Праздничный вечер начался в Оперном театре на Унтер-ден-Линден. Эта красивая улица, прямая как стрела и вся обсаженная деревьями, протянулась через центр города, разделенная на две части Брандернбургскими воротами.

Манфред любовался тем, как грациозно Ариана выпорхнула из автомобиля: облегающее голубое платье казалось легкой воздушной оболочкой; на шее переливались аквамарины. Впервые за последние месяцы Ариана нарядилась так, как в прежние времена. И произошло это в тот самый единственный вечер, когда можно было на время забыть о несчастьях, которые принес ей завершающийся год.

Ариана взяла жениха под руку, и они, выполняя необходимый ритуал, отправились приветствовать старших по званию сослуживцев Манфреда. Он церемонно представил свою невесту двум генералам, нескольким полковникам и капитанам. Ариана держалась подобающим образом: подбородок горделиво приподнят, рука протянута для поцелуя. Такая невеста сделала бы честь любому офицеру, и Манфред был просто счастлив. Впервые невеста Манфреда фон Триппа появилась в свете. Все знали ее историю и поглядывали на эту плененную красавицу с любопытством. Один лишь Манфред догадывался по легкому дрожанию ее пальцев, что Ариана испугана. Когда они кружились в вальсе, он шепнул:

– Все в порядке, милая. Со мной ты в безопасности.

Манфред ласково улыбнулся, и ее подбородок поднялся еще выше.

– У меня такое ощущение, что с меня не спускают глаз.

– Только потому, что ты такая красивая.

Но она знала, что даже рядом с ним не может чувствовать себя в полной безопасности. Эти люди способны на все: они могут снова отобрать у нее дом, могут убить Манфреда, могут посадить ее в тюрьму. Но эти мысли в Рождество, в самый разгар танцев, казались нелепыми. Кружась в вальсе, Ариана вдруг вспомнила нечто такое, что заставило ее рассмеяться:

– Знаешь, а ведь именно здесь я была на первом в своей жизни балу! Тогда меня привез сюда отец.

Она вспомнила тот давний вечер, вспомнила свой страх, свое волнение.

– Значит ли это, фрейлейн, что я должен терзаться от ревности?

– Вовсе нет. Мне было лишь шестнадцать лет, – пренебрежительно пожала она плечами, и Манфред засмеялся.

– Разумеется, Ариана. Ведь теперь ты у нас зрелая дама.

Однако она и в самом деле за эти три года повзрослела на целую жизнь. В нынешней Ариане мало что напоминало ту девочку в белом органди, с цветами в волосах, танцевавшую здесь когда-то. Казалось, с тех пор миновало целое тысячелетие. От воспоминаний ее отвлекла вспышка фотоблица. Ариана испуганно взглянула на Манфреда.

– Что это?

– Ничего особенного. Просто нас сфотографировали.

На подобных балах всегда полно фотографов, делавших снимки дам и кавалеров. Потом эти фотографии появлялись в газетах, украшали собой стены офицерских клубов, многие посылали их родственникам.

– Тебе это не нравится, Ариана?

Манфред расстроился. Еще полгода назад он пришел бы в ужас от мысли, что его сфотографируют на балу с женщиной, но сейчас все изменилось – он хотел, чтобы их фотографию видели все, чтобы ее напечатали в газете. Тогда его счастье станет еще более осязаемым и реальным. Ариана поняла, о чем он думает, и с улыбкой кивнула:

– Конечно, я не против. Просто он застал меня врасплох. Нам потом пришлют фотографии?

Получив подтверждение, она заулыбалась.

Они провели в Опере больше часа, а затем, взглянув на часы, Манфред шепнул, что пора уходить, и отправился в гардероб за ее пальто. Опера была лишь первым пунктом их праздничного вечера, главные события ожидались впереди. Манфред хотел, чтобы Ариана перестала бояться мундиров, любопытных взглядов и фотовспышек. На втором балу Ариане будет уделено еще больше внимания. Кроме того, не исключено, что там будет сам фюрер.

