5

Тропа, по которой они шли, была едва видна. Так – козья тропка, бежавшая вдоль долины между холмами. Мужчина шел прямо за ней, и ветерок доносил до ее ноздрей его нечистое дыхание. Второй шел позади с автоматом наготове.

Не разговаривай с ним, велели ей. Только слушай все, что бы он ни сказал. Важно все, каждое слово. Допроса, который произвели на месте, было явно недостаточно. Ей приказали доставить его на север, через границу, а оттуда его должны были забрать в Ханой. Она была обязана забыть все, что происходило с ней раньше, всех своих друзей, а также Сайгон. На некоторое время, как ей было сказано, она должна сосредоточиться только на одном: благополучно переправить его через границу.

В то утро приказ Минь Хо был передан ей через его заместителя, но она как-будто слышала голос самого Минь. Это большая шишка, говорил он. Если доставишь его по назначению, ты – наша, и больше – никаких доказательств. Они настойчиво повторяли приказ: нигде не останавливаться, ни с кем не говорить, когда закончатся припасы, искать пищу самостоятельно. Его друзья попытаются отбить его. Неужели они считали ее такой дурой?

После того, как она доставит его, ей нужно будет добираться обратно в одиночку. Они уверяли, что найдут для нее дело в Сайгоне. Не бойся, говорили они. Бояться? Она уже давно забыла, что это такое, задолго до того, как в ее жизнь вторгся этот пленник. И даже не тогда, когда пожар уничтожил бордель, к которому она была прикомандирована. Большинство девочек тогда сгорели заживо, вместе с белыми гостями, которых они развлекали. Возникнув, огонь распространился очень быстро. Раздались крики, огонь стал проникать в соседнюю комнату. Молодой человек, который находился с ней, заснул, она пыталась разбудить его, сама не зная, зачем. Затем дверь отворилась и в их номер ворвалось двое мужчин. Одним из них был Минь Хо. Она не удивилась, увидев его. Он вонзил нож в горло американца, а второй вьетнамец вытащил ее наружу. Обжигающий воздух сдирал кожу с лица, пока они бежали по огненному коридору. Снаружи, где пожарные поливали водой деревянное строение, ее втолкнули в коляску мотоцикла и, накинув сверху циновку, под аккомпанемент вопящих сирен, в мгновение ока увезли. Ее карьера шлюхи, которая должна была подслушивать, завершилась.

Ты прошла испытание, сказал ей после этого Минь Хо. Ты важна для нас, и именно поэтому мы вытащили тебя оттуда, ласково говорил он. Заметил ли он, как она напряглась после этих слов? Пора прекратить думать об этом. Скоро ей придется искать воду и вновь соскабливать с себя огрубевшую кожу. Боль от этого всегда приносила ей облегчение. Но, как стало ясно из следующего задания, на этом испытания не закончились.

Она снова была неблагодарной. «Никто не просил тебя возвращаться во Вьетнам», – часто говорили они, и были правы. Никто. Теперь она гуляла бы по улицам Парижа и жила лживой жизнью, прикидываясь француженкой. Она должна быть благодарна им за то, что они приняли ее. Они дали ей возможность найти себя, а Минь Хо спас ей жизнь. Она сделает так, чтобы он смог ею гордиться.

День начался скверно. Ночью умер старый китаец-травник. Чтобы передать приказ Минь Хо, ее вызвали к устью тоннеля. Ей хотелось плакать, но она сдерживалась. Старик был добр. Всегда голодный и промерзший, он, как мог, заботился о ней. Кто-то сказал, что он отравился одним из своих отваров.

Ерунда, кричал ей внутренний голос. Просто он был стар, голоден. Он замерз. Ему было некуда идти, он просто заставил себя умереть, ведь ты хорошо знала его. Но ни одно из этих слов не вырвалось наружу. Ей отдали пистолет американца и привели туда, где он дожидался ее со связанными за спиной руками. Дорога до деревни Ха Туонг была длинней, чем до звезд, и вдоль нее не было тоннелей, где она могла бы прятаться. Сколько отцов может потерять одна женщина в течение жизни? Сегодня ночью я буду оплакивать старого китайца, подумалось ей, и, сжав зубы, она двинулась в путь. И тут американец заговорил:

– Когда я впервые встретил Мардж, я подумал, что она самая прекрасная женщина. Она была такой высокой, стройной и гордой, у нее был такой ясный и чистый голос! Ничего похожего на прокуренный хрип моей матери. А та еще и пила в придачу. Да, пила. Как же она нажралась в день моей свадьбы! Не смогла даже участвовать в церемонии. Моя матушка была гвоздем программы. Хозяйка дома, глава нашего сраного рода. Эта сука даже не могла подождать, пока все закончится. Мы были вынуждены запереть ее в ее комнате, а официальные фотографии – делать на следующий день. Из-за этого снова пришлось собираться всем гостям.

