Теннисный мяч звонко отлетел от ракетки Сильви Ковальской и приземлился именно в той точке корта, где следовало. Жерар бросился туда со всех ног, но поскользнулся и чуть не упал. Сильви жизнерадостно захохотала.

– 30:0! Еще один гейм, и сет мой. Давай-ка, просыпайся!

Игрок из Жерара был неважный, в остальном же этот юноша с милым щенячьим лицом ей очень нравился.

Стояло раннее лето 1935 года. Над загородным домом Поля и Жюли Эзаров в Фонтенбло сияло яркое солнце. Оно освещало теннисные корты, яркие газоны, тенистые рощи, согревало душу многочисленных гостей, съехавшихся сюда на выходные. Небо на горизонте клубилось грозовыми облаками, но никто не обращал на них внимания. Вокруг корта собралась небольшая компания. Там была ближайшая подруга Сильви Ковальской Каролин, отец Жерара, пузатый Эмиль Талейран, известный газетный магнат, хозяйка дома – Жюли Эзар и госпожа Талейран. Взрослые оживленно обсуждали намерение госпожи Эзар переделать сад по-новому. Один лишь Жакоб Жардин сидел чуть поодаль и молча наблюдал за игрой.

Сильви изготовилась к подаче, нанесла удар, отбила, выбежала к сетке, ударила еще раз. Короткая белая юбка обвевалась вокруг ее стройных ног, распущенные волосы золотистым нимбом светились над головой. Сильви чувствовала взгляд Жакоба, но избегала смотреть в ту сторону. За последние несколько недель она стала особенно чувствительна к этим взглядам, но продолжала проявлять непреклонность. Он сам во всем виноват. Ведь она просила его не знакомиться с Эзарами. Теперь ей приходится расплачиваться за его нетерпение. Не надеется же он, что она будет приходить к нему в комнату прямо в доме крестных родителей? С той самой ночи, когда Жакоб вручил ей кольцо с изумрудом, Сильви почти перестала у него появляться. Кольцо и в самом деле было великолепно. Она спрятала его в ящике секретера и время от времени любовалась сиянием изумруда. Однако носить кольцо отказывалась – оно лишало ее чувства свободы.

Сильви высоко подпрыгнула и резко ударила по мячу.

– Гейм проигран, – констатировал Жерар. – Мне никогда с тобой не справиться.

Сильви торжествующе оглянулась на Жакоба и увидела, что скамейка пуста. Она нахмурилась. Значит, поиграть с Жакобом не удастся. Хоть он всякий раз выигрывал, Сильви все равно любила состязаться с ним. Глядя, как ловко он движется по корту, как стремительно посылает мяч, она ощущала особую магнетическую близость, действовавшую на нее возбуждающе. Зачем он ушел?

– Где Жакоб? – спросила Сильви, подбегая к Каролин, которая загорала на траве. – Я хотела сыграть еще один гейм перед обедом.

Каролин показала в сторону. Размахивая ракеткой, Сильви быстро зашагала по тропинке, окутанной густым ароматом цветущего боярышника. Тропинка привела ее в небольшую рощицу, заросшую мхом, папоротником и лесными цветами. Ступая по мягкой земле, глядя на освещенные солнцем ветви, вдыхая пьянящий запах влажной зелени, Сильви вдруг вспомнила. Что же она вспомнила? Польшу, дом бабушки. Нахмурившись, Сильви с размаху ударила ракеткой по кустику папоротника и прогнала воспоминания прочь.

А вот и беседка. Из нее доносились голоса. Жакоб? Да, это его баритон. Жардин быстро что-то говорил. Сильви подкралась к незастекленному окну, намереваясь напугать Жакоба своим неожиданным появлением. Но в этот миг раздался еще один голос, женский. Сильви замерла. Принцесса Матильда! Тетя Жюли говорила, что принцесса должна сегодня приехать. Эта молодая женщина нравилась Сильви Ковальской гораздо больше, чем другие знакомые дамы. Принцесса была женщиной со стилем – гордая осанка, экстравагантные наряды. К тому же она никогда не говорила банальностей, как бесчисленные подруги крестной матери.

Сильви заглянула в окно и тут же отшатнулась, прижавшись к деревянной стене. Жакоб и принцесса стояли, взявшись за руки, и смотрели друг другу в глаза. Сильви затаила дыхание и прислушалась.

– Я и не знал, что ты вернулась в Париж.

– Да, несколько дней назад. Скоро уезжаю.

– Давно тебя не видел. Мне тебя не хватало.

Дальше Сильви слушать не стала. Она попятилась назад, взмахнула ракеткой и послала теннисный мяч прямо в принцессу. Потом, развернувшись, бросилась бежать. Она мчалась, не разбирая пути, через рощу. Задыхаясь, бросилась лицом в мягкий мох. Листья папоротника щекотали ее голые ноги. Сильви лежала и смотрела в землю. Она знала – здесь ее не найдут. Гости ходят только по тропинкам, в чащу не заглядывают. Когда-то бабушка говорила, что ее, несносную девчонку, невозможно найти, сколько ни ищи. Бывало, взрослые разыскивали ее и в лесу, и среди лугов, звали, кричали, но все тщетно. У маленькой Сильви было немало тайных убежищ.

Сильви так и не знала, действительно ли сердится на нее бабушка или только притворяется. Бабушка – так она называла свою старую няню – часто говорила вещи, понять которые было непросто. Старушка очень любила поболтать. Сильви обожала ее – особенно когда бабушка расчесывала ей волосы и рассказывала свои страшные сказки. Больше, чем бабушку, она любила, пожалуй, только Тадеуша. Мать, отец и гувернантки в счет не шли. Бабушка была уже совсем старенькая, в господский дом она приходила нечасто – лишь когда нужно было приготовить какое-нибудь особенное блюдо для гостей. Сильви помогала бабушке печь торты, лепить клецки. Бабушка выдавала ей в награду толстые куски хлеба, густо намазанного вишневым вареньем. Сильви и сейчас еще помнила этот необыкновенный вкус.

Девочкой она часто бегала через поле к бабушкиной избушке. Там пахло деревом, печной золой, капустой с изюмом. Они сидели на крыльце рядом – бабушка в кресле-качалке, Сильви на ступеньке. Старушка вязала и говорила, говорила, говорила. Особенно она любила сказку про пана, егеря и зайца.

– Мне нравятся егери, – однажды заявила Сильви.

– Ох уж эти мужчины, – вдохнула бабушка. – Всем им грош цена. Сначала они морочат нам голову сладкими словами, а потом растравят душу, наделают мальцов, и ищи-свищи. Больше всего они терпеть не могут сыновей.

– А папуш любит Тадеуша, – возразила Сильви.

– Твой папуш – дело другое. Он пан, не простой мужик.

Сильви стала спорить, и бабушка продолжила:

– У меня было пять ребятишек. Сначала девочка. Мой ничего, стерпел. А как пошли мальчики – четверо, один за другим, тут-то он и смылся. – Она воткнула длинную спицу в клубок шерсти. Двое мальчиков умерли. Представляешь, Сильвечка, двое моих сыночков?

Сильви заплакала.

Летний салон Эзаров был обставлен плетеной мебелью и китайскими безделушками – черными лакированными столиками с изображением цветов и птиц, шкафчиками эбенового дерева, тонкогорлыми вазами, мирно уживавшимися с ямайскими пальмами в кадках и тростниковыми креслами. Высокие окна выходили на террасу, где благоухала жимолость. Откуда-то доносились звуки сонаты Дебюсси, приковывая внимание собравшихся гостей.

Внезапно соната оборвалась. Шум голосов стал слышнее, потом, как по команде, затих. Принцесса Матильда и Жакоб, сидевшие в разных концах салона, обменялись взглядами.

Появившаяся в дверях Жюли Эзар с явным смущением объявила:

– Кажется, можно приступать к ужину. Извините за опоздание, но не хотелось садиться за стол без Сильви, а она никак не желала отрываться от рояля.

Жюли неуверенно улыбнулась. Остальные и не подозревали, чего ей стоило уговорить Сильви присоединиться к гостям – на это понадобилось добрых полтора часа. Чего это девочка так раскапризничалась? Особенно сегодня, когда здесь присутствует Жакоб Жардин.

