1
Не успел Барт войти в комнату, как, едва взглянув в его сторону, Конни досадливо процедила: «Черт побери!» Проработав бок о бок с ним десяток лет — он был менеджером-агентом, она — подружкой-камеристкой одной из ярчайших звезд Голливуда, Конни научилась безошибочно читать по его лицу.
— Вот именно! — уныло подхватил он. — Мне придется сказать Мэгги, что она старовата для этой роли, да разве она послушает! Бежит от ролей своих сверстниц как от чумы!
— Выкладывай подробности. Кто же будет играть Джудит Кейн?
— Ясное дело — Клодия Альбиони.
— Чего ж тут ясного? Она итальянка, а играть нужно англичанку.
— У нее мать англичанка. Клодия прекрасно говорит на двух языках. А главное — ей на самом деле двадцать семь лет! Так что у нее перед Мэгги двенадцать лет форы.
— Смотря как считать. Ты-то, надеюсь, не забыл, что через три месяца Мэгги стукнет сорок пять?
— Тем хуже. Ее никак не собьешь с мысли, что можно играть двадцатилетних девушек, пока самой не надоест. Время штука беспощадная, никому спуску не даст; прекрасно, что она великолепно выглядит, но ей давно пора начать играть зрелых женщин, перейти на амплуа, более соответствующее ее возрасту.
— И ты решишься ей об этом сказать? Мэгги и не за такое давала под зад коленкой…
— Я умею с ней обращаться.
— Ага. Только в бронежилете.
Барт невольно улыбнулся. Конни умела подсластить юмором самую горькую пилюлю. Она ловко нашустрилась справляться со строптивым характером хозяйки, испытав на себе его самые неприятные стороны. Десять лет назад, когда Мэгги Кендал утвердила Уильяма Дж. Бартлета, то есть Барта, в роли своего единственного голливудского агента, Конни Кавано пребывала в должности уже пять лет. Ему было тогда двадцать девять. Прослывший «правой рукой Мэгги Кендал», Барт ощутимо чувствовал поддержку «левой руки» — Конни. Она благородно уступила ему честь и славу первой персоны при блистательной Мэгги, удовольствовавшись более скромным местом, где оставалась абсолютно незаменимой.
Но если Конни предпочитала в единоборстве с хозяйкой тактику продуманной дипломатии, то Барт шел напролом. При его внушительной фигуре и напористом и упрямом характере он был готов насмерть стоять за дело, которое считал правым. Если бы существовал словарь голливудских терминов, для определения Барта использовались бы эпитеты «надежный», «несшибаемый», «честный». Для него не подлежало сомнению, что дважды два — всегда четыре, и он никогда не согласился бы с умниками, которые дерзали утверждать, что при каких-то особых обстоятельствах это может быть иначе.
— Надо вернуть Мэгги к реальности, — помрачнев, сказал Барт. — Мне надоело предлагать ее на роли молоденьких девушек и выслушивать слова сожаления от продюсеров, которые отлично знают, сколько ей лет. Она чертовски хорошая актриса, и в некоторых ролях может быть даже великой, надо только выбить у нее из головы эту дурь. Помешалась она, что ли, на этой дурацкой молодости?
Конни снисходительно улыбнулась его неведению.
— Надо же понимать, милый мой, — возраст! Я сама страдаю по этому поводу — разве незаметно?
— Нисколько, — галантно соврал Барт.
— Это потому, что тебе еще далеко до сорока, и к тому же ты мужчина. Для женщины сорок — роковая черта, нужно немало мужества, чтобы ее благополучно преодолеть. Я, к примеру, долго не могла опомниться, когда мне дал по башке один продюсер, отобрав все мои роли и предложив сыграть какую-то характерную старуху. Это был тот еще удар. — Конни печально вздохнула. — Теперь ты то же самое собираешься объявить Мэгги. Не забудь соломки подстелить.
— И не подумаю. Выложу все, как есть, рассусоливать не стану.
— Где и когда произойдет это историческое событие? Я хочу заранее унести ноги подальше.
— А вот как только она явится. Где она, кстати?
— У парикмахера. Второй час сидит. Заметила у себя седой волос.
— Естественно в ее возрасте.
— Попробуй ей это сказать.
— Ты, как всегда, плохого не посоветуешь.
Барт невесело усмехнулся.
— Бог весть почему самой сексуальной частью моего тела мужчины считают плечо. Сколько вашего брата со слезами припадало к нему!
— Почему плечо, у тебя и ножки хоть куда, — возразил Барт. — Я думаю, сама принцесса мюзикла Сид Чарисс сочла бы тебя достойной соперницей.
Не вставая из-за стола, за которым она разбирала вырезки, присланные лондонским рекламным агентством, раскручивавшим Мэгги в Англии, Конни развернулась вместе с креслом и подняла вверх ногу — точь-в-точь как незабвенная Сид Чарисс перед Джином Келли в «Песнях под дождем». Нога была на удивление длинной, изящной и без всякого намека на варикоз.
— Я, между прочим, начинала с рекламы чулок. Увы, все прочее у меня не так замечательно, как ноги. Стручок какой-то, а не фигура. — Конни лукаво улыбнулась. — А Мэгги бесится: я лопаю почем зря, а ей приходится следить за каждой калорией. Зато ей есть что показать, — со вздохом прибавила она.
У длинноногой худышки Конни была цыплячья грудка, бедер не было и в помине, но она одевалась с изысканным шармом, вещи на ней сидели как на профессиональной модели, и женщины с формами всерьез завидовали ей. К тому же Конни — натуральная блондинка. «Я могла бы сыграть Кристл в «Династии», — хвасталась она. Ее немножко портили резкие черты лица, зато глаза искупали все несовершенства: зеленые как трава, обрамленные длинными густыми ресницами. Благодаря им она сумела сделать кое-какую карьеру. Сперва снималась в массовке, потом ее стали выводить поближе к камере, дальше пошли эпизодические роли «со словами», и, наконец, пришел черед героиням второго плана, которым достается самый остроумный текст, хотя, увы, не самый лучший партнер.
