Злой ноябрьский ветер, проносясь по узкому каньону улицы, взметнул полы пальто, швырнул Катрин в лицо мелкий мусор – конфетные обертки, использованные автобусные билеты. Девочка прижала к груди портфель, словно это был щит, способный защитить ее от напора стихии. Еще один квартал, и можно будет сесть в автобус, который доставит ее на Центральный вокзал. Здесь ее больше не увидят. Никто и никогда, пообещала себе Катрин. Кроме Антонии, лучшей подруги, никто не знал, куда отправляется Катрин. А на Антонию можно положиться – она не выдаст.

Автобус подошел как раз, когда Катрин обогнула угол. Она побежала и успела запрыгнуть на ступеньки. Пока все шло по плану. Теперь можно не бояться, что поезд уйдет без нее. Учительница волноваться не будет – Катрин предупредила о своем отсутствии и пообещала, что в следующий раз принесет записку от родителей. Таким образом, пройдет по меньшей мере часов восемь, прежде чем беглянку хватятся. А к этому времени она будет уже в Бостоне. Катрин поудобней устроилась на теплом сиденье и стала смотреть на Центральный парк, потом на небоскребы и магазины манхэттенских кварталов.

К тринадцати годам Катрин Жардин могла считать себя коренной жительницей Нью-Йорка. Она без труда ориентировалась в лабиринте городских улиц, привыкла к людским толпам, в метро чувствовала себя как рыба в воде. В ее английском не осталось и тени акцента – разве что фразы она произносила чуть четче, чем местные уроженцы. Кроме языка, Катрин в совершенстве освоила искусство вранья. Она прибегала к нему не часто, а когда все же это было необходимо, на душе у нее скребли кошки. Впрочем, угрызения совести не мешали ей лгать уверенно и с апломбом, не краснея от стыда. К этому девочку вынуждала жизненная необходимость. Например, учительницу ей удалось провести без малейшего труда. Завтра, вероятно, снова придется врать – таков разработанный план. Все свои действия Катрин тщательнейшим образом продумала заранее. Да, она сбежала из дома и не намерена туда возвращаться.

У кассы на вокзале девочка выстояла очередь и ровным, уверенным голосом сказала, что ей нужен билет до Бостона. Кассирша посмотрела на нее с некоторым сомнением, но Катрин, не обращая на нее ни малейшего внимания, достала из портфеля кошелек и отсчитала необходимую сумму.

– Что-то ты далековато одна собралась, – сказала кассирша.

Катрин посмотрела на нее холодными серыми глазами:

– Меня ждут родители, – спокойно ответила она. – Они встречают меня на вокзале.

Кассирша все еще сомневалась, но задавать дальнейшие вопросы не осмелилась. В свои 13 лет Катрин умела держать себя так, что в ее присутствии взрослые терялись.

Высокая, с горделивой осанкой, она всегда держалась уверенно и не по возрасту серьезно. Со временем эта девочка обещала превратиться в настоящую красавицу, но сама она об этом пока не догадывалась. Несмотря на внешнюю самоуверенность, внутренне Катрин постоянно пребывала в смятении. За последние месяцы она пришла к убеждению, что должна немедленно бежать из дома – иначе произойдет нечто ужасное. Катрин не смогла бы точно сказать, чего именно она боится. Тем не менее предчувствие опасности не оставляло ее ни на минуту. Стоило ей вернуться домой, в дом красного кирпича в Ист-Сайде, как ощущение опасности охватывало ее с новой силой. Это ощущение многократно усиливалось всякий раз, когда девочка чувствовала на себе ненавидящий взгляд матери.

Когда поезд отошел от перрона, Катрин вздохнула с облегчением и опустилась на мягкое сидение. Первый этап плана удался на славу.

Сколько раз пыталась она рассказать отцу о своих страхах. Но папочка, готовый часами разговаривать с ней о школе или играть в шахматы, лишь похлопывал дочь по плечу и отделывался общими словами. Так происходило всякий раз, когда Катрин пыталась вызвать его на откровенную беседу. «У твоей матери небольшая депрессия, это пройдет», – говорил он. Или: «Ни о чем не беспокойся, Кэт, скоро все образуется». Ничего, теперь ему придется отнестись к ней серьезно. Он поймет, что она не фантазировала. Хотя поймет ли? Катрин нервно заерзала в кресле. В последнее время отец стал таким рассеянным, он слишком занят своей работой, писанием научных трудов, моральной ответственностью, которую возлагают на него обязанности эксперта. Катрин не очень понимала рассуждения отца о нравственном долге врача-психоаналитика. Но дома он бывал все реже и реже – то научные симпозиумы, то конференции, то еще что-нибудь. Катрин оставалась всецело во власти матери.

Девочка поплотнее укуталась в пальто. Лучше начать думать о чем-нибудь более приятном. Например, о горах, которые были видны из окна вагона. Горы такие красивые! Катрин порылась в портфеле. Она почти не взяла с собой вещей – лишь две смены нижнего белья, чулки, зубную щетку, две книги. Ничего не поделаешь, иначе ее сборы могли бы показаться подозрительными. Катрин раскрыла книгу, оттуда выскользнула фотография, которую она обычно использовала в качестве закладки. На снимке был запечатлен один из самых счастливых моментов в ее жизни. Папа и маленькая темноволосая девочка стоят возле шлюпки. Палуба океанского лайнера, на котором семья переезжает в Америку.

Ей тогда было шесть лет. Мама и Лео страдали от морской болезни и почти все время обессиленно лежали в шезлонгах. Девочка до сих пор помнила все в мельчайших деталях: и плавательный бассейн, где она научилась плавать по-собачьи, и игру в серсо, и бескрайний синий простор, и бесконечные коридоры гигантского лайнера. Потом на горизонте показались небоскребы Нью-Йорка, похожие на карточные домики. Жизнь резко изменилась, стала совсем другой. Катрин не помнила мелких деталей, осталось лишь общее воспоминание об охватившем ее смятении. В новой стране все было чужим – и язык, и школы, ни в одной из которых маленькая Катрин долго не задерживалась. Папочка все время был занят. Правда, сначала рядом находился Лео, брат и сестра очень сблизились. Лео во всем помогал ей, но вскоре он поступил в университет и уехал. Тут-то и началось самое страшное.

Катрин взглянула на часики. Еще несколько часов, и она снова увидит брата. Часики ей подарил отец. Он вообще дарил ей много чудесных вещей, всякий раз привозил из очередной поездки замечательные подарки. Самые любимые и ценные из них таинственным образом исчезали или ломались. Зло, поселившееся в доме, постепенно набирало силу.

Катрин ясно помнила самый первый случай. Ей было десять лет. Она вернулась домой из школы вместе с Антонией. Мамы, слава богу, дома не оказалось, и горничная Дорин угостила девочек молоком и печеньем. Потом вдвоем они отправились в детскую. Катрин сразу почувствовала неладное. Ее любимая венецианская кукла Анджелина – с чудесным фарфоровым личиком, прикрытым полумаской, в карнавальном платье – исчезла. Анджелину ей подарил папа. Катрин перерыла всю комнату, но так и не нашла куклу. Она бросилась к горничной, спросила, куда подевалась Анджелина.

– Не расстраивайся, деточка, но Анджелина сломалась. Твоя мама говорит, что кукла упала с полки и разбилась. Я сама собрала осколки и выкинула. Ну что теперь поделаешь.

Дорин отвернулась, пряча свое широкое доброе лицо. Сделала вид, что занята приготовлением ужина.

– А где осколки, Дорин? – тихо спросила Катрин. – Я попробую их склеить.

Горничная покачала головой:

– Ничего не получится, деточка. Твоя мама сама отнесла их на помойку. Я говорила ей, что ты наверняка захочешь сохранить красивое платьице, но мадам Жардин сказала, что ты слишком большая и тебе уже незачем играть в куклы.

На глазах девочки выступили слезы. Бегом она вернулась в детскую и прерывающимся голосом сказала подруге:

– Антония, она меня ненавидит. Я знаю.

– Кто ненавидит? Дорин? – недоверчиво спросила Антония.

– Нет, мама.

Катрин закрыла лицо руками.

Она давно уже отказалась от всяких попыток завоевать материнскую любовь. Сколько раз, еще маленькой девочкой, Катрин заискивающе заглядывала в лицо матери, надеясь на поцелуй или хотя бы улыбку. Она старательно разучивала гаммы, делала уборку у себя в комнате, но наградой за ее прилежание были лишь ругань, пощечины, а то и побои. Долгое время девочка считала, что сама во всем виновата. Она никак не могла понять, что делает не так, чем вызван гнев мамы. Потом настал период, когда Катрин уяснила – что бы она ни делала, это ничего не изменит. Дело не в ее воображаемых провинностях, а в ней самой. Мама всегда найдет, в чем ее обвинить, а затем непременно последует кара: шлепки, удары ремнем, линейкой, пощечины. Катрин сносила все это, зная, что у нее нет выхода. По опыту ей было известно: жаловаться папе бессмысленно, от этого будет только хуже. Главное – не попадаться маме на глаза. Когда Сильви была дома, девочка старалась ступать неслышно, без крайней необходимости не выходила из своей комнаты. Она во что бы то ни стало стремилась избежать очередной сцены. Но в тот день, когда исчезла Анджелина, Катрин не выдержала – слишком велико было ее расстройство.