Хозяйка проводила гостей в столовую и рассадила по местам. Сильви вошла последней.

– Ой, я, кажется, опоздала? Извините, – с невинным видом сказала она.

Девушка была одета в черное платье с кружевным воротничком; волосы стянуты черной лентой, подчеркивавшей тонкие черты бледного лица. Сильви выглядела одновременно обворожительной и необычайно хрупкой. Все мужчины, и старые, и юные, не сводили с нее глаз.

– Нет-нет, тетя Жюли, я хочу сесть рядом с Жераром. Зачем вы усаживаете меня возле Жакоба? Мне нужно объяснить Жерару, как ему улучшить технику игры в теннис. Правда, Жерар? – проворковала Сильви. – Каролин, поменяйся со мной местами.

Рокировка была совершена.

Никто, кроме принцессы Матильды, не заметил испепеляющего взгляда, которым обменялись Жакоб и юная полька. Принцесса стиснула кулаки. Между Жакобом и Сильви явно что-то происходило. Принцесса слишком хорошо знала Жардина и отлично видела, что, невзирая на светские улыбки, которые Жакоб расточал своим соседям, на душе у него скребли кошки. Матильда содрогнулась. Опять у него на лице это выражение. Вожделение и мука. Да, мука. Почему он ей ничего не сказал, ничего не написал? Принцесса потерла локоть, куда попал неизвестно откуда залетевший теннисный мяч. Странное происшествие. На коже под рукавом остался багровый кровоподтек, похожий на тайный знак.

Матильде всегда было трудно возвращаться в Париж после долгого отсутствия, а на сей раз отсутствие особенно затянулось. Пришлось посещать свадьбы, участвовать в официальных визитах по королевским дворам Европы – в Греции, Испании, Англии. Она писала Жакобу письма, составленные так искусно, что понять их смысл мог лишь посвященный. Матильда знала, что этот шифр Жакоб прочтет без труда. Отвечал он регулярно, но столь же бесстрастно – в основном это были отчеты о положении дел в школе принцессы Матильды, где Жакоб теперь состоял консультантом. Первые два года их романа проходили совершенно иначе – тогда разлука лишь усиливала сладость долгожданной встречи. Даже на третий год, когда страсть Жакоба начала ослабевать, и Матильда это чувствовала, – все было иначе.

Копченая лососина показалась принцессе сухой и безвкусной, как опилки. Она с трудом проглотила кусок, делая вид, что слушает болтовню своей подруги Жюли. Чтобы избежать неловкости, пришлось сослаться на усталость. Матильда то и дело обращала взгляд на Жакоба. За время разлуки его мужественная, небрежная красота стала еще разительнее. Матильда смотрела на его худое лицо, на глубокие темные глаза, и внутри у нее все сжималось.

– Вы не находите, что Сильви год от года становится все прекраснее? – негромко спросила у нее Жюли, пока горничная наполняла бокалы вином.

Матильда посмотрела на девушку, сидевшую к ней в профиль. Огромные синие глаза, безупречная линия шеи – Сильви как раз, запрокинув голову, осушила свой бокал. Да, девочка действительно была чудо как хороша. Собственно, уже не девочка, не четырнадцатилетняя заплаканная сиротка, которую Матильда впервые увидела в доме у Жюли пять лет назад, а молодая женщина. Вот именно – молодая, с горечью подумала принцесса. От ревнивых мыслей сжалось сердце.

В этот миг, словно угадав, о чем думает принцесса, Сильви громко сказала своему соседу, мэтру Дарье:

– Представляете, сыновья принцессы Матильды уже почти с меня ростом.

Не может быть, подумала принцесса. Это мне послышалось. Но нет, чопорный мэтр Дарье обернулся в ее сторону. Значит, не послышалось.

Нужно немедленно поговорить с Жакобом. Должен же он обратить внимание на свою верную подругу. Матильда не могла спокойно смотреть на страдальческое выражение его лица. О чем бы с ним заговорить?

– Я читала, что бедный Гайтан де Клерамбо, ваш старый учитель, покончил с собой, причем при весьма странных обстоятельствах, – сказала она.

– Да, – выразительно взглянул на нее Жакоб. – Это произошло утром семнадцатого ноября у него дома, в Монруже.

Жакоб очень хорошо запомнил этот день – именно тогда начался его роман с Сильви. У Жардина осталось странное чувство, что старый профессор оставил ему эту мучительную любовь в наследство.

– Я слышала, что у него дома нашли несколько сотен восковых кукол, одетых в самые разнообразные наряды? – спросила принцесса. – Странно, правда? Ведь у Клерамбо была репутация женоненавистника и приверженца целомудрия.

Взоры всех присутствующих обратились на принцессу и Жакоба. Жардин досадливо поморщился и тихим голосом начал рассказывать:

– У профессора Клерамбо была маниакальная, фетишистская страсть к драпировкам. Это началось еще тогда, когда он жил в Северной Африке. Арабские женщины, закутанные в воздушные ткани и вуали, взволновали его воображение, превратились в навязчивую идею. Клерамбо не мог избавиться от этого тайного наваждения. Думаю, именно поэтому он так гениально описал эротические аномалии, испепеляющую силу маниакального пристрастия. Наши друзья сюрреалисты называют это безумной любовью.

Жакоб сделал паузу, отпил вина. Все молча ждали продолжения.

– Клерамбо убил себя после того, как лишился зрения. Он ослеп и не мог больше любоваться своими разодетыми куклами. Жизнь стала для него невыносимой.

Жакоб пожал плечами, взглянул на Сильви и увидел, что она тоже на него смотрит. Выражение лица у нее было насмешливое, Жакоб ответил ей серьезным, полным страдания взглядом.

Принцесса вновь обратилась к нему:

– Бедный старик! Для него потерять зрение означало потерять все. Я читала, что Клерамбо обладал редкостной наблюдательностью. Он имел абсолютную зрительную память. Это было почти как болезнь, какая-то аномалия зрения. По части наблюдательности он заткнул бы за пояс любого детектива. Наверное, из-за этого мир представлялся ему в искаженном свете.

Жакоб, хмурясь, смотрел на спокойное лицо Матильды. Она цитировала его собственные слова – когда-то, в самый разгар их романа, он произнес примерно то же самое. Но лицо принцессы оставалось бесстрастным, в нем не было и тени намека на то, что слова эти имеют некий особый смысл.

Каждая женщина укутана в воздушные ткани и вуали, овеяна тайной. Фрейд назвал женщину последним загадочным континентом. Жакоб чувствовал себя картографом, постигающим самые азы своего головоломного мастерства.

Он посмотрел принцессе в глаза и чуть заметно улыбнулся. Она ответила тем же.

Да, намек был не случаен. Матильда специально завела разговор о Клерамбо – хотела напомнить ему о прошлом и предостеречь от будущего. Неужели она догадалась о его безумной страсти? Наверняка. Слишком уж хорошо они знали друг друга.

Жакоб пожалел, что Эзары не предупредили его о визите принцессы. Пожалуй, он уклонился бы от приглашения и постарался избежать этой встречи. Не здесь, не сейчас, не при таких обстоятельствах. Он не был готов к объяснению.

Но нет, он все равно бы приехал. Сильви последнее время избегала его общества, и это сводило Жакоба с ума. Он не мог смотреть, как бесстыдно она кокетничает с Жераром – бедный мальчик весь покрылся пятнами. Стоит ли удивляться, что он так позорно проигрывает ей в теннис? Даже мэтр Дарье, сама благопристойность, и тот побагровел от столь соблазнительного соседства.

И все же Жакоб инстинктивно чувствовал, что действия Сильви направлены на него. Она видела, как он встречался с Матильдой. Теннисный мяч, угодивший в принцессу, – ее рук дело. Жакоб ни чуточки в этом не сомневался.

Внезапно раздался звонкий голос Сильви:

– Больше всего на свете я сейчас хотела бы искупаться. Кто со мной? Скорее, а то луна взойдет! – Она обвела глазами гостей, умудрившись не взглянуть при этом на Жакоба. – Жерар? Каролин?

– Только не я, – ответила Каролин. – Слишком холодно.

– Да брось ты, трусиха. Ты же знаешь, тете Жюли не понравится, если я отправлюсь купаться с молодым человеком, – невинным голосом маленькой девочки заявила Сильви.