Конни познакомилась с Мэгги, когда ее назначили на роль подружки героини. Героиней была, конечно же, Мэгги. Подружились они мгновенно. Будто сошлись две половинки единого целого. Когда Мэгги покидала студию, отснявшись в трех картинах, на которые был подписан контракт, Конни последовала за ней. Со стороны казалось, что она была чем-то вроде компаньонки, верной Пятницы, но на самом деле она поистине обрела себя в роли лучшего друга. За пятнадцать лет их отношения превратились из обычной дружбы в нечто большее. Как говаривал Барт, особенно когда обе разом за что-нибудь на него накидывались, они казались сиамскими близнецами. Сам Барт вошел в свиту Мэгги после ее скандального разрыва с его предшественником. Ему пришлось посоперничать с кучей претендентов. Правда, дорожку ему расчистил тогдашний босс, владелец крупнейшего в Голливуде актерского агентства. Он прозондировал почву и выяснил, не соблаговолит ли звезда бросить на его подопечного благосклонный взгляд. Окинув взором громадную фигуру, смуглое лицо, растрепанную белокурую шевелюру и неправдоподобно синие, как море у пляжа Малибу, глаза, Мэгги милостиво согласилась его выслушать…
С тех пор он стал ее агентом. Ему пришлось немало попотеть, чтобы утвердиться в должности, — Мэгги привыкла, чтобы с ней носились как с королевой. Он был темной лошадкой, и она не поленилась самолично навести справки. Ей отовсюду сообщали, что Уильям Джон Бартлет — подающий надежды молодой человек. Впрочем, как раз молодость — он был на пять лет моложе ее самой — вызывала поначалу у Мэгги сомнения, но вскоре оказалось, что возраст совсем не мешает Барту справляться с делами, и Мэгги успокоилась. Уроженец Голливуда — отец Барта работал продюсером на студии «Парамаунт», он был там как рыба в воде. К тому же обладал редкой сметливостью и чутьем и всегда знал, что пойдет на пользу его хозяйке, а что нет. Словом, довольно скоро выяснилось, что решение предоставить шанс молодому Бартлету весьма дальновидно, и спустя два года Мэгги повысила его в должности, произведя в менеджеры.
И вот теперь он в мрачном настроении вошел в апартаменты Мэгги на Саут-стрит, в «Мейфейре», в «кабинет» Конни — так она шутя называла свою комнатушку — и, опустившись в кресло, угрюмо сказал:
— Зла не хватает — столько недель угробил попусту. На все лады расхваливал Мэгги, все ее достоинства перечислял, все триумфы! Видно, в том-то и беда, что их накопилось слишком много. А молодость тем временем — тю-тю, улетела.
— Зато остался жар души, — напомнила Конни.
— К сожалению, даже при наличии последнего в нашем деле в расчет принимается прежде всего число прожитых лет. Мэгги слишком задержалась в категории молоденьких. Она, конечно, бесподобно выглядит и следит за собой, но кинокамера — штука беспощадная. Надеюсь, мне не придется стать свидетелем того, как ее снимают через вуаль. Помнишь Марлен Дитрих в ее последней ленте? — Барт передернулся. — Я сделаю все, что от меня зависит, и заставлю ее перейти на характерные роли. Чем скорее, тем лучше. Публика скушает это с удовольствием. Я уже обеспечил тылы.
— Это уж как водится, — сухо заметила Конни. — До сих пор она всегда — или почти всегда — следовала твоим советам. Сейчас у нее самая плодотворная пора. Если, конечно, не считать двух провалов подряд, когда она тебя не послушалась. Скоро она собирается праздновать свое официальное сорокалетие. Ты сильно рискуешь, если вздумаешь напомнить ей об истинном возрасте.
— Потому лишь, что она полагает, будто возрастные роли пригасят ее блеск, что она будет только мерцать, а не ослеплять. На самом же деле Мэгги Кендал неотразима независимо от возраста. Потому она и звезда. И какого черта она так зациклилась на своем имидже! Нет, ситуацию надо переломить именно сейчас, надо повернуть ее лицом к реальности. Жаль только, что все сошлось на роли Джудит Кейн… Как раз ее-то Мэгги сыграла бы замечательно. Альбиони очень хороша собой и актриса неплохая, но Мэгги придает своим героиням нечто неповторимое. Кто лучше ее может сыграть стервозную бабу? Тут Мэгги прямая наследница Бетт Дэвис.
— А теперь пришла пора Мэгги передавать наследство в другие руки. Очаровательной англичаночке, как ее тут называют, — вставила Конни, печально качнув головой.
— Мэгги тоже англичанка. То, что она впервые за двадцать с лишним лет приехала на родину, дела не меняет. Я, кстати, рассчитываю на ее патриотизм — может, она примет одно из предложений, которые здесь получила. Ей, например, предлагают сыграть Аркадину в «Чайке» — она просто создана для этой роли.
— Это верно. Но роль опять же возрастная, — заметила, вставая, Конни. — Надо, пожалуй, хлебнуть виски. Не для поднятия духа, мужества тебе не занимать, но дурные вести легче воспринимаются, когда разбавишь их глотком-другим.
Они сидели, дружески болтая, но Конни держала ушки востро. Вскоре послышался неподражаемый смех Мэгги Кендал. Его грудные переливы мгновенно настроили обоих на серьезный лад.
— Кого это она с собой притащила? — спросила Конни.
Следом за Мэгги шел юный красавчик, который не помнил себя от счастья. И неудивительно.
Мэгги была ослепительна. На ней был темно-лиловый костюм — одно из лучших созданий Донны Каран, обнажающий ноги ровно настолько, на сколько нужно, и подчеркивающий округлость форм. Точно подобранный цвет придавал алебастровой коже Мэгги приятный теплый оттенок. Волосы приобрели в умелых руках Джона Фрида роскошный блеск меди и при каждом повороте головы переливались как струи водопада.
— Дорогие мои!