У входа в королевский дворец Манфред сразу заметил черный «Мерседес 500-К» – личный автомобиль Гитлера. Все вокруг было оцеплено охранниками, а бывший тронный зал империи сиял позолотой и блеском зеркал. Манфред почувствовал, как Ариана судорожно сжала его руку. Он посмотрел на нее с нежной улыбкой. Последовали официальные представления. Манфред и его невеста должны были представиться всем многочисленным генералам с их женами и любовницами. Ариана церемонно наклоняла голову, грациозно протягивала руку, и сердце Манфреда преисполнялось гордостью и любовью. Встретила Ариана и старого знакомого – генерала Риттера. Плотоядно вцепившись в ее тонкие пальцы, он воскликнул:

– Фрейлейн фон Готхард? Какой приятный сюрприз! – Риттер недовольно покосился на Манфреда: – Здравствуйте, обер-лейтенант.

Фон Трипп щелкнул каблуками и поклонился.

– Не желаете ли, фрейлейн, почтить своим присутствием ужин, который я устраиваю у себя дома?

«У себя дома» – какая наглость! Манфред увидел, что глаза Арианы вспыхнули гневом, и слегка сжал ее левую руку. Как бы ненароком он дал генералу увидеть у нее на пальце кольцо с бриллиантом.

– Мне очень жаль, господин генерал, – вкрадчиво произнес фон Трипп, – но я и моя невеста уже приглашены. Может быть, как-нибудь в другой раз? – добавил он с готовностью.

– Разумеется, разумеется, – промямлил Риттер. – Так вы говорите, что фрейлейн ваша невеста?

Хотя вопрос был задан Манфреду, генерал продолжал пожирать глазами Ариану. Она сделала вид, что не замечает этого, но внутренне поежилась – Риттер буквально раздевал ее глазами.

Вежливым, но холодным тоном она ответила, глядя Риттеру прямо в глаза:

– Да, генерал. Мы обручены.

– Поздравляю, – кисло буркнул генерал. – Ваш отец, фрейлейн, был бы счастлив.

«Еще большее удовольствие ему доставило бы известие о том, что вы поселились у него в доме, дорогой генерал, – мысленно ответила ему Ариана. – Мерзкий старик!» С каким удовольствием она влепила бы пощечину этому гнусному типу! Но на лице ее по-прежнему играла спокойная улыбка.

– Поздравляю, поздравляю, – повторил генерал.

Манфред поклонился, Ариана тоже с достоинством наклонила голову, после чего они двинулись дальше.

– По-моему, получилось недурно, – шепнула Ариана с улыбкой.

– Да, беседа проведена неплохо.

Манфреду стало весело, и еще он чувствовал, что безумно влюблен в свою невесту. Оказывается, выводить ее в свет – истинное наслаждение.

– Тебе весело, Ариана? – с беспокойством спросил Манфред, и по его глазам она поняла, как он ею гордится.

– Да, мне хорошо, – радостно ответила она.

– Отлично. Значит, в понедельник отправляемся по магазинам.

– По магазинам? Зачем? Ты мне и так подарил сегодня три платья, пальто, ожерелье, туфли, обручальное кольцо! – начала она перечислять, загибая пальцы.

– Это не имеет значения, фрейлейн. Пора нам с вами переходить к активному образу жизни.

Едва он договорил, в зале воцарилась странная тишина, и почти сразу же издали донеслись разрывы бомб. Даже в рождественскую ночь война не желала оставлять город в покое. Опять будут уничтожены дома, памятники архитектуры, погибнут чьи-то дети. Но налет продолжался недолго – гости даже не успели спуститься в подвальное бомбоубежище, оркестр не перестал играть. Все сделали вид, что ничего особенного не произошло – Рождество как Рождество. Но совсем недавно под бомбами погиб Большой драматический театр; каждый день великолепные здания и церкви превращались в груды обломков. Вот уже почти год большинство берлинцев ложились в постель не раздеваясь. Ночью у их кроватей стояли наготове чемоданы с самым необходимым. Чуть ли не каждую ночь берлинцы были вынуждены отправляться в бомбоубежище. Союзники все увеличивали мощь бомбардировок, и Манфреда это начинало не на шутку тревожить. Уж не собираются ли они подвергнуть Берлин участи Дрездена? Вдруг с Арианой что-нибудь случится?

