– Ну что, доктор Леденц, послушаем ваш отчет… Я жду с нетерпением, Ванда, и знаю, сколько сил потребовало от тебя изучение этих поэм. Пожалуйста, без эмоций, опуская литературоведческий анализ и нецензурные выражения, рвущиеся от души, коротко и четко – с начала до конца. Как бы мы не блефовали для публики, сами-то знаем: авантюра с этими бумагами довольно сомнительная.

Динстлер заперся с «главным фармацевтом» в своем кабинете. На столе лежали материалы, подготовленные Вандой – тетрадки из Майеровского ящика и какие-то научные журналы с закладками.

– Собственно, Готл, ты сам заешь, что все, чем располагаем мы – вот в этом ящичке, в трухлявых школьных тетрадках, да еще написано в форме гекзаметра, как ты определил эти длинные строчки, с постоянными обращениями к мифологическим персонажам и совершенно непонятными намеками… Правда, милый, я чуть не плакала – этот идиот возомнил себя Гомером или еще не знаю кем, но здесь нет и двух нормальных понятных фраз… – лицо Ванды покрылось от негодования красными пятнами.

– Успокойся, сосредоточься – ты же умница и суть ухватила верно, – Динстлер откинулся в кресле, приготовившись к длинной лекции.

– В тридцатые годы секретные службы Третьего Рейха начали серьезно заниматься новым биохимическим оружием, толком не зная, на что можно выйти, поскольку эта область была для мировой науки еще темным пятном.

Подобралась группа ученых и биолог Майер, тогда преподаватель Гетебургского университета, известный своими научными трудами, был приглашен лично министром промышленности для сотрудничества в самой передовой и технически оснащенной лаборатории Европы. По-моему, он плохо соображал, для чего его наняли, и с рвением взялся за дело, мечтая облагодетельствовать человечество. Здесь – в своей поэме – он призывает в помощь богов с Олимпа и обсуждает с ними свои научные полномочия. Вот… – Ванда, порывшись в бумагах, взяла пожелтевший листок и начала декламировать: – «Радость, о Боги, мою разделите и силой, высшей своей одарите того, кто посмеет…»

– Хватит, хватит! Мы не на творческом вечере поэта Майера, – нетерпеливо прервал Динстлер. – Я же просил – короче!

– Ладно. Ну, ты знаешь, Готл, что учеными Рейха была отправлена группа на Тибет за тайными знаниями, в Китай – за секретами акупунктуры и даже – к эскимосам, которые научились что-то добывать из тюленей, какой-то гормон. Их шаманы не только вводили людей в транс, но и умели, как следует из ссылки на материалы экспедиций, продлевать жизнь. В результате Майер получил пробирки с препаратами, химические и биологические свойства которых должен был исследовать. Геронтология его мало интересовала. Ожидание отдаленных результатов на человеческом материале требовало долгой жизни, а Майер хотел схватить удачу прямо сейчас – на пороге своего пятидесятилетия. Вот он пишет: – «Века земного пройдя половину, намерен…»

– Ванда, по-моему, ты слишком увлекаешься поэзией. Все-таки Майеру удалось добиться своего – ты уже цитируешь его сочинения чуть ли не наизусть.

– Будь по твоему. Но я просто хочу, чтобы ты понял, что я не фантазирую. Майер кормил мушек-дрозофил своей микстурой и они мутировали, превращаясь в долгожителей, но этот результат, горячо интересовавший его Шефа, самого исследователя, по-моему, не очень волновал. Можно прочесть цитату? – но подчинившись категорическому жесту мужа, Ванда официальным тоном продолжала: – Майера привлекало другое. Он заметил, что некий препарат, названный им МЛ или «размягчитель» – формула, наивно зашифрованная в виде танцующих фигурок, прилагается, – способен влиять на клеточный состав организма, изменяя, по-видимому, как мне кажется из дальнейшего, элементы генетического кода. Но тогда об этом еще не думали. Просто Майер заметил, что ткани организма, особенно костные под влиянием МЛ начинали регрессировать, теряя свои возрастные качества и возвращаясь к эмбриональному состоянию. По химическому составу и физическим характеристикам, разумеется. Представляешь, он описывает, как брал мышь, накаченную в течение недели этим МЛ и «лепил» ее, будто она была из глины. Он делал ей плоскую мордочку, вытягивал лапки – в общем, формировал всевозможных уродцев. А потом в ход вступал препарат М2 – названный Майером «закрепителем». Он пробовал разные дозировки и интервалы инъекций, что бы найти оптимальный режим «закрепления» результатов. Кости снова затвердевали (в этот период подопытные животные переводились на особый солевой режим) – и коллекция мышей-уродцев вскоре бегала по столу Шефа секретной лаборатории. Причем, в присутствии самого Гитлера! Думаю, именно фюрер выступает в поэме Майера в образе Зевса-громовержца. «Зевс» лично взял одну мышку на память, так как она сильно напоминала ему коллегу, тоже «божественного происхождения», естественно. Круглая и толстая – кто там у них был в правительстве «жабообразен», по определению Майера?… Не важно. Важно то, что наш гений возомнил себя Пигмалионом и поторопился сделать себе рекламу – слишком много болтал, привлекая внимание дам намеками на некие сверхчеловеческие возможности. Своей квартирной хозяйке он пообещал внешность Эвы Браун или Марики Рок.

