Книга: Единственная женщина
Назад: 14
Дальше: 16

15

«Не было бы счастья, да несчастье помогло», — думала Лиза в тот ясный августовский день, когда Юра наконец забрал ее из больницы.
— Безобразие! — неустанно ругала ее заведующая клиникой, маленькая женщина с интеллигентным и серьезным лицом. — Ты, здоровая молодая женщина, сама довела себя до такого состояния! Как можно, будучи беременной, не спать, нервничать!
— Так сложилась ситуация, — пыталась оправдываться Лиза. — Я же не специально, Регина Яковлевна…
— Ситуация складывается так, как ты ей позволяешь складываться, — заметила врач. — И, если хочешь знать мое мнение, твое поведение — чистой воды эгоизм. У тебя любящий муж, который, я уверена, прекрасно бы понял, что тебе необходим нормальный режим!.. Но ты думала о чем угодно, только не о ребенке!
Лиза опускала глаза, соглашаясь с Региной. Любящий муж! Видела бы его эта милая и разумная врачиха какой-нибудь месяц назад… То есть, наверное, он и тогда был любящим — только вот не замечал никого и ничего!..
«Кого ты обвиняешь? — тут же возражала она себе. — Если кто и виноват, то только ты сама. Как можно было настолько ничего не чувствовать, не понимать того, что — правду Ксеня сказала! — понятно любой бабе!»
Юра заезжал в больницу утром и вечером, каждый день. Официально в отделение никого не пускали, но за шоколадку медсестрички сквозь пальцы смотрели на то, что Лиза выходила на лестницу, ведущую прямо на улицу.
Он взбегал по лестнице стремительно, и дыхание у Лизы учащалось, когда она слышала внизу его легкие шаги.
Она всматривалась в его лицо, стараясь разглядеть следы перемен, происшедших с Юрой за эти месяцы. Она замечала морщинки в уголках губ — раньше не было; она замечала ту же глубокую линию, которая пересекала его лоб, когда она впервые увидела его в больнице — линию страдания… Виски у него стали седые, и сердце у нее сжималось, когда она видела эту седину — хотя, пожалуй, Юру даже красило это серебро в темно-русых волосах.
Но главное — совсем переменились его глаза… Лиза терялась, видя, как изменился его взгляд: она не знала, радоваться или печалиться. Радоваться — потому что любое выражение глаз было лучше, чем безысходная пустота, поселившаяся в них, казалось, навсегда. А печалиться — потому что тот веселый интерес к жизни, которым они лучились, исчез из них совершенно. И любимые ее, загадочные искорки больше не вспыхивали в темно-серой глубине…
Лицо его стало суровее, в нем появилась какая-то неведомая ей прежде жесткость.
— Юра, — осторожно спросила она однажды. — Мне кажется, ты все время думаешь о ком-то, кто тебе неприятен…
— Разве? — удивился он. — Почему ты решила?
— Просто у тебя глаза такие… Как лезвия…
— А! — понял он. — Да нет, ни о ком я не думаю. Просто у меня нет оснований для благодушия, вот и все. Если я о ком-нибудь и думаю так — то только о себе. Я слишком много себе позволил…
Лиза молчала, не в силах ему возражать. Может быть, он и прав, думала она. Может быть, ему надо пройти через это, надо укорять себя и даже проклинать…
Но — что произошло, того не воротишь, и она думала сейчас совсем о другом. Стоя у окна на втором этаже, она с трепетом ждала его появления на аллее больничного двора. И как только замечала его высокую, подтянутую фигуру — вглядывалась неотрывно, словно могла издалека рассмотреть лицо. И рассмотреть она хотела одно: думает ли он о ней сейчас, ждет ли встречи или просто идет навестить супругу? Эти размышления были для нее невыносимы, но она возвращалась к ним снова и снова…
Даже в солнечный июльский день на лестнице стоял полумрак. Лиза тихо спускалась с площадки второго этажа навстречу Юре — и руки их соединялись в полумраке. Он осторожно обнимал ее, точно она могла рассыпаться от объятий, прикасался губами к ее виску.
«Как давно он меня не целовал по-настоящему! — думала она с тоской. — И как сказать ему об этом?..»
