5
Отец держал Кори за руку. Они стояли посреди пыльного дворика рядом с моргом «Санчез» в городке Чилпанцинго, Мексика. Палмер Виатт щурился от яркого солнечного света, заливавшего дворик.
— Кори, я прошу тебя, не входи туда, девочка моя, тебе не надо смотреть на весь этот ужас, — убеждал дочь мистер Виатт.
Кори медленно повернула голову. Лицо ее было абсолютно безжизненным, и только в глазах застыло странное выражение: они, казалось, говорили: «Спокойно, Кори, все эти люди просто не знают, о чем говорят. Дэнни Видал никогда просто не мог позволить себе покинуть этот мир, превратившись в кровавое месиво».
— Я должна опознать Дэнни сама, — твердо сказала Кори. — Если я не сделаю этого, то никогда не смогу поверить в его смерть.
— Но я настаиваю: не надо так истязать себя, — умолял мистер Виатт. — Твой деверь сам обо всем позаботится. Ведь все равно ты ничего уже не сможешь сделать для Дэнни — все кончено.
Палмер Виатт был по-прежнему красив и элегантен, хотя темные волосы его начали седеть, в его глазах была одна боль, которую он испытывал, видя страдания своей единственной дочери.
— Не все, — прошептала Кори.
«Просто Дэнни нет сейчас рядом», — мысленно добавила она.
— Я не могу этого позволить, — стоял на своем Палмер, стирая кончиком пальца крупную прозрачную слезу со щеки дочери. Кори внимательно взглянула на отца. Несмотря на свою ненависть к Дэнни, Палмер пришел в трудную минуту.
— Я люблю тебя, Кори. Все эти три года я думал о тебе каждый день и все время волновался, в порядке ли ты.
— Я была не просто в порядке, отец, я была счастлива. Я любила Дэнни. Я и сейчас люблю его.
Мистер Виатт выглядел по-настоящему несчастным.
— Я все отдал бы только за то, чтобы не видеть твоих страданий, — сказал он. — Чтобы все это никогда не случилось.
— Как я не хотела, чтобы он уезжал на этот уик-энд! — В голосе Кори дрожали слезы. — Я даже сказала, что не пойду на дежурство, если он останется. Но Дэнни сказал, что все равно меня некому будет подменить в больнице.
Палмер нежно прижал дочь к себе.
— Кори, ты не должна обвинять себя в том, что случилось. У меня просто сердце разрывается оттого, что все это выпало на твою долю.
Он погладил Кори по волосам.
— Это выпало не на мою долю, отец, это выпало на долю Дэнни. Представь только, что пришлось пережить ему. — Кори душили слезы.
Палмер нежно гладил рыдающую у него на плече дочь.
— Пройдет время, малышка, и ты справишься с этим, переживешь это, я обещаю тебе…
Кори не могла поверить отцу. Ведь ей никогда так и не удалось забыть ничего из того, что было связано с Дэнни Видалом. Кори помнила до мельчайших подробностей и то, как они в первый раз занимались любовью. Помнила все как вчера. Это было в номере элегантного, хотя и немного выцветшего от времени отеля «Тропезон». Кори до сих пор ощущала запах одеколона Дэнни, видела, как он выходит из ванной, завернувшись в полотенце, подходит к ней и обнимает ее. В ушах все еще звучали слова, которые сказал ей Дэнни, прежде чем они легли тогда в постель: «Я никогда не отпущу тебя, Кори. Ты моя навсегда».
Голос отца вернул Кори к реальности.
— Твой муж был своего рода фаталистом, Кори. Это было ясно уже тогда, давно, в Буэнос-Айресе, когда он, участвуя в борьбе против хунты, был абсолютно уверен, что с ним ничего не может случиться.
Кори высвободилась из объятий отца.
— А ведь он тогда оказался абсолютно прав. Дэнни в то время действительно вышел невредимым из всех испытаний, и все это только ради того, чтобы так нелепо погибнуть в этой катастрофе.
Кори снова начали душить слезы.
— Я все время благодарю Бога за то, что тебя не было в этом проклятом самолете.
— Это судьба.
Теперь Кори вспомнился разговор с Дэнни в тот последний день.
Он весьма скептически тогда отнесся к ее словам о том, что судьбы людей начертаны на звездах. Ведь в этом случае все узники Аушвица и Пуэсто Васко должны были родиться под одним знаком зодиака. «И все пассажиры разбившегося самолета», — подумала теперь Кори.
— Я все время задаю себе один и тот же вопрос, — продолжал Палмер. — Не было ли у Дэнни врагов, способных все это подстроить?
— Я тоже задаю себе этот вопрос, — тихо сказала Кориандр. — Как ужасно думать об этом…
— Сейчас трудно что-нибудь предполагать, — продолжал Палмер. — Ведь Дэнни видел демонов везде и всюду, всю жизнь упрямо считая, что, если человек не готов рисковать жизнью ради дела, которому Дэнни посвятил жизнь, этот человек — враг.