Наверное, я женился на Мардж именно потому, что мать была против. У нас с матерью это было чем-то вроде игры: кто кому сможет сильнее досадить. Впрочем, я и так бы на ней женился. Она была девочкой с характером и решила заполучить меня. Моя матушка сказала, что будет распоряжаться всеми нашими деньгами, а мне было наплевать. Я хотел обладать Мардж. Я хотел ее как сумасшедший, а она заставляла меня ждать. Она думала, что сможет еще сильнее влюбить меня. А я? Я был безупречным джентльменом. Я водил ее под руку и в течение двух недель каждый вечер целовал в щечку у порога. Я бесился, но что мне оставалось делать? Да, вот так мы с Мардж женихались. Я думал о ней все время, но она не собиралась сдаваться. Она была настоящей леди. Красотка с юга, из благородного семейства без гроша в кармане. А ждать меня она заставляла потому, что ее голова была забита всякими бреднями о девственности и еще черт знает чем.

Мы встретились на одной вечеринке на базе и с того самого вечера не расставались. Мы ходили в кино, в гости, много гуляли, причем говорила только она. Ты не поверишь: меня называли «молчаливый Клэй». А Мардж хотела стать журналисткой в разделе светской хроники. Как бы то ни было, все могло бы быть лучше. Ей следовало позволить мне… ну, понимаешь… Короче, поскорее пожениться. В свадебное путешествие мне хотелось куда-нибудь поплыть, а она хотела во Францию. Но поехали мы во Флориду, и даже там мне пришлось ждать целую неделю, прежде чем она подпустила меня к себе. Во время первой брачной ночи у нее были месячные, и – скажу тебе по секрету – я был настолько измотан всем этим и так ее хотел, что все кончилось в две секунды. Так с тех пор и повелось. Ну не умора? Она слишком возбуждала меня, а сама боялась. А когда потом она захотела меня по-настоящему, я уже успел привыкнуть к другим. Знаешь, женщины, которым я платил, говорили мне, что я очень хорош в постели. Черт! С другими всегда получалось нормально. Может быть, я хорош только со шлюхами?

Она остановилась и, обернувшись, посмотрела на него.

– Заткнись! – крикнула она. – Ты можешь заткнуться?

– Да что с тобой?

– Просто заткнись.

– Почему бы вам не пристрелить меня, леди? Тогда бы я и заткнулся.

Она передернула плечами и продолжила путь быстрее. Она была права, подумал Клэй. Он говорил чересчур много. Но потом его осенило: безумие меняет человека, вытаскивает на поверхность то, чего раньше не было. Как забавно быть другим.

– Эй, подожди меня, – крикнул он. Она услышала его шаги. Поскольку он торопился, были они неуклюжи. – Мне плевать, нравится ли тебе то, что я говорю, противно ли тебе или ты этого не понимаешь. Ты… Ты… Кто тебя вообще просил слушать? От того, что я говорю, мне становится гораздо лучше. Я никогда в жизни столько не говорил. Все то дерьмо, в котором я оказался, выходит из меня с этими словами, понимаешь? Мардж говорила, что мне стоит сходить к психоаналитику – им платят, чтобы они слушали. А здесь все – бесплатно. Единственное, что мне нужно – выплеснуть все это, и тогда станет полегче. Так или иначе, мы фактически разведены. Ну, знаешь, как бывает: женаты, но вместе не живем. Она придумала, как распорядиться своим временем. Дочка – в школе, а Мардж слишком щепетильна, чтобы тратить мои деньги, поэтому она снова обзавелась учеником. История искусств или что-то вроде этого. Черт, а мне здесь нравится! Я говорю, и никто со мной не спорит. Вот бы она сейчас меня увидела и услышала, что я несу. Ни за что бы не поверила. Послушать ее, так я вообще не разговариваю. Мне наплевать, может, ты глухая или ничего не соображаешь в этих делах. Здесь у вас не очень-то заботятся об этом, так ведь? Вы просто забираетесь в кусты и трахаетесь. Вот почему вас так много, правильно? Я вижу, как перед моими глазами пляшет лицо – как раз там, где находится твоя задница. Это лицо принадлежит мне. Клэйтон Уэйн-Тернер собственной персоной изображен на твоей заднице. Мардж собиралась стать журналистом, но для начала поселилась на Марне. Она была хорошей матерью, надо отдать ей должное. Лучше, чем пьяная сука, которая нянчила меня, доложу я тебе.

