Бридон ехал не очень быстро; его вымотали двадцать пять минут варьете у шлюза, а кроме того, торопиться было ни к чему. Если неизвестный пойдет на лодке вниз по реке (а тогда он в любом случае не уйдет от Лейланда), ему придется доплыть как минимум до «Миллингтонского моста», чтобы найти ночлег, или выйти на дорогу, которая вернет его к благам цивилизации. И Бридону, который ехал на более удобном велосипеде, будет нетрудно его опередить. И действительно, когда на горизонте, который позднее закатное солнце окрасило в сливочно-серебристые тона, взмыл темный силуэт моста, он увидел человека, облокотившегося на перила и окликнувшего его знакомым голосом Лейланда:

– Привязывайте лодку и поднимайтесь ко мне. Я на вахте.

Миллингтонский мост не относится к числу предназначенных для одностороннего движения сооружений, которые радовали наших экономных предков. Нет, тут может проехать даже грузовой автомобиль. Но, дабы сохранить хоть обманчивое подобие, с обеих сторон, где полотно моста нависает над берегом, пешеход может укрыться от опасности и дорожных брызг. Тут так приятно облокотиться на перила. Куда менее приятно отрываться от открывающегося отсюда вида; неторопливое течение реки измывается над угрызениями совести, которые все норовят запретить вам провести в ничегонеделании еще пять минут… еще десять… пятнадцать… да пусть минутная стрелка сделает полный оборот. Ни Лейланда, ни присоединившегося к нему Бридона угрызения совести даже не навестили. Незнакомец шел по берегу неторопливым прогулочным шагом, и Лейланду не составило труда его опередить. Тот должен был подоспеть через несколько минут, и пока, кроме как смотреть на воду и обсуждать ближайшие планы, делать было нечего.

Наступил один из тех вечеров, когда облака ясной небесной шири, проводив заходящее солнце, с облегчением после формальностей торжественной, так и хочется сказать, церемонии, принимаются бегать наперегонки и играть в чехарду. Небо из огненно-золотистого регистра перевалило в серебристый с позолотой, а затем оплавилось в чистое серебро; и зависшие над западным горизонтом островками, мысами, целыми континентами с пламенными заливами и лагунами скученные облака разлетелись, приняв причудливые формы и потянувшись на юг. Ящерица, лейка, платан вниз головой, размахивающий пивной кружкой старик… Они плыли рядком подобно забавным фигуркам, что служат мишенями в тире на сельской ярмарке, и краски медленно остывали: алое – багровое – свинцово-синее. В угасающем свете река стала менее компанейской, приобретя обаяние строгости; пятна света уже не сверкали, а степенно покачивались на воде, в тенях убавилось контрастности, зато прибавилось глубины. На природу снизошла тишина, и вы невольно приглушали голос, будто кругом резвились феи. Первыми, предвещая вечерний ветер, заволновались, зашептались ивовые заросли, приютившиеся под крайним правым пролетом моста.

– Он на подходе, – сказал Лейланд. – Когда появится из-за поворота, медленно идем к лодке, он вряд ли нас узнает. Только вот я боюсь, он не остановится здесь на ночь. Тогда мне придется остаться, а вам, если вы не против, отправиться обратно и чуть-чуть подержать Найджела за руки. Вы не будете возражать, если я вас попрошу пройтись пешочком? Мне, наверно, лучше на лодке.

– Ничуть. Прекрасный вечер для прогулки. Здесь он точно не заночует, готов поспорить. У него еще есть время перебраться через Шипкотский шлюз, а лучше всего это делать в сумерках.

– Вы думаете, он подозревает, что за ним следят?

– По крайней мере должен понимать, что такая опасность есть.

– Пожалуй, вы правы. Дьявол, что же он не идет? Если он сразу двинется дальше, нам придется плыть за ним на безопасном расстоянии.

– А шлюз? Если Берджесу нужно будет спускать и снова запускать для нас воду, незнакомец опередит нас страшно сказать насколько.

– Я думал об этом. Мы перетащим лодку через запруду и таким образом вырвемся вперед. А там, где канал соединяется с основным руслом, перейдем на бивортский берег и засядем в кустах до его появления. Каноэ оставим на привязи, это не должно вызвать у него подозрений. И двинемся за ним. Хотя, конечно, трудно угадать, каковы его дальнейшие планы.

– Конечно. Но откуда ему знать, что штаб-квартира инспектора Департамента уголовных расследований Лейланда расположена в гостинице «Пескарь» у Итонского моста?

– Думаю, вы правы. Возможно, к счастью для нас. Черт его подери, что же он не идет?