Кори медленно повернулась к отцу.
— Так, значит, тогда, в Буэнос-Айресе, ты тоже был одним из таких «врагов»?
Кори тогда даже не приходило в голову задуматься о таких вещах.
— Я был в совершенно невозможной ситуации… — пробормотал Палмер Виатт.
Кори закусила губу, попыталась сдержать новый поток слез.
— Что ж, возможно, если бы ты защитил его тогда, все было бы по-другому, — сказала она.
— Тогда ты бы осталась со мной? — спросил Палмер.
— Как же я могла остаться с тобой, если Дэнни уже уехал?
— Я часто обвиняю себя…
— Сейчас уже поздно это делать.
— Что ты имеешь в виду?
— Я жду ребенка, — безо всякой связи с темой разговора вдруг сказала Кори.
Палмер отреагировал на эту новость именно так, как и предполагала Кори — словно речь шла о еще одной смерти, а не о зародившейся внутри нее жизни.
— И что ты собираешься делать? — в ужасе прошептал он.
— Любить своего ребенка, — просто ответила Кори.
— Бедная, бедная моя Кори, сколько тебе придется перенести, совсем одной.
— Не совсем одной, — поправила она отца.
— Мне не надо было посылать тебя в Кордову, — грустно сказал он.
— Это — лучшее, что ты сделал для меня в этой жизни, папа, — тихо произнесла Кори. — Ведь там я встретила Дэнни.
На огромном поле недалеко от университета Буэнос-Айреса была проведена карательная акция — расстреляны сотни людей. Правительство генерала Виделы утверждало, что эти люди были мятежниками, которые содержались в тюрьме Вилла Девото и учинили там беспорядки. В результате погибло множество солдат и мирных граждан. Однако представители левых сил утверждали, что на этом поле были расстреляны desaparecidos — люди, считавшиеся пропавшими без вести, в то время как на самом деле их нелегально содержали в Вилла Девото. Реакция Вашингтона на эти события была несколько неожиданной. Тогда, видимо, не решились дразнить хунту из-за неблагополучного положения в других регионах земного шара. Именно в это время исламские фундаменталисты угрожали свергнуть проамериканское правительство шаха Ирана, и казалось нецелесообразным создавать еще один очаг антиамериканских настроений, которые, впрочем, и без того усилились в Аргентине. В той обстановке посол США Палмер Виатт и решил забрать свою дочь из университета Буэнос-Айреса и перевести ее в университет Кордовы, где, как ему казалось, было гораздо спокойнее.
В Кордове, одном из старейших городов Аргентины, было множество церквей, часовенок и обителей, основанных еще иезуитами, францисканцами и кармелитами.
Самому университету покровительствовали иезуиты. В районе преобладало сельское хозяйство. Что же касается топографии — кругом простирались пампасы и невысокие скалистые горы с редкими островками зеленых равнин. К сожалению, Палмер Виатт не знал, что университет Кордовы является центром антиправительственного движения и штабом партизанских групп левого толка, называвших себя «монтонерос». Однако со стороны Кордова казалась тихой заводью по сравнению с повседневными ужасами Буэнос-Айреса. В течение месяца после расстрела узников Вилла Девото жизнь Кориандр в Кордове действительно была абсолютно спокойной, лишенной каких-либо событий.
Кориандр сидела в небольшом кафе (boliche) около университета и слушала, как ее знакомый Эрнандо играет на bandoneon. Остальные студенты под его аккомпанемент танцевали танго. Неожиданно Эрнандо перестал играть, и в тот же момент Кори заметила, что к ее столику подходит один из студентов. Она не сразу поняла в чем дело. Подойдя к Кори, юноша плюнул ей в лицо.
— Фашистка, gringa, — крикнул он.
К парню присоединились еще несколько студентов. Следуя библейскому завету, а скорее просто не понимая, что происходит, Кори подставила обидчикам другую щеку, но и в нее тут же плюнули. Буквально за несколько секунд кафе превратилось в самый настоящий бедлам — все повскакивали на стулья, выкрикивая самые разнообразные политические лозунги, орали, толкались. Эрнандо соскочил со сцены и попытался пробраться к Кориандр. В этот момент в кафе вошел один из университетских профессоров в сопровождении двух иезуитов. Оценив обстановку, они не стали даром терять времени. Один из монахов пустился усмирять бушующую толпу, скручивая одних и призывая к мирному диалогу других, его товарищ, взобравшись на стол, пронзительно свистел в два пальца. Профессор же быстро пробрался к зажатой в дальнем углу Кориандр.
— Пойдемте со мной, — произнес он по-английски с мягким аргентинским акцентом.