– И тетя Жюли будет совершенно права, – вмешался Поль Эзар, многозначительно глядя на Жакоба.

– Ну ладно, так и быть, – согласилась покладистая Каролин. – А вы, Жакоб?

Ей хотелось познакомиться с доктором Жардином поближе, побеседовать с ним откровенно. Ее очень беспокоило то, какой стала Сильви в последнее время. Жакоб наверняка отнесется с пониманием к этим неожиданным выходкам.

– Нет, не сегодня, – покачал головой Жакоб, чувствуя на себе взгляд Матильды.

Он не станет потакать капризам Сильви. Хватит играть с ним в кошки-мышки, да еще при посторонних. Следует объясниться с ней наедине.

– Ну а тем из нас, кто предпочитает иной вид влаги, могу предложить кофе, – весело сказал Поль Эзар. – Потом можно прогуляться. Вечер сегодня чудесный.

Сильви, еще не вполне обсохшая после купания в пруду, завернулась в длинный халат и тихонько вышла из своей комнаты. Она прокралась по длинному коридору к двери Жакоба, подняла руку постучать, но передумала. Лучше войти без стука. Возможно, Жакоб уже спит, да и стук могут услышать посторонние. Она осторожно повернула ручку и увидела постель, освещенную мягким светом лампы. В постели никого не было.

Значит, ее подозрения верны! Руки Сильви задрожали. Жакоб у принцессы Мэт! А ведь бабушка ее предупреждала – никогда не пускай мужчину в свое тело.

Сильви выбежала из дома, ища убежища среди деревьев. Луна взошла, но в небе ярко светили звезды. В Польше леса совсем другие – звезд там не разглядишь. В древнем, густом, диком бору водятся кабаны и олени, маленькие поляны кажутся волшебными проблесками света. Дом егеря находился на одной из таких полян. Сцена, которую Сильви так долго пыталась изгнать из своей памяти, обрушилась на нее во всей своей устрашающей мощи.

Тадеуш заболел, и отчаянно скучающая девочка была вынуждена играть в одиночку. Как-то под вечер она оказалась возле домика егеря и, следуя давней привычке, заглянула в кухонное окно. Внутри было пусто. Даже этого развлечения сегодня не будет!

Вдруг сзади треснула ветка. Сильви обернулась и увидела егеря. Его глаза горели черными угольями под растрепанной копной волос. Сильви бросилась наутек, слыша за спиной топот тяжелых сапог. Сердце ее колотилось как бешеное. Потом она споткнулась и упала.

Секунду спустя сильные руки схватили ее за плечи и развернули назад.

– Я предупреждал тебя. Я тебе говорил – будешь шпионить…

Угроза, звучавшая в этих словах, была подкреплена сильным шлепком по ягодицам. Сильви прикусила губу, чтобы не закричать. Этот негодяй не дождется, чтобы она кричала. Егерь шлепнул ее еще раз, и взгляд Сильви случайно опустился вниз. Она увидела, что пуговицы у него на ширинке расстегнуты. Сквозь прореху виднелись волосы и что-то двигающееся.

После третьего шлепка Сильви застонала, но взгляд ее был прикован к тому же месту.

Егерь прошипел:

– Так вот что тебе нужно, курва.

Свободной рукой он спустил штаны, и Сильви завороженно увидела, что его член растет прямо на глазах. У нее подкосились ноги. И в то же время она испытывала странное возбуждение, ощущение своего всесилья. Дыхание егеря стало учащенным.

– Так ты этого хочешь? Ну-ка, погладь.

Это был полуприказ, полумольба.

Сильви дотронулась, как он велел, и ощутила под пальцами нечто похожее на гладкую кость, но только горячую и живую. Эта плоть жила своей собственной жизнью. Девочка ахнула.

– Курва, – повторил егерь и, обхватив ее руку своей лапой, сжал что было силы.

Сильви подняла голову и взглянула ему в лицо. Она поняла, что он сейчас ничего не видит. Его черты были искажены чудовищной гримасой, в которой крайняя степень возбуждения смешивалась с отвращением. Впервые девочке стало страшно. Она выдернула руку и бросилась бежать. Егерь беспомощно захлопал глазами, но тут же опомнился и в два прыжка догнал свою жертву. Он повалил Сильви на землю, прижал всей своей тушей. Задыхаясь, Сильви закричала – ее пронзительный голос разорвал ночную тишину. Огромная ручища зажала ей рот, и в тот же самый миг в самую чувствительную часть ее тела ткнулось что-то огромное и твердое. Последнее, что запомнила Сильви перед тем, как провалиться в черноту, был голос, шептавший ей в ухо:

– Кому скажешь – шкуру сдеру, как с зайца.

Когда Сильви пришла в себя, ее несли куда-то на руках. Она слышала приглушенный голос матери, отца. Да, ее нес папа. Она вдохнула его запах, в котором ощущались аромат лимона и табака. Сильви прижалась к отцу, но он настороженно отодвинулся, словно боялся испачкаться. Сквозь прикрытые веки Сильви украдкой взглянула на отца. Они находились в доме, в тускло освещенном коридоре. Отец смотрел на тело дочери с плохо скрываемым омерзением. Сильви быстро зажмурилась, у нее отчаянно заныло в висках.

– Иди и как следует вымойся, – сказал ее папуш. – Слуги не должны увидеть следов крови.

– Так Стасек говорит, что нашел ее в лесу? – с гневным подозрением в голосе спросила мать. – Он лжет. Я никогда не верила этому твоему егерю!

– Если бы это сделал Стасек, он не принес бы ее сюда, – сердито буркнул отец. – Ты посмотри на нее, она вся в крови!

Папуш, которого Сильви так любила, бесцеремонно бросил дочь на кровать и поспешно шагнул в сторону.

А вскоре ее отправили в школу, в Париж. Она была изгнана из собственной семьи. Сильви сидела на заднем сиденье просторного автомобиля и смотрела назад, на большой дом с круглыми башенками и розовым фасадом. Дом становился все меньше, уползал вдаль. Провожал Сильви один лишь Тадеуш – он стоял перед домом и долго махал ей вслед. Папуш, красивый папуш в белой накрахмаленной рубашке, с наманикюренными ногтями, даже не попрощался со своей дочкой. Больше они никогда не увидятся.

Сильви поплотнее закуталась в купальный халат. Ей стало очень холодно – не столько от ночного воздуха, сколько от страшного воспоминания.

«Никогда не пускай мужчину внутрь своего тела», – говорила бабушка.

Она была права! Стоило одному из мужчин проникнуть в тело Сильви, и она навсегда потеряла своего папуша. Прошло несколько недель, прежде чем ее отправили во Францию, и все это время девочка хотела объяснить отцу, что она ни в чем не виновата, но не сделала этого – потому что боялась вспоминать, боялась егеря, а еще больше боялась глаз папуша, которые теперь отказывались на нее смотреть. Все же она ежеминутно чувствовала исходящее от отца презрение, отвращение, словно дочь вдруг стала запятнанной, нечистой. Вот что происходит, когда впускаешь в себя мужчину. От тебя уходит сила. Раньше папуш смотрел на нее с любовью и лаской, обнимал, целовал, она могла добиться от него всего, чего желала.

И вот с Жакобом все повторилось опять. В глазах Сильви заблестели слезы. Она сама впустила его в себя, он не насиловал ее. Правда, на сей раз близкий человек не стал смотреть на нее с презрением, но она все равно его потеряла. Она утратила над ним власть. Сильви тяжело поднялась с пенька, на котором сидела, и побрела назад к дому. Лицо ее было мокрым от слез, когда она бесшумно открыла дверь в комнату Каролин, приблизилась к постели и легла рядом со своей лучшей подругой.