Прошло не меньше пяти минут, прежде чем из-за ивовых деревьев слева показалось весло. Ритмично поднимаясь и опускаясь, оно неопровержимо свидетельствовало о приближении незнакомца. Наблюдатели синхронно развернулись и медленно спустились с моста. Мелькающее весло еще не исчезло из виду, а они уже отвязали лодку и бесшумно двинулись следом за неизвестным.

Это был самый простой из всех возможных видов слежки. Нужно было всего-навсего держаться берега и не терять бдительности на поворотах. В остальном достаточно было плыть за хорошо заметными белыми росчерками весла, без труда прячась за кустами и береговыми выступами. Обладая преимуществом каноэ перед плоскодонкой, они в любой момент могли рвануть вперед и догнать беглеца. Но ни желания, ни необходимости на то не было; оставалось только не упускать из виду незнакомца, который плыл по направлению к Итонскому мосту. А у моста или где-то поблизости ему придется устраиваться на ночлег, поскольку открывать очередной шлюз будет слишком поздно. Неужели охота никогда не требует усилий и не издает шума? Охотники даже немного расстроились, что дистанция оказалась такой короткой, игра такой простой, а добыча, можно считать, уже была у них в руках. Тени постепенно сгущались; серебро небесной тверди, умирая, переплавлялось в черную синь; на редких фермах мелькали огни, а от скотины в полях остались лишь мутные серые пятна.

Переправа на Шипкотском шлюзе потребовала большей осторожности. Друзьям пришлось ждать, пока незнакомец зашел в камеру и начала убывать вода, только тогда они смогли незаметно подобраться к основному руслу. Но, по счастью, мистер Берджес был не суетлив, особенно в пору вечернего отдохновения от трудов. Перетащить каноэ по скошенной траве и чертополоху оказалось несложно, а после неспешной гребли рывок по каналу стал чуть ли не облегчением. Задолго до того, как снова появилась плоскодонка, они оставили остров позади, пересекли канал, привязали лодку, а сами в нескольких ярдах от нее спрятались за ивами. Какое-то время стояла полная тишина, затем послышалось негромкое журчание воды, которую бороздил нос плоскодонки, и ритмичное поскрипывание весла о борт.

Однако вопреки предсказаниям Лейланда каноэ на привязи не оставило незнакомца равнодушным. На несколько секунд он застыл с веслом в руке, явно пребывая в нерешительности, а может быть, по каким-то загадочным причинам, даже и в тревоге. Затем украдкой огляделся и, энергично работая веслом, подплыл к каноэ. Этот маневр привел Лейланда и Бридона в недоумение и поверг в растерянность. Обнаруживать себя было совсем некстати и, честно говоря, смешно. Но трудно было себе представить, чтобы незнакомец взял сейчас каноэ на буксир, чем бы оно его там ни заинтересовало. Однако об одном сыщики не подумали. Неизвестный вдруг быстро схватил весла, которые без дела лежали в лодке, перебросил их к себе в плоскодонку, оттолкнулся и, продолжая нервно оглядываться, поплыл дальше.

Каноэ без весел обладает почти такой же мобильностью, как корабль без мачт. Вы можете, конечно, воспользоваться каким-нибудь сымпровизированным паллиативом, но ни далеко, ни быстро лодка вас все равно не доставит. Легкий бриз, у Миллингтонского моста напоминавший дыхание, теперь превратился в упорный ветер, и, даже если бы друзья перебрались на тот берег и пошли по удобной тропе, надежды не было никакой. Возвращаться к Шипкотскому шлюзу за веслами значило терять драгоценное время. Еще раз одолжить велосипед у Берджеса было более удачным решением, но, к сожалению, Бридон, возвращаясь полем с вокзала, проколол колесо. Загнанная в угол парочка поделилась этими соображениями в выражениях, излагать кои печатно было бы довольно экстравагантно. Бридон сказал, что может вплавь перебраться на тот берег, волоча за собой лодку, но ветер дул с востока, и друзья признали, что этот маневр занял бы кучу времени, а то и вообще оказался бы бесполезным. Оставалось одно: идти вдоль берега, на котором они очутились, и надеяться, что форсированный марш-бросок по полям увенчается успехом.