В этот вечер отец был дома, поэтому ужинали все вместе – в просторной и светлой столовой, выходившей окнами на каменную террасу, где в летнее время цвели красно-белые ломоносы. Катрин знала и любила каждый из этих цветков – сколько раз она пряталась на террасе, скрываясь от ругани и побоев. Едва все сели за стол, как девочка громко заявила:

– Анджелина исчезла. Ее разбили.

– Какая жалость. Как это случилось? – спросил отец.

Катрин пожала плечами и посмотрела матери в лицо.

– Спроси у нее.

– Ты снова ябедничаешь своему папочке? Опять за свое!

Дома Сильви всегда говорила только по-французски. На дочь она смотрела с нескрываемой злобой.

– Тише, Сильви, – остановил ее Жакоб. – Кэт, я обязательно привезу тебе из Венеции другую куклу, точно такую же.

– Она уже слишком взрослая, чтобы играть в куклы, – процедила Сильви. – Кроме того, у нее этого барахла сколько угодно. Ты слишком ее балуешь.

– Ты нарочно сломала мою куклу! Специально! Ты знала, что я люблю ее больше всех!

Катрин вскочила на ноги и выбежала из столовой. Она успела услышать, как мать сердито говорит:

– Врет. Врет, как обычно.

Потом начался скандал. Это было хуже всего. Слышать злобные выкрики матери было невыносимо:

– Зачем я только родила эту мерзавку! Зачем ты привез меня сюда? Я ненавижу эту поганую, гнусную страну! Ненавижу! Ты меня слышишь?

В ответ холодный, ровный голос отца:

– Ну хватит, Сильви. Не доводи себя до истерики. Успокойся. Не мучай ребенка.

– Ты всегда любил ее больше, чем меня! Ты…

Катрин закрыла дверь, чтобы больше ничего не слышать.

После очередного скандала мать обычно на несколько дней запиралась у себя в комнате или же бродила по квартире, не обращая внимания на Катрин и глядя вокруг пустым взглядом. Неизвестно, что было хуже – эта прострация или вспышки материнского гнева. Так или иначе, со временем Катрин поняла – лучше не доводить до общей ссоры. Поэтому она предпочитала держать обиды при себе.

Эпизод с куклой был только началом. История повторялась вновь и вновь: из комнаты Катрин исчезали ее самые любимые вещи. Исчезали или вдруг оказывались безнадежно испорченными. Катрин делала вид, что ничего не замечает, но ощущение опасности делалось все сильнее и сильнее. Минувшей осенью положение стало невыносимым. Катрин догадывалась, чем это вызвано.

Сильви отправилась в Рим по каким-то своим делам, и в доме наступило блаженное спокойствие. Из комнаты Катрин сразу перестали исчезать вещи. Затем на каникулы приехал Лео, и жизнь вообще превратилась в сплошной праздник. Даже после того, как Сильви вернулась, мирный период продолжался еще целых две недели – до возвращения Лео в Гарвард.

Шла третья неделя новой четверти. В то утро Катрин отправилась в школу, чувствуя себя немного простуженной. В середине дня ей стало хуже, и школьная медсестра, измерив девочке температуру, отправила ее домой. Войдя в прихожую, Катрин, как обычно, крикнула: «Я вернулась!» Ответом ей было молчание, и Катрин решила, что мать и Дорин куда-то ушли. Она налила себе стакан апельсинового сока и стала подниматься в свою комнату. Внезапно дверь материнской спальни распахнулась, и оттуда вылетела Сильви.

– Что ты здесь делаешь? – закричала она.

От неожиданности Катрин уронила стакан. Вид у матери был какой-то растрепанный, а через приоткрытую дверь Катрин увидела в спальне мужчину, удивительно похожего на швейцара с первого этажа. Впрочем, толком рассмотреть его девочка не успела, так как на нее обрушился град пощечин.

– Вот тебе за шпионство! Беги, ябедничай своему папаше!

Сильви ударила дочь так сильно, что Катрин отлетела в сторону.

– А это тебе за вечное вранье!

От матери пахло спиртным. С огромным трудом Катрин удалось сдержать слезы. Она взяла себе за правило никогда не плакать при матери – частично из гордости, но еще более – из нежелания доставлять своей мучительнице удовольствие.

– Я заболела, и меня отпустили домой, – еле слышно прошептала она и медленно стала подниматься по лестнице.

Через несколько дней, в воскресенье, Катрин должна была идти на день рождения к Антонии. Подруги готовились к этому празднику целый месяц. Антония пригласила знакомых мальчиков, и ради этого торжественного события Катрин, долго откладывая карманные деньги, купила себе настоящее платье. Она ненавидела одежду, которую выбирала для нее мать, – это были уродливые балахоны из серой шерсти для зимы или тоскливого ситца для лета. На сей раз Катрин попросила брата отправиться с ней в магазин и помочь выбрать наряд. В результате этого похода Катрин стала счастливой обладательницей темно-синего бархатного платья, очень шедшего к ее каштановым волосам. До долгожданного воскресенья она успела надеть платье два раза: сначала отец водил их с Лео в ресторан, потом был праздничный ужин по поводу возвращения Сильви из Италии. Однако в воскресенье, собираясь к Антонии, Катрин вдруг обнаружила, что синее платье исчезло. Внутри у нее все замерло. Девочка сразу же бросилась разыскивать мать.

Родители сидели в гостиной и читали.

– Мама, ты не видела мое синее платье? – ровным голосом спросила Катрин.

– А? – Сильви сделала вид, что не расслышала.

– Я не могу найти мое синее платье.

Жакоб поднял глаза.

– Сильви, она имеет в виду синее бархатное платье – то самое, которое было на ней в день твоего возвращения из Италии.

– Ах да, помню. Я тут разбирала вещи и отдала его благотворительной организации. Для девочки этот наряд не подходит, – бесстрастно ответила мать.

У Катрин исказилось лицо. Жакоб растерянно замигал глазами.

– Завтра же куплю тебе новое выходное платье, – ласково пообещал он.

– Но сегодня я приглашена к Антонии на день рождения!

На сей раз Катрин не смогла сдержать слезы.

– У тебя достаточно тряпья, – твердым голосом отрезала Сильви.

А два дня спустя Катрин обнаружила на дне шкафа какие-то куски синей материи. Это было бархатное платье, искромсанное вдоль и поперек. Катрин представила, что нож режет не материю, а ее тело, и впервые испугалась по-настоящему. Отца дома не было. Стараясь не шуметь и не попадаться матери на глаза, Катрин стала дожидаться его возвращения. Когда Жакоб появился со свертком, в котором лежало великолепное бордовое платье, дочь показала ему обрезки. Она не произнесла ни слова, но взгляд ее был достаточно красноречив.

Жакоб обнял девочку.

– Я разберусь с этим, – сказал он устало.

Вечером опять звучали сердитые, громкие голоса родителей. Катрин хотела пойти к ним и попросить больше не кричать, но вместо этого зарылась головой в подушку и заплакала.

На следующей неделе у нее со стола исчезла тетрадка, в которой Катрин писала домашнюю работу по «Джейн Эйр». Несколько дней назад за ужином она говорила с отцом об этом романе – все не могла уразуметь, зачем Рочестер держал жену взаперти. Какого рода было ее психическое заболевание? Они долго обсуждали эту тему. И вот почти законченная работа исчезла. Катрин задрожала от ужаса. Именно в тот момент у нее и возник план бегства.

На следующий день в гостях у нее была Антония, которая осталась ночевать. Катрин шепотом сообщила подруге о своем замысле. Вообще-то Катрин предпочитала ночевать в доме Антонии, но на сей раз мать подруги позвонила и попросила оставить дочь на ночь – сказала, что они с мужем вернутся поздно, а у прислуги выходной. И вот девочки лежали рядом и перешептывались.

– Она украла мое сочинение, портит мои вещи. Я знаю, она хочет меня убить.

– Но почему?

– Понятия не имею. Ясно одно – мне нужно бежать. Другого выхода нет.

– Но куда?

В этот момент в комнату ворвалась Сильви.

– Ну все, хватит! Знаю я, чем вы тут занимаетесь. Антония, отправляйся спать в комнату Лео. Я не позволю, чтобы в моем доме занимались подобными гнусностями!

Девочки переглянулись, ничего не понимая. Затем Антония послушно последовала за Сильви.

На следующее утро, когда подруга ушла, мать заявила, что Катрин будет наказана за свое развратное поведение: выходные дни она должна просидеть у себя в комнате на хлебе и воде.

– И скажи спасибо, что легко отделалась, – ледяным тоном заявила Сильви.

Катрин была разгневана несправедливым наказанием, но в то же время возможность побыть в одиночестве ее радовала. Жить под одной крышей с Сильви становилось все страшнее. Катрин заметила, что мать уже несколько недель не носит свое любимое кольцо и вспомнила эпизод из раннего детства, когда ее обвинили в краже. Вдруг этот кошмар повторится? Лучше уж сидеть взаперти.

Окончательное решение было принято, когда Катрин, вернувшись из школы домой, увидела, что подаренные отцом краски разбросаны по полу, а копия вермеровской «Девушки с мандолиной», над которой она работала несколько недель, замазана суриком. И все же Катрин решила предоставить отцу последний шанс. Она уже дважды просила его отослать ее учиться в какой-нибудь пансион, но Жакоб лишь грустно качал головой: «Ты еще слишком мала, Катрин. Да и я буду по тебе скучать». У Катрин не хватило духу настаивать. Но в этот вечер она вновь постучала в дверь его кабинета.

