Глава 9
Я предложил вернуться в город, неплохо бы поужинать поплотнее, но Эсфирь молча вытащила из большого пластикового пакета увесистый сверток.
– Ого, – сказал я, ноздри уловили аромат свежего поджаренного хлеба и мяса с лучком и перцем, – бутерброды сделала?
– Готовые купила, – отрезала она с таким видом, словно сделать для такого существа, как я, бутерброд для нее великое оскорбление. – И целое ведро кофе.
– Целое, – сказал я, – это хорошо. А то могла бы дырявое… А где ведро?
– В термосе, – отрезала она. – Все поместится, если натолкать поплотнее, не знал?
– У женщин все получается, – согласился я, трудно возражать женщине, которая протягивает еще горячие бутерброды. – Спасибо, ты просто чудо!.. Возьми меня во вторые мужья. Или хотя бы в третьи…
– Это у арабов можно брать до четырех жен, – напомнила она.
– А у вас Соломон, – сказал я уличающе, – взял тысячу жен!
– С того времени, – сказала она, – законы слегка изменились.
– Странно, – заметил я. – А как же традиции? Еврей без традиций уже не еврей.
– Много ты о нас знаешь, – сказала она высокомерно.
– Жаль тех времен, – сказал я со вздохом. – Вот было раздолье… Сейчас бы вернуть, население Израиля стало бы в тысячу раз больше. И всех бы в мире обижали, как сейчас Штаты. Да и вообще бы все мужчины в мире стали евреями.
– Так мы всех и примем, – отрезала она. – Молчи уж, богоносный!.. Жри, не удавись.
Я откусил кусок, замычал от наслаждения.
– Как божественно… Эх, если б ты умела так готовить, я бы взял тебя третьей женой. А то и второй.
Она фыркнула.
– У тебя и первой нет!
– Откуда знаешь?
– Да кто за такого пойдет? – отпарировала она. – На запей, а то в самом деле удавишься!.. И не глотай, как голодная утка, а прожевывай. Всему таких доминантов учить надо…
Я принял из ее пальцев горячий алюминиевый стаканчик с обжигающим кофе, сделал глоток.
– И кофе там же купила?
– Да.
– Гм, – сказал я, – не знал, что у тебя и собственная кофейня, где готовят по твоим рецептам. Надо стукнуть эмиру и правоохренительным органам. Ишь, прямо под боком израильтяне захватывают тяжелую промышленность…
– Ешь, – велела она, – и не болтай, так переваривается хуже. Я о своих животных привыкла заботиться.
Я проглотил большой кусок, запил и ответил сипло:
– Благодарю… можешь и ты взять бутербродик. Там есть поменьше, я видел. Добрый я, ты заметила?
– Больше не лезет? – спросила она с сочувствием. – А глаза бы еще съели. Что значит доминант во всей красе и величии. Смотрите и восторгайтесь!
Я сыто рыгнул, она поморщилась, я посмотрел осоловелыми глазами.
– Смотри, какой закат… Именно в этих землях могла родиться такая красочная картина сотворения мира… Поспим малость?
Она сказала раздраженно:
– Малость – это до утра или до обеда?.. И не вздумай закрывать глазки. Вот блистер модафинила, можешь взять таблетку.
– А у вас не запрещен? – спросил я опасливо. – А то у нас такая дурь бушует под видом заботы о населении.
– У нас и алкоголь не запрещен, – ответила она с покровительственным высокомерием, – но употреблять его не рекомендуется. Для евреев достаточно и совета от умных людей.
– А вот русские, – ответил я с достоинством, – бунтари, герои и революционеры в натуре. Наши Степан Разин, Пугачев, Болотников, Робин Гуд и Махно всегда боролись против замшелых догм!
Она отобрала у меня стаканчик, я залюбовался, с какой обезьяньей ловкостью навинчивает его на горлышко термоса.
– Допьем в полночь. Перед атакой, или как ты там надумал…
– Распорядительница очага, – сказал я с ноткой одобрения. – Вот и столкнулись миры… Ты из матриархата, я из патриархата. Пойдем в сингулярность плечо к плечу или подеремся?
– Сама не пойду, – отрезала она, – и тебя не пущу. Еще пригодишься.
– Силой потащу, – заверил я. – Там нужны такие злые.
Она вытащила из рюкзака бинокль, а я сложил на его место термос и еще пару увесистых бутербродов, поглядывая, как Эсфирь приблизила окуляры к глазам и внимательно рассматривает далекое здание.
Красочный закат погас, над горизонтом некоторое время тлело растекшееся по краю земли зарево, затем ночь стерла грань между небом и землей, теперь только на верхней части темного занавеса торжествующе сияют звезды, а в нижней тускло горят огни городов и поселков.
– Хиггинс, – сказал я, – самую лучшую охрану выставит со второй половины ночи. Атаки по всем учебникам рекомендуют начинать перед рассветом, когда часовые не могут бороться со сном…
Она пробормотала:
– Люблю, когда все по учебникам.
– Отличница, – сказал я. – Видел твое засекреченное досье, видел… И как докатилась до такой жизни? Могла бы мирно работать официанткой, как обычно выходит у отличниц. Или укладчицей асфальта, если предпочитаешь работу помужественнее.
