Принадлежность министров кабинета к классу А определялась вовсе не важностью занимаемого поста, а степенью риска для жизни, которому они подвергались. Поэтому премьер-министр, министр иностранных дел, министр обороны и руководитель специального министерства, ведающего делами Северной Ирландии, принадлежали к классу А, в то время как министр финансов относился к классу Б.

Работа Специального отдела значительно облегчалась, если детектив, отвечающий за охрану члена правительства, мог ночевать с ним под одной крышей. Однако это удавалось лишь в тех случаях, когда министр жил в большом доме вместе с прислугой. Что же касается Харвудов, то, хотя они жили достаточно шикарно, и Эндрю, и Дейзи высоко ценили покой и предпочитали, чтобы Дэнис ночевал у себя дома.

Дом Харвудов мало чем отличался от большинства домов Челси.

Он был построен в конце восемнадцатого века и внутри был гораздо просторнее, чем могло показаться со стороны.

Дом был трехэтажным, на каждом этаже – по три комнаты. Кухня и довольно внушительных размеров столовая находились в подвале. Это очень не нравилось Дейзи. Она предпочла бы, чтобы в кухню проникало побольше света. Единственное, чего по-настоящему не хватало Дейзи в Англии, это яркого солнечного света, которым она когда-то наслаждалась на открытых верандах дома, где провела свое детство. Дейзи любила повторять, что американцы, даже если они живут в городе, используют свои подвалы для того, чтобы сушить белье, играть в пинг-понг. В крайнем случае они устанавливают в подвале раковину, в которой моют собаку после прогулки. Но, Бог свидетель, они готовят и едят над землей.

Тем не менее дом был для Дейзи центром ее жизни, и она предпочитала поменьше думать о том, чего в нем не хватает. Дейзи утешала себя тем, что, если бы ей хватало света в лондонском доме, не так приятно было бы проводить время в загородном доме в Шропшире.

Харвуды перебрались на Чейни-стрит за два месяца до рождения Мэтти. Первые два года после женитьбы они жили в районе Слоун-сквер. Хотя оттуда, конечно же, нельзя было услышать звонок, созывающий членов парламента на голосование, это все же было достаточно близко от палаты общин – всего в десяти минутах езды. Конечно, если не попадешь в пробку. Даже после рождения Софи Харвудам вполне хватало трех спален. Однако Эндрю вскоре начал ворчать по поводу того, что в его гардеробную пришлось поселить няню.

– Мне вовсе не нужна комната, чтобы спать одному, – говорил он Дейзи. – Но неприятно думать, что меня лишили такой возможности.

Дейзи никогда не понимала, почему это англичане так любят прохаживаться по поводу любви американцев к эвфемизмам, в то время как сами называли комнату, где муж мог провести ночь в одиночестве, гардеробной.

В доме на Чейни-стрит супружеская спальня, кабинет Эндрю и пресловутая гардеробная находились на втором этаже. Дети и няня (которую через несколько лет сменила гувернантка) жили на третьем этаже. Первый этаж состоял из столовой, студии, где Дейзи занималась скульптурой, и еще одной небольшой комнатки, где переодевались ее натурщики. Окна студии находились довольно высоко, так что сквозь них можно было разглядеть только верхушки растущих в саду деревьев. Однако благодаря высоким окнам из сада тоже нельзя было заглянуть в студию. Дом построили два века назад для какого-то скульптора. С тех пор он сменил много владельцев, но ни один из них не захотел менять планировку и перестраивать студию.

Вдоль стен студии стояли чучела птиц и животных. Дейзи иногда пользовалась ими, когда лепила птиц и лошадей. Птиц она вылепливала в натуральную величину, лошадей, естественно, поменьше. Хотя Дейзи не покидала надежда, что в один прекрасный день она соберется наконец изваять коня в полный рост. Ведь удалось же это Элизабет Фринк.