– Папочка, я хочу отсюда уехать. Мне это необходимо, всем от этого будет только лучше. И тебе тоже.

– Да, Кэт. – Жакоб снял очки и устало потер глаза. – Думаю, ты права. Со следующего года я начну подыскивать для тебя подходящее учебное заведение. Мы все обсудим, выберем самую лучшую школу.

– Я должна уехать прямо сейчас, – перебила его Катрин.

– Но это невозможно!

Катрин взяла отца за руку и повела в свою комнату.

– Вот, полюбуйся.

Она оставила все как было – и разбросанные тюбики с краской, и изуродованную картину.

– Ну-ка, пойдем со мной! – гневно воскликнул Жакоб и потащил дочь за руку.

Он распахнул дверь спальни. Сильви лежала на постели, облаченная в прозрачное неглиже.

– Сильви, что ты натворила в комнате Катрин? Зачем тебе это понадобилось? Ты испортила картину, над которой девочка работала столько времени!

Сильви недоверчиво приподняла брови.

– Неужели ты думаешь, что я на такое способна? У этой девчонки вечно в комнате все вверх дном.

– Это неправда, Сильви, и ты это знаешь, – ровным голосом сказал Жакоб.

– Вечно ты веришь только ей! – взвизгнула Сильви. – Маленькая лгунья! Ей ты веришь, а мне нет!

Катрин повернулась и вышла. Она не желала больше этого слышать. Ночью, лежа в постели, она окончательно обдумала свой план. Завтра днем она отправится в банк и заберет со своего счета все деньги. Нет, не все, а сумму, необходимую, чтобы добраться до Бостона, и еще чуть-чуть. Иначе это может показаться подозрительным. Надо будет начистоту поговорить с Лео, убедить его, чтобы он приютил сестру у себя. Лео наверняка ее поймет. А потом она переведется в какую-нибудь бостонскую школу. Что будет дальше, Катрин не представляла.

Она снова посмотрела на часы. Обеденное время, пора подкрепиться. Со вчерашнего вечера Катрин ничего не ела – слишком нервничала. Она отправилась в вагон-ресторан. Худенькая длинная девочка с каштановыми волосами и затравленными серыми глазами шла по коридору, прижимая к себе школьный портфель.

Все столики в ресторане были заняты. Немного поколебавшись, Катрин села рядом с пожилым мужчиной, сосредоточенно читавшим газету. Официант принес меню, и Катрин углубилась в его изучение, подсчитывая в уме, во сколько ей обойдется эта трапеза. Кажется, значительно дороже, чем она рассчитывала.

– Рекомендую суфле а-ля меньер. Единственное съедобное блюдо из всего меню, – раздался дружелюбный голос.

Не поднимая глаз, Катрин поспешно сделала заказ.

– Уверяю вас, вы не пожалеете, – продолжил все тот же голос. – Я езжу этим поездом по меньшей мере раз в неделю. Терпеть не могу самолеты.

Катрин, наконец, осмелилась взглянуть на своего соседа. Это был мужчина в возрасте – пожалуй, даже старше, чем ее отец. Волнистые седые волосы, густые и длинные усы, не слишком сочетавшиеся со строгим полосатым костюмом.

Из-под кустистых бровей озорно поблескивали голубые глаза.

– Вы можете снять пальто, сесть напротив меня и выпустить из рук портфель, который прижимаете к себе столь решительно. Не беспокойтесь, его не украдут – я послежу.

Мужчина явно над ней потешался. Тем не менее Катрин молча сделала все, что он сказал.

– Ну вот, теперь мне гораздо удобнее на вас смотреть. Я вижу перед собой весьма хорошенькую девицу, которая, к сожалению, проглотила свой очаровательный язычок. – Он весело ухмыльнулся. – В моем родном городе Берлине, где я жил много лет назад, пока страну не испоганили нацисты, вас непременно прозвали бы grande dame sans merci. Но вы ведь по-французски не понимаете. – Он иронически хмыкнул. – В этой забытой богом стране иностранные языки не в моде.

– «Прекрасная дама без жалости в сердце», – не выдержав, перевела Катрин.

– Превосходно. Не только хороша собой, но еще и умна. Могу ли я предложить вам вина, юная барышня?

Катрин решительно покачала головой.

– А булочку?

На это она охотно согласилась и тут же впилась зубами в не слишком свежий рогалик. Мужчина продолжал наблюдать за ней.

– Ну что же, теперь, когда мы, можно считать, стали друзьями, сообщите мне, как вас зовут.

Катрин открыла было рот, но вспомнила о своем положении и решила не отвечать. В это время официант принес заказ, и это избавило ее от дальнейшей беседы. Изголодавшаяся девочка жадно накинулась на еду.

Седой мужчина рассмеялся:

– Как приятно видеть юный и здоровый аппетит. – Он вяло поковырял вилкой в тарелке. – Итак, мы ищем приключений. Нет-нет, можете мне ничего не рассказывать. Я прекрасно понял, что речь идет о страшной тайне. Ваше имя, насколько я понимаю, тоже засекречено. – Он заговорщицки перешел на шепот. – Я буду называть вас Шаци, ладно? Это по-немецки «маленькая драгоценность». А меня зовут Томас Закс. Причем – учтите – я называю вам свое настоящее имя. Вот, посмотрите. – Весело блеснув глазами, он извлек из бумажника визитную карточку.

Катрин прочитала: «Томас Закс, компания "Закс"«. Она вернула карточку владельцу.

– Нет, оставьте ее себе. Вдруг когда-нибудь пригодится? А теперь, поскольку вы закончили трапезу, расскажите-ка мне о себе. Обожаю слушать всякие истории. А за это в качестве гонорара получите большую порцию мороженого.

Катрин совершенно не владела искусством светской болтовни. Она порылась в памяти, но ничего подходящего там не обнаружила.

– Ну, хорошо, – вздохнул мужчина. – Тогда расскажите мне, что сейчас читают юные девицы.

– Я недавно прочитала «Джейн Эйр».

Вот подходящая тема для разговора, решила Катрин. Она стала излагать свои впечатления и соображения увлеченно, почти страстно. Принесенное официантом мороженое стояло нетронутым.

Томас Закс слушал внимательно, временами вставляя короткие реплики. Когда Катрин закончила, он сказал:

– Так я и думал. Вы, безусловно, весьма смышленая юная леди. А теперь прошу извинить старика, но мне пора пойти выкурить сигару. Не хочу отравлять табачным дымом воздух ресторана.

Он протянул руку, и Катрин пожала ее. Пальцы у него были сухие и холодные.

– Кстати, не беспокойтесь о вашем счете. Я уже расплатился. Спасибо за компанию.

Катрин едва успела пролепетать «спасибо», и мужчина зашагал прочь. Катрин увидела, что он худощав, невысок ростом, а походка у него легкая и молодая, совсем не по возрасту. Внезапно Катрин почувствовала, что ей стало гораздо веселей. Томас Закс превратил ее бегство в увлекательное приключение.

Когда поезд прибыл в Бостон и Катрин оказалась в старом здании вокзала, уже стемнело. К вечеру стало гораздо холоднее, в воздухе летали легкие снежинки. Девочка заколебалась. Она собиралась сесть в автобус, но в темноте привокзальная площадь казалась незнакомой и даже пугающей. Прежде Катрин бывала здесь всего один раз. Как добраться до Кембриджа, где Лео снимал дом вместе с другими тремя студентами? Немного поколебавшись, Катрин пристроилась к очереди на такси. Ждать пришлось долго, и девочка пожалела, что не захватила перчатки и шарф. Она засунула руки поглубже в карманы, стала притопывать замерзшими ногами.

В это время раздался голос:

– Шаци!

Она обернулась и увидела, что возле обочины притормозил сверкающий «роллс-ройс». В приоткрытое заднее окошко выглядывал Томас Закс собственной персоной.

– Может быть, вас подбросить?

Катрин с благодарностью согласилась. Определенно этот человек был ее добрым ангелом.

Шофер вышел и открыл ей дверцу.

– Скажите Гансу, куда вас доставить, – сказал Закс.

Катрин произнесла выученный наизусть адрес Лео и с удовольствием нырнула в теплый салон. Сидение оказалось мягким и просторным. Перед ним был маленький бар, весь уставленный бутылками с виски и бренди. Темная стеклянная перегородка отделяла салон от водителя.

– Очевидно, вас никто не встретил. – Томас Закс сокрушенно покачал головой. – А Бостон вы знаете не слишком хорошо, верно?

Не дожидаясь ответа, он нажал какую-то кнопку и приказал:

– Ганс, пожалуйста, обзорную экскурсию по городу.

Из-за света уличных фонарей в машине было светло, и Катрин чувствовала на себе изучающий взгляд Закса.

– Скажите мне, Шаци, сколько вам лет?

– Шестнадцать, – соврала она.

Фантазии придумать новое имя у нее не хватило, но с возрастом было легче.

– Так-так, – задумчиво покивал Закс. – Возраст вполне зрелый, хотя мне в мои годы все вокруг уже кажутся детьми. – Он грустно вздохнул. – Что ж, деточка, садитесь поближе, согрейте старика.

Катрин заколебалась.

– Да не бойтесь, я не сделаю вам ничего дурного.