Той давней ночью, несколько лет назад, когда Сильви лежала одна в темной, холодной спальне монастырской школы, точно так же к ней пришла Каролин. За неделю до этого стало известно об авиакатастрофе, и монахини устроили вокруг «несчастной сиротки» целый переполох. Каждый вечер на мессе школьницы должны были молиться за упокой родителей Сильви Ковальской, дабы их души беспрепятственно попали в рай. Сама Сильви не плакала. Она представляла себе, что родители и брат обзавелись крыльями и летят вверх, на самые небеса, выше архангелов. Ее молитвы прибавляли легкости и стремительности их полету. Но чем больше Сильви молилась, тем забавнее казалась ей эта картина. Временами она начинала хихикать, чувствуя на себе осуждающие взгляды монахинь. Тогда Сильви стала молиться в одиночку. Она уходила в маленькую часовню, простиралась ниц перед симпатичной Девой Марией, немного похожей на ее мать. Но сосредоточиться на молитве никак не удавалось. В голову лезло все время одно и то же: большая дохлая крыса, которую она и Тадеуш однажды обнаружили в амбаре. Глаза крысы были широко раскрыты, но сама она лежала неподвижно. Кто-то одним ударом отсек ей голову.

Тадеуш потыкал в труп палкой и с важным видом объявил:

– Видишь, она мертвая. Это значит, что она не может двигаться. Она никогда больше не будет двигаться.

Ночью Сильви в первый раз расплакалась. Тадеуш мертв. Он никогда больше не будет двигаться, даже если за него помолиться. Ничто уже его не оживит. Ничто! Она рыдала в подушку, колотила по ней кулаками. Как было бы хорошо, если бы смерть пришла не к Тадеушу, а к ней. Это было бы правильнее. Сильви ненавидела школу, ненавидела холодные угрюмые коридоры, постоянную слежку. Лучше я умру, думала она, а остальные девочки пускай молятся, чтобы я попала на небеса. В этот миг ее плеча коснулась холодная рука, и Сильви вздрогнула.

– Тише, – прошептала Каролин, ее соседка по комнате. – Подвинься-ка.

Она легла рядом с Сильви и натянула одеяло им на головы.

– Будем дружить, – объявила Каролин.

Она обняла Сильви, погладила ее по волосам, и постепенно слезы высохли. Тело Каролин было теплым, руки легли на грудь Сильви. Потом одна из них спустилась ниже.

Сильви затаила дыхание. У нее сладко защемило в низу живота. Это было знакомое ощущение – иногда она испытывала его, когда слушала чудесную музыку. И еще это происходило всякий раз, когда она подглядывала в окошко за егерем и его женой. Каролин дышала чаще, чем раньше, прижималась к Сильви, гладила ее тело руками. Девочке стало очень легко, беззаботно. На прощание Каролин легко поцеловала ее в лоб и вернулась в свою кровать.

И вот годы спустя Сильви сама пришла к подруге, легла рядом, и ее пальцы стали гладить упругое, крепкое тело Каролин. Та проснулась и возмущенно запротестовала:

– Нет! Я тебе сказала, что с этим покончено. Мы теперь слишком взрослые.

– Но почему? Только из-за того, что мы закончили школу? Ты думаешь, если мы перестали молиться каждый день, наши грехи останутся непрощенными?

Сильви ехидно засмеялась. Она знала, что Каролин относилась к молитвам серьезно, словно этот обряд и мелкие епитимьи, которые она накладывала на себя, снимали с нее ночной грех. Дело в том, что после первой ночи их игры постепенно становились все более сложными и откровенными. Девочки знали, когда дежурная монахиня совершает ночной обход, поэтому попались лишь полгода спустя – одна из монахинь вдруг почему-то решила нарушить заведенный распорядок. После этого грешниц сурово наказали и расселили по разным спальням. Теперь они предавались своей забаве по выходным – реже, но зато еще бесстыднее.

Никто из взрослых не подозревал о природе их отношений. Эзары были счастливы, что Сильви наконец обзавелась подругой, да еще такой серьезной, ответственной девочкой, как Каролин Берже. А тем временем, уединившись в одной из комнат, девочки предавались все более и более мудреным играм. Сильви была смелее, больше любила приключения и обычно брала инициативу на себя. Однажды ночью, когда Каролин не пожелала идти ей навстречу, Сильви пригрозила, что найдет себе мужчину. Сказала, что такое с ней уже случалось. Целых три недели разобиженная и ревнующая Каролин отказывалась с ней разговаривать. Лишь когда Сильви поклялась, что любит свою подругу больше, чем всех мужчин на свете, их отношения возобновились. Затем Сильви решила придать пикантности их любви и с этой целью стала предпринимать небольшие вылазки в мир мужчин. Она одевалась вызывающе, отправлялась в какой-нибудь дансинг и танцевала там до упаду с незнакомыми мужчинами. Если их приставания становились слишком назойливыми, Сильви просто убегала. Раза два она попала в опасную и неприятную ситуацию. А однажды вольности случайного кавалера зашли слишком далеко.

Зато рассказы, которыми Сильви развлекала свою подругу, наполняли их тайные свидания еще большей страстью. Так продолжалось до тех пор, пока Сильви не познакомила Каролин с Жакобом. Тут Каролин объявила, что с детскими глупостями покончено.

– Кончено! – решительно хлопнула она в ладоши. – А если нет – ты меня больше вообще не увидишь.

Пришлось согласиться. Так или иначе, после встречи с Жакобом девичьи игры перестали казаться Сильви такими уж занимательными. Однако сегодня ночью ей неудержимо захотелось вновь ощутить ласку и внимание подруги.

– Я же сказала тебе – с этим покончено, – сердито заявила Каролин. – Одевайся и перестань вести себя как шлюха.

Слово «шлюха» пользовалось у подружек особенной популярностью – они часто пользовались им во время своих тайных игр.

– Я шлюха? – скорчила гримасу Сильви. – А кто первой соблазнил бедную невинную девочку? Может быть, тебя привлекло вот это? – Она подняла золотистую ножку. – Или это? – Обхватила руками свои груди. – Или это? – показала Каролин заостренный язычок.

Все эти жесты были не более, чем игрой, правила которой подруги усовершенствовали в течение нескольких лет.

Но именно в это время мимо комнаты проходил Жакоб, возвращаясь к себе в спальню. Заинтересованный звуком голосов, он остановился и против воли прислушался. Откуда ему было знать, что Сильви произносит слова ритуала, давно уже утратившего всякий смысл. Жардин чуть не задохнулся, почувствовав, что черная туча, нависшая над ним в последние недели, окутывает его со всех сторон. Так, значит, интерес Сильви к нему был не более, чем минутной прихотью? Жакоб не слишком удивился, узнав об отношениях Сильви с Каролин – он подозревал нечто в этом роде. Но одно дело – подозревать, а другое услышать наяву, да еще представлять себе, как это выглядит… Образ Сильви окутался в его глазах еще большей тайной, усугубленной привкусом отчаяния. Лицо Жакоба исказилось от боли.

Примерно с таким же выражением лица Каролин наблюдала за дикими выходками Сильви, которая и в самом деле выглядела очень соблазнительно.

– Перестань, Сильви. Хватит. Уходи!

Каролин отвернулась от своей подруги и стала смотреть в окно.

– Ладно, я ухожу.

Смирившись, Сильви выскользнула за дверь.

Жакоб, находившийся в дальнем конце коридора, возле своей комнаты, обернулся, и ему показалось, что Сильви взглянула прямо на него.

На следующий день за обедом Жюли Эзар слегка дрожащим голосом объявила гостям, что Сильви исчезла.

– Как так исчезла? – растерянно переспросил Жерар. – Она мне не говорила, что уезжает.

– Таковы женщины, сын мой, – важным тоном заявил Эмиль Талейран. – Они никогда нас не предупреждают о своих поступках. Поживешь – узнаешь.

Он с довольным видом похлопал себя по животу.

Жерар вспыхнул, а его отец как ни в чем не бывало продолжил:

– Недавно одна из моих газет напечатала статью о женщине, которая в самый разгар званого ужина, перед десертом, вдруг вышла из комнаты, а обратно вернулась через три года, тоже во время десерта. – Он громко хохотнул, оглядывая лица соседей. – Но это, конечно, всего лишь газетная история… – спохватившись, пробормотал он.

– Сильви сказала, куда она отправилась? – спросила Каролин, стараясь не показать своего волнения. Она чувствовала себя виноватой, и на ее честном лице появилось глубоко несчастное выражение.

– Скорее всего, в Париж, – неуверенно предположила Жюли Эзар.

Она обернулась к Жакобу и оправдывающимся тоном сказала:

– Сильви говорила, что не хотела сюда приезжать. Там должен состояться какой-то концерт, на котором она собиралась присутствовать…

Поль Эзар успокаивающе положил жене руку на плечо:

– После обеда позвоним в Париж. Я уверен, что она дома.

