НЬЮ-ЙОРК—ЛЕЙК КОМО, 1994
Я любила сниматься в студии Фабрицио Ферри «Индустрия» – этот фотокомплекс на Вашингтон-стрит в нескольких кварталах от Вестсайдского шоссе мне казался кусочком Италии.
Летом здесь собирались стилисты, фотографы, редакторы журналов мод; за столиками под открытым небом они болтали, закусывали и выпивали. Но на этот раз я впервые снималась у Фабрицио Ферри зимой. Зима была очень снежная, по улицам Нью-Йорка невозможно было проехать. Машины стояли, погребенные под снегом, и все боялись, что ударит мороз, ведь тогда все покроется ледяным панцирем и до весны о езде на машинах придется забыть. Городские власти бросили на улицы снегоочистители, они лязгали и скрежетали повсюду. Целый час я добиралась в такси с 76-й Восточной улицы до фотокомплекса, занимающего квартал между Джейн и 12-й. Я сильно опоздала.
И вот наконец мы подъехали к комплексу, но мне пришлось пройти еще полквартала вдоль тротуаров по тропке, расчищенной от снега. Было прекрасное утро с легким похрустывающим морозцем, яркое солнце светило в ясном голубом небе. Здесь, на Вашингтон-стрит, чувствуешь себя словно за миллион миль от центра Нью-Йорка – вокруг склады, базы, где фасуют мясо, грузчики таскают гигантские говяжьи туши, скользя по льду, проваливаясь в снежные сугробы; их обгоняют длинноногие фотомодели, которые спешат в студии. На Мэдисон-авеню ничего подобного не увидишь. Я бегом пробежала по бетонному пандусу к пятой студии – всего их здесь восемь – и, после долгих извинений, начала гримироваться. Меня будут снимать для журнала «Вог», это реклама вечерних платьев в стиле «кимоно» – меня и пригласили из-за моей слегка японской внешности.
Все утро мы работали, как звери, и в полдень отправились обедать в расположенное направо от входа в «Индустрию» кафе «Брейк», – фотокомплекс держит его для своих сотрудников. Это прелестное местечко, хотя человек со стороны не увидел бы в нем ничего особенного. Именно это мне и нравится – никакого снобизма, никаких претензий. На желтых кирпичных стенах черно-белые фотографии: самолеты, гитары, деревья; потолок выкрашен в оранжевый цвет. Вдоль одной стены тянется стойка бара, вдоль другой – длинная скамья, а перед ней два огромных стола: один деревянный, другой мраморный на металлической подставке. В углу стоит ведро из-под шампанского, забытое после какого-то ночного пиршества. Многие знаменитости любят устраивать здесь вечеринки – Эдди Мерфи, Ральф Лорен, Мадонна, Лео Кастелло… Модели в бигуди заглядывают сюда в перерывах между съемками; вдруг кто-нибудь вбежит и крикнет шеф-повару: «Идет вторая студия!» – тут же накрывается большой деревянный стол, и на кухне в дальнем конце кафе начинается переполох, и вот уже вся вторая студия в полном составе рассаживается за столом и принимается за суп, салат, пиццу по-домашнему, макароны и белые грибы, которые накануне вечером приготовила Карен, менеджер студии и большая любительница готовить.
За стойкой бара стоял незнакомый молодой человек. Я села на табуретку и заказала эспрессо. Он улыбнулся, и я улыбнулась в ответ.
– Вы здесь новенький?
– Да, – кивнул он. – Меня зовут Майо.
– Вы англичанин? – я уловила знакомый акцент. – А как ваше имя?
– Это и есть имя, точнее прозвище. Как ваше – Лебедь.
– Почему же Майо?
– Потому что он готовит гениальные майонезы! Лучше, чем «Хеллманз», – крикнул кто-то.
Мы немного поболтали, и он мне понравился, – один из тех мальчишек, что мечтают попасть в мир моды. Он довольно много знал о нашей профессии – должно быть, наслушался девушек, которые заходят сюда после съемок. Впрочем, этим и ограничивался его жизненный багаж, разве что прибавить к этому кулинарию. Если он умеет делать гениальные майонезы, подумала я, может, он вообще отлично готовит? Дело в том, что я уже давно прикидывала, не нанять ли кухарку, чтобы она приходила ко мне в «Карлайл». Роскошь, конечно, но, по-моему, вполне позволительная. Конечно, я всегда могу заказать готовую еду из ресторана, а порой не без удовольствия вожусь на кухне сама. Но я выросла в доме, где готовила кухарка, и в этом отношении избалована. Как хорошо – придешь домой после целого дня напряженной работы, а тебя ждет вкусный домашний ужин. Наверное, еще и поэтому я люблю бывать в «Индустрии»: проголодаешься, побежишь в «Брейк», и тебе подадут такой обед – пальчики оближешь!
Если сейчас не поговорю с Майо, подумала я, значит, уже никогда не осуществлю свою мечту. Я подошла к шеф-повару и спросила у нее, готовил ли Майо здесь что-нибудь и как это у него получается.
– Превосходно! Только он такой странный – все готовит дома. Он живет с родителями совсем близко, как раз напротив, и каждый день приносит готовые блюда. Очень вкусные… Да вот, попробуй сама его булочки с заварным кремом, как раз сегодня утром принес.
Булочки оказались просто неземные. Да, этот молодой человек может меня осчастливить… Я быстренько вернулась к бару и напрямик предложила Майо подработать у меня – по вечерам готовить ужин. Это его явно ошеломило: он сказал, что должен подумать, и спросил, можно ли мне позвонить. «Разумеется, – ответила я, – только не откладывайте звонок надолго», – и пошла назад, в студию.
Назавтра все разъяснилось. Мне позвонила женщина и заговорила с мягким ирландским акцентом:
– Здравствуйте. Меня зовут Брайди Рейли, мой сын Майо попросил меня позвонить вам. Мы должны кое в чем признаться, только, пожалуйста, никому об этом не говорите. Майо совсем не умеет готовить. По-моему, не может даже сварить яйцо вкрутую. Стряпаю я, а он носит готовую еду в «Брейк». Они думают, это он такой хороший повар, иначе бы ему этого места не видать. Обман, конечно, но ведь от этого никому нет никакого вреда… Так что я сама могла бы приезжать к вам и готовить, если вы, конечно, не возражаете.