В чем действительно преуспела Дейзи за последние годы, так это в портретной скульптуре. Конечно, ей было далеко до Эпштейна. Однако она обладала даром не только подметить в человеке главное и вылепить его так, что получалось похоже, но и как бы вдохнуть жизнь в черты лица.

Обычно Дейзи делала бюст из гипса, а потом его отправляли в Фулхэм на специальную фабрику и отливали в бронзе. В основном клиенты Дейзи заказывали ей свои скульптурные портреты для дома или офиса. Но примерно с дюжины самых удачных работ миссис Харвуд были сделаны дополнительные отливки, и теперь они красовались в колледжах Оксфорда и Кембриджа, а также в двух-трех залах для заседаний крупных лондонских корпораций.

За последние три года Дейзи добилась настоящего признания – два вылепленных ее бюста купила Национальная портретная галерея, причем один из них даже включили в постоянную экспозицию. Всякий раз, проходя по галерее, Дейзи украдкой бросала взгляд на свое произведение, и ей приходила в голову одна и та же мысль: «Как же мне все-таки повезло в жизни!»

Дейзи была немного суеверной, поэтому она тут же спешила дотронуться до какой-нибудь деревяшки. Эндрю очень гордился работой жены.

Будни на Чейни-стрит всегда начинались одинаково. Детей кормила завтраком гувернантка. Дейзи спускалась рано утром вниз и готовила завтрак для себя и для Эндрю. Затем она относила поднос с едой наверх, зажав под мышкой кипу утренних газет. Эндрю вставал, надевал халат и садился в кресло с номером «Таймс», который он обычно читал за завтраком. После еды он шел бриться. Дейзи завтракала в постели, просматривая «Дейли мейл», «Гардиан» и «Индепендент». Затем Эндрю выходил из ванной и начинал одеваться. Даже после четырнадцати лет совместной жизни Дейзи все еще любила смотреть, как Эндрю одевается.

– Ты по-прежнему очень красив, – иногда сообщала она мужу.

И Эндрю всегда отвечал:

– Спасибо.

Наблюдая за этой мирной семейной сценой, никто бы не подумал, что обоих супругов ждет впереди долгий и напряженный рабочий день.

Олли увозил Эндрю в министерство, а Дейзи надевала джинсы и футболку и начинала краситься. Даже в те дни, когда Дейзи была абсолютно уверена, что не увидится сегодня ни с кем, кроме гувернантки и приходящей прислуги, обязательно приводила лицо в порядок, прежде чем спуститься вниз и начать разбирать почту. Все равно рано или поздно кто-нибудь наверняка позвонит в дверь, поэтому надо всегда прилично выглядеть. Дейзи по-прежнему оставалась очень привлекательной женщиной с огромными серыми глазами и вьющимися золотисто-каштановыми волосами.

Дейзи редко выходила из дома днем, если этого не требовала работа. А работой она считала не только свои занятия скульптурой, но и обязательные посещения ланчей, которые устраивало правительство по тем или иным поводам. Дейзи ценила одиночество и старалась насладиться им в полной мере, пока дети не вернулись из школы. Софи и Мэтти оба ходили в частные школы, до которых было не больше десяти минут езды на автобусе. Оба возвращались из школы в четыре, и в доме сразу же становилось шумно. В распоряжении Дейзи обычно было семь часов с момента, когда все уйдут, до прихода детей. И она не переставала удивляться, почему же ей удается провести за работой в студии не больше четырех. За домом присматривала прислуга, миссис Салмон. Все, что касалось детей, относилось к обязанностям гувернантки. По мере того как подрастали Софи и Мэтти, Ингрид, гувернантка, все больше начинала походить на няньку при взрослых детях.

Однако Дейзи не спешила отказываться от ее услуг. Ингрид была абсолютно незаменима. На нее всегда можно было спокойно оставить дом и детей, если Дейзи сопровождала Эндрю в его поездках по избирательному округу или просто выбиралась из дома пообедать с Анджелой и Франсез.