Кориандр сразу же узнала профессора экономики. Не дожидаясь ответа, профессор схватил Кориандр за руку и потащил к выходу. Вскоре они оказались на небольшой, мощенной камнем площади перед кафе.
— Вы вся дрожите, — сказал профессор.
Каким-то непостижимым образом именно эта фраза положила начало их отношениям.
Стянув с себя свитер, профессор накинул его на плечи Кориандр.
— Почему вы всегда так далеко сидите на моих лекциях? — спросил он.
— Наверное, потому, что боюсь, что другим не будет за мной видно, — пошутила она, удивленная тем, что профессор вообще ее помнит. И затем добавила, как будто это и так не было видно: — Я ведь высокая.
Профессор улыбнулся.
— Скажите, не будет ли это поводом для международного конфликта, если я приглашу вас в свой кабинет выпить немного мате?
Кориандр удивилась еще больше — оказывается, он знает и это.
— Откуда вы знаете, кто я? — спросила она.
— Все знают, кто вы, — улыбнувшись, ответил профессор. — Такие новости распространяются здесь очень быстро.
Он взглянул прямо в глаза Кориандр.
Неожиданно девушку осенило.
— Значит, они напали на меня из-за отца? — спросила она.
Взяв Кориандр за руку, профессор повел ее в свой кабинет, находившийся в здании факультета общественных дисциплин.
— Просто мы все здесь очень остро реагируем на несправедливость, — сказал он.
Кориандр резко остановилась и взглянула на профессора.
— Но при чем тут я?
— Вы ведь — дочь своего отца.
— А в чем они обвиняют моего отца?
— В попустительстве несправедливости. — Взгляд темных глаз этого человека буквально жег Кориандр. — А вы разве никогда не были фанатично преданны какой-нибудь идее?
Кориандр почувствовала, что краснеет.
— Не уверена, что мои понятия о преданности идее допускают жестокость и насилие, — сказала она.
Шагающий рядом профессор внимательно изучал ее.
— А знаете ли, пожалуй, вас нельзя назвать красивой в обычном смысле этого слова, — вдруг произнес он.
Удивление боролось в Кори с раздражением.
— А какое это имеет отношение ко всему остальному? — недоуменно спросила она.
Ответ профессора Видала и на этот вопрос не грешил избытком логики и здравого смысла.
— Если бы вы не были столь привлекательны, я подошел бы к вам еще месяц назад.
— Я вас не понимаю…
— А так пришлось дожидаться момента, когда вам потребовалась помощь.
— Но откуда вы знали, что такой момент должен наступить? — спросила Кориандр, чувствуя, как у нее невольно перехватывает дыхание.
— Это всего лишь был вопрос времени. Рано или поздно вы попали бы в сложное положение или же оно само нашло бы вас. — Профессор улыбнулся. — Спасая вас от разъяренной толпы, я был уверен тем не менее, что не получу от ворот поворот.
Что-то в словах этого человека коробило Кориандр, как-то странно тревожило, беспокоило ее.
— Означает ли все это, что ваши радикальные взгляды на несправедливость не вполне соответствуют вашей сексуальной ориентации?
На этот раз остановился Дэнни. Восхищенно взглянув на Кориандр, он произнес:
— Браво, сеньорита Виатт. Что ж, возможно, вы не очень красивы, зато определенно умны. — Он снова взял Кориандр за руку. — Хотя не следует особенно удивляться этому факту, если вспомнить, что у вашего отца хватило ума пережить целых три американских правительства.
— Интересно, за какое же из этих правительств мне плюнули сегодня в лицо? — спросила Кориандр, в упор глядя на профессора.
— У нас еще будет время обсудить эти причины, — ответил Дэнни, поправляя свитер на ее плечах.
Кориандр отстранилась.
— То, что только что произошло, нельзя оправдать ничем.
— Если вы не готовы понять, чем вызваны злоба и страх этих людей, то вы никогда не поймете причин происходящего на моей несчастной родине.
— Вся эта сцена была бесполезна и направлена не по адресу. Это ведь никого не помогло спасти…
— Зато это ярко демонстрирует, с какой взрывоопасной ситуацией мы имеем дело.
— А если бы всех этих молодчиков погрузили в машину и отправили в тюрьму?
— Это было бы еще одним проявлением проклятья, тяготеющего над этой страной.
— Нет, — возразила Кориандр. — Это было бы проявлением еще одной чудовищной глупости. Ведь причиной их ареста послужила бы я, а моя вина всего лишь в том, что я — дочь своего отца.
— Какой бы ни была причина, еще несколько невинных жертв исчезли бы в подвалах хунты.
— А вы собираетесь жертвовать человеческими жизнями, чтобы получить доказательства их несправедливости?
— Я не могу диктовать людям, что они должны думать и чувствовать. Я здесь только для того, чтобы поддержать их.