Разумеется, я не возражала.
Брайди оказалась настоящей находкой. И, конечно, лифтер в моем подъезде, тоже ирландец, очень скоро проникся к ней симпатией. Каждый раз между его звонком, снизу оповещающем о ее прибытии, и ее появлением в моей квартире, проходило довольно-таки много времени. Я воображала себе очередное заседание ирландского клуба, происходящее в вестибюле моего подъезда или на площадке черного хода – не знаю, через какую дверь она предпочитала входить. Брайди пекла потрясающий хлеб на соде – я не пробовала его много лет, и варила вкуснейшие вегетарианские супы. Ее стряпня не могла мне повредить: она знала, что, хотя я люблю хорошо поесть, прибавлять в весе мне нельзя. Мы провели два восхитительных часа, обсуждая вкусные вещи, которые она приготовит, пока я буду в отъезде, – пусть ждут в морозильнике до моего возвращения.
Я снова собиралась в дорогу: Италия, Англия, опять Италия, Париж, Карибские острова и назад в Нью-Йорк – в конце марта здесь состоятся несколько шоу. Преуспевающая модель вечно в дороге. Брайди сокрушалась по этому поводу: «Не понимаю, как вы сможете найти хорошего мужа, если будете то и дело летать на другой конец земли».
В самом деле, как? Не поссориться с возлюбленным – одна из забот, осложняющих жизнь фотомодели. Если ты полюбила соседского парня еще в то время, когда не была «моделью», тебе угрожает огромная опасность: он попросту не впишется в новый мир, который теперь окружает тебя. А если это недавний знакомый, уже из твоего мира? Держу пари, очень скоро он станет злиться на тебя: ему будет обидно, что он зарабатывает меньше. Кроме того, Брайди права: модель вечно летит куда-то за тридевять земель, и отношения в конце концов рушатся.
Мы с Брайди беседовали тогда в моей маленькой кухне и даже помыслить не могли, что, вернувшись из этой поездки, я буду наслаждаться задуманными кушаньями не одна, а с мужчиной, который неожиданно и бесповоротно войдет в мою жизнь.
Чарли уже давно упрашивал меня дать интервью на телевидении и в конце концов уговорил выступить в прямом эфире, в программе «Утренние встречи». В конце недели я собиралась лететь в Италию, на озеро Комо, чтобы перед началом всех шоу немного отдохнуть на вилле его матери. В радостном возбуждении я предвкушала пусть короткий, но все-таки отдых, и мои внутренние защитные механизмы словно ослабли. Этим-то и воспользовался Чарли, и я опрометчиво бросила ему что-то вроде: «Хорошо, хорошо, я выступлю. Давай на этой неделе, до отъезда».
Телевидения я боялась, как чумы, но Чарли был всегда так добр ко мне, и порой меня начинала мучить совесть. Я чувствовала, что должна быть с ним помягче, и позволяла свозить меня на какое-нибудь интервью. В то утро пришлось встать в несусветную рань, чтобы не опоздать в студию к телеведущему. Конечно, мне было не впервой вставать так рано, ведь съемки часто назначаются чуть свет, это один из минусов моей профессии. Но этот ведущий сразу мне не понравился. Имя его наверняка известно всей Америке, но я не смотрю по утрам телевизор, и поэтому не узнала его. Лицо у него было приветливое, но шестое чувство подсказало мне: с ним надо быть начеку.
Не знаю, почему я позволила себе такую нелепую выходку, – может, виной тому легкомысленное предотпускное настроение. У ведущего в руке был список вопросов, и за секунду до эфира я потянулась и вырвала у него листок. Мгновение он смотрел на меня ошарашенно, но тут же овладел собой и как ни в чем не бывало обратился к зрителям: «Сегодня у нас в гостях Сван – самая известная в мире фотомодель. Только вот интересно, сможет ли наша Лебедь удержаться на такой высоте?» Ах вот в каком духе он собирается вести интервью, подумала я. Чарли должен был меня предупредить.
Я ответила ему вполне сносно: «В мире столько прекрасных девушек, столько новых талантливых дизайнеров! Но мир велик, и места всем хватит». Может, до него дошел слух, что я подумываю не возобновлять контракт с японцами? Нет сомнения, он держит что-то за пазухой. Вряд ли Чарли проговорился… хотя только он и знает о моих намерениях. Интервью продвигалось вперед безо всяких неожиданностей. Вопросы были самые банальные – чью новую коллекцию я собираюсь демонстрировать, и так далее и тому подобное. Чувствовалось, что без драгоценной бумажки с вопросами ему здорово приходится напрягаться. И ни слова о проекте «Лебедь». Стрелки часов приближались к девяти, интервью заканчивалось. Откинувшись на спинку кресла, я с облегчением вздохнула, – но, как оказалось, поторопилась расслабиться. Последний вопрос прозвучал как гром среди ясного неба:
– Должно быть, трудно делать головокружительную карьеру после трагедий, пережитых в прошлом?
Я вскинула на него глаза, в голове зазвучал сигнал тревоги.
– Какие трагедии вы имеете в виду?
– Семейные. Гибель сестры в автомобильной катастрофе, исчезновение брата после того, как в лондонском доме вашей семьи был обнаружен труп женщины. Как вы думаете, Лебедь, вы еще увидите вашего брата?
Должно быть, моя алебастровая кожа стала еще белее. Я точно онемела, я молча молила его замолчать, в глазах закипали слезы. Я отвернулась от камеры, потому что знала, что она сейчас приблизится и будет снимать крупным планом. И ведущий понял: еще миг, и я встану и уйду из студии.
