…После того, как Ванда, наконец, успокоилась, выдав душераздирающий монолог из упреков и страстных признаний, заговорил Готл. С видом матерого босса он расположился в кресле-качалке: небрежная поза нога на ногу, тонкая ароматная сигара, каменное лицо бывалого пройдохи.

– Дело в том, крошка, что все твои попытки уложить меня на лопатки, абсолютно беспомощны. Ни разу не было даже «тепло»: ни тайных свиданий, ни секретного гешефта, ни «закидонов» капризного гения, как ты предполагаешь, у меня нет. – Он выдержал паузу, пуская дымовые кольца и наслаждаясь любопытством Ванды. – Меня элементарно похитили! И если бы ни Луми, возможно, я навсегда исчез бы из сюжета твоей жизни, а может, из этой страны вообще.

– Господи, Готл, не понимаю – чему ты радуешься? Ты сообщаешь такие страшные вещи с видом человека, получившего Нобелевскую премию! – взвизгнула Ванда.

– Да, именно. У меня такое чувство, будто мне оказали высокую честь, признали мои заслуги и так далее. Вот эту голову – он постучал по лбу пальцем – оценили по-крупному. Тебе и не снилось, детка. И это не шутка!

Увы, это, действительно, было всерьез. Из рассказа мужа Ванда узнала, что вызов к Леже оказался ложным, «мерседес» Динстлера был остановлен в глухом месте дороги и Профессор, вежливо, но настойчиво извлечен из машины. Затем его с завязанными глазами переправили в неизвестное место, где некий представитель весьма влиятельной организации заявил об осведомленности подпольной деятельностью «Пигмалиона» и предложил сделку. Динстлера покупали вместе с клиникой, либо отдельно. Обещали переправить в любую, указанную им на карте точку земного шара и предоставить все, необходимое для работы.

– Ванда, мне сулили золотые горы, не скрывая, что в случае моего отказа, применят силу. Признайся – это очень лестно, чувствовать себя «золотым тельцом».

– Бараном, чудак, которого чуть-чуть не зажарили. Ты просто бравируешь своей храбростью, однако, если бы не этот кореец (так Ванда называла Луми) – быть бы мне уже веселой вдовой с ребенком на руках и кучей долговых обязательств. Неужели ты не понимаешь, что твое отношение ко мне оскорбительно… – Ванда сжала кулачки, глотая слезы.

– Не надо, перестань, милая, ведь я просто стараюсь тебя ободрить. Я знаю – ты волновалась, да я и сам, признаюсь, струхнул. Правда, в этом было что-то такое… Ну, театральное, что ли, несерьезное. Наверное, потому, что мне так ни разу не двинули по зубам – опять-таки благодаря «корейцу». Вот он – малый хоть куда! Спас меня! Тут-то я понял, что значит настоящий профессионал – я и глазом не успел моргнуть, а мои стражи лежали в параличе, предоставив своему боссу возможность самостоятельно выкручиваться. Я лишь слегка придержал его, а Луми сделал укол – сейчас этот дьявол-искуситель, наверное, еще дремлет…

– Готл, ты что-то привираешь. Накрутил целый криминальный роман и уж очень наивно. Я перестаю верить всей этой истории, – растерялась Ванда.

– Ну и зря. Простые вещи порой более невероятны, чем самая крутая фантастика. А невероятное оказывается совсем простым… Представляешь, это невероятно – но я так и не раскололся. Валял дурака, отрицая всякую причастность к делу Майера, просто дурил, как в гимназическом капустнике…

– И ты хочешь сказать, что они поверили? Что-то у тебя не сходится. Либо это, действительно, как ты сказал «влиятельная организация», либо это…

– Разумеется, они не поверили! Им известно даже о Пэке. И они обязательно достанут меня… – отбросив сигару, Динстлер спрятал лицо в ладонях. – Отныне я буду просыпаться в холодном поту от малейшего шороха за окном, я буду видеть в каждом моем сотруднике шпиона и врага, я буду объезжать этот чертов участок на шоссе… Либо… Я сожгу эти проклятые бумаги и удеру с тобой куда-нибудь подальше…