– Пведставляешь себе, довогуша. Вазве я могла мечтать, что она вывастет и пводолжит твадиции нашей семьи. Конечно, внешние данные у нее не то что у ее бабушки или у меня – бедняжка пошла в отца, – но я со своей стовоны сделаю все возможное, чтобы…

Достопочтенная Челеста Фэрфакс заткнула уши руками. Мамочка вела ежедневный телефонный разговор со своей сестрой «Пвимвозой». Шестнадцатилетняя Челеста, младшая дочь выдающегося историка лорда Фэрфакса, приехала домой на летние каникулы из Уилтшира, где училась в закрытом элитарном пансионе Святой Марии в Калне. Если мамочка постарается, то Челесте не придется осенью туда возвращаться.

У леди Пруденс Фэрфакс – или Пвуденс, как она, не выговаривавшая букву «р», называла себя – были свои представления о великосветской «воскоши».

– Пвимвоз, милочка, я ведь еще помню этот день – на мне было такое платье, много-много обовочек – когда Бейли сфотогвафивовал меня в певвый ваз…

– И последний, – прошипела Челеста сквозь стиснутые зубы. Леди Пруденс считала себя выдающейся манекенщицей шестидесятых, и, если ее послушать, можно было подумать, что она была главной соперницей знаменитой Джин Шримптон. На самом деле она всего несколько раз прошлась по подиуму на показе в Беркли, а знаменитый Дэвид Бейли снимал ее единственный раз для рекламы косметики, да и то это был групповой снимок, и Пруденс была на нем в компании девятнадцати других девушек. Насколько Челеста могла себе представить, мать в свое время была обычной великосветской куколкой (и при том скорее с Итон-сквер, чем с Кингс роуд) до тех пор, пока не окрутила одного из самых завидных женихов Англии Хьюго Фэрфакса, красавца, выпускника Кембриджа и наследника родового поместья «Тривейн» в туманном Девоншире, с романтическим домом в готическом стиле и огромными угодьями. Никто не мог понять, как блистательный красавец Хьюго мог жениться на такой серой и никчемной пустышке, как Пруденс Пикеринг, хотя, с другой стороны, все признавали, что в том сезоне Пруденс и Примроз Пикеринг, «божественные близняшки из Хенли-на-Темзе», произвели в обществе настоящий фурор. Одни объясняли странный брак обычным притяжением противоположностей, другие, кто поциничней, говорили, что Пруденс просто погналась за титулом.

Челеста росла в «Тривейне», как маленькая разбойница. Отец большую часть времени проводил в библиотеке и, похоже, к превеликому огорчению Пруденс, считал совершенно нормальным, что их своенравная и упрямая дочь целыми днями бродит по лесу или скачет на неоседланной лошади, напялив на себя какие-то допотопные лохмотья, которые она Бог знает где откопала. Ко всему прочему с возрастом лицо Челесты все менее походило на субтильно-кукольное личико Пруденс, в нем явственно проступали крупные отцовские черты. Челеста была высоким угловатым подростком с выступающими скулами, длинным носом и большим, странным ртом. Длинные каштановые волосы как щупальца вились по ее худенькой спине.

Однажды в полдень Пруденс перед объективом фотографа из журнала «Татлер» расставляла вазы с цветами в Большом зале поместья. Челеста случайно забрела туда, и вид у нее был такой растрепанный, что в первое мгновение мать не узнала собственную дочь: Пруденс показалось, что перед ней какая-то бродяжка, и от неожиданности она даже уронила огромную стеклянную вазу. Кстати, «Татлер» так и не опубликовал снимки, и Пруденс очень расстраивалась по этому поводу. Но с ней бы случилась настоящая истерика, узнай она, какой неподдельный интерес в редакции «Татлера» вызвала ее дочь, случайно попавшая в кадр. Глаз профессионала не мог не отметить поразительное благородство черт лица маленькой разбойницы, схваченного бесстрастной фотокамерой. Кстати, маленькая разбойница уже тогда была ростом в пять футов восемь дюймов . В «Татлере» Челесту на всякий случай взяли на заметку.