Ее появление было типичным голливудским шоу; так могла появиться Джоан Кроуфорд в зените славы. На малолетних обожателей это производило безотказный эффект. Мэгги не требовалось прибегать к каким-то специальным трюкам. Она излучала красоту и обаяние. И Барт, глядя на нее, подумал, что и сам не раз становился невольной мишенью этих токов.
Неподражаемым жестом Мэгги бросила на столик перчатки от Корнелии Джеймс и сумочку из крокодиловой кожи.
— Этот милый юноша вытащил меня из толпы поклонников, которые меня чуть не задушили, когда я выходила из салона. Если бы не он, меня просто разорвали бы на куски!
А если бы они не предприняли этой попытки, ты бы сама их разорвала, язвительно подумала Конни. Поклонники были для Мэгги важней хлеба насущного. Конни с первого взгляда поняла, что Мэгги в прекрасном настроении: истеричные поклонники и юный обожатель подтвердили, что она не утратила ни грамма своей власти над публикой, и от этого кровь быстрее бежала по жилам.
— Боюсь, единственно, что я могу предложить вам за мое спасение — немножко выпить, — сказала Мэгги молодому человеку, мягко, но властно подтолкнув его к креслу. — Я думаю, нам будет кстати бутылочка охлажденного шампанского.
— Сколько бокалов? — услужливо спросила Конни.
— Четыре, конечно, — удивленно округлив глаза, ответила Мэгги.
— Это моя дорогая подруга и доверенное лицо Конни Кавано, — промурлыкала Мэгги и, небрежно махнув рукой в сторону Барта, добавила: — А это мой агент и менеджер Билл Бартлет. Молодого человека зовут… — Она обернулась к гостю и со смешком спросила: — Как ваше имя?
— Кертис… Питер Кертис, — запинаясь и тая от восторга, ответил он, пожимая протянутую руку с длинными ухоженными ногтями.
— Питер! Какое очаровательное имя!
— Как у Питера Пэна, — поддакнула Конни, протягивая Мэгги шампанское. В морозилке всегда ждало своей очереди не меньше дюжины бутылок самого лучшего шампанского — арсенал на все случаи жизни.
Конни встретилась глазами с Бартом. «Мэгги верна себе», — сказал ее взгляд.
Час спустя, проговорив с извиняющейся улыбкой: «Какой прелестный молодой человек!», Мэгги опустилась в глубокое мягкое кресло.
— Да, — согласился Барт, — очень молодой.
Глаза Мэгги потемнели до цвета старого янтаря.
— Не забывай, друг мой, ты отвечаешь за мою карьеру, а не за личную жизнь, — произнесла она тоном героини из «Авантюристки», одной из самых знаменитых своих ролей. — И уж если мы заговорили о карьере, как дела насчет сериала?
Момент истины наступил раньше, чем он предполагал. Ему хотелось сперва подготовить почву, а потом поставить Мэгги перед непреложным фактом — необходимость сменить амплуа. Но раз уж так получилось… И он деланно безразличным тоном ответил:
— Я только что вернулся с Уордур-стрит. Там сказали, что Джудит Кейн будет играть Клодия Альбиони.
Мэгги не шевельнулась, но от Барта не укрылось, как затрепетали ее ноздри и поджались губы. Она набрала в легкие побольше воздуху и просто спросила:
— Почему?
В ее голове прозвучало многое — недаром она была великолепной актрисой — удивление, ужас, боль, уязвленность. По умению владеть своим голосом Мэгги не знала себе равных. Так же как ее чрезвычайно выразительное лицо, он был богат оттенками. И она прекрасно пользовалась им, отлично понимая всю силу его влияния. Сейчас она явно вызывала Барта на откровенность.
— Потому что ей двадцать семь лет, — твердо ответил он.
Конни, выпроводив наконец юного гостя, в этот момент как раз подошла к двери и заметила, как в глазах Мэгги сверкнула молния. Она решила остаться у входа и посмотреть, как будут разворачиваться события.
— А при чем здесь возраст? — сделав паузу, спросила Мэгги угасшим голосом.
— Возраст здесь очень важен. В начале сериала Джудит Кейн двадцать семь лет, это молодая женщина, которая после смерти отца остается влиятельной наследницей огромных богатств и вместе с тем попадает словно христианка в яму со львами. Она молода и неопытна, ей предстоит многому научиться, много познать, Клодия Альбиони — я цитирую: «молодая, трогательно чувствительна — это именно то, что нам нужно. Пробы прошли замечательно. Она отвечает всем требованиям роли».
— А я, стало быть, нет?
— Как они говорят — нет.
Мэгги вскочила словно раненый тигр.
— Я могу сыграть любой возраст! И уже играла, если на то пошло! Я переиграю эту сучку Альбиони и на сцене, и на экране, где только захотите! Это всем известно!
— Никто не сомневается, что ты чертовски хорошая актриса. И публика знает, и продюсеры, но продюсеры знают еще кое-что, о чем зрители пока не догадываются. Они знают, что всему свое время и место. Любой проект в Голливуде обсасывают, думая об одном: сработает — не сработает? И сегодня утром ассистент по актерам, режиссер и продюсер — между прочим, не кто-нибудь, сам Калли Бахман — пели мне в одни голос, что назначение сорокапятилетней женщины на роль двадцатисемилетней не сработает!
— Насколько я помню, действие происходит в течение двадцати пяти лет. А справится ли Клодия Альбиони с ролью зрелой женщины?
— Грим состарит ее до любого возраста. — Барт умолк, но решил, что надо усилить аргументацию, и добавил: — А вот омолодить тебя он не сможет — глаза все равно выдадут. Получится недостоверно.
Мэгги метнулась к Барту и прошипела прямо в лицо:
— Иначе говоря, ты смеешь утверждать, что публика не поверит мне?
Барт не стал смягчать удар.