— Видимо, на этом кафе повесят мемориальную доску, а возможно, и улицу назовут в честь сегодняшнего происшествия. А любопытным туристам будут объяснять, что именно здесь плюнули в лицо дочери американского посла и устроили драку, в которую пришлось вмешаться полиции.
— Что ж, это лучше, чем если инцидент останется незамеченным.
— Лучше — спасать реальные человеческие жизни, чем плодить мучеников.
— Чисто американский прагматизм. — Профессора явно забавлял этот спор. — Возможно, вам стоило бы заняться изучением абстракций и символов.
— В смерти нет ничего ни абстрактного, ни символического. Поэтому когда ради абстрактной злости и символического гнева жертвуют человеческими жизнями, это — еще одна победа хунты.
— Тот, кто не принимает активного участия в борьбе, всегда крайне подозрителен. Вы ведь понимаете, что у хунты везде свои шпионы.
— А может, все-таки не стоит считать верность идее генетической чертой, присущей человеку с рождения? — Глаза Кориандр гневно сверкнули.
Профессор посмотрел на нее с молчаливым восхищением.
— И почему вы молчали раньше?
— Вы полагаете, аудитория стала бы аплодировать мне стоя?
Профессор улыбнулся.
— А почему вы ни разу не пришли ко мне? Здесь прекрасно меня знают…
— Но ведь и меня, судя по всему, здесь тоже очень хорошо знают.
— Ничего, сеньорита Кориандр Виатт, — сказал он. — Мы потеряли всего месяц. Месяц из долгой человеческой жизни. Это не такая уж большая потеря.
Итак, этого человека звали Дэнни Видал, и он преподавал экономику в университете Кордовы. Хотя, разумеется, главным занятием Дэнни было свержение хунты. Он был одним из лидеров монтанерос.
Не только во время лекций, но и после них, ораторствуя в каком-нибудь кафе, он бросал вызов и высмеивал своих врагов. Иногда он всячески помогал студентам как можно лучше продемонстрировать полученные знания, но бывало и так, что он доводил их до слез, придираясь к каждому слову в ответе.
Дэнни вовсе не был красив, но его чувственность и мужественная внешность бросались в глаза. Хотя, если кто-то пытался сойтись с ним ближе, чем ему хотелось, Дэнни немедленно прятал свой бурный темперамент под маску равнодушия. Дэнни был примерно одного роста с Кориандр, у него были широкие плечи и узкие бедра, очень выразительные черты лица, руки на удивление крупные для человека его комплекции. Он был смугл и темноволос, и лишь кое-где в его густых черных волосах пробивались седые прядки. Кориандр подумала, что когда Дэнни совсем поседеет, то будет выглядеть очень солидно. Неизвестно было, однако, доживет ли он до этого времени. Мягкий голос Дэнни с легким аргентинским акцентом был голосом, словно предназначенным соблазнять женщин. У Дэнни Видала была репутация человека, который ничего в этой жизни не пропускал и ничего не отрицал. Что касается отношений с женщинами, то было известно, что занять место в его сердце гораздо труднее, чем в его постели. Это делало профессора еще более загадочным.
Например, всем было известно о связи Дэнни Видала с Алисией Морена. В мужчине, спавшем с женщиной, впоследствии расстрелянной хунтой, было нечто непостижимо привлекательное. Тем более что женщина эта пострадала за свои левые взгляды и была известной красавицей-актрисой. Связь с такой женщиной делала Дэнни еще более желанным для большинства девушек, с которыми ему приходилось сталкиваться. Алисию Морена арестовали по обвинению в подрывной деятельности прямо на сцене драматического театра Буэнос-Айреса. Что ж, в одном они были правы — Алисия действительно боролась за свержение хунты. Два с половиной месяца никто ничего не знал о судьбе несчастной женщины. Когда же слуги режима решили, что она может им пригодиться только для того, чтобы показать на примере, что бывает с теми, кто борется с правительством, ее, избитую, изнасилованную, едва живую, выбросили на ходу из «форда-фалькона». Несчастная умерла на руках Дэнни Видала. Тем же вечером во время тайного собрания Дэнни произнес прочувствованную речь о том, что все, любившие Алисию, по крайней мере знают, что с ней произошло, чего нельзя сказать о тысячах других аргентинцев, которые так никогда и не узнают, что случилось с их друзьями, семьями, любимыми…
Когда они пришли в кабинет Дэнни, он жестом указал Кориандр на стул, а сам занялся приготовлением мате — национального аргентинского чая с травами, который заваривают в выдолбленной тыкве и пьют через специальную соломинку. Приготовив заварку, Дэнни подвинул стул и сел рядом с Кориандр. Отпив немного, он передал соломинку девушке.
— Теперь вам теплее? — спросил Дэнни.