– Я уже звонила, – негромко сказала Жюли. – Ее там нет. Слуги ее не видели.

– Наверно, отправилась к какой-нибудь подруге, – спокойно заметила принцесса Матильда.

Она не могла подавить в себе радость – отсутствие Сильви будет как нельзя более кстати.

Но, взглянув на лицо Жакоба, Матильда поняла, что это ничего не изменит.

Сильви очень хорошо знала, куда едет. Она сидела в купе, загипнотизированная ритмичным покачиванием вагона. Все на свете утратило смысл, остались только стук колес да сельский пейзаж за окном: зеленые поля, обожженная солнцем земля, голые скалы. Еще за окном выплывали апельсиновые и грушевые сады; ветви сгибались под тяжестью плодов. Спустились сумерки, на смену им пришла темная южная ночь. Сильви смежила веки. Свободна! Никто не знает, куда она отправилась. Ни один человек. Душу девушки переполнял такой же восторг, как в детстве, когда она убегала в лес, спасаясь от шлепков и злых криков слишком строгой гувернантки, вырываясь на волю из удушающей атмосферы послеобеденной скуки.

Сильви сошла с поезда в Апте, на маленькой станции. На платформе не было никого, кроме контролера, и девушке вдруг стало страшно.

– Мне нужно в Руссильон, – сказала она контролеру.

Тот подозрительно уставился на нее, насупив мохнатые брови, и указал на единственное такси. Шофер дремал за рулем. Постучав в окошко, Сильви назвала адрес.

– Ну нет, сейчас уже слишком поздно, – ответил шофер. – Завтра.

– Что же мне делать? – в отчаянии спросила Сильви.

– Вон там гостиница. – Он показал направление. – Может, хозяева еще не спят.

Сильви увидела в отдалении мрачное двухэтажное здание с ржавой вывеской «Отель путников».

Она мысленно прикинула, сколько остается денег. Если провести ночь в гостинице да потом еще потратиться на такси, кошелек совсем опустеет. Сильви поникла головой.

– Я подожду здесь. – Она показала на деревянную скамью. – Когда будете готовы к поездке, позовите меня.

Шофер с изумлением наблюдал, как она устраивается на скамье.

– Ох уж эти парижане, – довольно громко пробормотал он, качая головой.

С первыми же лучами солнца Сильви вновь подошла к такси и увидела, что машина пуста. Ее вновь охватило отчаяние. Тело ныло после ночи, проведенной на жесткой скамейке. Сильви чувствовала себя грязной, несвежей. Снова ждать! Она ненавидела ожидание.

Тут ее внимание привлек стук и скрип. Обернувшись, она увидела, что возле маленькой гостиницы идет возня – на тротуаре расставляют столы, стулья, разноцветные зонты. Надо выпить кофе, с облегчением подумала Сильви и быстро направилась к маленькому бару.

– А вот и моя первая клиентка, – приветствовал ее таксист, мирно отхлебывавший кофе с молоком.

При свете дня Сильви рассмотрела этого человека получше. Невысокий, крепкий мужчина с загорелыми сильными руками. Синяя рубашка, белозубая дружелюбная улыбка. Сильви впилась зубами в горячий, хрустящий круассан. Все-таки она правильно сделала, что решила сюда приехать!

Такси ехало по узкой пыльной дороге мимо крошечных деревенек. На горизонте вырисовывались остроконечные силуэты прованских гор. Песчаные почвы сменились глинистыми, и шофер объявил:

– Подъезжаем к Руссильону.

Город, состоявший из домов красного кирпича, расположился на холме. На самой вершине высились стены и шпили замка. Дорога резко пошла в гору, петляя вокруг холма. По ту сторону возвышенности открылся вид на целое море виноградников, заполнивших всю долину.

Сильви велела остановить машину возле старого крестьянского дома, со всех сторон окруженного виноградниками. Окна были закрыты ставнями, изнутри не доносилось ни единого звука. Сильви неуверенно посмотрела на шофера.

– Может быть, они еще спят?

Тот пренебрежительно пожал плечами.

– Чего вы от них хотите? Художники, парижане. Мне рассказывали про них. Думаю, они просыпаются только к вечеру.

– Может быть, зайдете, выпьете? – щедро предложила Сильви, успокоившись.

Она постучала в массивную деревянную дверь, а шофер лишь скептически покачал головой.

Дверь открыл сам Мишель Сен-Лу – коренастый, побронзовевший от загара, с крепкими руками простолюдина.

– Сильви? – удивленно воззрился он на гостью. – Вот уж не думал, что ты к нам соберешься.

Он восхищенно распростер объятия и прижал ее к себе.

– Я тоже не думала, – ответила она, припадая к нему.

Жакоб вышел из такси перед отелем «Крийон», взглянул на часы и подождал, пока машина отъедет. По площади Согласия струился сплошной вечерний поток автомобилей. Миллионы огней еще более подчеркивали черноту деревьев аллеи, обрамлявшей Елисейские поля.

Жакоба вызвала принцесса. Записка, переданная в госпиталь, гласила: «Отель «Крийон», половина девятого». Не прийти Жардин не мог. Следовало собраться с мыслями перед этой встречей. Принцесса завтра уже уезжала, а он ни разу с ней так и не виделся наедине. После того ужасного дня в Фонтенбло Жакоб ни разу даже не позвонил Матильде. Он знал, что ведет себя как последний трус, но порадовать ее ему все равно было бы нечем. Не мог же он изливать перед Матильдой душу, жалуясь на Сильви и на свою горькую судьбу. А кроме исчезновения Сильви, Жакоба ничего больше не интересовало. Работа в госпитале позволяла хоть как-то держаться на плаву.

Нет ничего труднее, чем сказать женщине, которую глубоко уважаешь, что твое чувство к ней умерло. И это притом, что любовь принцессы все еще жива. Жакоб думал, что все было бы гораздо проще, если бы внутренние часы Матильды шли в том же темпе, что его собственные. Поддавшись порыву, он резко развернулся, вошел в дорогой магазин и купил простые, но очень изящные платиновые часики. Даже принцесса при всем своем богатстве была бы рада такому подарку. К часам Жакоб приложил карточку: «Время и его нехватка наша вечная проблема. С любовью, Жакоб». Затем он зашел в цветочную лавку и купил огромный букет бархатисто-красных и снежно-белых роз. Он распорядился, чтобы букет и часы немедленно доставили в гостиничный номер принцессы. Выждав пятнадцать минут, Жакоб вошел в отель.

– А я уже думала, что ты не придешь.

Принцесса открыла ему дверь сама.

– Я всегда прихожу, когда меня зовешь ты. Так будет и впредь, – просто сказал Жакоб. – Ты значишь для меня очень много. Думаю, тебе это известно.

Она смотрела на него с колебанием.

– Да, я это знаю. И благодарна. – Она подняла свою тонкую руку, на запястье блеснул его подарок. – Я буду хранить его.

– Да, время – вещь бесценная.

– У нас есть сегодняшний вечер. И вся ночь. Это само по себе бесценно, – прошептала она.

У Матильды был такой вид, словно она изо всех сил старается смириться с судьбой. Жакоб смотрел на нее почти с благоговением.

Они сели у окна и долго смотрели на сияющую огнями площадь Согласия, на длинную ленту Елисейских полей, упирающуюся в Триумфальную арку.

– Это наш город, – сказала принцесса.

Жакобу неудержимо захотелось обнять ее, прижать к себе. Нежное лицо принцессы, мягкие черты которого подчеркивал персиковый оттенок летнего платья, было грустным и в то же время каким-то замкнутым. Точно так же выглядели и великолепные покои – без вычурностей и мишуры, но в каждой детали ощутимо дыхание истории.

Матильда пригласила Жакоба к столу, накрытому в углу салона. В серебряном ведерке стояли две бутылки шампанского.

– Сегодня я буду обслуживать тебя сама. Думаю, ты не обидишься за то, что горячих блюд не будет. – По ее выразительному лицу скользнула улыбка. – У нас будет пикник, но с большим количеством столового серебра.

Жакоб налил шампанское, и они подняли бокалы.

– Итак, друг мой, – сказала принцесса. – У нас все кончено.