— Не забывай, что два последних твоих фильма с треском провалились. Какие бы ветры ни дули в Голливуде, одно остается здесь незыблемым: тебя оценивают с точки зрения твоего последнего успеха или провала. Прежде чем ты получишь свой процент от прибыли, кассовые счета пройдут через множество рук, и каждый раз строго фиксируется, сколько же ты стоишь. Сегодня утром мне очень хорошо дали понять, что на сегодняшний день эта цифра не слишком велика. Прости, но мне как твоему агенту приходится заниматься этими неинтересными вещами. Я должен продавать тебя режиссерам и продюсерам. И вот сегодня они мне без обиняков высказали, что не желают тебя покупать, потому что согласно кассовым прикидкам ты для этой роли старовата. Им нужна актриса двадцати семи лет, на том они стоят и стоять будут.
Барт сделал паузу и продолжил уже мягким и сочувственным тоном:
— В жизни каждой актрисы наступает момент, когда приходится удаляться с бала… Твои часы уже пробили полночь.
— Это кто сказал? Только мне решать, когда придет пора уходить. А ты как мой агент должен обеспечивать меня теми ролями, которые я хочу играть. Я хочу сыграть Джудит Кейн, хочу, и все! — выкрикнула она, потемнев лицом.
— Мало ли чего ты захочешь! — Барта понесло. — Зато они не хотят. Им нужна свежесть, Мэгги. Новизна, молодость. Словом, им нужна Клодия Альбиони.
Стоя в дверях, Конни наблюдала за их поединком. Голос Барта звучал твердо, черты лица выражали решимость, но в то же время в его тоне сквозило сочувствие, а в глазах виделась заботливая нежность. Мэгги явно не собиралась уступать. Она приняла свою любимую позу: ноги слегка расставлены, ступни параллельно, локти отведены, пальцы рук словно готовятся вцепиться в горло противника. На этот раз этим противником был Барт. Картину довершала гордо поднятая голова. Конни отлично знала, какое выражение написано сейчас на лице Мэгги, хотя та стояла к ней спиной. То самое, которое так любили ее поклонники. Выражение поверженной, но не сломленной героини.
— Я хочу помериться с ней силами, — внезапно отрубила Мэгги. — Пускай делают пробы. Возможно, я напрасно от них отказалась. Уж и не помню, когда мне последний раз предлагали пробоваться. Пускай сравнят и увидят, кто должен играть Джудит Кейн.
— Слишком поздно, — негромко возразил Барт, смягчая ответ улыбкой. — Сегодня подписывают контракт. — Он поднялся из кресла. — Я приложил все силы, Мэгги. Сделал, что мог. Но сейчас развелось столько молодняка, в том числе талантливого. Если бы ты переломила свое упрямство — сколько бы на тебя посыпалось ролей, которые принесут тебе огромные деньги и в которых ты будешь чувствовать себя прекрасно! Национальный театр предлагает тебе сыграть Аркадину, режиссером будет, наверное, сэр Питер Холл! И еще ведут переговоры насчет Гертруды в «Гамлете» — с самим Кеннетом Бранахом, черт меня побери!
— «Аркадина! Гертруда!» — с пронзительной горечью проговорила Мэгги. — Ты хочешь, чтобы я играла матерей?
— Я хочу, чтобы ты играла женщин своего возраста, — уточнил Барт.
— Возраст! Возраст! Возраст! — выкрикнула Мэгги. — Ты, как старик Фауст, зациклился на этом проклятом возрасте! Я, слава Богу, актриса! Я могу сыграть любой возраст!
— А почему же тогда каждый раз отказываешься от возрастных ролей? Что ты цепляешься за свою фальшивую биографию! Только слово скажи — я тебе обеспечу дюжину замечательных ролей! Какая актриса не мечтает сыграть Гертруду, Аркадину или леди Макбет? Неужели интересно всю жизнь играть Джульетту?
— Потому что я слишком молода для роли ее няньки! — отрезала Мэгги. — Ты готов поставить меня на одну доску с бабушкой Эдит Эванс! У меня еще есть в запасе время, чтобы играть то, что мне по душе и что мне прекрасно удается. Плевать мне на твое мнение! В конце концов, я всегда могу подобрать себе агента, который будет руководствоваться не своими представлениями, а моими интересами!
— С самого первого дня, когда я начал на тебя работать, я свято следовал всем твоим желаниям. Вот ты только что обвинила меня в том, что я зациклился на молодости, а сама приводишь с улицы мальчишку — да-да, мальчишку, которому едва ли исполнилось двадцать два! Может, надеешься, что тебе перепадет кое-что от его молодости?
Пощечина Мэгги прозвучала как удар хлыста.
— Слишком много себе позволяешь! — прошипела она, побелев от ярости. — Ты получаешь двадцать процентов от моих заработков. Двадцать, а не восемьдесят! Я сама распоряжаюсь своей жизнью и никто больше, слыхал? И не тебе судить, кого мне приводить в дом. Не суй свой нос дальше своих служебных обязанностей! И если ты будешь их исполнять с таким успехом, как теперь, может, мы и в этом месте поставим точку!
— Если ты не последуешь моему совету, я возражать не стану. Тогда мне тут нечего делать. Ищи себе собачонку, которая будет лизать твою туфлю и не вздумает кусаться. А сама продолжай играть молоденьких женщин, пока не придет пора отправляться на пенсию. Если, конечно, найдутся желающие смотреть на тебя в этих ролях.
Конни едва успела отскочить от двери, чтобы пропустить Барта, который стремглав выскочил из комнаты. Через секунду раздался страшный грохот: Мэгги швырнула ему вслед бутылку из-под шампанского. Внизу громко хлопнула входная дверь.
Самое время провести душеспасительную беседу, подумала Конни.
— Надо бы поаккуратнее обращаться с чужой собственностью, — упрекнула она Мэгги, которая металась по комнате, как разъяренная тигрица. — Мы ведь не купили этот дом, а взяли в аренду.
— Ты слышала? — вскинулась Мэгги. — Слышала, что он сказал?
— Как не слышать! Вы так орали, что и глухой услыхал бы. — Конни увидела осколки стекла на полу возле двери и сокрушенно покачала головой. — Слава Богу, краска не пострадала, — заметила она, оглядев дверь. — А осколков-то…
— Да черт с этими осколками! Речь идет о моей карьере. В кои веки подвернулся случай сыграть подходящую роль — и пожалуйста, она отходит какой-то итальянской шлюшке, а мне, видите ли, предлагают перейти на амплуа матерей! — Мэгги обхватила руками голову, забыв о дорогой прическе. — Господи, какую конфетку я бы сделала из этой Джудит Кейн! Эта роль будто специально для меня создана!