Дейзи никак не могла разобраться, почему же с тех пор, как Эндрю назначили министром обороны, ей стало чудовищно не хватать времени. Конечно, ей приходилось посещать гораздо больше правительственных ланчей, чем в те два года, когда муж был министром промышленности. К тому же министры обороны других стран часто привозили с собой жен во время официальных визитов. И, хотя специальный правительственный комитет, отвечающий за прием делегаций, организовывал их размещение и досуг, выступать в роли хозяйки, принимающей гостей, приходилось именно Дейзи. Очень быстро она обнаружила, что какой-нибудь официальный завтрак, на который рассчитываешь потратить два часа, на самом деле отнимает четыре – ведь надо еще уложить волосы, выбрать соответствующий туалет и добраться до места встречи, а потом обратно.

Правда, было очень удобно, что женам министров разрешалось пользоваться служебными машинами. Хотя иногда Дейзи чувствовала необъяснимую враждебность, глядя в затылок сидящего за рулем Олли. Дело в том, что Дейзи никогда не могла выйти из дома вовремя. Она обычно садилась в машину минут на десять позже, чем рассчитывала, и Олли приходилось гнать на предельной скорости, проезжать на желтый сигнал светофора, иногда даже заезжать на тротуар, чтобы доставить Дейзи куда требуется к назначенному часу. Конечно, Олли никогда не комментировал ее привычку опаздывать, но Дейзи знала, что он всегда отмечает, на сколько минут она опоздала, и потом жалуется Дэнису. И Дейзи каждый раз вспоминала об этом, когда садилась наконец на заднее сиденье «ягуара» и упиралась взглядом в затылок Олли.

Если в опоздании Дейзи был виноват кто-то другой, это совершенно не портило ей настроение. Но когда все происходило по ее вине – а так бывало чаще всего – у нее начинались настоящие приступы злобы и раздражения, которые, слава Богу, продолжались недолго.

В конце концов, почему Эндрю обслуживает целая армия помощников – личные секретари, шофер, охранники – а она вынуждена барахтаться в одиночку. Дейзи спрашивала себя, почему это никому в правительстве не придет в голову, что жены министров точно так же могут стать жертвами террористов, как и их мужья. Она вспоминала жену министра, которая погибла при взрыве бомбы, подложенной подрывниками из ИРА в Гранд-отеле в Брайтоне во время конференции тори в восемьдесят четвертом году. Другая женщина, Маргарет Теббит, тоже пострадавшая при взрыве, осталась на всю жизнь калекой.

Хотя, тут же вспоминала Дейзи, обе женщины находились в момент взрыва рядом со своими мужьями. Эндрю был тогда министром промышленности, а эта должность не относилась к разряду особенно высоких. Поэтому номер, отведенный им с Дейзи на время конференции, был очень далеко от комнат более важных персон, стены которых буквально рассыпались от взрывной волны, как карточные домики. Так что им тогда повезло.

А на что же еще уходило время жены министра кабинета? Дейзи очень часто казалось, что она переживает по поводу работы мужа едва ли не больше, чем он сам. А раз так, то не отнимают ли эти переживания не только душевную энергию, но и время?

Например, Дейзи всегда было не по себе, когда приходилось возвращаться вечером домой за рулем своей «вольво» после того, как она выпивала пару коктейлей в обществе Анджелы или Франсез. Дейзи знала, что, как и все супруги высокопоставленных правительственных чиновников, она находится под постоянным вниманием прессы и других средств массовой информации. Даже если она просто будет спокойно стоять на перекрестке, ожидая, когда переключится светофор, а в ее машину врежется какой-нибудь лихач – водитель автобуса, виновата окажется Дейзи – ведь от нее будет пахнуть спиртным. И мало того, что придется дышать в эту противную трубку, что само по себе было довольно унизительно, к тому же, можно не сомневаться, что на следующее утро сообщение о ее задержании попадет на страницы бульварной прессы. Конечно, анализы покажут, что концентрация алкоголя в крови не превышает допустимой нормы, но это уже никого не интересует. Люди запомнят только, что жена министра обороны была задержана на месте аварии и ей пришлось дышать в трубочку.