– Вы непременно с ним увидитесь, Сван, – сказал он. – Вы найдете его. Спасибо, что провели с нами эти утренние полчаса. А сейчас новости и прогноз погоды…
Он подождал, пока кончилось эфирное время, и обратился ко мне:
– Теперь я понимаю: вам ничего не известно. Это было опубликовано вчера в одной вечерней лондонской газете, а нью-йоркская пресса, конечно, подхватила новость и поместила сегодня на страницах всех утренних газет. Нас предупредили заранее. Простите, конечно, но как можно было упустить такой случай? Слишком уж жирный кусок. Посмотрите, вот английская газета.
Я взглянула на первую страницу «Стандарта». Крупный заголовок: «Суперскандал в семье супермодели». Я перевела взгляд на подпись.
«Кто она такая, эта Линди-Джейн Джонсон?» – спрашивала я себя.
Вернувшись к себе в «Карлайл», я легла на кровать и все утро изучала купленные по дороге газеты. Ничего для меня нового там не было. Материал из старых газет, явно приготовлен с помощью ножниц и клея. Кто бы ни была эта Линди-Джейн Джонсон, вся ее работа заключалась в том, что она просто отправилась в библиотеку, взяла тематические подборки из старых газет и состряпала материал, жеваный-пережеванный годы назад британской прессой. Но почему именно сейчас? Таится ли что-нибудь еще за этими строчками?
Я рассчитала, который час в Англии, и набрала мамин номер. Мне показалось, что она вполне спокойна, чего, по-видимому, нельзя было сказать об отце.
– Он заперся у себя наверху, – рассказывала она. – Вечером не спустился ужинать, и сегодня мы еще его не видали. Он на грани срыва. Честно говоря, он уже давно в таком состоянии. Не хочу тебя волновать, родная, но боюсь, эта чудовищная статья еще ухудшит его состояние. Если бы получить хоть весточку от Гарри! Но тебе, наверное, хуже всех. Боюсь, там, в Нью-Йорке, тебя совсем заклевали. Приезжай, спрячешься от всех дома, в Уилтшире.
Больше всего на свете я бы хотела там сейчас очутиться. Но об этом нельзя было и мечтать. Напустить прессу на родителей – страшнее ничего быть не может. Как все грустно! Ведь Гарри живет в двух шагах от них, а они ничего о нем не знают. Я сказала себе, что после Милана сразу же отправлюсь в Лондон и попытаюсь продвинуть дело брата. Мы должны что-то предпринять, чтобы родители перестали мучиться.
– Мамочка, спасибо за приглашение, – ответила я. – Но я завтра улетаю в Европу, погощу у Лауры Лобьянко, матери моего нью-йоркского агента. У нее потрясающая вилла на озере Комо, там будет тихо, и никого посторонних. А бабушка видела газеты?
– Нет. Но она может поговорить с кем-нибудь в Лондоне, и ей расскажут. Статья была только в «Стандарте» да еще в одной утренней бульварной газетенке. Она их не читает, да и мы тоже, спешу прибавить. Правда, сегодня утром я уже съездила в Солсбери и мельком просмотрела несколько номеров. Чудовищно! Но, Бог свидетель, мы уже через все это прошли и выжили. Ты скоро будешь в Лондоне?
У меня на миг перехватило дыхание. Сколько лет мне не давало жить страстное желание родителей повидаться со мной. И вот сейчас сама хочу увидеть их, пожить с ними. Только одного боюсь: а вдруг у меня не хватит сил противиться искушению – и я открою им тайну местонахождения Гарри.
– Да, мамочка. Из Италии прилечу прямо в Лондон. И сразу позвоню вам. Скажи отцу, что я очень его люблю. И тебя тоже… До свидания.
Пришлось повесить трубку, слезы не давали говорить. Я пошла в гардеробную и достала с полки мой камуфляж: шелковый шарф и темные очки. На улице я лучше всего себя чувствую, сливаясь с толпой. Когда меня стали узнавать и останавливать, для меня это было потрясением. Я никогда не ощущала себя знаменитостью, и вот, на тебе, стала ею. Сейчас я хотела пойти куда-нибудь, мне было душно в стенах квартиры, несмотря на то, что из ее окон открывается фантастический вид на Нью-Йорк.
Внизу в холле меня остановил ирландец Майкл, мой самый любимый привратник.
– Вам, наверное, нельзя выходить через парадную дверь, мисс Лебедь, – сказал он, взял меня за локоть и развернул кругом. – Вас на улице ждут. Идите быстренько через черный ход.
Мама была права. Газетчики, эти чертовы стервятники, уже жаждут крови. Я заметила их, поспешно переходя 76-ю улицу на Мэдисон-сквер. Нет, все равно им не нарушить мой обычный маршрут. Я перешла площадь и по привычке взглянула на витрину Живанши. Меня часто сравнивают с Одри Хепберн в фильме «Завтрак у Тиффани», она там одета в платье от Живанши. Иногда мне и самой кажется, что во мне есть что-то от Одри, этого эльфа с темными волосами.
Потом я опять вернулась на южную сторону Мэдисон-сквер, быстро прошла мимо «Уитни» и нырнула в дверь святилища «Букс и компания». Это мой любимый книжный магазин. Я хотела купить что-нибудь почитать в дорогу. В магазине я сразу направилась в тот угол, где стояли полки с детскими книгами и деревянное расписное кресло-качалка. Каждый раз, глядя на него, я думала – интересно, будут ли у меня дети. А больше всего мне нравилось бывать в дальнем конце магазинчика, там, где висят фотографии писателей, которые когда-то выступали здесь. На этих фотографиях я почти никого не могу узнать, если, конечно, писатель не держит в руке свою книгу. Конечно, лицо Нормана Мейлера мне знакомо, а человек в очках с треснувшим стеклом наверняка Фрэнк Лейбовиц, но кто все остальные – для меня загадка.
