22
Венера Милосская в бикини
Незаметно, как во сне, пролетели две недели.
Кристина так сжилась со своей ролью, что ей почти не приходилось притворяться. Ей казалось, что Антон даже не замечает некоторые присущие только ей черточки поведения, словно заново открывая свою любимую. А может быть, принимал ее такой, какая она есть.
Теперь почти каждый день они, скрываясь от домашних, занимались любовью. Хотя происходило все второпях, без долгих ласк и поцелуев, Кристине все больше это нравилось. Даже осторожные, торопливые ласки юноши доставляли ей невероятную радость, от которой хотелось петь.
Выздоровление шло полным ходом. Это было заметно всем. Родители от души радовались, а Кристина грустила — разлука приближалась.
Антону еще не разрешали ходить — только понемножку и на костылях. В остальное время Кристина возила его по саду в специальном кресле на колесиках, которое Петр Петрович купил в частной клинике. Ребята от души веселились над новым средством передвижения — для них кресло инвалида не было символом старости.
— Дорогая, поправь мне плед… — чопорным голосом сэра Баскервиля говорил Антон.
— О да, сэр! — отзывалась Кристина, трогая на носу несуществующие очки. — Вам еще нужно принять лекарство и положить компрэ-эсс…
После этого оба хохотали.
Кристина не замечала дней. Для нее перестали существовать прошлое и будущее. Только настоящее — пленительное, полное новых ощущений и надежд. Она просыпалась утром в своей светлой комнате, принимала душ, одевалась во что-нибудь простое и удобное и спускалась на кухню завтракать. Тетя Люда — кухарка и домработница — приветливо улыбалась ей и вполголоса расспрашивала о том, что всегда интересует женщин: откуда Кристина приехала, кто ее родители, как она попала на юг, что собирается делать дальше. Кристина старалась по возможности уходить от ответов. Отец всегда говорил ей, что рассказывать о себе незнакомым людям — все равно что для черепахи снимать панцирь.
С Антоном она тоже старалась говорить на отвлеченные темы. С ним это делать было гораздо проще. Почти все время они читали, болтали о чем угодно и даже рисовали.
Они уже дочитали до конца Фаулза и обсудили литературные достоинства автора. Оказалось, что Кристина прекрасно умеет выражать свои мысли — она даже сама не ожидала от себя таких талантов. Когда они играли в «слова», то Антон неизменно побеждал, но оказалось, что настоящей Наташе тоже не удавалось его обыграть.
Кристина успела полюбить их дом и сад, который был разбит ступенями-террасами. В одном из уголков стояла каменная беседка, так же, как и ворота, украшенная жестяными русалками с привинченными грудями.
— Послушай, а кто делал всех этих русалок? — спросила однажды Кристина, рискуя тем, что ей снова придется оправдываться за собственную забывчивость.
Однако на этот раз она попала пальцем в небо. Видимо, настоящая Наташа не интересовалась такими глупостями.
Антон усмехнулся и потрогал рукой крашеную жесть, которая местами проржавела от постоянных дождей.
— Это у нас папа увлекается, — сказал он, — на меня все рычит, что я рисую, а сам ведь такой же. Весь дом увешал своими творениями.
— А почему он так любит русалок?
— Об этом лучше спросить его. Впрочем, у меня на этот счет своя теория, — добавил Антон.
— Какая?
— А очень простая. По Фрейду. Что такое русалка для мужчины? Это нечто привлекательное, но недосягаемое — верно?
— Допустим.
— Вот так и у отца. Он ведь очень любит мать, хотя они прожили столько лет. По-моему, они не изменяют друг другу. Но при этом он не слепой и прекрасно видит, что мама уже не такая, какая была раньше. Он обращает внимание на других женщин — более молодых, более красивых. Но только «выше пояса». То, что ниже, для него — глубокое табу. А русалка — это лишь символ этого табу.
Потом Кристина тайком лазила в энциклопедический словарь и смотрела там, что такое табу и кто такой Фрейд. Ей было стыдно за собственное невежество…
Кристина очень любила наблюдать за тем, как Антон рисует. Обычно при помощи Петра Петровича они выносили во двор гипсовую статую Аполлона или одну из голов. Кристина придвигала к креслу Антона мольберт, давала ему карандаш или уголек — и вскоре на белом листе бумаги из ничего возникал рисунок, тонированный или намеченный контуром. Пару раз Антон просил Кристину позировать. Теперь она уже спокойно, со знанием дела рассуждала с ним о картине «Похищение Европы». Она даже соврала ему, что поднималась на «Олимп», хотя понятия не имела, где это находится.
— Можешь не волноваться. Никто не позарился на наши вещи. Через неделю ты уже сможешь ходить с палочкой, и П.П. выпустит нас погулять. Тогда можно будет продолжить… — лукаво сказала она.