До сих пор с Дейзи еще ни разу не произошло ничего такого ужасного, но всякий раз, читая в газетах о подобных происшествиях с кем-нибудь из жен политиков, она в деталях представляла себе эту сцену. Если она бывала при этом в плохом настроении, то тут же приходила в негодование.

Ну в самом деле, что это за жизнь? Постоянно чувствуешь на себе чужие взгляды. «Жена Цезаря должна быть вне подозрений». Дейзи всегда не нравилось это выражение, еще со школьных лет.

И все же, если задуматься, обязанности жены Цезаря отнимали совсем не так уж много времени. Наверное, она просто была хронически непунктуальна. Может быть, это болезнь?

Сегодня Олли вез Дейзи на ланч, который устраивала жена министра финансов в честь весьма противоречивой писательницы постфеминистского толка, которая оказалась также женой министра финансов Франции.

«Ягуар» пересек площадь парламента, свернул на Уайтхолл и остановился перед барьером, преграждающим въезд на Даунинг-стрит. Один из полицейских нагнулся к окошку машины, чтобы взглянуть на их пропуска. Он приветливо кивнул Дейзи.

Наконец машина въехала в улочку, которая никак не соответствовала своей громкой славе. Дайнинг-стрит была настолько узкой, что крыши многоэтажного министерства иностранных дел, стоящего на левой стороне улицы, было практически не видно из окна машины. Однако сложилась в основном улица из одно-двухэтажных кирпичных домов, построенных в семнадцатом веке. Их уже столько раз реставрировали, что стерли какие-либо признаки возраста. Олли остановил машину у подъезда дома номер одиннадцать. Пожилой швейцар, открывший парадную дверь, вежливо поздоровался с Дейзи и проводил ее вверх по лестнице к выкрашенной белой краской двери, ведущей в личные апартаменты министра финансов.

А в это время на другой стороне Уайтхолла, внутри безликого бетонного здания министерства обороны, Эндрю Харвуд, сидя за своим письменным столом, потягивал из бокала виски. Курьер поставил рядом на стол поднос с сандвичами и кофе. У министра было очень напряженное утро – сначала переговоры с немецкой делегацией по поводу обычных вооружений, затем пришлось несколько часов обдумывать тактику министерства в отношении сторонников одностороннего разоружения. Сейчас же мысли Эндрю Харвуда занимали обострившиеся до предела отношения его министерства с министерством промышленности. На сей раз предметом спора стали разногласия по поводу того, отдать ли заказ на поставку оборудования для программы ES7 компании «Стоктон эйр спейс», «Бедфорд хай тек» или же одному американскому предприятию.

Вне всяких сомнений, Рейчел Фишер по праву занимала место министра промышленности. Эндрю часто задавал себе вопрос, не является ли основной причиной часто возникающих разногласий между двумя министерствами личная неприязнь друг друга их руководителей. Сам он вовсе не чувствовал враждебности в отношении Рейчел Фишер. И, возможно, ошибался, считая, что Рейчел его недолюбливает. Может быть, все дело в том, что продвижение по службе Рейчел Фишер в течение ее политической карьеры активно поддерживал «Бастион» во главе с Беном Фронвеллом. Скорее всего именно поэтому, Эндрю постоянно чувствовал, что они с Рейчел Фишер стоят как бы по разные стороны барьера. Должность Эндрю, безусловно, была намного выше поста, занимаемого Рейчел. Более важными, чем министерство обороны, считались только министерство иностранных дел, министерство финансов и министерство внутренних дел.