Он взял ее за руку, притянул к себе. Катрин коснулась щекой мягкой ткани темного кашемирового пальто, от которого исходил легкий аромат лимона.

– Смотрите, вот знаменитый Бостонский парк. Целых сорок восемь акров. А вон там гранитный обелиск, посвященный битве при Банкер-Хилл, про которую вы, разумеется, слышали на уроках истории. Бостонцы очень серьезно относятся к своему славному революционному прошлому. Как-нибудь в дневное время советую вам вернуться сюда и погулять по булыжной мостовой. Там до сих пор помечены красным места, где пролилась кровь во время Бостонской бойни. С противоположной стороны вы можете видеть не менее прославленную реку Чарльз… Знаете, Шаци, чем больше я на вас смотрю, тем больше вы напоминаете мне одну работу кисти Тициана. Вы весьма, весьма соблазнительны.

Сухие губы коснулись ее щеки. Катрин не отодвинулась – точно так же ее целовал отец. Разве что у Жакоба не было усов.

Закс провел рукой по ее волосам.

– А теперь, Шаци, я покажу вам нечто не менее чудесное.

Голос у него стал хрипловатым. Он взял Катрин за руку, опустил ее куда-то вниз, и девочка ощутила под пальцами что-то горячее и твердое. Она испуганно отшатнулась.

– Ай-ай-ай, Шаци, разве можно так непочтительно обращаться с пенисом, да еще таким великолепным. Многие женщины на вашем месте были бы просто счастливы. Взгляните. Не стесняйтесь, потрогайте, можете даже погладить.

Его голос звучал чуть сдавленно, дыхание стало учащенным. Навстречу двигался ярко-освещенный трамвай, и, воспользовавшись тем, что в салоне стало светлее, Катрин искоса посмотрела вниз. Ей совсем не было страшно. Она, в общем, представляла себе, что такое пенис. Много раз бывала в музеях, видела античные скульптуры. Однако наяву этот горячий, непропорционально большой и странный предмет выглядел довольно комично. Не удержавшись, Катрин хихикнула. Она вспомнила один из главных постулатов психоанализа: мотивация женских поступков во многом объясняется завистью к пенису. Какая ерунда! Чему тут завидовать? Катрин залилась звонким, детским смехом. Пенис съежился и поник.

Томас Закс скорбно посмотрел на нее и покачал головой.

– Ну вот, смотрите, что вы натворили. Слава богу, я человек разумный. Другой на моем месте обиделся бы. Будьте осторожнее со смехом – это страшное оружие. Вам вообще следовало бы вести себя осмотрительнее, не садиться в лимузин к богатому старику. – Закс горестно вздохнул. – Хотя я, конечно, не в счет. Мы уже почти приехали. Сейчас я вас отпущу. Если же вам когда-нибудь понадобится мое общество, – в его глазах вновь вспыхнул веселый огонек, – не забудьте про визитную карточку. И последняя просьба. – Он положил руку ей на локоть. – Назовите мне все-таки свое имя. Хотя бы в знак благодарности. Клянусь, я сохраню его в тайне.

Катрин решила ему довериться. Ее лицо осветилось той особенной улыбкой, которую она дарила немногим.

– Катрин Жардин, – сказал она. – И большое вам спасибо.

Сама того не подозревая, она приобрела друга. Друга на всю жизнь.

Единственное, чего Катрин не предусмотрела в своем блестящем плане, – так это того, что брата не окажется дома. Увы, в реальности все получилось именно так: дверь ей открыл совершенно незнакомый молодой человек. Когда Катрин с родителями приезжала навестить Лео, этого студента тут не было.

– Здравствуйте, – пробормотала Катрин. – А Лео дома? Лео Жардин?

– Нет, его нет. А что, вы с ним договаривались?

Катрин покачала головой. Она протянула руку и представилась:

– Я его сестра. Меня зовут Катрин. Можно, я войду и подожду его?

Молодой человек неохотно посторонился. Шагнув в прихожую, Катрин услышала, как от дома отъезжает «роллс-ройс».

Ник Стэнтон исподлобья рассматривал девочку, прижимающую к груди школьный портфель.

– Лео придет поздно. Очень поздно.

– Ничего. Я… Я подожду его здесь. – Катрин опустилась на краешек дивана. – Я специально приехала к нему из Нью-Йорка.

Ник Стэнтон насупился. Дело в том, что он ожидал визита молодой дамы, расположения которой давно добивался. С большим трудом ему удалось устроить так, чтобы никого из товарищей дома не было, и вдруг такая неудача! Надо же было этой девчонке заявиться именно сегодня! Впрочем, она не такой уж ребенок, надо будет с ней договориться. Нельзя же выставить ее на улицу.

– Выпьете чего-нибудь? – осведомился Ник, думая, как приступить к делу.

– Да, пожалуйста, если это не слишком сложно.

Катрин беспомощно огляделась по сторонам, чувствуя, что вот-вот разревется. Напряжение последних недель обрушилось на нее именно теперь, когда, казалось бы, цель была достигнута. Оказывается, в этом запущенном, не слишком опрятном студенческом обиталище ей совсем не рады. Девочка отхлебнула из стакана предложенную кока-колу.

Ник откашлялся.

– Понимаете, какая штука… Я надеялся побыть сегодня вечером в одиночестве. Не могли бы вы заглянуть попозже?

Он увидел, что у девочки на глазах выступают слезы.

– Или, может, подниметесь к Лео и посидите там? – поспешно продолжил он. – Ко мне тут должен кое-кто прийти…

Голос его дрогнул и оборвался.

– Конечно-конечно. – Катрин вскочила на ноги. – Я вам не помешаю.

Она быстро взбежала по лестнице на второй этаж, где, как она знала, находится комната Лео. Нику даже не пришлось показывать ей дорогу.

Бесшумно прикрыв за собой дверь, Катрин сняла пальто, аккуратно свернула его и положила на диван, а сама опустилась в кресло. Вот и комната Лео. Она увидела знакомый шахматный набор, старое пресс-папье, книги. Теперь все будет хорошо, она в безопасности. По лицу девочки текли слезы. Вскоре она задремала.

Ей приснилось тело, распоротое клинком от груди до низа живота. Ее собственное тело. Из раны сочилась кровь. Потом откуда-то появился юноша. Она видела его впервые. Юноша был обнажен, между бедер у него покачивался гигантский пенис, медленно двигавшийся к разверстой ране. Нет! – выкрикнуло рассеченное тело, ее собственное тело. Катрин смотрела юноше в лицо, и вдруг оно переменилось. Это было лицо матери, искаженное зловещей ухмылкой.

– Кэт, Кэт, просыпайся. Что это ты разоспалась?

Катрин открыла глаза.

– Лео? – пролепетала она. – Лео!

Она прильнула к брату, крепко сжала его в объятиях.

Лео несколько растерянно ответил на объятия.

– Кэт, что это ты здесь делаешь?

Он находился в явном недоумении. В двадцать один год Лео Жардин был высоким, широкоплечим юношей с густыми золотистыми волосами, синими, как море, глазами, уверенными, немного медлительными манерами. Многие студентки заглядывались на этого красавца и мечтательно вздыхали. Лео очень любил свою сестренку, но к родственному чувству всегда примешивалась тревога. Вот и сейчас он смотрел на Катрин с явным беспокойством.

– Я убежала, – просто сказала она. – У меня не было другого выхода. Деваться мне некуда – только к тебе.

– Но, Кэт, нельзя просто взять и убежать. Мама и папа сойдут с ума от волнения.

– У меня не было выхода, – повторила Катрин.

Она внимательно смотрела на брата, чувствуя, что он не воспринимает ее поступок всерьез.

– Лео, она непременно что-нибудь со мной сделала бы. Я знаю. Она хочет моей смерти.

В ее голосе не было эмоций, лишь холодная констатация фактов. Катрин спросила себя, не преувеличивает ли она, и сама же ответила: нет, все это правда, хотя раньше она и не формулировала свои опасения столь четко.

Лео отстранился, принялся расхаживать по комнате.

– Кэт, ты преувеличиваешь. Я знаю, что мама иногда выходит из себя, даже бьет тебя, но это уж чересчур…

Собственные слова казались ему неубедительными. В голосе Катрин была неподдельная искренность, глубоко укоренившаяся горечь. Страшно было подумать, что пережила эта девочка. Лео не хотел вдумываться в смысл ее слов. Так было всегда. Всякий раз, когда он видел, как непозволительно грубо мать обращается с Катрин, он отказывался верить своим глазам. Ему все казалось, что это какие-то случайные эпизоды – с ним Сильви вела себя совершенно иначе. Лео нежно относился к сестре, считал своим долгом защищать ее, однако становиться судьей собственной матери считал себя не вправе. Он остановился и взглянул на Катрин.

– Я хочу жить здесь, с тобой, – сказала она. – Я не буду тебе мешать. Поступлю в школу, буду делать уборку. Здесь ведь, наверное, есть школа где-нибудь поблизости?

Она сбивчиво начала излагать ему свой план.

– Но, Кэт, это невозможно. Ты сама должна понимать. Здесь живут двое студентов, кто будет заботиться о тебе? Да и мои соседи с этим никогда не согласятся, – добавил Лео. – Вот что. Ложись-ка ты спать, а я пристроюсь внизу, на диване. Утром же мы позвоним папе и что-нибудь придумаем.