Жакоб пожал плечами:

– Кажется, так и есть.

Внезапно ему показалось, что эта комната, высоко вознесенная над ночным Парижем, представляет собой островок, не подвластный реке времени. Лишь ноющая боль в сердце напоминала о Сильви, о мучениях последних месяцев. Но эти воспоминания сейчас казались Жакобу бесконечно далекими. Он смотрел принцессе в глаза.

– Ты опять меня околдовываешь.

Матильда почувствовала его настроение.

– Всего лишь на одну ночь. Завтра я уезжаю.

Жакоб не стал спорить. Они некоторое время сидели молча, потом Матильда подняла крышку серебряного подноса, и Жардин увидел, что меж льда живописно разложены устрицы, омары и прочие морские деликатесы.

– Я знаю, я всегда требовала от тебя невозможного, – нарушила молчание Матильда. – Я была слишком эгоистична.

Жакоб энергично покачал головой.

– Нет, я сам принял эти условия игры. Ты не виновата в том, что произошло… – Он вскинул руки, не зная, как лучше объяснить. – Так уж сложилось, – неловко закончил он.

– А эта девочка, в которую ты влюблен… Сможет ли она сделать тебя счастливым?

Едва договорив, Матильда поняла, что сделала ошибку. Жакоб ведь ни в чем ей не признавался, не называл никакого имени. Он всего лишь сделал намек, а остальное – ее предположения. Лицо Жардина потемнело. Ему не хотелось конкретного разговора.

– Девочка? Каждый из нас в глубине души ребенок, – резковато сказал он. – Иногда запросы ребенка могут показаться странными даже нам самим.

– Извини, – не стала настаивать Матильда. – Я пригласила тебя сюда не для того, чтобы донимать расспросами.

Но Жакоб все же решил ответить:

– Да, Сильви еще девочка. Но в то же время она – женщина. И мне нужны обе – и девочка, и женщина. А что до ответа на твой вопрос… Я не знаю, сделает ли она меня счастливым.

Итак, имя было произнесено вслух. Принцесса решила этим воспользоваться.

– Я знаю Сильви много лет. Ее родителей я тоже знала.

– И ты не одобряешь мой выбор, да? Ну, признайся в этом.

Принцесса ответила не сразу. Потом ее лицо осветилось обворожительной и тонкой улыбкой.

– Будь я мужчиной, я, возможно, одобрила бы твой выбор. Она необычайно хороша. Но я женщина… – Матильда бессильно развела руками.

Жакоб засмеялся.

– Неужели ты думаешь, что я об этом забыл?

Он выпрямился во весь рост, раскинул руки.

– Идите сюда, госпожа принцесса. Давайте проверим, насколько сильны мои воспоминания.

Он поцеловал ее с неспешностью гурмана. Матильда тихонько застонала и обхватила руками его голову. Жакоб подхватил ее и понес к двери.

– Если ваше высочество не сочтет мое предложение дерзостью, я готов сопроводить вас в спальню и предаться там воспоминаниям…

Он иронически улыбнулся.

– Твои предложения никогда не казались мне дерзкими, – ответила она, тоже улыбаясь.

– Да, нам всегда было не до этикета, – весело кивнул Жакоб.

Он ушел от Матильды на рассвете. Покидать ее теплое ложе было нелегко, но оба любовника знали, что их роман окончен.

– Что ж, последняя ночь была достойна нас обоих, – сказала Матильда на прощание, глядя ему в глаза.

Жакоб сжал ее руку:

– Спасибо, друг мой.

Две недели спустя Жакобу позвонила Каролин.

– Нам нужно немедленно увидеться.

Ее голос, обычно такой мягкий, звучал напряженно.

– Это касается Сильви.

– Где она?

– По телефону не могу. Встретимся в «Кафе де ла Пэ» через полчаса. – И она повесила трубку.

– Вы должны привезти ее.

Каролин, сидевшая напротив Жакоба, смотрела на него своими серьезными глазами. Ее пухлые пальцы теребили салфетку.

– Вы должны это сделать!

– Повторите мне еще раз, что вам сообщил Мишель Сен-Лу.

Жакоб зажег сигарету и глубоко затянулся.

– Он сказал, что очень обеспокоен. Сильви ведет себя странно, и он не знает, как с ней быть.

– Почему он не позвонил Эзарам?

Каролин нетерпеливо передернула плечами.

– Должно быть, не хотел их тревожить. Мой телефонный номер он нашел в записной книжке Сильви.

– А почему он не позвонил мне?

Она отвела глаза.

– Не знаю… – Она нервно взяла у него сигарету, затянулась и закашлялась. – Сильви сказала, что не желает вас видеть. Заявила, что вы – самый последний человек на всем белом свете, с кем она хотела бы встретиться.

Жакоб нахмурился.

– И тем не менее вы считаете, что я должен к ней ехать? Почему я, а не вы?

Он смотрел на Каролин с подозрением. Очевидно, эта девушка с серьезным лицом не знала, что он проник в тайну ее отношений с Сильви.

– Не нужно слушать, что она говорит, – вздохнула Каролин. Глаза ее задумчиво смотрели куда-то вдаль. – Я знаю, на самом деле она так не думает. Сильви постоянно говорит вещи, которые ровным счетом ничего не значат.

Их взгляды встретились, и оба внезапно осознали, что между ними существует очень крепкая связь – любовь к Сильви.

– Если хотите, я поеду с вами, – предложила Каролин. – Но судя по словам Мишеля, мне эта задача не под силу. Кроме того, я подозреваю, что истинная причина ее состояния – вы. Прошу вас, поезжайте.

– Конечно, поеду.

Жакоб встал. Ему и в голову не приходило, что он может остаться в стороне.

Он немедленно позвонил своему ассистенту и объяснил, что будет отсутствовать несколько дней. Оставил подробные инструкции, уложил вещи в чемоданчик и сел в автомобиль. Жардин долго гнал машину сквозь ночную тьму. Когда начали слипаться глаза, вырулил на обочину и на несколько часов забылся сном. На следующий день утром он был уже в Руссильоне.

Когда Жакоб приблизился к дому Мишеля Сен-Лу, его взору открылась картина, которую он запомнил на всю жизнь. Деревенский дом, залитый щедрым солнцем; окна гостиной распахнуты, белые тюлевые занавески слегка колышутся на ветру. Насупленный Мишель сидит возле мольберта, размазывая по холсту краску. Перед ним, раскинувшись на камышовом кресле, лежит Сильви. Она обнажена по пояс; длинная, широкая юбка прикрывает ноги. Голова Сильви откинута назад, волосы свисают до самого пола. Полузакрытые глаза поражают невероятной синевой. Выглядела эта сцена интимно, по-семейному.

Лицо Жакоба исказила гримаса ревности. Каролин его обманула! Он будет здесь лишним.

– Привет, Мишель. Привет, Сильви, – сказал он неестественно громким голосом. – Надеюсь, я не слишком вам помешал?

– Жакоб! – Его друг отшвырнул кисть и бросился ему навстречу. – Как же я рад тебя видеть! – Он с неподдельной радостью пожал Жакобу руку. – Сильви, смотри – Жакоб приехал.

Он тщательно выговаривал каждый слог, словно говорил с маленьким ребенком.

– Видишь, это Жакоб, – повторил он.

Сильви даже не пошевелилась. Лишь ее глаза открылись чуть шире.

Мишель подошел к ней, потряс ее за плечи.

– Оставь ее в покое, – тихим, угрожающим голосом приказал Жакоб. – Я сказал – оставь ее!

Это был голос не ревнивого любовника, а врача. Жардин понял, что Сильви в тяжелом состоянии.

При звуке его голоса Сильви медленно повернула голову в его сторону. Губы ее растянулись в белозубую улыбку, но сразу после этого ее лицо приняло прежнее безучастное выражение.

Жакоб стиснул кулаки. Он жестом пригласил Мишеля пройти в соседнюю комнату. На стенах среди множества холстов были развешаны фотографии. Судя по всему, сделаны они были недавно. На одном из снимков Мишель Сен-Лу склонился над Сильви, властно накрыв ладонями ее голые груди. Жакоб собрал в кулак все свое мужество.

– Что тут происходило? – спросил он, убедившись, что Сильви их не слышит.