Надежда эта, поманив радужными перспективами, вскоре повергла их в немалое смущение. Сначала некоторое неудобство доставляла только высокая, бьющая по ногам трава. Но скоро она сменилась более неподатливым и цепким папоротником. В сгущающихся сумерках путешественники то оступались в ямы и спрятанные в траве ручейки, то, напрягая все силы, месили тину в болотцах. Затем пошли ощетинившиеся проволочные заборы, покрытые обманчивым ковром камыша; изгороди, замедлявшие продвижение, поскольку приходилось искать проход; заросли лопуха и чертополоха, через которые приходилось буквально продираться. В темноте все дороги кажутся длинными. Знакомое расстояние между Шипкотом и Итонским мостом растянулось в долгий кошмар. Ноги у наших друзей промокли, на ботинки налипла склизкая грязь болот, в которые они то и дело проваливались, одежду искололи сотни шипов и усыпала сенная труха. Нагромождение мелких неудобств, несерьезных по отдельности, несущественных, если вы сталкиваетесь с ними при свете дня, когда вам нечего делать, превратило вечернюю прогулку в пытку. Усталость и нервное напряжение упорно вызывали в воображении тревожные картины: вот незнакомец оставляет лодку у Итонского моста и едет обратно в Оксфорд; вот он тайком приводит в действие лебедку следующего шлюза; вот крадучись пробирается в гостиницу «Пескарь» и плетет гнусные интриги со своим предполагаемым сообщником – Найджелом.

Дойдя наконец до заброшенного лодочного сарая, путешественники решили, что это «Пескарь»; а доплетясь до «Пескаря», недоумевали, почему до сих пор не занимается новый день.

За все это время они, разумеется, не увидели не только самой плоскодонки, но даже и кончика ее весла. Им не встретился ни один запоздалый любитель вечерних прогулок, кто мог бы хоть что-то сказать о лодке. Путешественники вернулись в «Пескарь» злые, побитые, не имея в голове ничего, кроме осознания острой необходимости присесть и что-нибудь поесть.

– Бедные вы мои! – воскликнула Анджела, когда они вошли. – Ужин на столе, впрочем, уже довольно давно. Я, ей-богу, чувствовала себя как брошенная жена из фельетонов, дожидающаяся муженька с кочергой. Кстати, я велела разжечь огонь. Ну, заходите же наконец.

Нет, она ничего не слышала о том, чтобы кто-нибудь проплывал в плоскодонке. Нет, заведение пока не закрывается; у стойки и впрямь еще были люди.

– Позволю себе заметить, на случай, если вы вернетесь слишком поздно, я купила целую бутылку виски. На меня посмотрели с немалым удивлением. Найджел у себя, спит. Врач говорит, что завтра можно будет разрешить ему ненадолго встать. И даже не пытайтесь рассказать мне, что с вами случилось, пока не поужинаете.

У напарников и в самом деле вряд ли хватило бы сил вести беседу, и Анджела, не мешкая, нашла предлог оставить их наслаждаться холостяцким tête-а-tête, заявив, что нужно «укрыть как следует ребеночка». Лишь когда его взгляд упал на дно второй пинты, Лейланд спросил:

– Ну и что дальше? Я буду проклинать себя до гроба, что не прихватил весла из каноэ.

– Ладно, забыли. Да и как, черт подери, нам было догадаться, что он знает о слежке, знает, что мы обогнали его на каноэ? Уму непостижимо. Если бы у него была хоть капля здравого смысла, то, увидев, что мы у него на хвосте, и не желая угодить в наши объятия, он должен был оставить лодку у моста и драпануть в Оксфорд по дороге. Может, он успел на последний автобус, а значит, добрался до города не так поздно. Если, конечно, у вас есть еще силы, можно доехать на машине до Оксфорда и попытаться что-то выяснить у пассажиров автобуса. Я почти не допускаю, чтобы у него хватило наглости плыть по реке.

Где-то в коридоре открылась дверь, и с минуту они слышали возбужденные голоса толпившихся у стойки любителей отдыха на природе, а с кухни неизбежный фон радио. Потом дверь опять закрылась, и в коридоре раздались неуверенные шаги, как будто человек не знал точно, куда идти. Они услышали, как Анджела спросила: «Вы кого-то ищете?», и незнакомый голос ответил:

– Я бы хотел видеть инспектора Лейланда. Право, мне очень неловко беспокоить его в столь поздний час, но, полагаю, это важно. Меня зовут Феррис – вы не могли бы ему передать? – Эдвард Феррис.

Едва ли носителя такого имени кто-нибудь заставил бы томиться в ожидании. Анджела заглянула в комнату, приподняла брови и открыла дверь вновь прибывшему. Две пары все еще прищуренных после изматывающего ночного марша глаз обратились к стоявшему на пороге незнакомцу, в котором невозможно было не узнать человека в плоскодонке.