– Нет! – воскликнула Катрин. – Я туда не вернусь.

Она смотрела на брата, на лице ее читались испуг и разочарование.

– Если я тебе не нужна, я найду другое пристанище. Я уже не ребенок.

– Нет, Кэт, ты еще ребенок. – Он нежно улыбнулся. – Утром мы обо всем поговорим с папой. Все утрясется.

Точно так же утешал ее отец. Погладить по головке, сказать несколько ободряющих слов – и все будет в порядке.

– Его сейчас нет в Нью-Йорке, – сказала Катрин и, помолчав, добавила: – Я ее боюсь. Неужели ты не понимаешь?

Она смотрела ему прямо в глаза. Лео почувствовал, как по спине у него бегут мурашки.

– Позволь мне хотя бы провести здесь несколько дней. Не звони ей. Я что-нибудь придумаю, – умоляюще произнесла Катрин.

– Ладно, утро вечера мудренее. – Лео поцеловал ее в лоб. – Уже поздно. Ведь я разбудил тебя своим приходом. Утром все будет выглядеть иначе. Договорились?

Он постарался улыбнуться ей как можно увереннее.

Холодный, серый свет, проникая сквозь щель между шторами, лился в комнату. Катрин проснулась после тревожного сна, недоуменно огляделась по сторонам. Потом вспомнила все, что произошло накануне, и выскочила из постели. Она ощутила странную ломоту в пояснице, потом ей вдруг показалось, что трусы (на ночь она не снимала нижнее белье) сыроваты. Катрин опустила взгляд и увидела на ляжках запекшуюся кровь. Господи, простонала она. Этого еще не хватало. Такой неподходящий момент! Она сердито сдернула с дивана испачканную простыню и швырнула ее в угол. Ей было одновременно и стыдно, и досадно. Надо же было менструации прийти именно сегодня. Антония, с которой это произошло раньше, называла месячные «проклятьем». Правда, говорила об этом «проклятье» она весело и даже с гордостью. «Это наказание женщине за ее грехи. Каждый месяц как часы. Напоминает и предостерегает», – разглагольствовала подруга.

Катрин опустилась на диван и чуть не расплакалась. Теперь придется еще стирать простыню. Где у них здесь стиральная машина? Что-то вчера она ее нигде не обнаружила.

Это мать посылает ей проклятья, чтобы покарать беглянку. Яростным жестом Катрин натянула платье через голову, решив обойтись без чудовищного лифчика, которым Сильви стягивала ее маленькие остроконечные груди. Девочка отправилась в ванную, как следует вымылась, сменила белье, подложила салфетку. Теперь она была готова к встрече с братом и его друзьями. Однако настроение все равно вконец испортилось. Тщательно разработанный план разваливался на глазах. Может быть, лучше вернуться домой и запереться у себя в комнате навсегда, как безумная жена Рочестера? Нет, это будет означать, что мать победила. Катрин расправила плечи и медленно стала спускаться по лестнице.

Из гостиной доносился приглушенный голос брата. Катрин услышала свое имя и замерла.

– Да-да, не беспокойся, она у меня… Конечно, я привезу ее обратно.

Дальше девочка слушать не стала. Она стремительно взбежала наверх, подхватила пальто и портфель, а затем крадучись пробралась к двери.

Брат предал ее! Катрин была в отчаянии, не могла в это поверить. Почему он не подождал хотя бы, пока вернется отец? Она бесцельно бродила по холодным улицам, не зная, куда податься. В торговом квартале ей на глаза попалась вывеска «Аптека». Вспомнив о своей новой проблеме, Катрин смущенно спросила у продавца, есть ли у них тампоны. Он сунул коробку в коричневый пакет и протянул девочке. Такую покупку, очевидно, демонстрировать не следовало. Затем Катрин отправилась в маленький ресторанчик. Для приличия заказала стакан молока, быстро его выпила и отправилась в женский туалет. Произвела необходимую гигиеническую процедуру, остальные тампоны спрятала в портфель. По крайней мере хоть одно дело сделано. Но что дальше? Идти в гостиницу? Катрин пересчитала деньги – осталось чуть меньше пятидесяти долларов. Этого хватит на несколько дней. Но как получить комнату в отеле, не вызвав подозрений? Катрин внимательно посмотрела в зеркало. Нет, у нее слишком юное лицо. С тоской в сердце Катрин – просто от нечего делать – стала рыться в портфеле. Оттуда выпала визитная карточка.

С дороги дом выглядел величественно, даже монументально: готические шпили, темный камень стен, ажурная железная решетка. К подъезду вела аллея, обсаженная высокими елями. Они были похожи на часовых, охранявших зимний парк. Катрин, выросшая в Нью-Йорке, привыкла к многоквартирным домам или, в лучшем случае, особнячкам красного кирпича. Дворец, в котором жил Томас Закс, просто ошеломил ее. Если бы не отчаянная ситуация, девочка не решилась бы к нему приблизиться. Но Закс был ее последней надеждой. Она нажала на звонок возле железных ворот. Долго ждала, но никто так и не появился. Катрин нажала на створку, и та неожиданно приоткрылась. Девочка быстро пробежала по аллее, мимо каменных львов, поднялась по широким ступеням и остановилась перед массивной дверью. Поспешно, пока не изменило мужество, нажала на кнопку. Дверь открыл высокий мужчина в строгом костюме.

– Я хотела бы увидеть мистера Томаса Закса, – пролепетала Катрин. – Он меня не ждет, но я все равно хотела бы…

– Как о вас доложить? – осведомился мужчина с таким безукоризненным выговором, какой Катрин до сих пор слышала только в кино.

– Катрин Жардин.

Она надеялась, что Закс еще не забыл ее имя. Ждать пришлось в просторном зале, обшитом дубовыми панелями. На стенах висели гравюры, сразу же привлекшие внимание девочки. На них были изображены темные, размытые пейзажи с метущимися фигурками испуганных людей.

– Мистер Закс ожидает вас в утренней гостиной. Пожалуйте сюда.

Дворецкий, сохраняя каменное выражение лица, принял у нее пальто и портфель.

Катрин оказалась в просторной комнате, целую стену которой занимало огромное окно, выходившее в сад. Был виден фонтан и древний, искривленный дуб; кружево его ветвей контрастно вырисовывалось на фоне серо-стального неба. Катрин села в мягкое, удобное кресло и стала ждать. Осмотревшись по сторонам, она решила, что комната ей нравится – строгая и в то же время уютная. Уже в раннем возрасте Катрин понимала толк в подобных вещах. Мебель была, пожалуй, немного тяжеловата, но оттенок дерева ей понравился, и темно-синий фон ковра, успокаивающий глаз, тоже пришелся ей по вкусу. В углу стояли антикварные часы, ритмично покачивая маятником.

– Я вижу, мой «Бидермайер» вам нравится.

Катрин вздрогнула от неожиданности. Она не заметила, как вошел Томас Закс. Он стоял рядом, голубые глаза ярко поблескивали из-под аккуратно расчесанных седых волос.

Закс был в сером костюме и светлой водолазке – в этом наряде он выглядел моложе, но и внушительнее, чем накануне.

Катрин кивнула, ее взволнованное лицо озарилось робкой улыбкой.

– Вот видите, я пришла…

– Меня это радует, – ответил он, так и не дождавшись продолжения. – Что я могу для вас сделать?

Катрин запнулась, не зная, с чего начать.

– Надеюсь, я вам не помешала.

Ей впервые пришло в голову, что у него скорее всего есть жена, семья.

– Совсем чуть-чуть. Телефонные разговоры подождут, а первая деловая встреча назначена у меня на обеденное время. – Он окинул ее зорким взглядом. – Может быть, вы хотели бы для начала перекусить? Допустим, горячий шоколад с тостом?

Не дожидаясь ответа, Закс дернул за длинный шнур и отдал моментально появившемуся дворецкому соответствующие указания.

– А теперь, Шаци, расскажите мне, что стряслось. Только всю правду, пожалуйста. Полагаю, вы пришли не для того, чтобы потакать стариковским прихотям.

Он ласково улыбнулся и выжидательно замолчал.

– Брат не захотел, чтобы я у него жила, – выпалила Катрин. – Понимаете… Я убежала из дома и…

Она поведала ему всю свою историю – не слишком складно, но зато весьма эмоционально. Никогда в жизни она ни с кем не разговаривала так открыто, даже с отцом. Когда Катрин закончила свой рассказ, ее всю трясло.

– Бедная девочка, – вздохнул Томас Закс. – Пойдемте, выпьете горячего какао, и сообразим, как с вами быть.

Оказалось, что в углу чудодейственным образом появился круглый столик, накрытый для завтрака.

– Скажите, Шаци, какой помощи вы от меня ожидаете?

– Не знаю. – Катрин энергично помотала головой, прядь длинных каштановых волос упала ей на глаза.

– Может быть, я могла бы у вас остаться? – умоляюще прошептала она.

– Скажите мне честно, сколько вам лет?

Катрин опустила глаза.

– Тринадцать. Извините, что я вас вчера обманула.

Он улыбнулся.

– Ничего. Женщины редко говорят правду о своем возрасте – сначала прибавляют, потом убавляют. Давайте-ка пораскинем мозгами. Если вы будете жить у меня, то лишь с позволения ваших родителей. Нет-нет, не перебивайте меня и не нужно делать такие страшные глаза. Сами понимаете – я прав. Вы же не хотите, чтобы меня арестовали за похищение или растление несовершеннолетних? – Он засмеялся. – Или хотите?

