восхитила современная поливочная система полей, неприметная глазу. Сотни фонтанчиков отрывались от земли фейерверками брызг, орошая поля и не мешая машинам. Затем удивлялся злакам. Такого налива он тоже не видел. Человек, написавший (пусть и с помощью литератора) книгу «Целина», разбирался не только в целинных землях, но и в специфике злаковых культур. Ему робели сказать, но всё же сказали, что с гектара снимают по сто с лишним центнеров пшеницы. Это в зоне-то горного земледелия! Брежнев загорелся наградить одного из тружеников орденом Ленина и золотой звездой Героя Соцтруда. Внук одобрил идею, и тут же сварганили представление о награждении председателя Совета селения. Заверили бумагу подписью Генерального секретаря, поставили «онучинскую» печать, и отправили депешей в Президиум Верховного Совета СССР. Пока гостил Брежнев, Указ был опубликован в газете «Известия». Так тоже делаются великие дела, когда поднимается дух великих начальников. Значит, надо уметь поднимать этот дух у этих начальников. Или у других людей, которые киснут от скуки и лени. К отъезду гостя новоиспечённый Герой Соцтруда был «обмыт» всем селением. Запасы сурицы подходили к концу… Теперь в Горынях было два Героя и оба живых. Председатель достоин награды. Ещё увидим его свершения.
Постоянно шли беседы. Разговоры. Брежнев не согласился с Внуком насчёт богов. Золото следовало бы сдать, – считал и Брежнев.
– Если бы я не знал, что написано в «Особой папке» – есть у нас такая папка с важными фактами, – говорил Брежнев, – я бы тоже стал вашим врагом. Ты думаешь, я не знал о Горынях? Ещё как знал. О золоте ваших богов тоже знаю. Теперь довелось их увидеть. Там есть запись Сталина, что это золото русских богов – резерв. Я на тебя обратил внимание, когда мне доложил председатель мандатной комиссии, что на съезд проник какой-то герой – беспартийный авнтюрист. Мы сочли ошибку ваших местных партчиновников приятной мелочью. Ну, а потом ты помнишь. Ты думаешь, что я не знаю, что твои Горыни нигде не числятся? Прекрасно знаю. Знаю, что ты хотел бы попросить меня исправить недоразумение. Так ведь? Я так и хотел. Но тут на днях я узнал, что моих прадедов отселили из Горыней по скудоумию. Оказалось, что и у меня такой же состав мозга. Теперь я в раздумье. Ты думаешь, мне охота тащить на себе память людей, что у меня с мозжечком что-то там было. Меня успокоила Руся Брежнева. Все отселенцы, как оказалось из её рассказа, стали большими людьми. Ты бы эту вредную теорию заглушил. Тень от неё… Ну, вот теперь, если забуду исполнить твою просьбу, то только по этой причине. Бумеранг тебе по лбу. Отселяй по другим, лучше по добровольным, критериям. Тогда будет лучше. Понял меня?
– Понял. Но пару самолётов всё-таки попрошу для нужд ограниченного селения. За мой счёт. Парочку «Илов»… – Брежнев сюсяво рассмеялся:
– Сделаю. Обещаю, – и ладонью по-братски стукнул Внука в ключицу.
Вполне вразумительная беседа. Тоже записанная… Но у Внука были другие соображения. Он сделал витиеватое вступление, а потом сообщил, что у генсека слабое здоровье и ему лучше уйти с поста. И перебраться на жительство на свою прародину.
– Здесь вам будет обеспечено сто лет жизни и щадящий род деятельности. Например, изберём вас председателем Совета старейшин, и вы станете посильно курировать формирование мировоззрения молодёжи. – Иначе, дескать, дела незавидные.
– И на сколько лет меня ещё хватит? – спрашивал Генеральный.
– Ну, это компетенция Бога Рода. Сколько уж отведено…
– Ага, здесь ты мне отведёшь сто лет, а там мне отводит Господь Бог, – неувязочка.