Кориандр кивнула, внимательно глядя ему в лицо.
— Так объясните же, почему антиамериканские настроения непременно должны быть направлены против членов семьи Виатт? — напомнила она.
Когда Дэнни заговорил, голос его показался Кориандр усталым.
— Когда выбрали Картера, все мы надеялись, что американцы изменят свою политику в отношении нарушения прав человека в Аргентине. А потом, когда не последовало никаких изменений политического курса и вашего отца снова назначили послом, оказалось гораздо проще обвинять в этом его, а не безликих, никому не ведомых бюрократов из Вашингтона…
— А вам не приходило в голову, что моего отца оставили здесь только потому, что он вхож во многие дома аргентинских политиков, закрытые для всех остальных? — Кориандр не узнавала собственного голоса.
— Вы говорите о людях хунты или о их жертвах?
— И о тех, и о других.
— Непохоже, что вашего отца интересовали жертвы…
— Это неправда.
— Но он ведь не сделал ни одного официального заявления против бесчисленных актов насилия…
— Только потому, что он не может говорить от собственного имени. Он обязан действовать только с одобрения Вашингтона.
— Вот мы и подошли к еще одному интересному вопросу — а почему же Вашингтон не выступит против хунты?
Дэнни внимательно смотрел на девушку.
— Разве у вас нет знакомых, которые могли бы вам это объяснить? Например, из госдепартамента? — спросила Кориандр.
— Обещания, сплошные обещания — вот все, что мы получаем от наших добрых друзей из Вашингтона. Вот почему мы пытались связаться с вашим отцом. К сожалению, до него невозможно добраться.
Неожиданно Кориандр пришла в голову интересная мысль.
— А вы действительно хотели бы встретиться с моим отцом? Если так, вы можете пойти вместе со мной в посольство на рождественский прием.
— Это что — официальное приглашение? — насмешливо спросил Дэнни.
— Да, — почти прошептала Кориандр, вдруг ужаснувшаяся тому, что наделала, — как могла она пригласить этого человека в посольство, даже не спросив разрешения у отца?
Дэнни несколько секунд внимательно изучал ее лицо.
— Хорошо, — сказал он наконец. — Но при одном условии.
— И что же это за условие?
В глазах Дэнни появился озорной блеск.
— Вы будете танцевать только со мной и сами представите меня отцу.
— Но это уже два условия.
Дэнни улыбался, не сводя взгляда с губ девушки. Кориандр поежилась.
— Вам что, опять холодно? — спросил Дэнни.
Девушка молча покачала головой.
Дэнни прошел в другой конец комнаты, зажег несколько свечей, стоявших на письменном столе. Снова сел рядом с Кориандр, в опасной близости от нее. Он легонько коснулся щеки девушки.
— На что вы хотели бы поспорить, что я уже успел в вас влюбиться?
— Проиграете… — прошептала Кориандр.
— Я никогда не проигрываю.
Наклонившись к Кориандр, он прижался губами к ее губам и почти сразу же отстранился. Кориандр закрыла глаза, ожидая продолжения. Когда же продолжения не последовало, она вновь приоткрыла глаза и увидела, что Дэнни Видал смотрит на нее с нежностью и желанием. Он снова поцеловал девушку, на этот раз уже более страстно и настойчиво. У Кориандр кружилась голова.
— Что со мной происходит? — прошептала она, когда губы их разомкнулись.
— Пока я рядом с вами, мисс Кориандр Виатт, с вами никогда ничего плохого не произойдет. Я обещаю…
Дэнни Видал, в общем, сдержал свое обещание, но только он так редко был рядом, что вряд ли можно было на него рассчитывать.
К Рождеству генерал Видела приказал отправить в тюрьмы еще две тысячи мирных граждан, Палмер Виатт устроил в посольстве шикарный праздничный прием, а Кориандр Виатт стала любовницей Дэнни Видала.
Той весной женщины в белых косынках пикетировали Плаза де Майо — одну из центральных площадей Буэнос-Айреса. Каждая держала перед собой плакаты с именами своих пропавших без вести детей и внуков. «Где они? — спрашивали они. — Где они, где наши дети?»
Женщины, проходя под окнами Каса Росада, которые выходили прямо на площадь, пытались привлечь к себе внимание заседавших в здании генералов. Вспоминая потом эти пикеты, Кориандр говорила, что Плаза де Майо напоминала тогда скорее стационар для приходящих больных, чем место встречи всех несчастных, так или иначе пострадавших от ужасов режима. К тому времени Кориандр уже пыталась помогать Дэнни Видалу в его борьбе за свержение хунты. Она размножала листовки и списки исчезнувших студентов, а иногда просто подавала кофе на собраниях заговорщиков.