Катрин снова помотала головой.

– Но домой я не вернусь, – решительно заявила она.

– Конечно, нет. Во всяком случае, не сегодня и даже не завтра. Но пройдет несколько дней, и ситуация представится вам в ином свете.

Катрин поднялась.

– Спасибо, что выслушали меня.

Она повернулась к двери, но Закс схватил ее за руку и удержал.

– Не валяйте дурака. Садитесь. Деньги у вас есть? Много ли в вашем портфельчике вещей? Что вы собираетесь делать дальше? Спать на вокзале? Вас заберет полиция. Или вы намерены торговать вашим несформировавшимся телом?

Катрин возмущенно выкатила глаза.

– Ну вот, видите, – рассмеялся Закс. – Вы об этом даже не задумывались. Я понял, что ваше намерение не возвращаться домой достаточно серьезно. Полагаю, это решение можно назвать разумным. Вам нельзя жить под одной крышей с матерью. Я поговорю с вашим отцом. В свое время у меня был неплохой дар убеждения. Мы подыщем для вас подходящий пансион. – Он погладил ее по руке. – А пока поживете здесь. Робертс приготовит для вас комнату, а после обеда мы купим для вас что-нибудь из одежды. Ваши платья оскорбляют мой взгляд.

Он слегка поклонился и вышел.

Томас Закс слов на ветер не бросал. По природе он был человеком добрым и щедрым, к тому же прекрасно разбирался в людях. За свои без малого шестьдесят лет он потерял два состояния и три состояния нажил. До 1935 года Закс жил в Берлине и владел преуспевающим издательством. Он был богат, владел прекрасной коллекцией живописи и антиквариата, однако существовать при политическом режиме, занимавшемся сожжением книг, Закс не пожелал. К тому же многие из его друзей и авторов были евреями. Иногда Закс чувствовал, что и сам в этом обществе становится евреем. Так возникло решение покинуть Германию. Жена и двое сыновей, невзирая на все его увещевания, твердили, что он преувеличивает нацистскую угрозу. Пусть он устроится на новом месте, а они приедут потом. Должен же кто-то, в конце концов, продолжать семейный бизнес. Когда Закс понял, что убедить их не удастся, он уехал один. Они же выбраться из Германии так и не успели. Ни жена, ни дети до конца войны не дожили.

В Соединенных Штатах Закс начал с того, что создал маленькое издательство, переводившее на английский язык и издававшее произведения немецких писателей-эмигрантов – тех самых, благодаря которым великая немецкая литература все еще существовала. Издательство росло, крепло, осваивало новые виды деятельности, поглощало другие компании. Закс разбогател опять. В жизни он имел три главных пристрастия: женщины, книги и удачные деловые сделки. Именно в этой последовательности. Жениться он больше не стал, предпочитая легкие, необязательные отношения с любовницами. Бурная, но непродолжительная страсть импонировала ему больше, чем семейные отношения. Слишком многого он лишился, потеряв жену и детей.

Маленькая Катрин заинтриговала этого человека. Хотя она так юна, но у нее задатки незаурядной, страстной женщины. Заксу понравилось, как весело она отреагировала на его непристойное поведение. У девочки явно был характер. И Закс решил, что попытается ей помочь.

Прошло несколько дней. В офисе на Парк-авеню встретились двое пожилых мужчин. Один нервно расхаживал вдоль длинного письменного стола, то и дело проводя рукой по черным с проседью волосам. Казалось, что просторный кабинет для него слишком мал. Пронзительные темные глаза смотрели печально, высокий лоб был сосредоточенно нахмурен.

Второй мужчина сидел в удобном кресле, элегантно закинув ногу на ногу. Голубые глаза иронически прищурены, однако общее выражение лица сочувственное.

– Давайте разберемся, – сказал первый. – По вашим словам, вы встретились с моей дочерью в бостонском поезде. Она сообщила вам, что сбежала из дома. А потом, когда не смогла остаться у брата, сама попросила вас об убежище? – Жардин с подозрением и неприязнью взглянул на Томаса Закса.

С каким удовольствием он вытряс бы душу из этого типа, похитившего у него дочь. Однако вспышка ярости ничего бы не дала. Катрин этим не вернешь. Жардин взял себя в руки. В конце концов, этот Томас – всего лишь передаточное звено, а не источник зла.

Когда Жакоб вернулся с конференции в Нью-Йорк, дома его ждал приятный сюрприз: Сильви была необычайно мила и даже кокетлива; на столе стояла бутылка шампанского, играла его любимая музыка. Лишь когда Жакоб спросил про Катрин, он понял, что случилась беда. С деланной небрежностью Сильви ответила, что Катрин уехала в Бостон, гостит у очаровательного человека по имени Томас Закс.

– Что еще за Томас Закс? – поразился Жакоб. Сильви пожала плечами и беззаботно кивнула на телефон.

– У меня там где-то записан его номер.

Жакоб немедленно позвонил в Бостон и потребовал объяснений у человека, который сидел сейчас напротив него.

– Совершенно верно, – кивнул Закс. – Катрин сама рассказала вам по телефону, что с ней все в порядке. Но возвращаться к вам и вашей супруге она не желает, – с нажимом произнес Закс. – Когда я в первый раз позвонил сюда, Катрин даже не захотела разговаривать со своей матерью.

Жакоб отвернулся к окну. Над крышами домов простиралась синева зимнего неба. Он давно боялся, что произойдет нечто в этом роде. Надо было не сидеть сложа руки, а что-то предпринимать. Жакоб почувствовал, как в нем нарастает гнев, направленный против самого себя. Обернувшись к гостю, он сердито воскликнул:

– Я немедленно отправлюсь в Бостон и привезу ее.

– Конечно, поезжайте, – терпеливо ответил Закс. – Я прекрасно вас понимаю. Трудно смириться тем, что ваша дочь находится в чужом доме. Но… – В голосе Закса зазвучали проникновенные нотки. – Послушайте моего совета, не пытайтесь вернуть Катрин домой. Она слишком испугана, слишком напряжена, похожа на сжатую пружину. В таком состоянии она может причинить вред и себе, и окружающим. Мы немного поговорили с ней об этом. Я считаю, что Катрин – девочка очень разумная, но в состоянии стресса способна на любое сумасбродство. Сейчас у нее как бы каникулы, и от этого она чувствует себя лучше. – Закс обезоруживающе улыбнулся. – Да и мне приятно, когда рядом находится такое юное, симпатичное существо.

– Что она вам рассказала? – спросил Жакоб, стараясь не терять спокойствия.

Его расстраивало не то, что дочь могла оказаться предательницей. Нет, куда больше Жакоба тревожило, что в описании Закса дочь выглядит каким-то другим, совершенно незнакомым ему человеком.

– Ну как вам сказать. – Закс слегка пожал плечами. – Она говорила, что не ладит с матерью, боится ее, в особенности когда ваша супруга слишком много выпьет.

Он сделал паузу, не желая перегибать палку, но Жардин ободряюще кивнул ему.

– В особенности девочке трудно общаться с матерью, когда у той депрессия.

Закс говорил вежливым, спокойным тоном, словно речь шла о самых обыкновенных вещах. Но Жардин отлично его понял и печально отвел глаза. Переезд в Америку не принес семье счастья. Сильви так и не оправилась после смерти Каролин. На новой родине ее жизнь как бы утратила всякий смысл. Сильви осталась чужестранкой, пристрастилась к алкоголю, и периоды пьянства перемежались у нее с затяжными депрессиями. Рекомендации и советы мужа она оставляла без внимания. Когда Жакоб понял, что она отказывается его слушать, он предложил ей обратиться к другому психоаналитику. Из этого тоже ничего не вышло. Но спустя какое-то время Сильви, воспользовавшись советом одного из знакомых, обратилась в психиатрическую клинику в штате Пенсильвания. Там ее накачивали транквилизаторами, и это ее устраивало и даже нравилось. Ее визиты в клинику стали регулярными.

Жакоб вновь принялся расхаживать по кабинету. В те минуты, когда он был до конца откровенен с собой, приходилось признать, что все, связанное с Сильви, он как бы вынес за невидимые скобки. Он был неизменно терпелив и доброжелателен, старался не поддаваться ни гневу, ни страсти. Если эмоции все же прорывались, то обычно это выливалось в скандал. Так и получилось, что, сохраняя видимость нормальной семейной жизни, он принес в жертву собственную дочь.

Жакоб взглянул на Закса уже иными глазами – этот человек явно был неравнодушен к судьбе Катрин.

– Вы видите все это, мистер Закс. – Жакоб обвел рукой стены, уставленные книгами, кушетку для приема пациентов. – Более четверти века я читаю умные книги, размышляю, лечу людей, пишу научные труды, я пережил мировую войну, и все же мне не удалось создать семью, в которой мои дети были бы счастливы.

Томас Закс хмыкнул. Он уже успел обратить внимание и на полку, наполненную сочинениями доктора Жардина, и на портрет эффектной блондинки – очевидно, жены хозяина. Закс понял, что находится в обществе одного из тех немногих людей, кто близок ему по духу.

– Мало кому из нас, доктор Жардин, удавалось выполнить эту задачу, – мрачно заметил он. – По крайней мере у вас, в отличие от меня, есть счастливая возможность продолжать свои попытки.