Эндрю так и не нашел времени для завтрака. Необходимо было прочитать последний отчет о расследовании по делу «Рейдера» с результатами вскрытия тела Джона Джеймсона. В два сорок пять предстояла встреча с председателем правления «Стоктона» и главным конструктором компании.

Ровно в два курьер убрал со стола министра обороны поднос с остывшим кофе и нетронутыми сандвичами.

В два тридцать, когда в кабинет зашли Мартин Тройэр и Остин Бартмор, они увидели, что их начальник, заложив руки на спину, с задумчивым выражением лица меряет шагами кабинет.

Он кивнул Бартмору и направился к синему кожаному дивану.

Остин уселся в кресло под одной из батальных гравюр, а Мартин с блокнотом в руках – на стул.

Эндрю сидел, чуть наклонившись вперед, лицо его было хмурым.

– Вы, конечно, видели результаты вскрытия, Остин. Бедный парень!

Все трое несколько секунд молчали, затем Эндрю задумчиво произнес:

– И как же вы думаете: все три смерти действительно можно считать случайным совпадением?

– Я знаю, господин министр, – начал Остин Бартмор, – что вам никогда не нравился начальник сектора «Ф». Однако до сих пор у нас были все основания считать Чарльза Картрайта хорошим специалистом и доверять его оценкам. Так вот, он целиком согласен со следственной группой в том, что в двух предыдущих случаях можно исключить возможность некоего злого умысла. Конечно, можно поставить вопрос о том, что эти три смерти указывают на явные просчеты компании «Стоктон» в подборе кадров. Но это уже совсем другой вопрос.

До сих пор у нас также не было никаких претензий к компании «Стоктон». Однако теперь из-за загадочных происшествий последних месяцев нам пришлось заморозить программу ES6.

Поэтому сейчас Картрайт рассматривает предложения компании «Бедфордшир хай тек». Эндрю невесело улыбнулся.

– Я тоже думаю, что нам не следует закрывать глаза на возможности компании «Бедфордшир хай тек» только потому, что ее поддерживает моя уважаемая коллега – министр промышленности. Впрочем, вскоре мы услышим лекцию мистера Картрайта по этому поводу. И ведь это удивительно, вообще-то я люблю лекции. Наверное, у нас с Картрайтом не совпадают биополя.

В кабинет зашел дежуривший в тот день секретарь и спросил, обращаясь к Эндрю:

– Господин министр, вы готовы принять мистера Картрайта?

– Угу.

– И еще – несколько минут назад приехали представители «Стоктона».

– Пусть войдут все вместе.

Высокий лысеющий лоб председателя правления «Стоктон эйр спейс» блестел от выступивших на нем от волнения капель пота.

– Вот мы и встретились снова, мистер Мэннинг, – произнес Эндрю, пожимая руку председателю.

– Сожалею, что это происходит при столь трагических обстоятельствах, господин министр.

Председателю указали на кожаное кресло, а главному конструктору пришлось довольствоваться стулом с подлокотниками.

Эндрю открыл совещание, обращаясь к конструктору, Лайонелу Баркеру.

– Насколько я понимаю, Джеймсон проводил заключительные испытания «Рейдера». На этой неделе вы должны были поставить нам первый самолет. Мистер Баркер, до того, что произошло в прошлую субботу, какого вы были мнения о новом кресле с катапультой, которое установили на «Рейдере»?

– В этом кресле использованы новые компоненты, господин министр. Но его безусловная надежность не вызывает ни малейших сомнений.

Мэннинг прочистил горло.

– У нас были все основания считать его безусловно надежным, – поспешил поправиться Баркер. – К сожалению, пока у нас нет возможности исследовать кресло пилота и другие части самолета. Как только он будет поднят – если он будет поднят – мы сможем собрать более подробную информацию.

– Согласно результатам вскрытия, оба плеча Джеймсона были сломаны еще до того, как он ударился о землю. Как вы думаете, мистер Баркер, что с ним все-таки случилось?