Она привыкла к страсти каждого поцелуя, к горячему трепету Юриных рук — и никак не могла почувствовать, что происходит с ним сейчас, когда он осторожно прикасается к ее волосам, губам. Они подолгу стояли на лестнице, застыв в молчаливом объятии, и Лиза не чувствовала — какой он теперь, ее Юра?..
Однажды она не выдержала, всхлипнула. Это было в день ее рождения, Юра принес огромный букет белых роз, и она стояла, опустив лицо в цветы.
— Не надо, родная моя, — он погладил ее по голове, как ребенка. — Я понимаю, о чем ты… Но ты прости меня — мне очень трудно сразу…
Она тоже понимала, о чем он: ему невыносимо трудно было возвращаться к жизни. Когда он узнал о будущем ребенке — это было словно рывок из небытия. Но пустота и смерть опутали его все-таки слишком сильно…
Лиза рада была уже и тому, что он начал работать. Даже не потому, что она размышляла о собственном благополучии, которое, конечно, было связано с его делами. Она рада была за него — за то, что он нашел в себе силы на это. Она всегда гордилась им, и теперь могла гордиться им снова…
Но когда Лиза сказала ему об этом, Юра только пожал плечами:
— То, как я взял да и бросил все, — было именно то же самое: я слишком много себе позволил… Люди мне поверили, надеялись на меня, поставили себя в зависимость — и от чего? Выходит, от моего каприза — хочу работаю, хочу брошу! Золотые люди, Лиз! Ты себе представить не можешь, да я и сам глазам своим не поверил: раньше, бывало, стоит отвернуться — и уже народ расслабляется, а теперь — так четко все работали, так собранно, пока я… Я даже Фриде сказал: смотрите, можно и без начальника отлично работать, даже лучше! А она: мы просто были уверены, что вы придете, Юрий Владимирович…
Голос у него дрогнул, и Лиза приникла к его плечу.
— Все обойдется, Юра, — прошептала она. — Все пройдет, ты выдержишь и это…
— Ты только подожди, моя хорошая, — тихо произнес он в ответ. — Ты подожди, не сердись на меня…
Что можно было сказать друг другу за эти минуты на полутемной лестнице!..
И поэтому Лиза радовалась, когда ясным августовским днем Юра осторожно вывел ее на улицу.
Они прошли через сквер мимо памятника целеустремленному Чернышевскому, вышли на шумную Маросейку. Она вдруг повеселела, услышав знакомый московский гомон — такой любимый, так будоражащий чувства.
Юра улыбнулся, понимающе глядя на нее.
— Поехали, поехали, — он легко прикоснулся к ее плечу. — По дороге еще наслушаешься!..
Как хорошо было дома! Казалось бы, они совсем недавно жили здесь, а дом уже стал домом — местом, где утихали тревоги… Лиза прошла по прозрачной галерее, спустилась в сад по мраморным ступенькам. Ого, как разрослись розовые кусты, как тонко и томительно пахнут полураспустившиеся бутоны!
Весь день она провела в саду, и Юра не отходил от нее ни на минуту. Он ничего не делал — просто сидел рядом с нею в беседке у реки, смотрел то на Лизу, то на серебряный трепет водной глади. Потом, быстрым своим, легким движением встал, опустился на траву у Лизиных ног, положил голову ей на колени.
Она гладила его волосы, растрепавшиеся от легкого летнего ветра, и ничего не могла произнести — переполненная чувством, которому и названия не было…
Вдруг он замер, прислушался. Она почувствовала, как он напрягся весь, и поняла, почему: мальчик в ее животе уже не казался робкой маленькой рыбкой — он вертелся и толкался решительно, резво, как и должен был это делать крепкий мальчишка!
— Ишь какой… — удивленно произнес Юра. — Отпихивает он меня, что ли? Как ты думаешь, Лиз?
— Ну почему — отпихивает? — улыбнулась она, продолжая прислушиваться к бесцеремонным пинкам. — Он с тобой здоровается, интересуется, кто ты есть — он же тебя совсем не знает, Юра…
— Да, — сказал он, быстро взглядывая на нее снизу вверх. — Совсем он меня не знает, дурака такого…
Он вдруг поцеловал ее живот — коротким, как будто смущенным, поцелуем.
— Ничего, узнает, — сказал он. — Может, и полюбит еще?
— Если ты его будешь любить, — улыбнулась Лиза сквозь наплывающие слезы.