Катрин кружилась по комнате, глядя, как полы нового зеленого платья обвиваются вокруг ее ног. Она взглянула в высокое зеркало и улыбнулась. Это была новая улыбка, ранее ей несвойственная: слегка неуверенная, но очаровательная и излучающая тепло. Несколько спокойных дней, проведенных в доме Томаса Закса, подействовали на девочку благотворно. Под руководством своего великодушного наставника Катрин впервые в жизни начала интересоваться собственной внешностью.

То был здоровый нарциссизм. Катрин и прежде держалась очень самоуверенно, но это давалось ей усилием воли, было проявлением сильного характера, который в конечном итоге мог довести до крайности, как это произошло с Сильви. У Катрин под личиной спокойствия и достоинства скрывались чувство вины и робость. Внутри девочки жило съежившееся испуганное существо, твердо знающее, что не заслуживает любви. Томас научил Катрин видеть в себе самой и нечто иное, ценное, вызывающее восхищение. Закс пытался пробудить в девочке юную женщину. И Катрин почувствовала, что привлекательная девушка, отражающаяся в зеркале, ей нравится.

Вдвоем они отправились в самый большой универмаг Бостона. Там Закс уверенно набрал целый ворох платьев, юбок и блузок. Катрин должна была все их примерить.

– Но мне столько не нужно, – запротестовала она.

Закс посмотрел на нее сурово:

– Необходимость никоим образом не связана с красотой. Если вы намерены сидеть со мной за одним столом и разгуливать по моему дому, вы должны выглядеть безукоризненно. Я знаю, что вы на это способны.

Он развернул белую шелковую блузку, обшитую тончайшим кружевом, пощупал ткань и присовокупил блузку к вороху.

– Эту тоже надо будет примерить.

Катрин горестно покачала головой:

– Мне никогда с вами не расплатиться.

– Катрин, – улыбнулся Закс. – Кажется, до вас все еще не дошло, что я очень богатый человек. У меня осталось не так уж много желаний – хорошая картина, бутылка изысканного вина, поход в оперу. Вы отплатите мне уже тем, что будете носить всю эту одежду. Это доставит мне гораздо больше удовольствия, чем деньги. И не будем терять времени – идите в примерочную. Только учтите – я буду сам решать, что вам подходит, а что нет.

Катрин повиновалась. Вместе они выбрали целый гардероб, в основном выдержанный в зеленых, синих и темно-красных тонах. Том утверждал, что именно эти цвета больше всего подходят к фарфоровому оттенку кожи и каштановым волосам Катрин.

– Когда станете постарше, можете носить черное. Пока вы для этого слишком юны. А я наберусь терпения и буду ждать, пока вы повзрослеете.

Затем Закс отправил Катрин в отдел нижнего белья, строго-настрого приказав выбрать все самое дорогое и красивое.

– Пускай я этого не увижу, – добавил он, озорно блеснув глазами, – но женщина должна чувствовать себя прекрасной не только в верхних вещах, но и в красивом белье.

Поход закончился в обувном отделе, где Закс купил несколько пар туфель и изящные кожаные сапоги.

Катрин была возбуждена, как ребенок на Рождество. Она жалела только об одном – что рядом нет Антонии. Томас говорил так много интересного, что каждое его слово следовало запомнить и на досуге тщательно обдумать.

Девочке отвели просторную комнату на втором этаже, выходившую окнами в сад. Вся мебель здесь была красного дерева, на кровати – белое покрывало с изящной вышивкой. В синей вазе, стоявшей на столе, благоухали свежие цветы, но больше всего Катрин понравились три миниатюрных города, искусно вырезанных из дерева и затейливо раскрашенных. Она долго рассматривала эти сказочные сооружения.

Вечером, после похода в универмаг, Катрин спустилась к ужину, одетая в одно из новых платьев. Чувствовала она себя довольно неловко – стеснялась непривычного ощущения шелковой комбинации и кружевного лифчика, ступала скованно, неуверенно. Томас сидел в глубоком кресле возле камина, просматривая газеты. Увидев Катрин, он снял очки и внимательно осмотрел свою гостью с головы до ног.

– Очень мило, Шаци, – сказал он, – но попробуйте забыть, что на вас новое платье. Не мешайте своей природной грации.

Он жестом пригласил ее садиться и затеял разговор о политике.

– Слышали ли вы про молодого сенатора Джона Фицджеральда Кеннеди, которого все прочат в президенты?

Катрин неуверенно кивнула.

– Я собираюсь вложить в его избирательную кампанию большие деньги. Мне кажется, что у этого человека демократические, даже отчасти социалистические взгляды. В этой стране лишь очень богатые, очень умные и очень старые могут позволить себе роскошь думать о тех, кто социально незащищен. Все остальные слишком увлечены накопительством или сохранением того, что у них есть.

Катрин вопросительно взглянула на него.

– Но, Томас, неужели вы согласитесь отдать бедным то, чем владеете? – Она обвела жестом роскошно обставленную комнату.

– С чего вы взяли? – прищурился он.

– Но вы, кажется, сочувствуете социалистам? – застенчиво сказала Катрин.

Закс весело расхохотался.

– Я этого не говорил. Но если бы я даже в самом деле придерживался социалистических взглядов, это еще ничего не означает – вы находитесь в плену весьма распространенного заблуждения. Социализм – это вовсе не равное распределение несчастья на всех. Социализм – это желание жить немного лучше и немного справедливее, только и всего.

Он снова засмеялся.

Катрин покраснела. Томас заметил ее смущение и тут же добавил:

– Я смеюсь вовсе не над вами, Шаци. Вы имеете полное право говорить все, что думаете. Мне нравится, когда вы задаете вопросы. И вы абсолютно правы – я вовсе не собираюсь расставаться со своим имуществом. А теперь пойдемте.

Он взял ее за руку и повел в столовую, где был накрыт ужин на двоих. Все блюда были восхитительны, а вино удовлетворило бы самого привередливого знатока.

Томас Закс, безусловно, был эпикурейцем. Но его аппетит распространялся не только на материальную, но и на интеллектуальную сферу. Больше всего на свете Закс ненавидел скуку. Он очень любил красивых женщин, однако имел дело лишь с теми красавицами, у которых, кроме внешности, было еще что-то в сердце и в голове. Об этом он сообщил своей гостье на второй вечер. Катрин же больше интересовали миниатюрные деревянные города, которыми была украшена ее комната.

Закс довольно улыбнулся.

– Рад, что вы обратили на них внимание. Их изготовил прекрасный немецкий художник, которого зовут Файнингер. У меня есть и его картины.

Он пригласил Катрин в свой кабинет, прежде она там не бывала.

Тончайшие рисунки, где форма и движение были намечены лишь легкими штрихами, пришлись девочке по душе.

– А вот это еще лучше, – сказала она, останавливаясь перед небольшим холстом. – Но художник уже другой, да?

– Вы совершенно правы, Шаци. У вас есть художественный глаз. – Томас просиял. – Это одна из моих любимых работ. Пауль Клее. Подумать только – я чуть не продал эту картину, чтобы заплатить за обед и убогий гостиничный номер.

Катрин недоверчиво посмотрела на него.

– Это сущая правда, Катрин. Мир меняется. В Лондоне перед войной никто не слышал о Пауле Клее, хотя в Германии он был уже достаточно известен. Когда я эмигрировал, я захватил с собой две его работы. Мне пришлось сделать остановку в Англии. Произошла какая-то путаница с бумагами, и я был вынужден ждать, пока придет американская виза. Задержка не входила в мои первоначальные планы, тем более что все свои деньги я перевел прямо в Соединенные Штаты. Я оказался в отчаянном положении. Отправился в национальную галерею и предложил им купить у меня две картины Пауля Клее – просто для того, чтобы было на что жить. Лишь один человек в этом всемирно известном музее слышал о Пауле Клее. Это был поэт и художественный критик Герберт Рид. Он уговорил руководство музея приобрести картины, однако ему позволили заплатить за каждую по две гинеи – и ни пенса больше. Я был голоден, очень нуждался в деньгах, и все же, хорошенько все обдумав, решил отказаться. Слава богу, удалось занять денег у знакомого. – Томас хмыкнул. – А сегодня эти картины стоят целое состояние, и я ни за что с ними не расстанусь. Рад, что вам понравилась эта работа.

– Просто великолепно! – восхищенно прошептала Катрин. – Такая грустная, тревожная и в то же время шутливая. Просто чудо!

Она рассказала Заксу про копию с картины Вермера, над которой так долго работала. Рассказала и о том, чем все кончилось.

Томас взял ее руку, нежно погладил.

– Шаци, я скажу вам одну вещь, которая в устах человека моего возраста является наивысшим комплиментом. Чем больше я вас узнаю, тем больше уважаю. С юными женщинами обычно бывает все наоборот. Вы не просто хороши собой, в вас есть ум и огонь. Не позволяйте, чтобы жизненные обстоятельства затоптали эти искры.

В пятницу Томас уехал сразу после завтрака. Он сказал, что Катрин до воскресенья остается в доме одна, на попечении дворецкого. Чтобы она не скучала, Закс вручил ей роман Томаса Манна «Будденброки» и очень рекомендовал его прочесть. Пусть это будет компенсацией за пропущенные уроки. Катрин получила разрешение свободно пользоваться библиотекой. Могла она, разумеется, и отправляться на прогулки. С одним условием (добавил Закс насмешливо) – не садиться в машину к чужим мужчинам.