Я бездумно двигала стремянку вдоль полок и чувствовала, что в магазине что-то не так, как обычно, только не могла понять, что именно. И вдруг меня осенило – в магазине никого не было! Вернее, пусто было внизу, а на втором этаже явно что-то происходило. Ну конечно, – писательские чтения. Лучшего развлечения сейчас для меня не придумать. Честно признаться, я эти чтения не очень люблю. Мне они кажутся претенциозными и в общем бессмысленными. Я предпочитаю сама читать книгу, а не слушать, как мне читает кто-то другой, как будто я ребенок. Еще куда ни шло – слушать поэзию, но уж, конечно, не прозу. Но я подумала, что сейчас это меня отвлечет, и поднялась наверх взглянуть, кто читает. Народу было битком. Над кафедрой, вознесенной над слушателями, я увидела только плечи и голову автора.
И услышала его голос.
Знакомый голос. Седые волосы… Да ведь это Рори Стирлинг! От неожиданности я выронила сумочку и нагнулась за ней. Шарф с моей головы соскользнул на плечи. Все повернулись ко мне – кто это здесь шумит? Рори Стирлинг перевел дыхание, поднял глаза и посмотрел прямо на меня.
Я повернулась и побежала по лестнице вниз.
Днем я паковала вещи, готовясь к отъезду, как вдруг снизу позвонил Майкл и сказал, что из магазина «Букс и компания» для меня принесли пакет.
Я распечатала его. Это была небольшая книжка, красиво изданная, на плотной хорошей бумаге с обрезными краями. На титульном листе имя – Рори Стирлинг – и название романа: «На поле боя: записки преступного любовника». В книгу была вложена открытка.
Твердый размашистый почерк, черные чернила авторучки – как будто открытка пришла из прошлого века. Я быстро пробежала ее глазами.
«Я попросил «Букс и компанию» отправить Вам мою книгу, потому что у меня нет Вашего адреса. Почему Вы столь поспешно убежали – неужели я так плохо читал? Можно пригласить Вас отобедать со мной? Пожалуйста, позвоните. Рори».
Я ходила по комнате, глядя на приписанный ниже номер телефона, – ходила долго, так долго, что, когда сняла трубку, уже знала его наизусть.
– Это Сван, – сказала я, услышав в трубке его голос, и тут же вспомнила, что в нашу первую встречу назвалась своим настоящим именем – Лавиния.
– Я очень рад, что вы позвонили. Но почему все-таки вы так стремительно убежали?
– Я бы хотела задать вам тот же вопрос, – помните, тогда у Норы Николсон: меня что-то отвлекло, я отвернулась, а вас и след простыл.
Он вздохнул на другом конце провода.
– Я чувствую себя неуютно на таких сборищах. Не знаю даже, почему я вообще туда пошел. Я оставался там только из-за вас. А когда увидел, что ваше внимание чем-то занято, я потихоньку ушел. Невежливо, конечно. На другой день написал Норе покаянную записку. Мне так перед ней неудобно, я даже не решился спросить у нее ваш телефон. Послушайте, я читал утренние газеты. Вам, должно быть, сейчас не очень весело.
– Да, приятного мало. Но больше всего меня беспокоит другое. Холл моего подъезда забит прессой, и сомневаюсь, чтобы они оттуда ушли. А я завтра лечу в Италию и не представляю, как мне удастся выскользнуть из дома и уехать в аэропорт незамеченной.
– Может, я смогу помочь?
– Как?
– Отвезу вас в аэропорт. У меня джип, «чироки». Довольно-таки побитый. Не похож на лимузины, в которых, по их понятиям, ездите вы. Когда ваш рейс и где вы живете?
Все получилось очень просто. Наутро я позвонила Майклу, сказала, что Рори выехал за мной, и пусть его сейчас же проведут в лифт. Когда я открыла ему, само собой вышло, что мы обнялись и поцеловались. Пока я показывала ему квартиру, он так и держал руку на моем плече, и снял ее, только когда стал переводить трубу моего телескопа в другом направлении.
– Нельзя ли как-нибудь его закрепить, чтобы он навсегда остался в таком положении?
– А зачем?
– Если смотреть вон в ту сторону, видно мое окно – я живу в Гейнсборо, к югу от Центрального парка. И если я буду дома, ты сможешь увидеть меня. Позвонишь мне, я подойду к окну, ты взглянешь в телескоп и увидишь: я посылаю тебе воздушный поцелуй.
Он вел себя как мальчишка, но с ним было весело. И в любом случае он мог защитить меня.
– А теперь звони вниз, пусть поднимутся за вещами.
Майкл поставил «чироки» в гараж под гостиницей. Это был настоящий побег, как в кино. Я лежала на переднем сиденье, положив голову на колени Рори. Он прибавил газ, машина выехала на улицу, и мы промчались мимо входа в гостиницу, не вызвав ни у кого подозрений. Я выпрямилась только на середине моста Трайборо, и то только потому, что очень люблю захватывающую дух панораму Манхэттена, которая открывается с этого моста. Манхэттен всегда казался мне чем-то фантастическим. Каждый раз, глядя на него, я думаю: неужели я правда живу здесь?
– Писатели – народ любопытный, – сказал вдруг Рори. – Между прочим, надень свой шарф, а то тебя узнает кто-нибудь в проезжающих мимо машинах. Объясни, почему ты не сказала, кто ты, когда мы с тобой познакомились?
– Я думала, тебе это неинтересно.
– Мне было до такой степени интересно, что я специально пришел на тот обед. Я хотел увидеть тебя вблизи.
– Так ты знал, кто я?
– Конечно. Нора сказала, что мы должны обязательно познакомиться. Она была у меня и видела, что все стены моего кабинета увешаны твоими фотографиями из журналов. Нора – умная женщина. Она знала, что ты в городе, вот и…
– Так это она устроила наше знакомство? Нора? Вот старая интриганка! А мне сказала, что пригласила тебя, чтобы познакомить с Челестой.
– Правильно сделала. Иначе ты бы не явилась на тот обед. Она мне рассказывала, что ты не любишь никуда ходить. И этим ты мне еще больше понравилась.
Умный ход – объясняться в тесном пространстве «чироки», где дальше слов дело не может зайти. К тому же через четверть часа я уже буду лететь в небе, и скоро нас разделят тысячи миль.