— А ты сомневалась, родная моя? — Юра обнял ее, приложил руки к ее щекам, заставляя взглянуть на него. — Почему же ты так сомневалась во мне? Я же… Лиза, если бы ты знала! Что с того, что мы не говорили с тобой? Я же все время об этом думал, я же так хотел… Сколько мне лет уже, Лизонька моя, ты знаешь? И я ведь думал, мне это вообще не суждено…
— Но почему же, Юра? Что значит — сколько лет, разве это годы?
— Нет, не в годах дело! Просто… Юля всегда говорила, что не может себе этого позволить, и я, при своей-то жизни, не мог настаивать… И сейчас тоже думал: ты молодая, красивая, зачем тебе нужна эта обуза?
Он смотрел на нее тем самым, лишь однажды ею виденным, взглядом ребенка — и она сразу вспомнила ту, первую, ночь в этом доме, и холод весеннего сада за окном, и трепет его напряженного тела…
Слезы хлынули у нее из глаз неудержимым потоком. Он снова был с нею — такой, какого она полюбила навсегда, ее единственный!
— Прости меня, мой хороший, — наконец произнесла она сквозь слезы. — И правда — дурачок ты мой дорогой… Ничего-то ты не понимаешь, совсем ты маленький, он и то умнее — вон, вертится и не интересуется, что мы об этом думаем!.. А знаешь, — вдруг вспомнила она, вытирая слезы ладонью. — Знаешь, что мне сказала та гадалка?
— Когда ты кивнула? — тут же вспомнил он. — А мне сказала, будто не поняла?
— Ну да! Я и сама не понимаю, как поняла: она ведь по-своему говорила… Она сказала: ты его люби, и сына роди ему. И Сережа…
— Что — Сережа? — быстро спросил он.
— Он тоже сказал… тогда: не оставляй его!..
Горло у нее перехватило: те страшные минуты вспомнились так ясно, как будто и времени совсем не прошло… Она увидела, что Юра опустил голову.
— Но что же теперь, Юрочка, что же?.. — тихо спросила она.
Он поднял глаза, и она увидела, что в них, сквозь страдание мучительной памяти, светится и новое чувство: чувство будущего…
День этот кончился совсем незаметно — просто скрылось за лесом золотое солнце, сумерки сгустились вместе с речным туманом.
— Пойдем-ка в дом, — сказал Юра. — Надышалась свежим воздухом? А то простудишься еще…
Светильник, похожий на перламутровую раковину, волнами рассеивал свет. Серебрились Юрины виски, таинственные искорки вспыхивали в глубине его глаз…
Он обнял Лизу на пороге спальни, и вдруг, впервые за все это бесконечное время, она почувствовала, как учащается его дыхание, жаром наливаются руки. Его губы искали ее губ, щеки его пылали от желания.
— Но как же теперь, Лизонька? — прошептал он.
— Что — как же? — шепнула она.
— Наверное, ведь нельзя… Это плохо для него?
Лиза приникла к нему, целуя его руки, скользящие по ее груди в последнем усилии сдержаться.
— Можно, Юра…
— Если осторожно, да? — тихо засмеялся он. — Я осторожно… — это вырвалось у него уже едва различимо, сквозь неудержимо страстный поцелуй.
Едва ли ему это удастся — осторожно! — промелькнуло в ее сознании, когда они уже лежали рядом. Но он и правда был осторожен, хотя она понять не могла, как сочетаются в нем осторожность и безудержность. Его прикосновения горячили ее, и он тоже вздрагивал, трепетал от каждого движения ее рук, губ…
— Еще, — просил он счастливым стоном. — Еще, милая, как я соскучился по тебе!..
Казалось, он жадно впитывает ее ласки, как иссохшаяся земля, и они даже нужнее ему, чем последние содрогания, — он готов был длить их бесконечно…
Как давно он не спал так глубоко и безмятежно, думала Лиза, когда они уже погасили свет и только луна освещала Юрино проясненное лицо, его смеженные ресницы. Она готова была смотреть на него бесконечно, но усталость одолевала ее, клонила голову к подушке, и, словно опускаясь на чьи-то огромные крылья, Лиза прильнула к Юриному плечу.
* * *
— Юра, а что сейчас с этим Звонницким? — наконец решилась она спросить.
Они сидели утром за завтраком, ветер шевелил кружевные шторы в маленькой гостиной.