— Барт тоже так считает. К сожалению, Калли Бахман не разделяет вашего мнения. — Конни помолчала и с деланной беспечностью добавила: — Говорят, он без ума от этой Альбиони, потому ей и достался такой лакомый кусочек.
Мэгги резко обернулась, и Конни бросилась в глаза чудесная перемена — спасительную наживку проглотили в один момент. Уязвленное самолюбие исцелялось прямо на глазах.
— Неужто правда?
— Клянусь всем своим состоянием! — с готовностью подтвердила Конни. А про себя добавила: чем угодно поклянусь, кроме своих прекрасных глаз.
Она понятия не имела, кого сумела подцепить на крючок эта Клодия Альбиони, но раз Мэгги легче от мысли, что ее жертвой пал сам Калли Бахман, значит, так тому и быть.
— Откуда тебе известно?
Мэгги не терпелось узнать всю подноготную.
— Да я уж и не помню, — безразлично молвила Конни, старательно подбирая осколки. — Мало ли вокруг болтают.
— Но это же меняет дело! Теперь все становится на свои места. Уж мне-то ты могла бы об этом пораньше сказать.
«Только для тебя, голубушка, эту новость и держала», — подумал Конни и поморщилась — осколок порезал указательный палец.
— Жаль, что не успела прежде, чем ты начала бить посуду.
— А Барту сказала?
— Ему это ни к чему. Его дело — толкать тебя вперед и выше.
— Прямо в забвение. — Изящным жестом суперзвезды Мэгги Кендал протянула руки старинной приятельнице. — Неужели я похожа на Аркадину?
Конни взглянула на нее снизу вверх.
— При соответствующем гриме, — тактично ответила она и, снова уткнувшись глазами в разлетевшиеся по полу стекляшки, продолжила: — Это гениальная роль. Для настоящей актрисы просто подарок. — И после паузы добавила: — Для такой, как ты.
— Да, — великодушно согласилась Мэгги, — но в надлежащее время! А оно еще не пришло.
— И все же… — протянула Конни.
— Что — все же?
— Все же пробный шаг сделать не помешает. Сразу станет ясно, в том ли направлении ты движешься, может, надо скорректировать курс. — Конни опять помолчала и серьезно сказала: — В одном Барт несомненно прав: через три коротких месяца тебе исполнится сорок пять.
Мэгги прыжком перемахнула через комнату, подхватила Конни под руку и подтащила к огромному венецианскому зеркалу, висевшему над камином.
— Разве мне дашь столько лет? Отвечай! — потребовала она.
— Нет, — не кривя душой, ответила Конни и отрицательно покачала головой. — Тебе столько не дашь.
На гладкой шелковистой коже, покрытой персиковым тоном, не было не единой морщинки — если не считать тонких ниточек, заштрихованных карандашом, возле глаз и в уголках изящно очерченных губ. Никакого намека на двойной подбородок и подтяжку. Густые волнистые волосы цвета шерсти породистого ирландского сеттера.
Зеленые глаза встретились с темно-голубыми.
— Но тебе не дашь и двадцати семи, — безжалостно закончила Конни. — Нельзя прятать голову в песок, Мэгги. Сколько можно цепляться за молодость! Будет гораздо умнее, если ты проявишь дальновидность. Сделай правильный вывод из этого неприятного урока. Соверши плавный переход от амплуа молодой блестящей женщины к амплуа зрелой и не менее блестящей женщины. Послушайся Барта, он прав, как всегда бывает прав, когда дело идет о твоей карьере. Ты сможешь сыграть прорву замечательных ролей и покажешь себя, как этим чертовым продюсерам и не снилось. У тебя просто безграничный горизонт. Будет, где разгуляться. Не то что в ролях девчонок, где тебе не на чем блеснуть, даже когда играешь коварную сучонку. Ты сама всегда твердила, что боишься типовых ролей. А если — заметь, это только предположение! — если ты примелькалась в этих шаблонных ролях, всем приелась, и теперь вот их потянуло на свежачок?
Мэгги нахмурилась, но тут же вспомнила о морщинах, и лоб ее разгладился.
— Подумай хорошенько, — посоветовала Конни, возвращаясь к осколкам. — И не сердись на Барта. Он желает тебе добра. И всегда дает точную наводку. Вспомни, сколько раз ты с разлету отказывалась от ролей, которые он для тебя устраивал, а потом оказывалось, что тебе за них премии дают! Посчитай-ка, сколько призов он тебе обеспечил!
Мэгги отвернулась от зеркала.
— А сколько хамства я от него натерпелась!
— Он Овен, — значительно сказала Конни, — а ты Скорпион. Противоположные знаки. Поэтому и живете как кошка с собакой.
— Хочешь, чтобы я тебе свои шрамы показала? — вскинулась Мэгги.
— Благодарю, не надо, у меня и своих достаточно. Заработала, вас разнимая. — Конни поднялась, держа в руках мусорную корзинку с осколками. — В другой раз, если вздумаешь скандалить, делай это, пожалуйста, в словесной форме. Мне надоело подбирать за тобой куски битого стекла.
Оставшись одна, Мэгги сбросила салатовые замшевые туфли на высоком каблуке и, заметив за стеклянной дверцей бара-холодильника недопитую бутылку шампанского, налила себе бокал, осушила и налила еще.
Потом залезла с ногами на мягкий диван. Ладно, черт с ней, с Клодией Альбиони, наплевать и забыть! Но все же роль Джудит Кейн написана точно для нее, Мэгги Кендал. Никто лучше ее не влезает в шкуру таких ощетинившихся всеми иголками стервочек, которых жизненные обстоятельства припирают к стенке. Ну что с того, что она переиграла их десятки? Разве не этого ждет от нее публика?