– Ты сказал, что писатели очень любопытные, – переменила я тему.
– Да. Я хочу знать, что же все-таки случилось в твоей семье? Если, конечно, ты хочешь об этом говорить.
Хочу ли я? Какое счастье – с кем-то поговорить! Долгие годы мне едва удавалось перемолвиться об этом несколькими словами – и только с членами моей семьи. Долгие годы я таила в себе подробности той истории. Боялась быть откровенной, чтобы не сказать что-то лишнее. И я рассказала ему все – как никому и никогда, и поняла, что долгие годы была очень, очень одинока, но почему-то не сознавала этого.
Как он меня слушал! Время от времени только ободряюще касался моей руки, лежащей на сиденье рядом с ним. Я рассказала ему все – даже то, где прячется Гарри и что в Англии я обязательно его увижу.
– Ты из Италии поедешь в Англию? – спросил он и прибавил: – Я тоже через неделю полечу туда. Моя книга выходит и в Лондоне, издательство пригласило меня на презентацию.
Я дала ему телефон Грейс Браун и сказала, что у нее он сможет узнать, когда я вылечу из Милана.
– А в Италию тебе позвонить можно? Дай телефон.
На меня вдруг нахлынул страх. Я ведь едва знаю этого человека, видела его всего два раза в жизни! И у нас, кроме Норы, нет общих знакомых. У него может быть тысячу разных причин отвезти меня в аэропорт, а по дороге засыпать вопросами. А что, если он не только писатель, но и журналист? Он мог все это организовать, руководствуясь совсем иным сценарием…
– Дай мне небольшую передышку. Надеюсь, ты понимаешь.
– Да, конечно. У тебя есть мой нью-йоркский номер, так что ты знаешь, где меня найти.
В голосе его звучало искреннее разочарование. В аэропорту он крепко, чуть ли не до синяков поцеловал меня.
– Я помню, что ты – фотомодель, и тебе надо беречь кожу. Но ты неделю не будешь работать, а мне так захотелось поцеловать тебя.
Самолет взлетел, я сидела у окна, потягивала шампанское. И вдруг поняла, что ведь и мне хотелось того же. Прилетев в Италию, я первым делом позвонила Норе и расспросила ее о нем. Понадобилось какое-то время, чтобы отвлечь ее от газетной сенсации, но наконец мне это удалось.
– Рори Стирлинг? Деточка, о чем ты говоришь? Я знаю его с пеленок. Он абсолютно очарователен. Его можно упрекнуть только в одном – он настоящий отшельник. Никуда не выходит, нелюдим, до отвращения замкнут в себе. Кошмарный гость для хозяйки. Признаюсь, я уже несколько месяцев думаю о том, как вы подходите друг другу. Но если б я заикнулась об этом, вы бы убежали от меня за тысячу миль. Я счастлива, что наконец-то соединила вас, потому что это союз, заключенный на небесах.
Конечно, это просто выражение, сказала я себе, так всегда говорят – по поводу и без повода.
Но все-таки ее слова заставили меня задуматься.
Вилла Лауры Лобьянко на озере Комо непередаваемо прекрасна. Семья Лобьянко многие десятилетия владела в Комо текстильной фабрикой. Милан во многом обязан Комо тем, что вырос в одном из самых крупных мировых центров моды. Шелковые фабрики Комо и все связанные с ними исследовательские компании стали главным фактором успеха местных дизайнеров, создающих фасоны готового платья. И Армани, и Версачи оба работали с семейством Лауры, здесь их идеи превращались в красивые ткани, но, что более важно, Лобьянко материально поддерживали молодых дизайнеров в начале их карьеры; эта поддержка помогала им выжить в жестоких условиях рынка и выдержать конкуренцию с французами.
Мне Лаура тоже очень помогала. В самом начале моей карьеры Чарли повез меня на виллу «Луини» познакомиться с матерью. Я всегда подозревала, что в выборе девушек-моделей он целиком и полностью полагается на мнение матери. Мне нравятся озера Италии – сосны, дубы, каштаны на крутых склонах гор, спускающихся прямо к воде, сложенные из камня дома, связанные старинными арочными галереями… Я люблю смотреть, как бесстрашно качаются на волнах от проходящих больших кораблей крошечные лодчонки на пристанях рыбацких деревень, меня волнуют литературные ассоциации, которые вызывают эти места. Вергилий был очарован ими. И, кажется, Лонгфелло писал: есть ли еще где-нибудь на земле столь совершенная красота?
К вилле «Луини» я всегда подъезжаю на скоростном катере. С озера видны снежные вершины Альп вдали и пальмы вдоль побережья. Катер приближается к берегу, я встаю и бросаю первый взгляд на терракотовые черепицы виллы; катер причаливает к маленькой замшелой пристани, над которой возвышаются тяжелые чугунные ворота восемнадцатого века. Они висят на двух каменных колоннах, увенчанных статуями львов, точь-в-точь как возле нашего дома в Болтонсе. Ключи от ворот давно потеряны, я обхожу колонну и иду через луг, заросший по колено лавандой и ромашками, и опять вспоминаю – вот так же идешь лугами к дому в Уилтшире. К вилле ведет аллея, обсаженная кипарисами, в проемах между ними видны сады, террасы с балюстрадой, заросшие лилиями пруды, – в них смотрятся каменные херувимы; зеленая изгородь азалий и рододендронов, тисы, самшитовые деревья.
Родовой дом семейства Лобьянко великолепен, строили его по образцу флорентийских палаццо. Стены покрыты изящными фресками восемнадцатого века, роскошный салон на первом этаже строг и холоден – мраморные полы, зеркала в тяжелых рамах, консоли, хрустальные канделябры и бесконечные двери, ведущие на балконы с видом на озеро. Небольшая увитая зеленью беседка возвышается над садом и озером, мы в ней часто обедали – чувствуешь себя не так торжественно, к тому же там мне очень нравятся огромные терракотовые вазы с розовыми геранями. Спальня Лауры, диванная комната и гостиная – это уже другая планета. Современная миланская мебель вперемешку с итальянским Ренессансом, на полу связки книг, цветы, картины, красивые гобеленовые подушки, двери, расписанные вручную, огромные поленья в каминах, и все комнаты мягко освещены изящными настольными лампами.