– Есть такая профессия, – буркнула она, – родину защищать. Не слыхал?
– Наша родина, – ответил я мирно, – Земля. Защищать ее от жукоглазых не придется, мы единственные во Вселенной. Ты вот вообще уникальная…
– Скажешь про сиськи, – предупредила она, – прибью на месте.
– И не собирался, – заверил я. – Вот правда, почти не собирался. Разве что так, вскользь, мимоходом в лоб… Ладно, готова?.. Пойдем.
Она побежала за мной согнувшись, а пару последних шагов вообще проползли среди жесткой низкорослой травы, где еще раз приложила к глазам окуляры бинокля, а я и без них, глядя со спутника и видеокамер, на самом здании видел подъехавший автомобиль, откуда сразу из всех четырех дверей выскочили мужчины с автоматами в руках, настороженные и готовые стрелять в любой момент.
Она прошептала встревоженно:
– Он что, знает о наших планах?
Все четверо вбежали в дом, даже шофер, пятясь задом, вытащил трубу тяжелого гранатомета, взвалил на плечо и побежал за своими следом.
– Конечно, – ответил я. – Хиггинс умеет просчитывать наши ходы, как мы его… Когда говорю «мы», ты понимаешь, что имею в виду в первую очередь… тебя, конечно, а я так, где-то сбоку, как Англия в команде с Америкой.
Она поморщилась.
– Точно убью. Никакой пощады за такое надругательство!.. Кстати, раз уж Хиггинс вызвал добавочную охрану… почему бы не вызвать и нам хоть какую-то помощь?.. Как твои информаторы?
– Им нельзя выходить из спячки, – пояснил я.
– А тем, кто уже помогает?
– Я их не должен видеть, – ответил я. – Да и вообще… с чего такие вопросы?
Она двинула плечами.
– Да так… Ощущение, что ты неправ и сам понимаешь. Твое руководство не поддержит твой план, потому торопишься сделать, а потом доложить.
– Да ладно, – сказал я, – ты же вон какая орлица!.. А я при тебе как бы орел. Нам двоим здесь просто негде развернуться! А еще и кого-то на помощь звать? Стыдно перед муравьями.
– Какие муравьи, какие муравьи? – сказала она сердито.
– Катаглипис биколор, – сказал я, – и катаглипис фортис. А еще здесь обитают бомбицина и мауританикус, а также еще десяток разных пустынных, приспособившихся к жизни в горячих песках. Муравьи везде, от них не укрыться, они все видят! Вот бы их использовать для видеонаблюдения… гм, а это идея. Я вообще-то гений, не заметила?..
– Нет, – отрубила она.
– А что заметила? – спросил я заинтересованно.
– Что ты напыщенный и самоуверенный хам!
Я кивнул.
– Да, именно так простой народ воспринимает нас, гениев и преобразователей.
– Тогда можно использовать группу, – сказала она, – работающую в контакте со мной.
Я посмотрел на нее внимательно.
– Говоришь, а в лице надежда, что откажусь. Конечно, откажусь.
– Почему? – спросила она, но не сумела скрыть из голоса и мимики облегчение.
– А чтобы потом испросить должок, – пояснил я, – не по такой мелочи. Пусть растут проценты, а потом… С вами, евреями, только так, иначе уважать не будете… И вообще не трусь. Трусить буду я, как интеллигентный эстет и чувственник, даже тонкочувственник, а ты иди сзади и верь, что не упаду в обморок. Я же чувствительный, как все гении.
Она прервала мрачно:
– Что насчет огня с автоматических установок?
– Обещают отключить, – ответил я многозначительно.
– Твоя команда?
– Да пусть твоя, – ответил я великодушно. – Я все равно их не знаю. Это тебя курируют в лоб, а меня издали.
– А как узнаем насчет пулеметов?
– Когда выйдем на линию огня, – сказал я, – сразу и увидим. А то и как бы ощутим.
– Ну спасибо, – сказала она с сарказмом. – Ты в бронежилете с головы до ног?
Я вздохнул.
– На автоматические платформы обычно ставят крупнокалиберные стрелялки, раз уж в руках держать не обязательно! Так что можно идти голым, тот же результат.
– У голого нет карманов, – уточнила она. – И вообще, я люблю красивую одежду.
– А ты сейчас в ней? – спросил я и оглядел ее с головы до ног. – А то я какой-то сегодня особенно рассеянный.
– Рассеянных отстреливают в первую очередь, – напомнила она. – А если промажут, сама пристрелю, чтобы людскую породу не портил.
– Добрая ты, – сказал я с чувством. – Такие понадобятся при переходе в сингулярность. В саму сингулярность вряд ли, а вот побегать перед порогом с веником… Будем действовать так. Подчинение мне беспрекословное. Поняла?
– Поняла, – буркнула она.
– Скажу «падай», – уточнил я, – падай сразу. В грязь, в говно, в расстеленную постель, поняла?.. Иначе пойду один.
– Да поняла, – сказала она с досадой. – Сам сейчас придумал? Вообще-то эти правила существуют сто лет. Со дня создания отрядов спецназначения.