Если Пруденс всю жизнь строила из себя манекенщицу, то бабушка Челесты была в свое время настоящей звездой. Последние двадцать лет своей жизни старушка провела в отдельном флигеле в «Тривейне», и Челеста любила приходить к ней и разглядывать альбомы со старыми фотографиями. Фиона, леди Фэрфакс, мать Хьюго, была ведущей моделью Диора как раз в то время, когда он совершал настоящую революцию в бесцветном и неинтересном мире моды конца сороковых – начала пятидесятых годов. Фиона была королевой подиума, предшественницей легендарных супермоделей девяностых и не раз и не два появлялась на первой странице обложки «Вога». Благородное происхождение чувствовалось в каждой черточке ее потрясающего лица, в каждой линии ее безупречной фигуры; на черно-белых фотографиях, которые завороженно разглядывала Челеста и под которыми, кстати, стояли подписи знаменитейших фотографов того времени – Хорста, Битона, Эйведона, Пенна – бабушка демонстрировала такой вкус и такой стиль, что внучка постепенно начала понимать, как и что она будет делать на подиуме, если, конечно, когда-нибудь туда попадет. Старая леди заметила интерес девочки и, строго-настрого запретив ей рассказывать об этом матери, начала готовить к будущему свою неуклюжую, угловатую внучку.

Фионе Фэрфакс к тому времени было уже за семьдесят, но она по-прежнему держалась прямо и строго, и при своем росте в пять футов девять дюймов осанкой не уступала солдату королевской гвардии. Когда Пруденс, которую Фиона, кстати, сильно недолюбливала, уходила из дому, бабушка с внучкой направлялись в Большой зал на урок. Тут Фиона учила внучку премудростям подиума: делать паузу и поворачиваться на месте, появляться на сцене и уходить с нее, шагать от бедра и держаться при этом прямо, высоко подняв подбородок, покачивать бедрами, ставить одну ногу точно перед другой и плавно двигать руками. К большой радости Фионы, внучка умела все это проделывать естественно и непринужденно.

Когда Фиона Фэрфакс умерла в своем флигельке, в своей старинной кровати под старинным балдахином, ее перенесли в главный дом поместья, обрядили в любимое платье, надели любимые сапфировые украшения, положили на большой обеденный стол из красного дерева и поставили по углам четыре высоких белых свечи. Ночью Челеста осторожно спустилась в столовую. На ней были подаренные бабушкой пиджак и юбка от Диора образца 1947 года. Челеста, словно по подиуму, ходила по столовой, делала паузы, останавливалась, поворачивалась, снимала пиджак – все это под придирчивыми взглядами представителей пяти поколений Фэрфаксов, серьезно смотревших на нее со старинных портретов на стенах. Внучка прощалась с бабушкой. Не было ни треска фотокамер, ни ослепительных вспышек, ни громкой музыки, ни восторженных восклицаний публики – только тишина и дрожащее пламя свечей, – но это был настоящий показ Челесты Фэрфакс, первый профессиональный показ, который она, годы и годы спустя, всякий раз будет вспоминать перед тем, как сделать первый шаг из-за кулис на сцену, к зрителям, которые, хлопая и возбужденно переговариваясь, ждут появления на подиуме знаменитой супермодели.

– Кто тут у вас главный? – едва переступив порог агентства фотомоделей, громко спросила Пруденс. Челеста смущенно опустила глаза. Она умоляла мать не ходить с ней, но Пруденс не могла упустить шанс снова попасть в мир моды, к которому упорно себя причисляла. В знак протеста Челеста накануне отправилась в парикмахерскую, обрезала длинные волосы и сделала рваную с прореженной челкой короткую стрижку «под мальчика», которая подчеркнула удивительную форму ее головы.

– Так кто тут у вас главный? – еще громче спросила Пруденс, поскольку никто не удостоил ее вниманием. Несколько пар глаз инстинктивно обратились к дальнему концу стола. Там сидела Грейс Браун.

Грейс Браун хоть и была хозяйкой агентства, но любила работать в одной комнате с командой своих девушек, которые занимались записью моделей. Грейс в суматошной атмосфере агентства казалась настоящим островком спокойствия: редко повышала голос, спокойным приглушенным полушепотом произносила астрономические цифры, договариваясь с моделями и клиентами по телефону. Она имела дело с супермоделями, в ее агентстве работали лучшие специалисты. Она всегда держалась ровно, даже равнодушно, никогда не старалась выступить на первый план и в компании своих подопечных казалась совсем незаметной. Но за этим поверхностным равнодушием крылся все замечающий и все контролирующий профессионализм. От нее ничего не могло ускользнуть… а сейчас она сама была бы не прочь ускользнуть от разговора с надвигающейся на нее Пруденс Фэрфакс.