Читая книгу в библиотеке, Катрин вспомнила этот совет и улыбнулась. Дом без хозяина опустел, но девочка чувствовала себя вполне счастливой. Ей казалось, что она могла бы прожить под этой надежной крышей всю свою жизнь. Пусть Томас будет рядом, пусть делится с ней своими знаниями о мире. Но, к сожалению, скоро все закончится. В воскресенье возвращается отец, и, как предупредил Закс, между ними состоится серьезный разговор. Катрин слышала, как Закс разговаривает по телефону с Сильви, и это ее успокоило – она поняла, что Томас может убедить кого угодно и в чем угодно.

Позднее, когда она лежала у себя в комнате и читала, в голову ей пришла одна мысль. За все эти дни Томас ни разу не упомянул о том, что произошло во время поездки в автомобиле. Катрин и сама совершенно об этом забыла – словно мужчина, попросивший ее дотронуться до его пениса, был совсем другим человеком. Катрин закрыла глаза и вспомнила всю ту сцену. Где-то внизу живота сладко заныло. Катрин обхватила себя руками за плечи и всецело отдалась этому приятному ощущению. Она уже жалела о том, что посмеялась тогда над Томасом. Если хватит смелости, надо будет спросить у него, зачем он это сделал.

В воскресенье вечером она надела самый элегантный из своих новых нарядов: белую шелковую блузку с кружевами и широкую синюю юбку. Сквозь легкую ткань блузки просвечивал тончайший лифчик. Катрин осталась довольна своим видом. Она села возле камина и стала нетерпеливо дожидаться, когда вернется Закс и одобрит ее наряд. Томас не разочаровал ее.

– Как приятно возвращаться, когда дома вы, Шаци. Сегодня вы еще очаровательнее, чем обычно.

Он вежливо поклонился и чуть насмешливо поцеловал ей руку.

Когда дворецкий принес ему виски, а ей лимонад, Томас подсел ближе.

– Как вы тут без меня поживали, Катрин?

– Спасибо, очень хорошо, – чопорно ответила она. Затем не без иронии добавила: – Я закончила «Будденброков», а гулять ходила только в сад. Никаких чужих мужчин я там не встретила.

Закс приподнял кустистую бровь:

– Неужели? Это меня удивляет.

Она хихикнула и, внезапно осмелев, начала:

– Томас, помните, тогда вечером, в автомобиле, когда вы отвозили меня к брату, вы вдруг показали мне… – Она запнулась и сформулировала свой вопрос по-другому: – Почему вы захотели, чтобы я вас потрогала?

Томас смотрел в бокал.

– Так я и знал, что рано или поздно вы меня об этом спросите, – пробормотал он. – Видите ли, я ошибочно полагал, что вы гораздо старше и опытнее, чем на самом деле. Вы так спокойно приняли приглашение прокатиться в моем автомобиле… Впрочем, буду с вами совершенно откровенен. Во-первых, вы пробудили во мне желание, а во-вторых… Как бы это поприличнее выразиться… С возрастом у меня развилось нечто вроде приапизма.

Катрин недоуменно захлопала глазами.

Закс вздохнул:

– Ну как я могу вам все это объяснить? Вы слишком юны. Катрин, я люблю женщин, мне нравится доставлять им удовольствие и получать удовольствие от них. Я далеко не пуританин. Женщины меня возбуждают, я их не боюсь. При этом я отношусь к ним с уважением. Секс для меня – не тяжелая ноша, обремененная страхами, беспокойствами и эмоциями. Иногда, конечно, бывает и так. Но очень часто секс – это просто совместное наслаждение, и не больше. Когда вы подрастете, – он поднял на нее глаза, – мы поговорим об этом поподробнее.

– А сейчас я у вас уже не вызываю желание? – спросила Катрин.

Закс хрипло рассмеялся.

– Сейчас все изменилось. Но оставим эту тему. Вы по своей невинности меня провоцируете.

Он взглянул на ее блузку, и Катрин заметила, что его пальцы крепко стиснули бокал.

Закс встал.

– Нет, я не монстр какой-нибудь. Вы еще совсем девочка, моя гостья… Скоро приедет ваш отец, который младше меня на несколько лет. Что я ему скажу? Что я соблазнил его дочь? Нет, это не годится.

– А если бы я была старше? – Катрин не могла остановиться. Ей хотелось, чтобы он продолжал говорить на эту тему.

– Вот когда будете старше, тогда и поговорим. А сейчас перестаньте изображать из себя юную соблазнительницу. Пойдемте лучше ужинать.

За десертом Томас вновь, уже по собственной инициативе, затронул ту же тему. В его глазах зажглись искорки.

– Катрин, я рад, что мы перед ужином обсудили тот маленький эпизод, хоть, признаться, я несколько разнервничался. Вы умница, что завели этот разговор. Подобные вещи не терпят недосказанности. – Он поднял бокал. – А сейчас я хочу вам кое-что сказать. Запомните мои слова, даже если нам предстоит долгая разлука.

Катрин уронила ложку. Мысль о разлуке с Заксом казалась ей невыносимой.

– Даже если меня отправят в пансион, я все равно хочу с вами встречаться. Ну, пожалуйста!

Он ободряюще улыбнулся.

– Разумеется. Но не перебивайте меня. В нашей пуританской Америке красивым женщинам не разрешается проявлять ум. Существует как бы разделение труда. Красавицам – глупость, уродинам – ум. Объясняется это тем, что американские мужчины боятся женщин и поэтому хотят над ними властвовать. А как властвовать над женщиной, если она умна? Поэтому, желая угодить мужчинам, американки притупляют свой интеллект. Там, где я родился и вырос, люди привыкли ценить все лучшее. Пообещайте мне, что вы никогда не принесете в жертву ни свою красоту, ни свой ум.

Никогда еще Катрин не видела его таким серьезным.

– Обещаю, – тихо ответила она, не вполне понимая, чего он от нее хочет.

В более зрелом возрасте она еще не раз задумается над его словами.

Пока же Томас Закс поднял бокал и сказал:

– Ну вот. А теперь давайте за это выпьем.

– Кэт, моя маленькая Кэт. – Жакоб Жардин остановился в дверях гостиной и посмотрел на свою дочь.

Она встала и робко шагнула ему навстречу. Жакоб увидел, что в ней произошла неуловимая перемена. Может быть, в походке? В манерах? В выражении лица? С некоторым беспокойством он подумал, что она уже похожа не на девушку, а на женщину. Жакоб улыбнулся и протянул руки ей навстречу. Катрин бросилась к нему, припала лицом к груди.

– Я должна была это сделать, – прошептала она. – Иначе ты бы мне не поверил.

Он успокаивающе погладил ее по голове.

– Ты права. Я был слишком упрям.

Жакоб разжал объятия и поздоровался с хозяином. Здесь же был и Лео, которого Томас пригласил присутствовать при встрече.

Все вместе они сидели за столом, разговаривали, а у Жакоба было очень странное чувство, в котором он разобрался не сразу. Родная дочь в этой обстановке казалась ему незнакомкой; сын держался скованно и в основном помалкивал – зато хозяин, человек, которого он почти не знал, был близок и понятен, словно старый и добрый друг. Очевидно, это ощущение возникло у Жакоба из-за того, что Катрин и Томас Закс на удивление свободно и доверительно общались между собой. Несколько раз Жакоб заметил, каким взглядом смотрит хозяин на его дочь.

Внезапно Жакоб нашел нужное слово. Новобрачные! Да, Томас и Катрин были похожи на новобрачных, взволнованных близостью друг друга. Эта мысль Жардина буквально потрясла. Он решил, что нужно немедленно отправить дочь в пансион.

Откашлявшись, Жакоб сказал:

– Катрин, вчера весь день я обзванивал пансионы Новой Англии.

Катрин смотрела на него выжидательно.

– Ни один из пансионов не может взять тебя в середине семестра. Даже в сентябре найти свободное место будет не так-то просто.

У Катрин вытянулось лицо, а Томас хотел что-то сказать, но Жакоб поднял руку, останавливая его:

– Потом мне пришла в голову одна идея… Я поговорил с Матильдой и спросил, нельзя ли отправить тебя в ту швейцарскую школу, где училась Фиалка. Это настоящее учебное заведение, а не пансион для благородных девиц. Принцесса уверена, что тебя туда примут. Завтра она мне позвонит.

Катрин была ошеломлена. Она перевела взгляд с отца на Томаса и неуверенно пробормотала:

– Ну, не знаю… Это очень далеко…

Томас вновь хотел что-то сказать, и снова Жакоб опередил его:

– Верно, но зато школа уж очень хорошая. Я мог бы отправиться с тобой туда на Рождество или даже раньше. Ты ведь помнишь принцессу Мат и Фиалку. Они будут для тебя как вторая семья. Их замок расположен не очень далеко от пансиона. Единственное, что меня беспокоит, – занятия там ведутся в основном на французском. Как думаешь, справишься?

Катрин разрывали противоречивые чувства. Она видела, что отца такой выход устраивает. Но Швейцария! Это так далеко от всех, кого она знала. И в то же время другого выхода, похоже, не было. Немного помолчав, девочка взглянула отцу в глаза.

– Да, папочка. Думаю, я справлюсь. Во всяком случае, давай попробуем.

Наградой ей была радость, которой просияло лицо отца.