— А что с ним — да ничего, — ответил Юра, и Лиза снова увидела стальные лезвия его глаз. — Подколзев сидит и не выйдет, за ним много всякого — Дума дала разрешение, исключительный случай! А Звонницкому что же? Пришел, принес заявление об уходе.
— И ты просто взял и подписал?
— А что я должен был делать? Он глаз не поднимал, а я смотреть на него не мог. Потом, уже выходя: извините, Юрий Владимирович… Сволочь!
Он помолчал, прищурившись.
— Ты знаешь, я ведь даже понимаю — точнее, представляю, — как он впутался в это. Его-то лично я почти не знал, но круг, из которого он вышел, знал хорошо. Это люди, подверженные идее — даже не какой-то конкретной, а идее как таковой. Системные люди, и поэтому несвободные. Хотя очень квалифицированные — программисты, физики, инженеры, кого там только не было!
— Так ты поэтому с ними расстался? — догадалась Лиза. — И с этим Сашей Неделиным?
— С Сашей… С Сашей не поэтому… — Юра замолчал, словно всматривался куда-то.
— Юр, ты не говори об этом, если не хочешь. Мне Сережа вообще сказал однажды, чтобы я не заговаривала с тобой об этом Саше загадочном…
— Да ну, Лиз, ничего загадочного в нем нет. В том-то и дело… Он очень много мне дал, так много, как мало кто другой. Иногда мне казалось, что я вообще ничего не понимал о мире, пока не познакомился с ним. У него такая феноменальная способность видеть любое явление в целом — я подобного ни у кого больше не встречал.
— Ты… Ты жалеешь, что расстался с ним? — спросила Лиза.
— Нет, — твердо ответил Юра, но тут же добавил: — Вернее, тогда не жалел нисколько. Сережа мне сказал — давно, в детстве почти: он тебя ломает под себя. Так оно и было. Саша лучше меня знал, каким я должен быть, что должен делать, с кем дружить и с кем работать. Может, он и имел право судить — по интеллекту своему, по способности к предвидению. Но я-то такой, как я есть, я-то не могу быть другим! Он хотел, чтобы я и дальше тащил за собой всех этих людей — его круг. А я уже видел, что они не чувствуют реальности, что знания у них — мертвые, с жизнью не связанные. Что я должен был с ними делать?
Он говорил со знакомой Лизе горячностью, и, внимательно слушая его, Лиза успела порадоваться: вот и это вернулось!..
— Значит, ты расстался с этим кругом? — спросила она.
— Да. А Саша сказал: учти, ты еще об этом пожалеешь. Я когда Сереге об этом рассказывал, он говорит: надо же, не думал, что Неделин способен на угрозы! Но ведь это не угроза была! Ну что он, убить меня угрожал? Он считал, что я непременно сам уверюсь в его правоте и сам к нему еще приду!..
— Сам? — Лиза недоверчиво посмотрела на Юру. — Ты уверен, что он собирался ждать, пока ты сам уверишься?
— А как же еще? — Лицо у Юры стало недоуменным. — Он всегда был уверен в своей правоте, ни разу ни в чем не усомнился…
Лизе нечего было возразить — откуда ей знать, что думал этот неведомый Саша? Но по тому, что рассказал ей Юра, по тому, как менялось лицо Сергея, когда речь заходила о Неделине, — она чувствовала, что такой человек не станет просто ждать…
— Я, может, и Звонницкого потому пригласил: казалось, должен же я чем-то искупить вину… — продолжал Юра.
— Вину? — удивилась Лиза. — В чем же вину и перед кем?
— Да перед ними перед всеми! Мы ведь сначала вместе работали, в самом начале «Мегаполиса». А потом я понял: они строят неживые схемы развития, если я соглашусь — погорю. И поставил условие…
— Они сами ушли?
— Сами. Все ушли, до единого. Хотели, кажется, свою фирму организовать, но не получилось. Так и разметало их по свету. Но нельзя сказать, чтобы они все канули — некоторые вон в Штатах, в Германии. Один — советник премьер-министра, другой — глава Центра экономических реформ.
— Так в чем же ты виноват? — улыбнулась Лиза. — Наоборот, они должны быть довольны, что вы расстались.
— Не знаю… — произнес Юра. — Все-таки ведь не сразу они устроились…
Она вдруг подумала: хорошо бы поговорить с этим Сашей Неделиным… Она даже не понимала, для чего нужен ей разговор с совершенно незнакомым человеком, но мысль эта возникла в ее голове так отчетливо, как будто с нею было связано что-то значительное.