Мишель пожал плечами. Лоб его был озабоченно нахмурен.

– Сам не понимаю. Все было прекрасно, Сильви буквально лучилась от счастья. – Его взгляд принял мечтательное выражение. – А где-то примерно с неделю назад все вдруг изменилось. Конечно, Сильви всегда была немножко бешеная, но все мы к этому привыкли. Мы оба писали ее портреты, и Макс, и я. Еще здесь была Настаси. Девочки рисовали, мы вместе плавали, выпивали, гуляли, упражнялись в автоматическом письме. В этом жанре Сильви была особенно хороша. У нее получались прекрасные эротические рисунки, единороги, изображения виноградной лозы.

Мишель слегка покраснел.

– Ты спал с ней? – тихо спросил Жакоб. – И сейчас тоже с ней спишь?

Он с удовольствием двинул бы своего приятеля по физиономии, но нельзя было мешать личное с профессиональным.

– Я… Она… – Мишель колебался, отводя взгляд. Потом отрешенно махнул рукой. – Она все время меня провоцировала. То прижмется, то погладит, то кокетливо посмотрит. Я знал, что ты и она… Но потом подумал – ведь она приехала сюда одна… Она меня так возбуждала. – Мишель беспомощно смотрел на своего друга. – Так или иначе, ничего из этого не вышло. И я не хочу об этом говорить.

– Мне нужно это знать, – с металлом в голосе сказал Жакоб.

Мишель поставил на стол бутылку вина, открыл пробку, наполнил два стакана. Свой опорожнил единым залпом.

– Да ничего не было, Жакоб. Когда дошло до дела, у нас ничего не вышло. Я старался, но… В общем, не желаю об этом говорить. – Он немного помолчал. – Наверно, во всем виновата картина. Именно с нее все началось.

– Какая картина? Рассказывай.

– Понимаешь, я написал ее портрет в виде птицы. Потом покажу. По-моему, картина получилась отличная.

– Про картину позже. Расскажи мне, с чего начались проблемы.

– С птицы. Она помешалась на птице.

– Ну?

– Почему-то Сильви решила, что она и есть та птица. Отыскала дохлую мышь, которая валялась вон там. – Он показал куда-то в сторону. – Притащила ее ко мне. «Смотри, – говорит. А сама такая радостная. – Я тебе мышку поймала. Видишь, у нее на шее след моих зубов». – Мишель содрогнулся. – Потом притащила еще одну, еще. Выложила их передо мной в ряд. Я хотел ей помешать, говорил, что мне эта дурацкая игра надоела. Она говорит: «Тебе что, птицы не нравятся? Моему брату нравились птицы, но он умер. И эти мыши тоже умерли. Я убила своего брата и улетела». Я не знал, что ей ответить. Выкинул мышей, и с тех пор она не сказала мне ни единого слова. Она вообще все время молчит. Ходит по дому или сидит на месте.

Мишель снова передернулся.

– Почему ты сразу со мной не связался?

– Да я хотел. Когда она еще только начала свои птичьи игры, я предложил: «Давай пригласим Жакоба». Ты знаешь, что она сделала? Двинула мне по физиономии и расцарапала всю щеку. Полюбуйся.

Жакоб увидел на лице Мишеля следы ногтей.

– Тогда-то ты и позвонил Каролин?

Мишель кивнул.

– Я был просто в отчаянии. Порылся в ее сумочке, нашел записную книжку. Кроме Каролин, я никого там не знал. – Он помолчал. – Жакоб, как я рад, что ты приехал. Ты сможешь мне помочь?

Жардин пожал плечами.

– Поживем – увидим. Во всяком случае, не путайся у меня под ногами.

Мишель вздохнул с облегчением.

– С преогромным удовольствием. Я уеду в Горд на целый день.

Он с готовностью вскочил на ноги.

– И еще одно, – задержал его Жакоб. – Тебе очень дорога твоя картина?

– А что?

– Возможно, понадобится от нее избавиться.

Мишель насупился.

– Но это одна из моих лучших работ. Я… – Он взглянул на мрачное лицо Жакоба и сдался. – Ладно, поступай, как знаешь. Но тебе обязательно нужно посмотреть на рисунки Сильви. Скорее всего их ты тоже захочешь уничтожить.

Сделав этот прощальный выстрел, Мишель ретировался, а Жакоб отправился к Сильви.

Она неподвижно лежала в той же позе. Жакоб сел рядом на диван и стал ждать. Прошло очень много времени, прежде чем Сильви пошевелилась. Она встала, набросила на плечи рубашку. На Жакоба не смотрела, но он знал, что она его видит. Потом Сильви подошла к мольберту и пристально на него уставилась. Села за стол, взяла карандаш, быстро сделала набросок. Подошла к Жакобу, бросила листок к его ногам и повернулась спиной. Жакоб подобрал рисунок. Там была изображена птица с черным человеческим лицом. Птица сидела в клетке, клюв ее был стянут толстой веревкой.

Сильви смотрела на него, и Жакоб решил ей подыграть. Он подошел к стене, у которой были составлены в ряд холсты Мишеля, и стал брать их в руки один за другим. Вот и Сильви в обличье птицы. Да, Мишель прав – картина была очень хороша. Волшебная птица с лицом Сильви смотрела с полотна как живая. Жакоб подумал, что с таким тяжелым оперением этому созданию не взлететь. Он порылся в ящиках стола, нашел ножницы. Шанс, что удастся расшевелить Сильви, был невелик, но все-таки стоило попробовать. Демонстративно держа ножницы перед собой, он вернулся к дивану и стал ждать. Комната застыла в неподвижности, обволакиваемая жаром набирающего силу солнца. Казалось, весь мир впал в транс. Тишину прервало жужжание мухи. Внезапно Сильви молнией сорвалась с места и быстрым звериным движением поймала муху рукой.

Сейчас она ее проглотит, подумал Жакоб. И действительно, Сильви поднесла муху ко рту, но тут на ее лице отразилось смятение. Внимательно рассмотрев свою добычу, она подошла к картине и с размаху раздавила муху о лицо чудо-птицы.

Жакоб внутренне вздохнул с облегчением. Все не так плохо, как ему показалось вначале. Чувство вины, мучившее Сильви после смерти родителей и брата, приобрело болезненные размеры. Она вообразила себя птицей, улетевшей из родного гнезда. Но Сильви еще способна отделять свое «я» от птицы. Она не настолько безумна, как кажется Мишелю.

На лице Сильви заиграла недобрая улыбка. Быстрым движением она выхватила у Жакоба ножницы, вернулась к картине и нанесла по холсту один-единственный удар. Потом, словно передумав, подошла к Жакобу и угрожающе занесла ножницы. Жардин смотрел ей прямо в глаза, но не шевелился. Какое-то время оба застыли в неподвижности: лицо мужчины было абсолютно бесстрастным, лицо девушки, прекрасное в своем безумии, излучало угрозу.

– Уходи. Беги, – прошипела Сильви пронзительным шепотом.

Она угрожающе взмахнула ножницами, но Жакоб не пошевелился. Ее слова подсказали ему – если не двигаться, она не нападет. Сильви еще раз рассекла ножницами воздух, а потом отшвырнула их на пол.

– Уходи, – повторила она. – Уходи.

Потом отбежала в противоположный конец комнаты и закрыла лицо руками.

Жакобу очень хотелось подойти к ней, прижать к себе. Он хотел разделить ее муку. Однако вместо этого сказал нейтральным голосом врача:

– Сильви, если ты хочешь, я уйду. Но недалеко. Я буду во дворе.

– Уходи. – Она плакала. – Это ты его убил. Ты, со своими самолетами. Ты заслуживаешь смерти.

Голос ее прерывался рыданиями.

Жакоб медленно двинулся к двери. Ее слова на миг озадачили его, но потом он сообразил, что Сильви сейчас видит перед собой отца. Он был авиатором-любителем. Губы Жакоба тронула удовлетворенная улыбка. У подсознания есть свой механизм самозащиты. Сильви сбросила часть вины на своего покойного отца. Прекрасно – значит, бремя, которое она взвалила на себя, стало чуть легче.