Тут бесстрастный внутренний голос напомнил ей о двух последних провалах. Да, две последние роли никак не назовешь творческой удачей. Если уж начистоту, это был оглушительный провал. И его отголоски, безусловно, долетели до ушей Калли Бахмана. Он просчитывает кассовые прибыли до последнего пенни, и сколько ни вешай ему лапшу на уши, никуда не денешься: «Высокая ставка» и «Газетная колонка!» не окупили расходов. А в шоу-бизнесе, где тебя оценивают с точки зрения твоего последнего успеха или провала, это катастрофа.
Но провалы случаются и у других знаменитостей! И Джек Николсон сел в лужу с фильмом «Два Джейка», и Уоррен Битти с «Иштар», да и с «Диком Трейси», не говоря уж о «Красных». Да что там — у Сталлоне, кроме фильмов о Рокки или Рэмбо, почти сплошь неудачи! А у меня — впервые за целых двадцать три года два некассовых фильма. Ничего страшного, попыталась убедить себя Мэгги, что было, то прошло, надо забыть о неудаче и все начать сначала.
Но внутренний голос не унимался. Неудач-то не две, а три, напомнил он. Если Джудит Кейн уплывет к Клодии Альбиони, поднимется волна слухов и сплетен. Найдутся жалельщики: «Бедняжка Мэгги, как ей не везет — два провала подряд — и на тебе, опять ее подшибли. Неужели она сойдет с круга? Что ж, двадцать три года в суперзвездах — не так ух плохо. Теперь можно перейти на роли второго плана. Если, конечно, она не промахнется с выбором амплуа. И решится играть девчушек старше, чем она привыкла…»
Мэгги воочию увидела понимающие улыбки доброжелателей, услышала их смешки.
— Нет! — вырвался у нее яростный вопль. — Меня так просто со счетов не сбросишь! Я как-никак Мэгги Кендал, и мне рано на помойку.
Она протянула руку за бутылкой шампанского и вылила остатки себе в бокал. Впервые за много лет ее охватила паника. Если не принять решительных мер, Калли Бахман может положить начало целой серии отказов. В шоу-бизнесе всегда так: стоит кому-то позволить дать тебе пинка, как накинутся сворой и затопчут. Она успела нажить себе немало врагов, которые рады-радешеньки будут воспользоваться случаем. Надо срочно придумать что-нибудь такое, что восстановит пошатнувшиеся позиции. Но что тут придумаешь? Ясно одно, предложение Барта не годится. Перейти от ролей женщин в возрасте тридцати с небольшим к сорокалетним дамам? Конечно, когда-то придется это сделать, но не теперь же… Упаси Бог, только не теперь. Это же будет началом конца! Что бы там Барт ни говорил, но роли молодых женщин гораздо выигрышней, чем роли матрон. Мало кому из актрис удавалось проскочить этот рубеж безболезненно. Кэтрин Хепберн, например, но у нее всегда были фантастические сборы; Джоан Кроуфорд это удалось уже с меньшим успехом, а самая великая из этой тройки, бессмертная Бетт Дэвис так и не смогла укрепиться в новой категории, после сорока ее карьера кончилась вместе с фильмом «Все о Еве». Все свои знаменитые роли она сыграла в первые два десятка лет карьеры. А Мэгги продержалась уже двадцать три года…
Нет, на мне рано ставить крест, твердила себе Мэгги, пытаясь перебороть тревожные чувства. Я так просто не сдамся! Хепберн устояла, и Кроуфорд, и я смогу… Я не дам превратить себя в жалкую развалину из фильма «Что случилось с беби-Джейн?» Не дождетесь! Выход должен найтись! Только какой?
Через какое-то время Конни неслышно приоткрыла дверь в гостиную. Хорошо зная, какова бывает Мэгги в тяжелые минуты жизни — а сегодня у нее выдался непростой денек, — Конни предпочитала оставлять хозяйку наедине с самой собой. Так она восстанавливала равновесие. Ей удавалось это всегда, удастся и на этот раз. У Мэгги эластичный характер; она страстная, непредсказуемая, неуравновешенная, подчас впадает в черную меланхолию, но никогда не погружается в хандру надолго. Сейчас, наверно, она успела перебрать все косточки бедняжки Клодии Альбиони.
Картина, которую увидела Конни, поразила ее: Конни не металась с проклятьями по комнате, а спокойно сидела, удобно устроившись в мягких подушках, и смотрела телевизор. Стоя в дверях, Конни не видела экрана, зато ей хорошо была видна фигура Мэгги, и по ее прищуренным глазам, выражению лица и позе можно было уверенно заключить, что та вся поглощена тем, что на нем происходит.
Конни так же неслышно прикрыла за собой дверь. Чтобы Конни днем сидела и смотрела телевизор? Невиданное дело! Чтобы заставить ее белым днем усесться перед телевизором, да еще отвлечь от собственных проблем, должно было идти нечто из ряда вон выходящее. Независимо от масштаба проблем, с которыми приходилось сталкиваться Мэгги, они поглощали ее без остатка, и покуда не находилось решения, она ни на что другое не отвлекалась. И что-то Конни не замечала, чтобы Мэгги искала решение на телеэкране. Но лучше уж пускай смотрит в ящик, чем орет и бесится, успокоила себя Конни. Да и вообще, разве можно со стопроцентной точностью объяснить что-нибудь, когда дело касается Мэгги Кендал?
И она пошла разбирать письма поклонников.
Внимание Мэгги было приковано к экрану, на котором баснословно популярная авторша семейных саг Вирена Ричмонд отвечала на вопросы Мэри Маршал — этой хитрюги с лицом святоши, некогда пронырливой журналистки, а теперь ведущей программы «Горячее место». Несколько недель назад Мэгги пригласили участвовать в этой передаче, но она, подумав, отказалась. Она вообще редко давала интервью. И сама Мэри Маршал вместе с ее программой нисколько не интересовали Мэгги.
Ее привлекла тема разговора.
Вирена Ричмонд рассказывала, как по прошествии двадцати одного года после того, как она отдала на усыновление своего шестимесячного ребенка, он нашел ее и написал ей письмо, в котором выразил желание увидеться с ней.