– Здесь оздоровительный Храм Бога Рода, а там невежественная медсестра, которая суёт вам усыпительные таблетки. Есть разница?
– Откуда знаешь о медсестре? – заволновался Брежнев.
– Тут и знать не надо, это общепринятая практика.
– А семья?
– Семье тоже будет что подлечить. Пойдёмте, я покажу, в каком доме вы будете жить с семьёй.
– Осмотреть мы всегда успеем. Главное, надо решиться. А почему ты меня зазываешь? Какой тебе от меня интерес?
– Абсолютно никакого. Человеческое участие. Тем более, я предполагаю, что вас от власти оторвать тяжелее, чем ребёнка от сиськи. – В этом месте Брежнев заржал.
– И всё-таки, лет десять я протяну?
– Немногим более, – ответил Внук.
– Тогда подзаряди меня хоть годика на три. А то Русина сказала, что на год…
– Я предлагаю вам ежегодные прививки. Прилететь на день вам не трудно?
– Да, но тут есть одно но, – говорил Брежнев, зная, что у Русины будут последствия. Внук тоже знал о последствиях. Поэтому он сказал:
– Хорошо. Видимо, вас действительно видим последний раз. Тогда хоть имейте в виду «Песнь о вещем Олеге».
– Это к чему?
– К тому, что змея в черепе находится за вашей спиной. Это запомните. – Брежнев понял.
– Но он же мой друг! – воскликнул он.
– Власть друзей не имеет. Будем прощаться! – Внук сводил Брежнева ещё раз в Храм Богов, но просил ли он Бога Рода о здоровье гостя этим разом, в Книгах памяти не отмечено. На этом визит Брежнева завершился. Родичи, хоть они дальние, но родичи, провожали его полным составом. Русина тихо плакала. У торговых Рядов собралось чуть ли не всё Политбюро, встречать дорогого Леонида Ильича. На Внука, виновника бед, смотрели как злые волки. Брежнев в присутствии Внука отдал распоряжение Первому секретарю обкома:
– Представьте в Бюро ЦК КПСС по РСФСР документы на возвращение этому селению исконного названия «Горыни» с выводом его из состава райцентра и присвоением ему статуса города. И Москва пришлёт ему два самолёта за их наличный расчёт – проследите, чтобы кто-то не присвоил их по коллективной линии. Как поняли? – Первый угодливо приложил руку к шляпе – поняли… После этого произошло традиционное прощание с широким обхватом рук и с поцелуями. Народ посмеивался над пристрастием своего генсека к объятиям и поцелуям. Но это мелкие издержки крупного руководителя. Считается, что лобызания свойственны только знатным русским. Но это древний обычай многих, если не всех, народов, видоизменённый до обозначения поцелуев троекратным перекрестием голов. Это мелочи. И это всё. Как уехали, так и забыли. О селении позабыли. А самолёты чётко были оплачены и чётко прибыли в распоряжение Малая Мироновича Горынина. Это в советское время?! Частная собственность?! В советское время ещё не такие чудеса случались, да мало кто знает. Однако не случайным, ох, не случайным был визит Первого секретаря обкома в Дом студентов селения Горыней и его последующие поползновения. И зависть к экономической самостоятельности Горыней, и мелкая кознь. Не получилось с возвратом исконного названия «Горыни», то он решил прибрать к рукам Дом студентов «несуществующего селения Горыни». Откуда такое мстительное вредительство? Из генов, откуда ещё. Наконец, после убытия Генерального секретаря возникла полемика в Горынях. Туповатый оппозиционный вопрос: «А нужен ли был Горыням Брежнев? За что мы так преданно его привечали»? Откуда исходила оппозиционная тупость? Это уже не важно. Пусть даже и от Купцовых. Туповато и отвечали: «Брежнев для Горыней – это больше, чем любой фараон для Египта…» Откуда исходил ответ – тоже не важно. Пусть даже от рода Брежневых.
Последним из держателей державы был Брежнев. После него началось. Так выглядит изложение горыничей. Но, как известно, всё не так выглядит в официальных изложениях, которых частично не было.