В лаборатории быстро смекнули, какие перспективы формирования полноценных арийцев открывает «эффект Пигмалиона». Тему глубоко засекретили, автора упрятали в психушку, документы экспериментов, по-видимому, уничтожили. Но это уже мои личные домыслы на основании обрывков дневниковых записей Майера. Как уж он выжил и сумел заполучить свои тетрадки – не знаю. Тебе он, видимо, рассказывал больше.

– К несчастью, в приюте для престарелых, обхаживая этого старика, я пропускал мимо ушей его бредни. Можно лишь предположить, что эти тетрадки – черновики поэмы, оставленные среди школьных бумаг его ученика – сына домохозяйки, которого Майер натаскивал по химии. Видишь – здесь и конспекты ученика из заданий по школьной программе. Кто же из секретных служб мог предположить, что этот выдающийся ученый считал себя великим поэтом и кропал по ночам пространные опусы, да еще с легкомыслием гения, вписывал в поэтические строфы химические формулы, явно наслаждаясь затеей шифровки… А потом, полагаю, Майера так активно лечили, что он действительно свихнулся, стал считать себя другим человеком и исчез из поля зрения Служб. У него часто «путешествовала голова» – то есть он воображал себя совсем в другой жизни и нес невозможный бред. Я не вслушивался в бормотания умирающего. Хотя, нет – припоминаю забавный рассказик про Бони и Клайда – собак переделанных в обезьян! Я-то думал, что это очередная фантазия старика…

– Собаки, действительно, были! – подтвердила Ванда. – Он упоминает, что взял двух щенков добермана… Ты думаешь, Готл, это все действительно так? Что-то мне сейчас кажется… Понимаешь, пока я копалась в документах, выискивая по капельке какой-то смысл, решала шараду – у меня был энтузиазм искателя клада из детской книжки или домохозяйки, рассматривающей картинку в журнале под рубрикой «Найдите, где же прячется убийца?» А сейчас…

– Не трусь, коллега Леденц! У нас с тобой главное в руках. Надо только работать и работать. Что скажешь о препаратах МЛ и М2? В какой области искать аналоги? – подбодрил жену Динстлер.

– Я покопалась в новой научной литературе и кое-что выудила, – Ванда развернула журналы. – Наш Майер опередил науку на полстолетия, а, может, и на 100 лет. С первого взгляда, в его формулах все как будто просто. Что-то вроде молекул ДНК, которые невозможно синтезировать, пока, во всяком случае, но можно выделять из живых организмов. Однако сама методика получения совершенно не отработана… В нашей калифорнийской лаборатории был один человек, полу-индеец по происхождению, который считался асом в этой проблеме. За него там держались обеими руками…

– Кто он, этот твой индеец, где его найти? Точные координаты. Если это то, что нам надо – мы купим его!

– Готл, мне иногда кажется, что ты теряешь ощущение реальности и становится страшновато. Ставка сделана на очень темную лошадку, настолько темную, что порой начинаешь сомневаться, есть ли она вообще – нахмурилась Ванда.

– Фрау Леденц, вы свободны. Не стоит портить свое сенсационное сообщение бабским нытьем… Однако, хочу заметить, коллега, что мне приглянулись ваши ножки… Поэтому, вам, видимо, придется провести честно заработанный перерыв непосредственно в спальне, – строго заметил доктор…