Разумеется, Кристина не знала, сохранились в неприкосновенности их вещи или нет. Прошло много времени, и пещеру могли запросто разорить какие-нибудь деятели, вроде Монтаны. Но даже если это и было так, все равно никто не знает, когда это произошло. Кристина всегда сможет сказать, что это случилось уже после ее посещения.
В комнате Антона было много альбомов разных художников. Большинство репродукций Кристина видела в первый раз, но, разумеется, не подавала виду, а старательно поддакивала Антону. Она впервые узнала такие имена, как Марк Шагал, Климт, Анатолий Зверев, Акоп Акопян, Обри Бердслей, бабушка Мозе… Разумеется, где-то, когда-то и что-то она уже видела. Но сейчас она имела возможность подолгу рассматривать репродукции, читать названия работ и к тому же слушать и впитывать все замечания и мысли Антона по поводу увиденного.
Она с трудом удерживалась от желания все время смотреть Антону в рот — это был бы уже другой «образ». Он казался ей самым умным, самым значительным человеком, которого она только встречала. Если она и высказывалась по поводу какой-нибудь живописной детали, то только для того, чтобы поддержать высокое звание питерской интеллектуалки.
Иногда Антон рисовал поочередно то Кристину, то гипсовую голову Венеры.
— Каноны настолько изменились, что сейчас их красавица кажется современному мужчине настоящей уродкой. Ты только посмотри: какое-то одутловатое лицо с тяжелым подбородком, затылка почти нет, массивные плечи… А фигура! Ноги — короткие и мускулистые, как у тяжеловоза… Огромная жопень, толстый живот… Представь эту Венеру, например, в джинсах или мини-юбке. Это ж будет ужасно… — рассуждал он.
Кристина покатывалась со смеху, слушая его рассуждения. Впрочем, сама она была ничуть не лучшего мнения о римских и греческих юношах, скульптуры которых они подолгу рассматривали в альбоме. Все они казались Кристине слащавыми и женоподобными.
— Зато они спокойно относились к наготе и не прикрывали ничего фиговыми листочками, — одобрительно говорил Антон, — уж прилепят — так прилепят на славу. Хотя, конечно, большинство из этих мускулистых парней были «голубыми»…
— Откуда ты знаешь?
— Так это известный факт. Закат империи, упадок. Вырождение нации. Знаешь, какой разврат и бардак у них там творился?
Кристина задумалась.
— Значит, сейчас тоже упадок, — сказала она, глядя куда-то вдаль. — Кругом только и слышно: геи, трансвеститы, кафе для «голубых», бар для «розовых». И вообще, модно быть психом, наркоманом, а еще лучше — каким-нибудь маньяком…
— Ха-ха… И это я слышу от тебя… — покачал головой Антон. — А кто ратовал за легализацию марихуаны и легких наркотиков по модели голландцев? Или это была не ты?
«Вот это новость! — усмехнувшись про себя, подумала Кристина. — Значит, эта Наташа была еще к тому же любительницей «травки»…»
— Даже если это была я, то я такая же жертва нашего общества, как и все, — с пафосом заявила она. — Кстати, когда я выписывалась, врач отдельно предупредил меня, чтобы я ни в коем случае не употребляла марихуану. Он сказал, что это может опять спровоцировать амнезию.
— Что ж, марихуана с возу — кобыле легче, — пожал плечами Антон. — Будем вести здоровый образ жизни. А насчет упадка империи ты, по-моему, сгущаешь краски. По статистике в любом обществе процента три составляют гомосексуалисты. На демографическую ситуацию это никак не влияет. Другое дело — раньше они сидели себе и молчали в тряпочку. А сейчас кричат на всех углах, что они такие же члены общества, и заявляют о своих правах.
Кристина вспомнила про визажиста Кандика. В съемочной группе к нему относились совсем неплохо, хотя и не прочь были почесать об него языки.
— В принципе, ведь вреда никакого от них нет. Говорят, они точно так же любят друг друга, как и обычные люди, — сказала Кристина.
— Как и мы с тобой? — с улыбкой спросил Антон и, притянув ее к себе, нежно поцеловал куда-то за ухо.
Тело Кристины мгновенно отозвалось на его ласку — по спине пробежала стайка сладких мурашек, а внизу живота забился пульс. «Господи, что же я буду делать, когда все это кончится? — в отчаянии подумала она. — Я же так привязалась к нему, что больше ни о чем и ни о ком не могу думать…»
А ведь еще совсем недавно самым главным для себя Кристина считала театральную карьеру! Она и пришла в этот дом как актриса. И действительно, роль у нее — сложная и ответственная. Но перед собой ей хотелось быть честной. Она постепенно вытесняла умершую Наташу, даже из собственных мыслей.
— Когда у тебя начинаются занятия в университете? — как-то раз спросил ее он, когда они гуляли по саду. Был уже конец августа. Виноград «изабелла», увивавший каменную беседку, стал фиолетовым и покрылся матовым налетом. Его горький пряный запах напоминал, что скоро осень.
— Точно не знаю, — уклончиво ответила Кристина, — я еще должна позвонить.