– Правда? – сказал я с огорчением. – Блин… а в самом деле… Во дурак!.. Ну да ладно. Если все и так знаешь, то пойдем. По дороге проверю насчет подчинения…
– Я те проверю, – сказала она так злобно, что я отчетливо услышал шипение гигантской кобры. – Так и знала, мерзавец, что поспешишь воспользоваться…
– Чем?
– Чем, чем, доминированием! У вас это в подкорке так глубоко, что где-то на уровне ягодиц. Если по-русски, то жопы.
Она шла за мной неслышно, некоторое время шипела, но умолкла, готовая реагировать только на знаки, принятые в спецназе, но я почему-то не люблю эту показуху, а также чувствительность микрофонов с этой стороны здания приглушил, но сказал шепотом:
– Стоп. Пусть пройдут…
Эсфирь не видела, почему остановились, но выполняет все беспрекословно, а когда в трех шагах впереди протопали мимо двое охранников, посмотрела на меня с уважением.
– Тебя ведут? – спросила она едва слышно.
– Да, – подтвердил я так же тихо. – Сам Господь Бог!
– Скотина, – прошипела она. – Шуточки ему все…
– Я не соврал, – шепнул я. – Кто еще, как не создавший такую вселенную для нас, ведет нас?.. Конечно, сперва меня, такого нарядного, а потом всех остальных… Хотя остальных не он ведет, а мне поручил, а я вот начал с тебя, гордись, Фатима!
– Ты жив только потому, – сообщила она, – что бесшумно тебя не прибить, а то бы я уже… Тихо, вон там что-то мелькнуло!
– Да, – согласился я, – что-то…
С пугающей трезвостью ощутил, что это «что-то» носит простое честное имя Ганс Мюллер, родился в Гамбурге, учился, работал, переехал во Францию, снова работал, служил в рядах армии, а затем вот ушел на вольные хлеба в частные армии. Могу перечислить не только все его связи, но и всех знакомых, знаю о нем больше, чем он сам… и потому нужно поскорее отстраниться и забить его как «живую силу противника», а не как человека.
– Та-ак, – шепнул я, – теперь подойдем ближе…
– А видеонаблюдение?
Я отмахнулся.
– Ты же красивая, зачем думать о такой ерунде? Морщины как раз от думанья. Мужчины потому и живут меньше женщин, что думают чаще. А то и дольше.
– Так вам и надо, – отрезала она злорадно.
– Злая ты, – сказал я печально, – потому и в разведке, чтобы вволю убивать и грабить?.. И не отчитываться?
– Мы отчитываемся по каждому шагу, – ответила она злым шепотом. – Перед тремя комиссиями.
– Кнессета?
– Нет, спецами из Моссада.
– А-а-а, ну свои все простят и от всего отмажут. Только спросят, почему убили так мало. Иначе уважать не будут. Восток силу уважает.
– Мы не Восток!
Охрана следит за периметром, еще двое на крыше, это снайперы. Остальные в доме, там самое серьезное. Полагаю, те тоже в бронежилетах, что несколько осложняет ситуацию. Даже мне из моей усиленной «беретты» нужно стрелять точно в цель, чтобы не срикошетило, а простые пули вообще не проходят через кевлар, хотя нож – да. Я точно могу рассчитать, как бросить нож. Сил у меня недостаточно, чтобы пробить кевлар в броске, но я могу попасть в глазницу, даже если человек двигается.
Эсфирь прошептала:
– Я могу взять тех двоих, что прохаживаются перед входом… Я справлюсь!
Я вздохнул, раздираемый долгом и пониманием требований Вселенной к человеку, а еще и понятной жалостью, потому что я не только предсингуляр, но и питекантроп, а им свойственна скорбь по уходящему миру и защита традиционных ценностей.
При нынешней нарастающей необходимости снизить рождаемость женщин нужно не только принимать в армию, но и вообще посылать на самые опасные задания. Чем больше их перебьют, тем меньше лишнего и совершенно ненужного в будущем потомства… это хорошо и правильно, но питекантропу во мне женщин жалко.
А тех, кто не погиб, нужно держать в постоянной занятости, чтобы не оставалось времени вить гнездо и выводить птенцов. Это в помощь усиленно распространяемому и насаждаемому чайлдьфришничеству.
Наилучший эффект дают комплексные решения, что хорошо вижу по принимаемым мерам в наиболее развитых странах, в то время как в неразвитых и недоразвитых все еще в цене традиционные ценности, из-за чего там гребаная и ненужная на этом этапе развития рождаемость и даже некоторый прирост населения.
Впрочем, есть еще умело организуемые локальные войны и конфликты между этими недоразвитыми обществами, тоже неплохо сокращает рождаемость, нужно только вовремя подливать бензинчику, чтобы войны не прекращались на радость культурным странам, где любят на такое смотреть в новостях.
Она покосилась в мою сторону с подозрением в больших серьезных глазах.
– Что молчишь?..
– Боюсь, – ответил я. – Да не их, тебя… вдруг опять что-то брякну не то, что тебе нравится? Сразу во враги израильского народа запишешь.