Эндрю, как всегда, был безукоризненно вежлив.

– Если вас интересует мое личное мнение, то я абсолютно уверен, что, в отличие от двух других сотрудников «Стоктона», Джеймсон не совершал самоубийства. Я думаю, что по какой-то причине выстрелила ракета, закрепленная в подставке для головы пилота. Она пробила крышу самолета, и Джеймсона выбросило за счет разницы давлений снаружи и внутри. Думаю, что наплечные ремни порвались только после этого, успев сломать ему плечи. Нам известен еще один случай. Четыре года назад компания «Бритиш аэроспейс» потеряла пилота – и самолет – при похожих обстоятельствах. Тогда не удалось поднять на поверхность обломки самолета, но, по свидетельствам очевидцев, прежде чем упасть, он летел какое-то время без пилота. Точно установить, почему пилот решил катапультироваться, тогда также не смогли.

– Возможно, вы помните, мистер Баркер, – перебил конструктора Картрайт, – что министерство обороны представило четыре года назад свое заключение по этому вопросу, хотя оно и было основано на спекулятивных выводах.

– Да, – подтвердил Баркер. – И, пока мы не располагаем достаточной информацией, я могу высказать подобные предположения по поводу смерти Джеймсона. Когда его выбросило через дыру в крыше самолета, зазубренные обломки арматуры порвали купол основного парашюта. И Джеймсон ударился о землю, пролетев тридцать тысяч футов. Хотя, как мы знаем, к тому моменту он был уже мертв. По крайней мере, так написано в протоколах вскрытия.

Несколько секунд в комнате царило молчание, затем Эндрю спросил:

– А каково назначение ракеты, вделанной в подставку для головы пилота?

– Это одно из наших последних изобретений. Ракета должна выстрелить при вертикальном падении самолета. Самолет падает в этом случае с такой скоростью, что обычный маленький парашют может не успеть раскрыться и вытянуть большой. А ракета помогает ему раскрыться довольно быстро. Но, конечно же, ее конструкция предполагает, что к тому времени крышу самолета уже сорвало, и основной купол не может об нее порваться.

– Следователи министерства обороны пришли приблизительно к тем же выводам, что и мистер Баркер, – сказал Эндрю, обращаясь к Мэннингу. – Но все они сходятся на том, что нельзя делать никаких выводов, пока не поднимут самолет.

Министр обороны повернулся к Картрайту.

– Как вы думаете, Чарльз, замораживание программы ES6 должно как-то повлиять на наше решение по поводу поставок оборудования для ES7?

– К великому своему сожалению, должен заметить, что мы не можем пока оценить всех последствий этой задержки для общих сроков выполнения программы ES6. Однако, – Картрайт выдержал эффектную паузу, – мы сможем рассмотреть заявку компании «Стоктон» на поставку оборудования для следующей программы только после того, как будут выяснены причины катастрофы самолета.

Мэннинг вытащил из кармана пиджака белоснежный платок и вытер пот со лба.

– А решение относительно программы ES7 не может быть принято после того, как достанут со дна обломки «Рейдера»? – спросил председатель правления «Стоктона».

– Боюсь, что нет, – ответил Картрайт. – У министра обороны очень напряженный график работы, а на то, чтобы поднять самолет, может потребоваться несколько месяцев.

Картрайт произнес свою речь с почти нескрываемым злорадством. Ему явно доставляло удовольствие сообщать представителям «Стоктона» эти неприятные для них новости.

Всю дорогу до дома Эндрю Харвуд ломал голову, почему же Картрайт так радовался тому, что тайну гибели «Рейдера» раскроют еще не скоро. Ведь это задерживало выполнение важной программы, за которую отвечал он лично.

В то же время это практически исключало фирму «Стоктон эйр спейс» из списка возможных претендентов на право поставлять оборудование для программы ES7.

Интересно, какой личный интерес мог быть у Картрайта в этом деле?