Она тут же почувствовала его тревогу, стиснула пальцами руку Манфреда, а ее бездонные синие глаза успокаивающе посмотрели на него снизу вверх. Глядя на ее изогнутые в улыбке полные губы, он тоже не смог удержаться и улыбнулся.

– Ни о чем не беспокойся, Манфред. Все будет хорошо.

Фон Трипп не сводил с нее глаз, продолжая улыбаться.

– Итак, в понедельник мы отправляемся за покупками.

– Хорошо, если ты этого хочешь. – Она встала на цыпочки и прошептала ему на ухо: – А теперь давай уедем домой.

– Как, уже? – удивился Манфред, но тут же улыбнулся и прошептал на ухо своей маленькой прин-цессе: – Фрейлейн, вы потеряли всякий стыд.

– Отнюдь. Просто я предпочитаю не дожидаться фюрера, а быть с тобой дома.

Он предостерегающе поднес палец к губам.

Но встречи с фюрером избежать все равно не удалось. Гитлер вошел в зал, окруженный свитой, когда Манфред и Ариана направились к выходу. Она увидела совсем рядом невысокого человека с темными волосами и усиками, казалось бы, ничего особенного собой не представлявшего. Однако по всему залу словно прошел электрический разряд. Все замерли, поднялся гул голосов, слившихся в единый вопль: «Хайль Гитлер!» Ариана с изумлением смотрела, как мужчины в парадных мундирах и женщины в вечерних платьях неистово вопили нацистское приветствие. Пришлось подождать, пока всеобщая истерия пройдет и гости вернутся к обычным бальным развлечениям. Манфред и Ариана вновь стали пробираться к двери, но тут фон Трипп быстро подтолкнул Ариану под локоть и вытянулся по стойке «смирно», вскинув правую руку. Девушка увидела, что рядом с ней стоит фюрер. Он благодушно улыбнулся, дотронулся до ее плеча, словно осенил благословением, и двинулся дальше. Сразу после этого Ариана и Манфред вышли из зала. Они долго не говорили, а потом Ариана не выдержала:

– Ты видел? Они все словно с ума посходили.

Он кивнул:

– Да, я знаю. Они всегда так ведут себя в его присутствии. Неужели ты раньше никогда его не видела?

Ариана покачала головой:

– Нет, папа хотел, чтобы я держалась от всего этого подальше.

Она тут же пожалела о сказанном – вдруг Манфред воспримет ее слова как упрек? Но он понял ее и кивнул:

– Твой отец был прав. А твой брат?

– Отец старался и его уберечь. Но за меня он боялся совсем по-другому.

– И правильно делал. – С минуту Манфред молчал, следя за дорогой, потом обернулся к Ариане: – Ты знаешь, что за ужин будет сегодня у генерала Риттера? Там будут выступать стриптизерши и трансвеститы. Гильдебранд рассказывал, что у Риттера подобные развлечения в порядке вещей.

Фон Трипп брезгливо поморщился.

– Стриптизерши и трансвеститы? – с любопытством переспросила Ариана.

Манфред усмехнулся:

– О, святая невинность! Как я тебя обожаю!

Тут он вспомнил, что ей всего на пять лет больше, чем было бы сейчас его погибшей дочери.

– Стриптизерша – это женщина, исполняющая под музыку соблазнительный танец с раздеванием, а трансвестит – это мужчина, переодетый в женское платье. Трансвеститы тоже танцуют и поют, причем не особенно стесняются в выражениях.