Мы сидели с Лаурой перед пылающим камином, который запросто справлялся с февральским холодом. В первый вечер после моего приезда мы ужинали на подносах: горячий минестроне – куриный суп с овощами по-милански, салат, на десерт панеттоне и деликатесные сыры – горгонцола, маскарлоне, страчино. Когда мы перешли к десерту, я стала рассказывать Лауре о Рори Стирлинге. Сперва она слушала меня, не прерывая. Ее элегантная фигура была облачена в мягкий длинный кашемировый кардиган, надетый поверх шелковой блузы и широких белых шаровар. Серебряные волосы коротко подстрижены, гордый орлиный профиль изысканной тенью падает на стену, освещенную светом свечи. Красота ее – сильная, высокомерная, вызывающая, но я всегда знала, что душа у нее теплая, живая и даже романтическая.
Неожиданно она перебила меня.
– Скажи, ты веришь в il destino?
Верю ли я в судьбу? Я кивнула. Да, верю – после моды.
– Лови мгновение – так это у вас говорится? Всегда с первого взгляда знаешь: это он. Не слушай ничьих советов. Ты все сама знаешь. Когда встречаешь своего мужчину, лучший советчик – сердце. Этот мужчина несравним ни с кем, кого ты знала раньше. Молодые девушки думают, что каждый раз приходит новая любовь. Начинается это в пятнадцать лет, сейчас, может, даже в двенадцать, не знаю. Но когда ты встречаешь его, настоящего, сразу становится ясно: все прежнее – самообман. Мне кажется, Лебедь, ты вытащила свой счастливый билет. Сколько женщин так никогда и не встречаются с ним, никогда не переживают настоящей страсти или выходят замуж просто так, для порядка. А потом встречается он, и тогда семья рушится, и все страдают. Я вижу, как ты волнуешься… Значит, твой Стирлинг и есть этот единственный мужчина.
– Мой Рори… Господи, что я такое несу? Совсем он не мой. Я еще даже…
– Ты еще даже не спала с ним? – Лаура рассмеялась. – Не смотри на меня с таким возмущением. Мне шестьдесят лет, но я все еще сплю со своим мужем. Это очень, очень важно. Ты должна лечь с ним в постель. Если это будет плохо, постарайся сразу его забыть. Мои родные никогда не могли понять, почему я убежала из дома с отцом Чарли. Но ведь это так просто! Если бы в Милане, на Комо или в Бергамо я нашла бы мужчину, с которым мне было бы лучше, чем с ним, я бы, конечно, осталась здесь. Отец Чарли был потрясающий мужчина, да он и сейчас такой. Вот почему его дело в Америке – как бы это лучше сказать? – немного с этим связано. Но я особенно в его дела не вникаю. Я счастлива с ним в постели и во всем остальном. Большего мне не надо. Встречайся с синьором Стирлингом и поскорей ложись с ним в постель. И знаешь что еще…
– Что?
– Потом позвони мне и скажи, каков он в постели. Я хочу знать все подробности.
– У тебя будут показы в Милане? – спросила Лаура, когда мы ехали по узкому шоссе через все прибрежные деревни. Ей пришлось повторить вопрос несколько раз – я не сразу его услышала. Мысли мои витали далеко. Я почти всю ночь читала роман Рори: «На поле боя: записки преступного любовника». Роман о юноше, которому нет еще двадцати, и у него непонятная тяга к женщинам намного старше его, – не к одной, а к нескольким. Нигде не впадая в вульгарный тон, Рори удалось создать целую галерею разведенных, неустроенных, но еще волнующих женщин за сорок, которые отчаянно желают любви и секса, и как раз это им мог дать герой Рори, молодой и жизнелюбивый иммигрант. Но особенно интересной книгу делало другое: Рори замечательно описывал уроки сексуального просвещения, которые получал его герой от каждой женщины. Я не переставала спрашивать себя, насколько автобиографичен этот роман. И мне очень хотелось скорее с ним встретиться: если он и вполовину такой же страстный любовник, то вряд ли я в нем разочаруюсь. Мы ехали на обед в дом одной из подруг Лауры. Ее сын устроил субботний прием для гостей из Милана. Были приглашены несколько фотомоделей, один или два фотографа, и, конечно, целый рой молодых людей, охотившихся за моделями, – золотая молодежь Милана, отпрыски богатых и влиятельных семейств. Их отцы делали деньги на торговле оливковым маслом, помидорами или коврами. Неудивительно, что на лужайке вокруг виллы теснились роскошные «порше» и «феррари».
– Я здесь всегда работаю для Армани, – ответила я наконец на вопрос Лауры. – А вы не собираетесь поехать в Милан на показ?
– Скорее всего поеду. Правда, я давно не бывала на его шоу, но он всегда оставляет для меня место. Помню, много лет назад он показывал коллекцию в Нью-Йорке, и я как раз оказалась в городе. Мне прислали билет, я пришла, но с большим опозданием. Вхожу, а там столько народу! Все места заняты. Вдруг какая-то девушка в первом ряду встает и уступает мне место. Я очень удивилась. А когда села, увидела, что многие места в первом ряду заняты молоденькими девушками, помощниками продавцов в магазинах Армани. И каждый раз, когда входит важный гость, одна из девушек вскакивает и уступает ему место. Так они резервируют места. Правда, мило? Ну вот мы и приехали. Надеюсь, будет не очень скучно. Если начнем скучать, при первой возможности сбежим, вернемся к своим книгам и креслу у камина.
