После второй операции, сложной и очень болезненной, мадемуазель Грави как-то сдала. Похоже, она просто выбилась из сил, устав сражаться. Температура прыгала, сердце то смиренно затихало, словно в предчувствии конца, то бешено колотилось, цепляясь за жизнь. У постели больной круглосуточно дежурили сиделки. Бесшумно входивший в палату Динстлер слышал прерывистое дыхание, слабые стоны, видел вопросительные, встревоженные лица медсестер. Но почему-то не пугался. Он просто ждал.

На пятый день Грави стало лучше, и вскоре, вместе с уже вовсю наступающей весной, она стала выздоравливать – охотно ела, слушала музыку, начала выходить в сад. А однажды Йохим застал ее оживленно беседующей с медсестрой. Хохотушка Жанна всегда была весела. Она не уставала рассказывать о своем семилетнем сыне и муже – водителе грузового трейлера, совершавшего длительные рейсы по альпийским дорогам.

Йохим услышал обрывок фразы, со смехом произнесенный Жанной:

– А на боку, чуть ниже бедра. – вот такусенький бантик!..

«О чем они здесь болтают? – недоумевал он. – Что может занимать мою пациентку, кроме подсчета часов до предстоящего снятия повязки?»

Когда это событие наконец свершилось, больная нетвердо пошла, покачиваясь и пытаясь прикрыть ладонью вновь прозревший глаз. Врачи остались довольны результатом: глаз сохранил свою подвижность и лишь немного косил, что, по убеждению египтян, только усиливает женскую привлекательность. Об этом тут же сообщил присутствующим Леже, втайне озадаченный таким ходом дела: столь благополучного исхода он не смел и предполагать. Тонкий шов, пересекающий лоб и бровь, со временем может быть успешно скрыт средствами повседневного макияжа, но форма надбровья и глазницы!

– Ну, коллега, поздравляю и обещаю, что впредь никогда не буду хватать вас за руки. Они у вас, кажется, умнее, чем я! – признался Леже, предвкушая приятное удивление Брауна, которого ждал со дня на день.