А летом Дэнни неожиданно объявил, что оставляет работу в университете и отправляется в Буэнос-Айрес, где ему предложили возглавить банк «Кредито де ла Плата». Незадолго до этого он как бы между прочим сообщил Кори, что в их отношениях пора поставить точку.
— И помни, пожалуйста, — сказал Дэнни на прощание, — я всегда любил тебя, Кори, и буду любить.
После отъезда Дэнни ни разу не дал о себе знать. На звонки Кори никто не отвечал, ее письма возвращались нераспечатанными.
К осени до Кори дошли слухи, что правительство закрыло банк, директором которого стал Дэнни, и арестовало всех руководителей по обвинению в мошенничестве. Банк был создан для отмывания денег монтанерос. Дэнни удалось скрыться. Ходили слухи, что он перебрался на Кубу, но точно никто ничего не знал. Или не хотел говорить.
Спустя несколько лет, в восемьдесят четвертом году, Кори Виатт переехала в Бруклин. Она была уже вполне приличным специалистом и привезла с собой из Кордовы отвращение к человеческим страданиям и разбитое сердце. Кори по-прежнему любила единственного мужчину в своей жизни — Дэнни Видала. Не то чтобы ей не понравилось работать в Бруклинской больнице. Здесь было совсем неплохо. К тому же здесь, в Бруклине, если в тебя плевали, можно было что-то предпринять в ответ, а не сидеть, не решаясь самой плюнуть в обидчика.
Сейчас, направляясь к длинному невысокому зданию морга с оштукатуренными стенами, Кори будто чувствовала на губах вкус поцелуев Дэнни, будто видела перед собой его улыбку, которая всегда рождалась в уголках его губ, — о, сколько раз целовали они Кори! Его улыбка обнажала безукоризненно белые зубы. «Это чтобы лучше тебя скушать, дитя мое»…
Высоко подняв голову, с рассыпанными по плечам волосами, нахмурив брови за темными стеклами очков и глядя прямо перед собой, Кори Виатт шла прямо к аду, где в нескольких емкостях на огромном столе — о Боже, это видение все время стояло у нее перед глазами — лежало разорванное на мелкие кусочки тело Дэнни, которое ей предстояло опознать и забрать. Кори с трудом сдерживала рыдания.
— Мне не надо было посылать тебя в Кордову, это была плохая затея, — повторил Палмер Виатт.
— Ужасная идея, — согласилась Кори. По щекам ее снова побежали слезы. Остановившись, она положила голову на плечо отца.
У дверей морга лаяли собаки. Несколько мужчин поздоровались друг с другом с совершенно беззаботным видом, словно они находились не перед моргом, а где-нибудь в ресторане на Авенида Корриентас в Буэнос-Айресе. К Кори и Палмеру направился сутулый мужчина в сером костюме с профессионально-соболезнующим выражением на лице.
— Буэнос диас, сеньора Видал, — сказал он, подойдя поближе. — Я — Энрике Санчес, владелец похоронного бюро Чилпанцинго.
Санчес протянул Кори костлявую руку, которую она предпочла не пожимать. Стараясь загладить нелюбезность дочери, Палмер Виатт энергично потряс руку Санчеса своей холеной рукой, привыкшей за многие годы дипломатической карьеры отвечать на ничего не значащие и никому, в сущности, не нужные рукопожатия.
— Я — Палмер Виатт, отец сеньоры, — объяснил он владельцу похоронного бюро. — Думаю, вы понимаете, каким шоком стала для нас всех эта катастрофа. Я прошу вас, насколько это возможно, свести к минимуму все бюрократические процедуры.
— Я уже говорила с кем-то из ваших служащих, — словно очнувшись, произнесла Кори.
— Да, с вами говорил Анунцио, наш клерк.
— Он сказал, что опознавать, в общем-то, почти нечего, — сказала Кори, невольно содрогнувшись от собственных слов.
Санчес взглянул на Палмера и снова повернулся к Кори.
— Это правда, действительно почти нечего, — грустно сказал он.
Кори опять начала дрожать. Дрожь от кончиков пальцев распространялась по всему телу. Кори было холодно. Невыносимо, чудовищно холодно. Ей страстно хотелось одного — чтобы сильные руки Дэнни обняли ее за плечи и прогнали, навсегда прогнали этот холод.
— Я очень прошу вас, сеньор Санчес, пожалуйста, — глубоко вздохнув, сказала Кори. — Вы должны мне объяснить.
Санчес заговорил удивительно быстро, словно ему хотелось побыстрее избавиться от имеющейся у него информации и перейти к следующей стадии процедуры.
— Видите ли, катастрофа произошла ночью, а в этом районе бродят волки… И, конечно, местные крестьяне… — Мужчина пожал плечами. — Обломки самолета были разбросаны в радиусе пятидесяти миль, так что, сами понимаете, что касается бумаг и багажа, их было практически невозможно обнаружить.