Подруга Лауры немедленно утащила ее куда-то, чтобы спокойно пообедать a'deux, , а я осталась одна развлекаться на собственный страх и риск. Вошла в большую столовую в деревенском стиле и тут же чуть не выбежала обратно, потому что увидела художественного редактора Роберто Фабиани. В нашем бизнесе работает много голубых, и почти все они – хорошие друзья девушек. Но только не Роберто. Я всегда сторонилась его – чувствовала, что он может навлечь беду. Скользкий, лицемерный, он всегда готов сказать гадость, распустить сплетню, – словом, мерзкий тип. Он сразу же направился ко мне, но, к счастью, меня перехватила и спасла совершенно безумная Сюзи Дейвис, девушка из Техаса, с которой мы одно время вместе работали в Нью-Йорке.
– Привет, Сван, а я и не знала, что ты сегодня будешь! Идем, расскажи мне, что делается в Нью-Йорке.
Сюзи всегда так. Но если начнешь рассказывать, слушать она все равно не будет. Она схватила меня за руку, усадила рядом с собой и стала забавлять сплетнями о присутствующих в столовой.
– Видишь вон ту девушку? Ее зовут Джиджи Гарсиа. Настоящая оторва с южного побережья. Ты с ней встречалась в Нью-Йорке?
Я отрицательно покачала головой. Сногсшибательная девушка, образчик знойной латиноамериканской красоты. Каждая клеточка ее тела источала чувственность. Фотографы, должно быть, от нее без ума. Интересно, почему я ни разу нигде не видела ее фотографий?
– Не встречала, и слава Богу. У нее от заказов отбою не было, да к тому же знаешь, сколько она берет с тех, кто хочет с ней переспать? Десять тысяч в день. А видишь, рядом с ней сидит ангелочек? Ассистент фотографа, говорят, что он спал с Роберто Фабиани, чтобы работать самому. Правда, он прелесть? Я бы сама влюбилась в него, но у него есть девушка, не говоря уже о Роберто, конечно.
– Эта Джиджи?
– Нет, молоденькая англичанка, очаровательная рыжая красавица. Итальянцы здесь сходят по ней с ума, и дела у нее идут очень неплохо. Представить не могу, что она нашла в этом желторотом Бобби Фоксе?
– Она здесь?
– Нет. Ее приглашали, но, говорят, она уже знает о Бобби и Роберто. Узнала, что и Роберто приглашен, и в последний момент отказалась ехать. Я слышала, она очень переживает из-за этого.
– Еще бы… А ты бы как себя чувствовала на ее месте? Хотя нет, ты бы, наверное, быстро выкинула это из головы. Значит, Бобби приехал сюда с Роберто?
– В том-то и дело, что нет, и в этом весь ужас. Он приехал с Джиджи Гарсиа, а Джиджи живет в одной комнате с его девушкой.
За обедом я наблюдала, как эта Джиджи методично напивается. Было в ней что-то жалкое: она как будто не контролировала себя, находилась во власти странного стремления к саморазрушению, – и вместе с тем производила впечатление несчастного ребенка; вела себя с мужчинами очень агрессивно, но одновременно заигрывала с ними. По-видимому, подумала я, она жадна не только до секса, но и до еды – Джиджи запихивала в рот огромные порции спагетти. А об этом ей надо было бы серьезно подумать – худышкой ее не назовешь. Скорее пышечкой. Наверное, из-за этого у нее уже начались сложности с заказами.
Когда подали кофе, ее внимание вдруг перекинулось на меня.
– Интересно, что в тебе такого особенного?
Общий разговор сразу стих. Я все-таки супермодель, а эта девушка – неоперившийся птенец, ждущий своего часа. Я сделала вид, что не слышала ее вопроса, мне показалось, так будет лучше для нее.
– Ты что, не слышала меня? Я говорю, что в тебе такого особенного? Ты работаешь для «Этуаль»?
– Да, – ответила я на второй вопрос, сознательно игнорируя первый.
– И я тоже. Ты спала когда-нибудь с Чарли?
Это было уже сверх всяких границ, но она, не дождавшись ответа, продолжала:
– Понимаешь, Чарли без ума от меня. Он очень заботится обо мне. Я его личная протеже. Это он послал меня сюда, в Италию, и теперь ждет, когда я вернусь. Так что ты для него уже история, великая и могущественная мисс Лебедь.
Я заставила себя сдержаться, еще раз сказала себе, что она еще совсем ребенок, и по-видимому, очень незащищенный. Как раз в это время вернулись Лаура с хозяйкой, значит, подумала я, мы скоро уедем отсюда. Надо постараться промолчать всего пять минут.
– А кто эта старая ведьма, с которой ты приехала?
Вопрос Джиджи услыхали все в комнате.
Этого я уже не могла выдержать.
– Чтобы ты знала, – зло прошипела я, – это мать твоего драгоценного Чарли.
– Черт, – выругалась Джиджи, но тут же поняла, что никакие объяснения теперь не помогут, и решила перейти в наступление. Ко всеобщему ужасу, она пьяно шатнулась в сторону Лауры и сказала:
– Твой сынок попал в беду. Знаешь, что с ним? Четырнадцатилетняя красотка Виктория Пэрриш беременна, и я знаю одну горничную из гостиницы в Майами, которая видела ее там с Чарли! Похоже на то, что Чарли трахнул несовершеннолетнюю конфетку, и ты скоро будешь бабушкой!
– Надо, конечно, помнить, что он сын своего отца и своей матери, – сказала Лаура по дороге домой, – возможно, в словах этой девчонки есть доля правды. Я чувствую, что у Чарли сейчас что-то происходит. Последние две недели его голос по телефону звучит подавленно, он явно чем-то озабочен. Ты ведь знаешь, я не из тех, кто боится смотреть правде в глаза. Его отец в молодости то и дело попадал в беду и в свое время он свел Чарли с не очень-то хорошей компанией. Я знаю, про Чарли всегда ходили слухи. Всем известно его отношение к женщинам. Боюсь, что кто-то использует эту женщину, как наживку, – в каких-то своих целях.
– Но речь на этот раз идет не о женщине, а о девчонке…
– Да, я понимаю. Но знаешь, сейчас трудно разобраться, что к чему. В дни моей молодости девочки не выглядели старше своих лет. А теперь двенадцатилетнего ребенка можно принять за двадцатилетнюю девушку. И если я преувеличиваю, так очень немного. Я знакома с миром фоторекламы и должна сказать, что внешняя взрослость даже поощряется. Я говорила с Чарли и решительно возражала против такой политики. Но он сказал, что я отстала от времени.