– Это вы тут всем запвавляете? Как вас зовут? – требовательно спросила Пруденс, не обращая внимания на то, что Грейс разговаривает по телефону.

– Грейс Браун, – почти одними губами проговорила Грейс и жестом пригласила Пруденс сесть на диван и подождать.

– Пвеквасное имя, Гвейс, – Пруденс, видимо, решила сказать хозяйке агентства что-нибудь приятное. – По-моему, одного из ведактовов «Вога» звали Гвейс. Это, случайно, не вы?

Челеста опустила глаза.

– Нет, то была Грейс Джонс, – сказала одна из девушек за столом. Пруденс не замечала, что все в комнате с трудом сдерживаются, чтобы не расхохотаться.

– Ах да, конечно. Очень милая женщина. Мы с мужем в свое ввемя собивались назвать Челесту именем Гвейс , но, к счастью, певедумали…Вы только взгляните на нее – вазве это Гвейс?

Грейс Браун взглянула на Челесту… и сразу поняла, что эта девочка создана для умопомрачительных высот. Эти высокие скулы, огромные серые глаза… И бледная чистая кожа, и замечательные ровные зубы, и прямой аристократический нос. И потрясающие, худые, острые плечи. А какие длинные руки! А ноги еще длиннее… И эта уверенная осанка… Челеста поймала на себе взгляд Грейс и распрямилась, еще свободнее откинула плечи. Такого Грейс никогда не видела. У девочки потрясающий вкус и потрясающее чувство стиля. А главное – характер, несгибаемый характер… Корина Дэй будет от девочки без ума.

Даже Энджи, которая обычно занималась с новенькими, почувствовала, что эта птица явно не по ней, и оставила ее Грейс. Грейс обычно легким кивком давала Энджи понять, что у очередной новенькой кое-что есть и со временем из нее, может быть, что-нибудь получится; когда случай был явно бесперспективным, а таковых было абсолютное большинство, Грейс так же едва заметно покачивала головой. Да Энджи уже и сама начала в этом разбираться. Они всегда сходились во мнениях, за исключением, правда, Тесс Такер – ее Грейс была склонна скорее забраковать. И вовсе не из-за внешних данных. Внешние данные у Тесс прекрасные, а вот характер слабоват, и наметанный взгляд Грейс сразу это отметил. Девочка словно ждет, чтобы ее обидели, ей как будто это даже нравится. Все это Грейс сразу прочитала на ее лице. «А Энджи не понимает этого до сих пор, – думала Грейс. – Тесс не хватит сил пройти всю дистанцию. Надо срочно вмешаться, – решила было Грейс, – и прекратить бессмысленную возню с этой неперспективной девочкой». Но вместо этого она всего лишь слегка попеняла Энджи на то, что она посылает девочку на фотопробы, не получив согласия родителей. Конечно, последние снимки Тесс Такер выглядят потрясающе. Но Грейс все равно не была уверена в ней.

А вот эта девушка, которая сейчас стоит здесь, – совсем другое дело.

– Позвольте пведставиться, – сказала ее мать. – Я леди Фэвфакс. Леди Пвуденс Фэвфакс, но вы, я вижу, уже узнали меня. Тогда я была Пвуденс Пикевинг… – В агентстве воцарилась недоуменная тишина. Кто она такая, эта Пруденс Пикеринг? – … А это моя дочь, достопочтенная Челеста Фэвфакс. Девочка у меня, конечно, высоковата и немножко нескладная, но, может быть, вы что-нибудь сделаете для нее…

Грейс улыбнулась и протянула руку Челесте:

– Извини, а ты случайно не родственница Фионы Фэрфакс?

Челеста усмехнулась и ответила:

– Я ее внучка.

– Ах вот как, – Грейс кивнула. – Ну что ж… Мы будем горды и счастливы что-нибудь для тебя сделать.