Кори казалось, что она медленно, но верно, шаг за шагом погружается в безумие.
— Так что же тогда осталось, что я должна опознать? — дрожащим голосом спросила она.
Палмер крепко прижал Кори к себе.
— Дорогая, прошу тебя, не надо…
Но Кори не обратила ни малейшего внимания на слова отца.
— Ответьте же, мистер Санчес, — потребовала она.
Владельцу похоронного бюро было явно не по себе под взглядом Палмера Виатта.
— Нельзя начинать детальное расследование до тех пор, пока не будут установлены личности погибших.
Чуть замявшись, Санчес продолжал:
— Видите ли, сеньор Жорж Видал уже опознал некоторые фрагменты тела, но нам нужен еще один человек, чтобы… — Он снова замялся. — Мы надеялись, что сеньора Видал могла бы… — Санчес беспомощно поднял глаза к небу.
Все это страшный сон. Однако все происходило именно так, как предполагала Кори.
— Мой голос решит исход голосования, да? — В голосе Кори зазвучала горькая ирония. Действительно, как просто: белый шар — черный шар.
— Если бы вы могли, — с облегчением воскликнул Санчес.
Палмер попытался что-то сказать, но Кори снова прервала отца.
— Кому принадлежит эта идея, сеньор Санчес? — вежливо спросила она.
— Это идея Жоржа Видала. Видите ли, сеньора Виатт, у нас там семьдесят пять фунтов останков, которые мы разделили на три части и поместили в три отдельные емкости. В подобных случаях единственный способ опознать жертву — это действовать методом исключения.
Если бы Кори могла посмотреть на всю эту ситуацию со стороны, то она, пожалуй, показалась ей достаточно интересной с профессиональной точки зрения. Весьма оригинальная идея — разделить перемешавшиеся останки трех человек на три части — два пилота и один пассажир, ее муж. А если их случайно поделили на неравные части, то всегда можно сослаться на то, что при жизни все они тоже имели разный вес. Кори слушала и двигалась почти машинально.
— Сеньор Санчес, я ведь врач, — сообщила она, хотя сейчас это не имело особого значения: Кори все равно была абсолютно неспособна взглянуть на ситуацию со стороны, как обычный врач. — Так как же все-таки я пойму, что в этой катастрофе погиб именно мой муж, если нет ни фрагментов скелета, ни зубов, ни отпечатков пальцев?
С силой втянув в себя щеки, Кори прикусила их зубами. Через несколько секунд она почувствовала вкус крови во рту. И тут же вспомнила, как однажды они с Дэнни целовались так долго и исступленно, что наконец почувствовали вкус крови друг друга.
— У нас есть одна довольно целая часть тела, — почти прошептал Санчес.
Кори захотелось крикнуть в лицо этому человеку: «И что же это за часть тела? Какие именно части тела нужны для того, чтобы с твоей противной рожи никогда не слезла эта высокомерная сочувственность человека, у которого всегда есть то, что требуется клиенту, — будь то глазетовый гроб или части тела, необходимые для опознания?!»
— И какая же это часть тела? — с трудом выговорила она.
Палмер снова открыл было рот, все еще надеясь взять ситуацию под свой контроль, но Кори опять не дала ему произнести ни слова.
— Так что же это за часть тела? — В голосе ее явственно зазвучали истерические нотки.
— Торс, — запинаясь, промямлил Санчес. — Единственное, что не было разорвано на куски…
«Хочу тебя, люблю тебя, ты нужна мне…» Как же, черт побери, так получилось, что Дэнни улетел в Акапулько на частном самолете, а оказался в частном морге?
— Так, значит, я должна опознать его по торсу? — переспросила она.
— Да… м-м-м… да, — бормотал незадачливый похоронщик. — Насколько мне известно, сеньор Жорж Видал договорился о кремации, так что, как только вы подтвердите опознание…
— Что-о-о?!! — не выдержал Палмер Виатт.
— Кремация? — удивленно переспросила Кори. Она была уверена, что ослышалась.
— Только чтобы свести к минимуму бюрократические процедуры, — беспомощно забормотал Санчес. — Видите ли, ваш муж ведь иностранец, а в этом случае возникают определенные сложности… Придется заполнить множество бумаг, чтобы разрешили вывоз тела… — Он пожал плечами. — А пепел — это… это…
— Это ничто, — продолжила Кори.
Она была уже на грани обморока.
— Моя дочь потрясена, — сказал Палмер Виатт, — я же возмущен. Как посмели вы или кто-либо другой принять подобное решение, даже не посоветовавшись с моей дочерью? Она ведь жена Дэнни Видала!
Несмотря на загар, лицо Кори стало абсолютно белым. Хотя даже в своем теперешнем состоянии Кори не смогла не заметить горькой иронии, содержащейся в последних словах отца — впервые за много лет он защищал право Кори считаться женой Дэнни Видала. Правда, теперь ему было гораздо легче признать этот факт — ведь титул жены Дэнни Видала уже стал фактом прошлого.