Она давно уже привыкла угадывать Юрино состояние, словно особый барометр находился где-то у нее внутри. И неожиданные мысли о Неделине заставили ее насторожиться: не значит ли это, что о нем думает в это время Юра?
Она видела, что ему нелегко приходится сейчас. Ее радовало, что он постепенно выходит из тяжелой депрессии, и вместе с тем она замечала, что, выходя из нее, он сталкивается с новыми трудностями.
«Мегаполис», бывший для Юры прежде источником энергии и объектом ее приложения, переставал быть и тем, и другим. Лиза просто физически чувствовала Юрину растерянность, чувствовала, как он пытается найти какой-то новый путь для своего детища, — и не находит…
Наверное, это началось давно. Она даже была уверена в том, что это началось давно: то, что происходило сейчас с Юриной работой, было частью того самого «не лучшего периода» в его жизни, о котором он говорил ей на острове Малифинолху…
Но сначала он был увлечен борьбой с Подколзевым — и ему было не до глобальных решений. А потом погиб Сергей — и его смерть отодвинула все размышления о том, что делать дальше.
И вот теперь все вопросительные знаки маячили перед ним, требуя ответа… Лиза понимала это из его вечерних рассказов — он снова подолгу сидел с ней в гостиной и говорил о том, как прошел его день, и она слушала, забывая о времени, пока Юра не спохватывался:
— Час ночи, Лиза! Регина твоя убила бы меня, если бы видела!
— Да ведь мне не вставать чуть свет, Юра, — увещевала его Лиза. — Это тебе отдохнуть пора!..
— Да не получается, Лизонька, никак не получается. Пахнет затхлым болотом, и я подозреваю, что вот-вот нас затянет в трясину… В голове как шестеренки вертятся, а решения нет — только какие-то проторенные колеи попадаются!
Она жалела его в такие минуты: ведь он только что пришел в себя после тяжелого потрясения, ему бы отдохнуть, пожить спокойно — и снова какие-то проблемы, на этот раз едва понятные ей, и он с ними один на один… Оставалось только вздыхать — чем она могла помочь?
Юры снова не было дома целыми днями, но Лизино время было по-прежнему заполнено — и даже больше, чем прежде. Нет, дела были все те же, обычные домашние дела, к которым она давно привыкла, — разве что еще читала английские книги и слушала кассеты.
Но самое важное происходило теперь в ней самой: она прислушивалась к тому, как растет ее мальчик, и каждый новый день отличался от предыдущего именно тем, что происходило с ним.
То она волновалась: почему он сегодня такой вялый — не толкается, не брыкается, а только чуть-чуть шевелит ножкой? То ей казалось, что он перевернулся и лежит теперь неправильно — и она покрывалась холодным потом от страха. То она радовалась тому, как весело он плещется там, в своей темной чаше, — и улыбалась без видимой причины, вдруг остановившись где-нибудь в саду с ножницами в руках.
Юре больше всего нравилось «ловить» его ладонью: он прикладывал руку к Лизиному животу, и ребенок, ненадолго прислушавшись, колотил в то самое место, где лежала рука. Юра смеялся, как будто мальчик был уже здесь, как будто они уже играли с ним где-нибудь на лужайке перед домом.
— Откуда он знает, а? — удивлялся он этой невидимой догадливости своего ребенка. — Он что, чувствует, где моя рука?
— Почему бы и нет? — улыбалась Лиза. — Разве он глупый?
— Тогда почему сразу убегает? — слегка обижался Юра.
— С чего ты взял, что он убегает? Он просто играет с тобой — футболит твою руку, вот и все, ему же хочется с тобой поиграть.
Они часто ездили по вечерам слушать музыку: Лиза слышала, что это необходимо ребенку, да она и сама любила торжественную пышность Большого театра, и изысканность консерватории, и уют старинных особнячков…
Когда Юра был занят, с ней ездил Виталик Гремин, и Лиза с удовольствием выслушивала его комментарии по дороге домой.