— Какова же была ваша реакция? — спросила Мэри Маршал.
— Крайнее удивление — и невероятная радость. Я даже мечтать не смела о том, чтобы увидеться с ним, хотя дня не проходило без мыслей о нем. И уж тем более мне не приходило в голову, что он сам отыщет меня и захочет познакомиться. Он прислал удивительное письмо. — Глаза Вирены Ричмонд повлажнели. — Полное любви и понимания. В нем говорится, что у меня, должно быть, нашлись очень серьезные причины оставить ребенка и что, читая мои книги, он сделал вывод о том, что я не какая-нибудь черствая, бесчувственная особа и очень тепло пишу о материнстве…
— А что вы почувствовали, когда встретились с ним?
— Он оказался таким прелестным. Я расплакалась. Мы обнялись, и оба рыдали.
— Вы объяснили ему, почему вам пришлось от него отказаться?
— Да. Я все рассказала. Про то, что меня не печатали, я была несчастна и в профессии, и в жизни, что его отец бросил меня, как только узнал о моей беременности. Жить было почти не на что, я перебивалась случайными заработками, и мне ничего не светило: я получала отказы из всех редакций и, казалось, никогда не смогу написать книжку, которую захотят купить и прочитать. Словом, я была в отчаянии. Что я могла предложить будущему ребенку? Одну только любовь. А детям нужно гораздо больше. Шесть недель я терзалась, не зная, на что решиться, ревела ночи напролет. То принимала решение оставить ребенка, бороться ради него за свой успех; то, представив себе, на какие лишения его обрекаю, отказывалась от этого решения. Денег не было совсем, и мне пришлось идти в Дом матери и ребенка при Армии спасения; да и из дома меня гнали, хозяин, узнав еще, что я беременна, предупредил, что жильцов с детьми не держит… Словом, положение было безвыходное. В конце концов я решила, что надо думать только о судьбе моего мальчика. Если ему будет лучше с людьми, которые обеспечат его тем, что я не смогу дать, если у него будет отец, будет уютный, счастливый дом, значит, надо пожертвовать своими чувствами…
— И у ребенка было счастливое детство?
— Да, он очень любит родителей, которые его усыновили. И, между прочим, они сами сказали ему при достижении совершеннолетия, что у него где-то есть настоящая мать, и если он захочет ее разыскать, они отнесутся к этому с пониманием. Я всегда буду благодарна им за это. И, конечно, не стану отнимать у них сына, он принадлежит им, как и мне, они его воспитали. И у них хватило благородства пригласить меня в свою семью.
— А как восприняли это событие ваши читатели? Вы, насколько я знаю, получаете огромное количество писем. Что вам пишут?
— Да, у меня обширная почта. Мне стали писать, когда вышла в свет моя первая книжка. Видно, мне удается задевать какие-то важные струны… Но вот что удивительно: когда эта новость разнеслась по стране, меня просто завалили письмами, и ни в одном из них не было ни слова упрека или осуждения. Очень много пишут женщины, которые не по своей вине вынуждены были отказаться от своих малюток. Сердце разрывается, когда читаешь некоторые из этих писем. Кто-то просит о помощи. И я решила передать гонорар за мою последнюю книгу «Сердцебиение» в специальный фонд, который будет помогать приемным детям и их настоящим матерям найти друг друга, при условии, что они оба этого хотят. Некоторые дети вполне счастливы со своими родителями, усыновившими их, и не желают знать ту, что дала им жизнь. Мой фонд придет на помощь тем, кто в ней объективно нуждается.
И вот что еще удивительно. На протяжении многих лет я ужасно боялась, что моя тайна откроется, и это отвратит от меня читателей. Я боялась, что мне, автору саг о счастливых семьях, не простят незаконнорожденного ребенка. Но вот тайна открылась, а тиражи моих книг резко подскочили вверх! У меня обычно расходятся триста тысяч экземпляров в бумажной обложке, а «Сердцебиение» распродано уже в полумиллионе экземпляров, и это только у нас в стране! Издатели предполагают, что за рубежом продадут не меньше двух миллионов…
— Значит, это событие способствовало вашему успеху.
— Да, еще как! Времена изменились. То, что вызывало осуждение в 1971 году, никого не удивляет в 1992-м. Почти половина семей в стране так называемые неполные. Остается жалеть лишь о том, что успех пришел ко мне слишком поздно, когда я уже разлучилась со своим мальчиком. — Знаменитая романистка грустно улыбнулась. — Что поделаешь, не все в нашей власти.
— Да, жизнь полна неожиданностей, и подчас она преподносит нам радостные сюрпризы. Вот ваш сын вас нашел.
— Да, слава Богу.
— А теперь давайте поговорим о вашей последней книге…
Мэгги медленно откинулась на подушки и нажала кнопку панели дистанционного управления. «Да, — прошептала она, не сводя глаз с темного экрана, — жизнь полна неожиданностей. — На ее лице появилось то особенное выражение, увидев которое Барт или Конни не преминули бы сказать: «Ну, Мэгги что-то замышляет…»
В характере Мэгги была эдакая маккиавеллиевская жилка, которая развилась в годы ее мрачного детства, когда ей приходилось измысливать хитроумные планы, чтобы противостоять религиозному фанатизму родителей. Восхищаясь ее стратегическим гением, Барт шутил, что в прошлой жизни она наверняка была профессиональной заговорщицей. Вот и теперь ее мозг лихорадочно работал, просчитывая варианты.
— Ну так, — глубоко вдохнув, вслух сказала Мэгги. — Это как раз то, что нужно. Спасибо моему ангелу-хранителю! — воскликнула она, победно вздымая вверх сжатые кулачки. — Этот подарочек мне прямо с неба свалился, не иначе. Именно сегодня, именно в этот час показывают программу, которую я ни при какой погоде не смотрю, а тут неведомая сила заставляет меня включить телек!
Это неспроста, думала она, меряя шагами гостиную. Сама судьба подает мне знак.