— Кому ты будешь звонить? — спросил Антон, как всегда, не подозревая, какую ловушку готовит ей своим вопросом.
Наверняка он ждал, что она назовет имя какой-нибудь питерской подруги, о которой она так много ему рассказывала. Но Кристина была уже ученая. Она усвоила, что лучше вообще не пытаться влезать в эти дебри и тем более никогда не говорить ничего наобум. Даже про своих родителей и бабушку она молчала или отделывалась какими-нибудь общими фразами.
— Я собираюсь позвонить секретарю в деканат — так надежнее всего. Заодно предупрежу ее, если П.П. скажет, что мне лучше задержаться, чтобы еще немного поухаживать за тобой.
— Думаю, он так не скажет… — вздохнул Антон. — А вообще это все ужасно. Если бы ты знала, как мне не хочется опять ехать в этот чертов колледж! Я готов еще полгода ездить в этой коляске — и чтобы ты была рядом со мной…
Кристина, конечно, знала про учебу в колледже. Это был самый престижный и дорогой колледж, выпускающий экономистов и менеджеров, находился он в Симферополе. Отец запихнул туда сына еще год назад, хотя Антон упирался руками и ногами, крича, что хочет учиться на художника. Тогда в ход были пущены все аргументы: здоровье бедной матери, которая не вынесет, если ее сын уедет неизвестно куда и будет заниматься неизвестно чем… Честь отца, которому станет стыдно перед друзьями-предпринимателями, что сын не пошел по его стопам, а занялся пустым ремеслом… Наконец, жалкое будущее, которое ждало самого Антона, — бедность, нищета, богема со всеми ее пороками… Жена, которая и борща-то на обед не сварит… Словом, общими усилиями Антона сломили.
Но теперь, спустя год, старые идеи вновь будоражили его ум.
— Я понимаю, что мне уже не успеть поступить в этом году в художку… — говорил он. — Но я все равно хочу быть с тобой.
— Я тоже хочу, — печально подхватывала Кристина, понимая в душе, насколько запутанная и безвыходная у них ситуация.
— Сказать тебе честно? — продолжал Антон. — Я даже говорил вчера с отцом.
— О чем? — насторожилась Кристина.
— Я говорил ему, что хочу на тебе жениться.
Кристина почувствовала, как у нее сжалось сердце. Жениться! Жениться на фантоме, на образе, который создала начинающая актриса, причем создала не бескорыстно!
— Ну и что ответил тебе отец? — спросила она, опустив глаза в землю.
— Сказал, что он не против.
— Не против?! — удивленно воскликнула Кристина и только потом поняла, что для настоящей Наташи ее изумление было слишком сильным.
— Ну да, не против. Я спросил его, оценил ли он тебя за эти дни, когда ты жила у нас и ухаживала за мной. Разумеется, ты ему понравилась. Он сказал, что, узнав тебя поближе, стал совсем неплохо к тебе относиться.
— И что же, вы говорили с ним о свадьбе? — осторожно спросила Кристина, взглянув на Антона из-под опущенных ресниц.
Антон удрученно покачал головой.
— К сожалению, до этого дело не дошло, — сказал он. — Отец убеждал, что создавать семью можно, только когда приобретешь профессию. Потом могут появиться дети, и учиться станет гораздо труднее…
— Наверное, он прав, — пожала плечами Кристина и задумчиво отвернулась.
Значит, папа Бося просто осторожничал и вел себя дипломатично. Вероятно, доктор провел работу с родителями Антона и велел любыми способами избегать волнений для своего подопечного. Предполагалось, что «Наташа» уедет к себе в Питер и все будет по известной поговорке: с глаз долой — из сердца вон. Мамаша с ее активностью могла бы запросто подыскать Антону какую-нибудь подходящую партию из своего круга и ненавязчиво подсунуть ее сыночку в постель. А там уже дело было бы за матушкой-природой…
— Значит, ты на их стороне? — обиженно нахмурился Антон.
— Последнее время я тоже думала об этом, — сказала Кристина. — Мне кажется, расписываться стоит только ради ребенка. А если нет детей и пока действительно рано о них думать, то зачем нам этот дурацкий штамп? Разве от него что-то изменится?
— Да, изменится. Прежде всего отношение со стороны родителей. Нам не придется прятаться от них, как будто мы какие-то нашкодившие щенки…
— Тото! — оборвала его Кристина. — Ты противоречишь сам себе. Отец же ясно тебе сказал: не торопись. В любом случае до конца этого учебного года тебе не стоит даже дергаться. Учись спокойно в своем колледже — экономика всегда пригодится. А ближе к лету начнешь конкретно готовиться в художку…
«Но только уже без меня», — хотелось добавить Кристине, но она, естественно, промолчала.
— А ты уедешь? — спросил Антон, хотя прекрасно знал, что она ему ответит.
Кристина лишь молча и печально кивнула.
Это она, она была во всем виновата! Зачем она только согласилась на этот гнусный обман!..