Я могу так говорить о своей матери потому, что она вовсе и не была мне матерью, и, что бы я ни делал, все было не так. И все было бы в порядке, если бы шло так и дальше. Так нет же. На протяжении многих лет я был принцем. Я не мог неправильно поставить ногу, я даже гадил золотыми слитками. А потом она пала жертвой своего образа жизни, и все изменилось. Дело в том, что она пила всю свою жизнь и в результате стала толстой, скучной и уродливой и могла только плакать. Она уже никого не могла найти для развлечений. Ей, как и мне, приходилось покупать секс, но ей это не нравилось. Видишь ли, моя матушка принадлежала к американской аристократии – к тем людям, которых вы, ребята, ненавидите…

В общем, пару месяцев назад она умерла. Я был занят на этой войне, но потом я вернулся. Мне этого не хотелось, но я вернулся. И Мардж приехала. Ты, наверное, видела фотографии в газетах. С ней приехала проститься добрая половина всех шишек из бизнеса, церкви и сената. По-моему, они положили к ней в гроб целый ящик выпивки. Но Мардж не такая. Она – тоже голубых кровей, как и моя мамаша. У них там, как и у нас, не выходят замуж просто так. И им нисколько не полегчало, когда помер хлопковый король. Мардж была высокорожденной, но когда нет денег, благородное происхождение это – тюрьма. И я стал ее билетом на волю, понятно?

Черт, у нас ведь не было ничего общего! Ей не нравится плавать, а мне плевать на эти линии и цветные пятна, которые она называет современным искусством. Она терпеть не может военную форму и ненавидит заниматься со мной любовью. Возможно, моя матушка сумела в этом разобраться. Может быть, она пыталась помочь мне, защитить меня? Однако она ни от чего меня не защитила. Жена выносила меня потому, что у меня были деньги. Мой отец и ее отец и весь их клан понимали в этом толк, и будь уверена, так будет всегда. Когда ваши ребята шлепнут меня, Мардж позаботится, чтобы моя дочь родила ребенка с благородной кровью в жилах. Мардж сохранит все это, поскольку она щепетильна. Что ж, она не тратит моих денег, да и мое имя на самом деле мне уже не принадлежит. Так почему же она не избавилась от меня? Вот почему мне нравится иметь дело со шлюхами: использовал, заплатил и бросил. Верно?

Господи, как же она ненавидела его в этот момент! Его больное сознание и его извилистый монолог вторгались в ее мир. Она вслушивалась в каждое слово, и ее тошнило. Какой же он высокомерный, бесчувственный и жадный подонок. Его худое лицо пряталось в уродливой поросли грязных светлых волос. Она ненавидела его походку, то, как он рассказывал о сословии, из которого вышли его мать и жена, о своих деньгах. Все в нем было ей отвратительно. Впрочем, какое ей до него дело? Ну конечно же, он был свиньей – бомбил ее народ, но что ей-то было за дело? Ей было приказано выслушать, запомнить и доложить. Никто не приказывал ей злиться.

Она остановилась, чтобы взглянуть на него, но он этого не увидел. Он продолжал идти, пока не наткнулся на нее.

– Извини, – произнес он, – я не заметил.

– Можешь не извиняться.

От него плохо пахло. С этим зловонием нужно было что-то делать. На его одежде расплылись большие влажные пятна.

– Я не извиняюсь. Просто я грязный. Я не мылся уже два дня. Даже мухи шарахаются от меня как от чумы.

Тень улыбки пробежала по ее губам.

– Ты не могла бы для меня кое-что сделать?

– Пошевеливайся.

Второй мужчина уселся на камень позади Клэя с оружием наготове. На его лице не отражалось ничего. Он был похож на автомат.

– Если ты хочешь доставить меня туда, куда мы направляемся, ты бы лучше поскорее нашла место, где я мог бы помыться. В этой вашей заросшей стране я могу подхватить черт знает что. Я предпочел бы умереть чистым, леди.

– У меня есть имя.

– Да неужели? У меня тоже. Я – Клэй, – он улыбнулся. – И от меня не всегда так воняет. А как люди зовут тебя?

– Бернадетт, – просто сказала она. – Меня зовут Бернадетт.

– Это ведь французское имя, верно?

– Да.

– А как тебе удалось обзавестись французским именем?

– Мой отец был французом.

Он шагнул к ней и посмотрел прямо в глаза. Его взгляд напугал Бернадетт, она выхватила пистолет и взвела курок.

– В чем дело, Бернадетт? Я просто хочу получше рассмотреть тебя. – Она улыбнулась, или, может, ему это только почудилось? Она и впрямь была слишком хороша для гука. И вдруг он почувствовал, что она нужна ему, возможно, потому что она умела слушать.

– Я найду место, где ты сможешь помыться, – сказала она. – А теперь пошли.