Он ходил взад-вперед по двору и терпеливо ждал. Страшновато было оставлять Сильви одну – в таком состоянии она могла что-нибудь с собой сделать. Но противиться ее воле не следовало – это могло привести ее в состояние агрессивности или же ввергнуть в еще большую изолированность. Жакоб то и дело поглядывал в сторону дома. Сильви стояла на коленях, спиной к нему. Он не видел, чем она там занималась. Тогда Жакоб сел в кресло неподалеку от окна и мысленно попытался разобраться в причинах бегства и душевного недуга Сильви.

Тогда, в коридоре, он слышал, как Каролин отвергла свою подругу. Очевидно, это тоже сыграло роль. В подсознании девушки воскресли старые, забытые раны. Сильви никогда не говорила о матери. Должно быть, там не все в порядке. Жакобу рассказывали, что госпожа Ковальская была женщиной легкомысленной, которая уделяла дочери очень мало внимания и с готовностью сплавила ее учиться за границу. Собственно, ничего исключительного в этой ситуации нет. Беда в том, что мать ушла из жизни слишком рано – Сильви не имела возможности объясниться с ней, избавиться от этого комплекса. Интересно, какую роль отводила себе Сильви в отношениях с Каролин? Скорей всего роль мужчины.

Жакоб встал и снова принялся расхаживать по двору. Все эти мысли причиняли ему боль. Особенно тягостно было думать о том, что Сильви лежала в постели Мишеля. Кажется, тот принуждал ее к сексу. Жакоб стиснул кулаки, чувствуя, что не справляется со своей задачей. Он слишком привязан к Сильви, чтобы мыслить ясно и профессионально.

Мощеный двор раскалился от солнца, каменные плиты источали жар. Жакоб почувствовал, что его рубашка вымокла от пота. Он снял ее, вытер разгоряченное лицо. По оштукатуренной стене пробежала серая ящерка, подцепила длинным язычком муху и исчезла в трещине. В тяжелом полуденном воздухе звенели цикады. Жакоб перетащил кресло в тень и снова стал смотреть в комнату. Девушки не было видно, и сердце Жакоба сжалось от тревоги. Он вошел в комнату и огляделся. Сильви исчезла. По полу были разбросаны тысячи бумажных обрезков. Жакоб подобрал несколько из них и рассмотрел. Это были искромсанные рисунки Сильви. Откуда-то издалека донесся всплеск. Где же Сильви? Он побежал на звук, весь трепеща от страха.

Тропинка вела вдоль виноградников, пунцовевших зрелыми гроздьями. Вскоре тропинка уперлась в густую стену зелени. Жакоб с отчаянием огляделся по сторонам. Он не мог ошибиться – всплеск донесся именно отсюда. Только бы не опоздать! Он хотел уже броситься в обратном направлении, но тут снова услышал плеск воды, причем совсем рядом. Кустарник казался непроходимым, но в этот миг Жардин заметил, что чуть в стороне ветки колышутся от легкого ветерка. Он наклонился, раздвинул ветви и увидел, что в кустарнике проделан небольшой проход. Нырнув в него, Жакоб оказался на берегу маленького пруда. Обнаженная Сильви лежала на спине у самой поверхности воды. Глаза ее были закрыты.

Сердце Жакоба чуть не выпрыгнуло из груди. Неужели он опоздал? Волосы Сильви золотистыми водорослями расстилались по воде. Только в них, казалось, еще сохранялась жизнь.

– Сильви! – вскрикнул Жакоб, но тут же замолчал.

Веки Сильви чуть дрогнули, она была жива.

Жакоб спрятался в зеленом потайном проходе и стал наблюдать. С его губ сорвался вздох облегчения. Сильви, лежавшая на спине в окружении золотистых блестков переливающейся на солнце воды, была невыразимо прекрасна. Легкие тени рисовали на ее золотистой коже постоянно меняющиеся узоры. Она была похожа на невинную нимфу. Против воли Жакоб почувствовал, как в нем нарастает возбуждение. Как чудесно было бы нырнуть в воду, подплыть к ней, обхватить ее полную грудь руками, осыпать поцелуями.

Внезапно Сильви вернулась к жизни, рассеяв сладостную мечту. Размашистыми, энергичными движениями девушка рассекала воду, плавая вдоль пруда: вперед-назад, вперед-назад. В этот миг она была похожа на мечущегося в клетке зверя. Выбившись из сил, Сильви вышла на берег. Жакоб еще глубже спрятался в кустарник. Мимо, тяжело дыша, пробежала Сильви. Кажется, она ничего вокруг себя не замечала. Жакоб медленно последовал за ней по направлению к дому.

Позже Сильви лежала на смятой постели в предвечерних сумерках. Лучи заходящего солнца, проникая сквозь жалюзи, расчерчивали ее тело прутьями тюремной решетки. Сильви беспокойно металась на кровати, слыша доносившиеся из прошлого голоса.

– Все будет хорошо, – говорила бабушка. – Он вернется вечером, как обещал. Твой отец всегда держит слово.

– Но почему он ушел? Только из-за того, что я больна? У меня же был день рождения! Целых четыре года! Я знаю, это мама его заставила, – тихим, плачущим голосом говорила маленькая Сильви.

У нее был жар, она только что проснулась после кошмарного сна.

Спокойный голос бабушки убаюкивал девочку, рука приятно холодила лоб.

– Папа уехал вместе с мамой. Когда они вернутся, то привезут с собой маленького братика. Ты будешь с ним играть.

– Я не хочу, чтобы они уезжали. И никакой братик мне не нужен. И мама мне тоже не нужна. От нее плохо пахнет! – капризничала Сильви.

– Ну что ты выдумываешь? Ты теперь пошла на поправку. Скоро сможешь вставать. Я дам тебе хлеба с вареньем, ты наденешь свое белое платьице. А там и папуш вернется.

– Папуш, где ты?

Сильви открыла глаза. В полумраке возле ее постели кто-то сидел. Темные вьющиеся волосы, нахмуренный лоб, встревоженные глаза, широкие плечи. Длинные ноги, закинутые одна на другую. Это не папуш. Сильви вздрогнула. Все тело было холодным и липким. Она посмотрела на свои ноги – слишком большие. Где она? Сильви снова вздрогнула, и к ней вернулась память.

– Что ты здесь делаешь? – ледяным тоном спросила она, глядя Жакобу в глаза. – И что у тебя с этой женщиной? Она здесь?

Жакоб читал в ее глазах враждебность, но не мог понять, какая Сильви к нему сейчас обращается – маленькая девочка, бредившая во сне, или взрослая женщина, смущающая его своей ослепительной наготой.

– Какая женщина? – тихо спросил он.

Сильви резко села на кровати.

– Какая? – пронзительно переспросила она. – Он еще спрашивает, – обернулась она к невидимым слушателям. – Ее высочество! Госпожа принцесса де Полиньеско. Твоя любовница!

Ее голос сорвался на крик. С резвостью тигрицы Сильви соскочила с кровати и влепила Жакобу пощечину. Он схватил ее за руки и сжал изо всех сил. Сильви свирепо смотрела ему в глаза. Потом все с тем же угрожающим видом прыгнула ему на колени и обвила его своими длинными ногами. Ее упругий бюст прижался к его груди.

– Вот так она тебя обнимает? Так?

Она провела ногтями по его плечам, чуть куснула за мочку уха.

Губы Жакоба, истосковавшиеся по страсти за долгие недели, впились в ее уста. Жардин крепко обнял Сильви – и напуганную маленькую девочку, и страстную зрелую женщину.

– Никто меня не обнимает, – прошептал он. – Только ты. В моей жизни никого больше нет.

Потом ценой неимоверного усилия, словно отрывая от себя часть тела, отодвинул Сильви в сторону. Он смотрел в ее синие, как океан, глаза.

– Я люблю тебя, Сильви, – сказал он срывающимся голосом. – Я всегда хочу быть только с тобой.

На ее лице, сменяя друг друга, промелькнули сначала смущение, потом недоверие, боль и, наконец, предвестие улыбки. По щекам Сильви покатились крупные слезы. Жакоб прижал ее к себе и терпеливо ждал, пока она вдоволь наплачется. Это продолжалось до самого рассвета.

В конце той же недели Сильви Ковальская без всяких официальных объявлений – лишь захватив два чемодана с личными вещами – переехала в квартиру Жакоба Жардина. Так началась их совместная жизнь.