Однажды даже Оксана выбралась на симфонический концерт. Вернее, Лиза уговорила ее поехать. Ксеня смешно скривила маленький носик:
— Лиз, ну ты же знаешь — не очень я это люблю… Я ж и на пианино занималась, и все — а не люблю серьезную музыку, ну что теперь делать? А сидеть притворяться, что слушаю…
— Да ведь ненадолго, — упрашивала Лиза. — Будет струнный квартет из Италии, и певица удивительная! Мне так хочется послушать, а Юра ну никак не может сегодня, и у Виталика свой концерт. А то бы я разве стала тебя теребить? — честно объяснила она.
Оксана расхохоталась.
— Ну поехали, чего там! Авось не засну…
Но во время концерта Оксана неожиданно заслушалась певицу.
— Надо же! — говорила она, уверенно выруливая к своему дому на Соколе. — Я ведь уже и отвыкла от голосов хороших!
— Конечно, как тебе не отвыкнуть, — заметила Лиза. — Ты же див своих эстрадных слушаешь, а какие у них голоса? А что, Ксень, — поинтересовалась она, — еще не забыла свои мечтанья?
Она имела в виду Оксанину давнюю мечту стать шоу-звездой. После рождения Олеськи об этом что-то не было слышно…
— Не знаю, — нехотя ответила она. — Я-то не забыла, но ты же видишь… У Игорька что ни день — то новое, и все работа, работа, конца ей нет! Я его вижу уже, как красно солнышко, по большим праздникам. А последнее время с этим проектом новым — помнишь, что сидели они с тем, из Новосибирска? — вообще не дождешься его…
Но в этот вечер Игорь, к удивлению жены, оказался дома. Правда, не один: его сибирский партнер тоже сидел на большом кожаном диване в гостиной и потягивал вино.
— Ну как, Лиза? — весело поинтересовался Игорь. — Не заснула моя драгоценная на твоем концерте?
Он чмокнул Оксану и, неожиданно подхватив ее на руки, закружил по комнате.
— Игорешка, уронишь! — притворно взвизгнула она. — Вот всегда так — то тебя с собаками не сыщешь, то хватаешь, как…
— Так ведь соскучился! — заметил тот. — Да, познакомьтесь: это Лиза, Ксенина подружка, это Александр Неделин, мой деловой партнер.
Лиза остановилась посреди гостиной, не веря своим ушам.
— То… то есть как? — пробормотала она. — Вы — Александр Неделин?
— Да, — тот удивленно посмотрел на нее сквозь толстые стекла очков. — А что — это очень странно?
Действительно, выглядело все это нелепо: женщина с огромным животом, открыв рот, смотрит на незнакомого мужчину.
— Нет-нет, — торопливо возразила Лиза. — Просто я… Я слышала о вас… однажды. И вдруг…
Неделин пожал плечами: видно было, что он не привык задавать лишние вопросы. Он был невысок ростом и не казался крепким — главным образом из-за очков с сильными линзами. Но Лизу сразу поразило то, что при этом он совершенно не вызывал мыслей о слабости. Наоборот — она, с ее чуткостью к людям, мгновенно почувствовала, какая уверенность исходит от этого человека, какое отчетливое впечатление незаурядности он производит с первого же взгляда.
Прав был Юра, подумала она. И Сережа тоже: такой может под себя согнуть…
Оксана быстро переговорила на кухне с Олеськиной няней, разогрела ужин в микроволновке. Сели за стол, выпили еще вина. Но неловкость чувствовалась между ними: наверное, Игоря и Неделина не связывало ничего, кроме деловых отношений, а Лиза молчала, пораженная неожиданной встречей.
«Это не может быть случайностью, — думала она. — Как странно: я думала о нем, сама не понимая почему — я как будто бы не сама думала о нем. И вдруг…»
Она вздрогнула от телефонного звонка.
— Приехали, приехали, — ответила Оксана. — Да нет, какое беспокойство! Она, между прочим, не только тебе жена, а и мне подруга, почему ж нам беспокойство — посидеть? И ты заходи, не побрезгуй. Да ладно, ладно, не обижаюсь! Твой-то торопится, — повернулась она к Лизе. — Просит, чтоб вниз спустилась.
Лиза кивнула, обрадовавшись в душе, что Юре некогда подняться — обычно он с удовольствием болтал с Ксенькой и особенно с Игорем.
Неделин простился с вежливым равнодушием. И, спускаясь по лестнице, она все думала о странной, физически ощутимой уверенности, исходившей от этого человека…
Назад: 14
Дальше: 16