Чарли говорил по телефону довольно туманно. Лаура оказалась права – он явно был не в себе. Признал, что мог быть в Майами в то время, когда там была эта девочка. Миссис Пэрриш вернулась в Майами, чтобы еще раз поговорить с ним, и привезла с собой дочь. Чарли сказал, что припоминает Викторию Пэрриш, но не помнит, чтобы он с ней спал. Она утверждает, что это было в Майами, в гостинице, и названная ей дата совпадает с той, которую назвала горничная – знакомая Джиджи.
– Чарли, а где ты нашел эту Джиджи? – спросила я, когда Лаура передала мне трубку.
– Да тоже в Майами. Я совершенно ничего не помню, но она уверяет, что я шел по коридору гостиницы, увидел ее в номере и пригласил участвовать в нашем отборочном конкурсе. А потом она приходила ко мне в кабинет в Нью-Йорке, но я даже не узнал ее.
– Но, Чарли, то же самое, наверное, было и с Викторией Пэрриш, только она, в отличие от Джиджи, не победила на конкурсе и рассердилась на весь мир. Она хоть хорошенькая? Годится, чтобы стать моделью?
– Сомневаюсь. У нее ноги коротковаты. Я себе эту историю представляю так: родители увезли ее в Нью-Йорк и взяли в ежовые рукавицы, а этот переполох она устроила, чтобы привлечь мое внимание. В любом случае для нас это чревато неприятностями. Агентству не нужен такой скандал, тем более что пресса может здорово его раздуть.
– Ты боишься, что после этого родители не позволят тебе нанимать их дочерей для «Новых лиц»?
– Самое печальное заключается в том, что есть родители, которые с радостью пошлют к нам свою дочь, даже если слухи о Виктории окажутся правдой. Я видел матерей, обуреваемых такими амбициями, что они готовы пойти буквально на все.
– Ты вышвырнешь Джиджи Гарсиа?
– Нет. Она сможет стать первоклассной моделью, если только сумеет справиться с собой и прорваться. Скажи, пусть она покажет тебе свой портфолио. Снимки Марлона Уорнера довольно интересны. На них видно, что у нее есть данные, чтобы выбиться наверх, это вполне возможно. Но она способна погубить и свою карьеру, и жизнь, и я бы не хотел помогать ей в этом. Вот почему я и не вышвырну ее. Посмотрим, что будет дальше. Или она погубит себя, или у нас скоро будет новая супермодель. Правда, ей не стать звездой подиума, такой, как ты… До тебя ей никогда не дорасти!
Наверное, насчет Джиджи он был прав, но вот девушка, которую я встретила в миланском отделении «Этуаль», была прямо-таки создана для показов высокой моды. В этом убеждал весь ее облик – высокая, тонкая, гибкая, рыжеволосая, с нежной кожей, белоснежной, как у меня, только тронутой чуть заметными мелкими веснушками. По акценту я поняла, что она англичанка, и вдруг меня осенило: так это ведь девушка Бобби Фокса!
Карла подтвердила мою догадку.
– Да, это Тесс. Потрясающая находка. С тех пор, как приехала сюда, она работает без отдыха почти каждый день.
– Но как же вы ее отыскали, Карла?
– В лондонском отделении есть новая девушка, Энджи, у нее замечательно зоркий глаз. Она ее и нашла. Это было очень интересно. Сперва мне позвонила Грейс и предупредила, что Энджи посылает девушку, очень застенчивую и неуверенную в себе. «Мы, – говорит, – просто не знаем, что с ней делать. Она едет со своим другом. Иначе вообще ничего не получается. Когда он рядом, у нее появляется хоть какая-то уверенность в своих силах. Так что, – говорит, – посмотрите, что с ней можно сделать». Потом позвонила Энджи и рассказала, как надо обращаться с Тесс; главное, дескать, надо все время быть очень мягкой, подбадривать ее, и все будет хорошо. И вот она приехала, и я вижу – правда, очень красивая девушка, работает, не щадя сил, но никак не может обрести уверенности. Сейчас уже, конечно, гораздо лучше, но до идеала еще далеко.
– Я слышала что-то о неприятностях с ее другом. Ох уж этот Роберто Фабиани!
– Да, но теперь стало еще хуже! Сегодня утром Тесс первый раз поговорила со мной откровенно. Вчера вечером она поздно вернулась домой и застала Джиджи в постели с Бобби. Они куда-то ездили на выходные, вернулись в Милан и тут же полезли в постель. Тут-то и вошла Тесс. И теперь она говорит, что хочет ехать домой, в Лондон. Прямо не знаю, что делать…
– А у нее уже запланирован какой-нибудь показ?
– На этой неделе у нее как раз начинаются просмотры для показов. Вот и сегодня должно быть несколько, а она заладила свое – домой и домой.
– Знаешь, по-моему, она идеальная модель для Армани, – сказала я Карле. – Поговорю-ка я с Джорджио, посоветую ему взять ее под крылышко. А пока включи ее в список и отправляй на просмотр. Этой девушке нужна постоянная и сильная эмоциональная поддержка. Надо заставить ее сделать здесь, в Милане, еще одну попытку.
Я осталась ночевать в Милане, чтобы назавтра пообедать с Марчелло и Карлой и обсудить, на каких показах я буду выступать в следующий свой приезд сюда. Сразу после обеда я улетела в Лондон, там как раз проходила неделя моды, и я собиралась участвовать в показе молодых модельеров. Я всегда считала своим долгом поддерживать английскую моду. Но до этого показа оставалась целая неделя, так что у меня было время съездить в Уилтшир повидать Гарри и, если можно будет, навестить родителей – первый раз за много лет.
Но в аэропорту Хитроу все эти планы вылетели у меня из головы: в толпе встречающих рядом с представителем лондонского отделения «Этуаль» стоял Рори Стирлинг.