— Так где же останки погибших? — спросила Кори.
— Идите сюда, сеньора, — произнес Санчес, отступая назад. — Прошу меня простить, я был уверен, что вы в курсе…
Пятясь назад, Энрике Санчес продолжал извинения и слова утешения. Кори не сомневалась, что ему приходилось исполнять этот танец сотни раз. В этом деле он достиг настоящего совершенства — ведь надо было умудриться не споткнуться о торчащие из-под земли корни деревьев, не налететь на сами деревья или на столб с указателем, который сообщал посетителям, что они прибыли в похоронное бюро Санчеса. Наверное, для того, чтобы не дай Бог кто-нибудь не перепутал это заведение с баром или мотелем. Когда Санчес наконец исчез за углом, Кори решительно объявила:
— Я иду туда.
— Позволь мне хотя бы пойти с тобой, — попросил Палмер.
— Я сама, — коротко отрезала Кори.
Резко повернувшись, Кори направилась к обшарпанному зданию морга.
В тускло освещенном коридоре Кори попала в объятия Жоржа Видала. Лицо его, всегда напоминавшее Кори личико херувима, сейчас было мокрым от слез и выражало невыносимое горе, а курчавые черные волосы были растрепаны. Кори чуть отстранилась, чтобы не прикасаться к Жоржу. По бетонной стене, на которую упал взгляд Кори, ползли три огромных таракана.
— Кори, дорогая, какое горе! — рыдал Жорж. — Я ведь встречал Дэнни в Акапулько. Мы ведь собирались сделать тебе сюрприз — купить шикарную виллу.
— Какая еще вилла? — спросила Кори. — Дэнни мне не сказал, что летит на встречу с тобой.
— Это был сюрприз. Он хотел сделать тебе сюрприз, купив эту виллу. Мы договорились, что я встречу его, когда он звонил из Хьюстона.
— Но он ведь должен был встретиться с кем-то по поводу банка…
Жорж несколько запутался.
— Да нет же, дорогая, по поводу виллы.
Все это выглядело абсолютно нелепым: ведь Дэнни обязательно рассказал бы ей о вилле. Он никогда не купил бы дом, не обсудив этого с ней, даже ради того, чтобы сделать ей сюрприз. И еще одно казалось абсолютно неправдоподобным.
— А что он делал в Хьюстоне? — ледяным голосом спросила Кори.
— Самолет залетел туда на дозаправку, — ответил Жорж.
— И он вышел из самолета, чтобы позвонить тебе?
Это тоже казалось абсолютно лишенным смысла.
— Si, querida, я должен был отвезти Дэнни в отель, а утром мы собирались заехать в контору по торговле недвижимостью.
Но гораздо больше, чем мифические виллы и телефонные звонки, Кори интересовало сейчас намерение Жоржа уничтожить то немногое, что осталось от ее мужа.
Кори продолжала разговор все в том же безукоризненно-вежливом тоне, хотя отношения между ней и деверем всегда были весьма натянутыми. Жорж окончательно потерял право на уважение Кори, когда оставил жену и троих детей ради второсортной кинозвездочки, которую вскоре тоже бросил. Затем последовали романы с актрисами и манекенщицами. Их всех Жорж бросал довольно некрасиво — одна из них, кажется, даже была беременна.
— Ты не можешь приказать сжечь его. — В голосе Кори звучали жалобные нотки, которые она всегда так ненавидела. — Ты не можешь этого сделать.
— Разве Санчес не объяснил тебе?
— Мне не нужны никакие объяснения. Не смей трогать моего мужа.
— Но от него ведь ничего не осталось! — простонал Жорж.
Последние силы, помогавшие Кори держать себя в руках, неожиданно оставили ее.
— Неважно, осталось или не осталось! — Голос ее дрогнул, и Кори разрыдалась. — Я не разрешаю тебе даже подходить к нему!
— Но Кори, я уже обо всем договорился, — настаивал на своем Жорж. — Я ведь сделал это для тебя, чтобы тебе не надо было оформлять все эти бесконечные бумажки. Ведь тебе и без этого тяжело…
— Но почему, — выкрикнула Кори, — почему ты так уверен, что это действительно Дэнни? Почему, на каком основании?
— Кусок груди, — вяло пробормотал Жорж. — Они показали мне кусок его груди.
Кори сделала шаг вперед и испытала даже что-то вроде удовольствия, когда Жорж отступил перед ней.
— Ты не сделаешь. Ты ничего не сделаешь, потому что ты не имеешь права. Только я имею право.
Жорж стоял молча и немигающими глазами смотрел на свою невестку. Кори быстро прошла мимо деверя…