Тут Ариана не выдержала и расхохоталась:

– Наверно, это очень смешно.

– Иногда, но не часто. Риттер ценит не юмор, а совсем другие качества. Когда же представление заканчивается, вся публика… – Он не договорил, вспомнив, с кем имеет дело. – Не важно, Ариана. Одним словом, все это мерзость. Я ни в коем случае не хотел бы, чтобы ты там оказалась.

В последнее время отвратительные оргии все больше и больше входили в моду. Дом генерала Риттера в Грюневальде не был исключением, подобных забавников расплодилось видимо-невидимо. Казалось, бонзы третьего рейха торопятся погрузиться в пучину разврата, осуществить самые извращенные свои фантазии, пока их час не пробил. Манфред считал, что должен уберечь Ариану от всех этих гнусностей. Но появиться с ней в обществе оказалось истинным наслаждением. Фон Трипп и забыл, как это приятно – прогуливаться среди праздничной толпы с очаровательной спутницей, ловить на себе завистливые взгляды, любоваться сиянием, которое источает любимая женщина. Их уединенная жизнь в Ванзее не утратила своей привлекательности, но и светские развлечения сулили немало радостей.

– Ты не расстроен тем, что мы больше никуда сегодня не едем?

Он блаженно покачал головой.

– Есть еще один бал в Летнем дворце в Шарлоттенбурге. Там, наверно, будет весело. Но, думаю, у нас в Ванзее будет еще веселее.

Он бросил на нее взгляд, полный любви, и оба улыбнулись.

Вернувшись домой, они быстро поднялись в спальню и упали друг другу в объятия.

На следующий день во время завтрака Ариана была непривычно задумчива, и Манфред помалкивал, поглядывая на нее с озадаченным видом. На службу в этот день идти было не нужно – в это воскресенье дежурил Гильдебранд.

Манфред и Ариана отправились на прогулку в Тиргартен. На покрытом льдом Новом озере они взяли напрокат коньки и долго катались среди празднично одетой публики – мужчин в военной форме и хорошеньких женщин. С трудом верилось, что вокруг бушует война.

После катка Манфред отвез ее в кафе на Курфюрстендам, в квартал, который всегда напоминал Ариане Елисейские поля в Париже – перед самой войной отец возил их с Герхардом во Францию. В кафе на Курфюрстендам собирались те немногочисленные писатели и художники, кто еще оставался в Берлине. Как и повсюду, преобладали мужчины в военной форме, но атмосфера была уютная, раскованная, и приятно расслабившаяся Ариана впала в полусонное состояние и даже зевнула.

– Устала, милая?

В этот момент вдали раздались завывания сирены и грохот бомб. Манфред и Ариана быстро вышли из кафе и направились к автомобилю.

Они ехали по Курфюрстендам, двигаясь в сторону Ванзее. Ариана прижалась к плечу Манфреда, взяла его под руку.

– Видишь вон ту церковь?

Он на миг оторвал взгляд от дороги и увидел знакомый силуэт церкви поминовения императора Вильгельма.

– Да, вижу, а что? Ты вдруг решила удариться в религию? – пошутил он, и они оба улыбнулись.

– Нет, просто я хочу, чтобы ты знал: мы с тобой обвенчаемся в этой церкви.

– В церкви императора Вильгельма?

– Да.

Она взглянула на обручальное кольцо с бриллиантом.

Тогда Манфред обнял ее за плечи.

– Я запомню это, любовь моя. Ты довольна?

Бомбежка прекратилась – во всяком случае до поры до времени.

– Да, я никогда еще не чувствовала себя такой счастливой.

Когда пришли фотографии, сделанные на балу, по запечатленному камерой лицу Арианы было видно, что она не преувеличивала – ее черты буквально лучились счастьем. Снимки удались на славу: тонкая девушка со светящимися любовью глазами и высокий офицер в парадном мундире, горделиво глядящий прямо в объектив.