Мэгги не отличалась набожностью, в детстве она на всю жизнь получила отвращение к религии, но, как большинство людей ее профессии, была очень суеверной. Она верила в руку судьбы. Только что увиденное на телеэкране воспринималось ею как недвусмысленное указание к действию. Теперь оставалось следовать ему. «Следовать, следовать!» — радостно приговаривала она, кружась по комнате. Кровь снова живо заструилась по жилам.
Подобно Скарлет О'Хара Мэгги не любила терять время зря. Но если Скарлет могла отложить думы о чем-либо на завтра, то Мэгги и думала, и действовала без всяких проволочек. Барт займется расследованием. Он в этих делах собаку съел. Он раскопает, что мне нужно, и тогда — о, тогда… Лицо ее озарилось внутренним светом, будто она оказалась на съемочной площадке у Джозефа фон Штернберга. Вся эта шайка-лейка на коленях будет умолять меня выбрать любую роль, потому что такая реклама им не снилась. Я смогу хоть дочку Дракулы играть, они будут пялиться на меня с обожанием. «Увидим тогда, чья возьмет, — громко воскликнула она, как обрадованное дитя, не в силах сдержать распиравшего ее восторга. — Это, несомненно, знак свыше. Надо быть слепой, чтобы пройти мимо такой потрясающей возможности».
Мэгги опять устроилась с ногами на диване, машинально накручивая на палец локон, как всегда, когда обдумывала какой-нибудь план. Надо предусмотреть каждую мелочь. Конечно, без помощи Барта и Конни не обойтись. Тут уж либо пан, либо пропал.
Конни застала ее на том же месте, глубоко погруженной в свои мысли.
— Ты что, в спячку впала? Сколько можно так сидеть! Уже три часа, а на пять у тебя назначено интервью с Барри Норманом. Группа уже здесь, налаживают свет и звук. Господи, да что ж ты с волосами-то делаешь!
— А? Я просто задумалась, — рассеянно ответила Мэгги.
— Может, поделишься — о чем?
— В соответствии с твоим пожеланием перебираю возможности. Размышляю, куда податься.
— Ну и?
— Кажется, нашла верную дорожку. Как только покончим с этим интервью, я вам обоим доложу.
— Обоим?
— Ну конечно, — кивнула Мэгги и жестом отпустила Конни, направляясь в ванную, чтобы переодеться. — Барт знает, что я в горячке могу ляпнуть что угодно, пусть простит меня. Обзвони пивнушки, в которых он бывает, ты же их знаешь, передай ему, что я все хорошенько обдумала и пришла к важному решению. Я уверена, он его одобрит.
Дверь в ванную закрылась за ней.
Конни нашла Барта со второго звонка. Он был в своем любимом баре. В отличие от Мэгги Барт был стопроцентно предсказуем, а потому и считался надежным. После каждого скандала он отправлялся утешиться за стаканчиком. В Англии он пристрастился к элю, и Конни уже знала, где он бывает чаще всего. Найти его было несложно — достаточно сделать несколько звонков.
— Нас ждут великие дела, — сказала Кони. — Ее опять какая-то муха укусила, и судя по всему, на этот раз — муха цеце.
— Что же она такое задумала? Сделать из «Вишневого сада» мьюзикл?
— Вряд ли. По-моему, она замахнулась на что-то грандиозное, только ума не приложу, на что. Велела тебе передать, цитирую: «Я хорошенько все обдумала и пришла к важному решению. Уверена, что Барт одобрит». Конец цитаты.
— А ты не забыла, что меня вышибли с работы?
— Она еще добавила, что ты не принимаешь всерьез ее заскоки, когда она не в себе. Да и пора привыкнуть — она тебя выгоняет не реже раза в месяц. Она не может без тебя обойтись, точно так же, как ты без нее. Так что в ее затее мы с тобой наверняка главные фигуры. Давай, впрягайся. Сегодня Барри Норман берет у нее интервью для программы «Вечер кино». А потом она будет промывать нам мозги. Приготовься внимать.
— Ладно, через пять минут буду, — сказал Барт и повесил трубку.
Конни встретила его на лестничной площадке.
— С ней черт-те что творится. Я не видела ее в таком состоянии с тех пор, как она выступила в программе «Звук и свет» в театре «Хэмптон-корт».
— Она звонила кому-нибудь? Или, может, ей звонили? С кем-нибудь разговаривала? — Барт пытался найти ключ к ситуации.
— Ничего подобного. Она смотрела телевизор.
— Да она его никогда не смотрит! Разве что показывают ее или кого-то из близких знакомых.
— Говорю тебе: она смотрела телевизор. Я своими глазами видела. Заглянула, думала, она разыгрывает «Трагическую музу», а оказалось «Ребекку с фермы Саннибрук». — И, предупреждая логичный вопрос, добавила: — Я просмотрела программы. Ничего особенного. Обыкновенный телевизионный поток.
— Но что-то, видно, ее зацепило. Иной раз достаточно бывает словечка, намека…
Раздался звонок в дверь.
— Это Барри Норман, — сказала Конни. — Пойди впусти. А я приведу Мэгги.
Конни вошла в гардеробную Мэгги. Та стояла у высокого зеркала, ослепительная в платье из фисташкового шелкового джерси от Джин Мьюир, которое мягкими складками ниспадало с ее великолепной фигуры. Пламенеющие волосы были уложены в стильную прическу, лицо тщательно подгримировано.
— Сойдет? — спросила она, как будто могли быть какие-то сомнения.
Еще бы, подумала Конни.
— Все готово, — объявила она. — Ждем явления звезды.
Оставляя за собой шлейф аромата «Эсти Лаудер», Мэгги прошествовала в гостиную, где телевизионщики приготовились к съемке. — Барри! — теплым грудным голосом пропела Мэгги, протягивая интервьюеру обе руки. — Какое счастье снова видеть тебя!
Через час с небольшим Барт и Конни вошли в комнату, которая после ухода съемочной группы с ее причиндалами снова приобрела свой уютный вид, создаваемый шелковой абрикосовой обивкой и классическим узором ковра. Мэгги стояла у балконной двери, выходящей на Саут-стрит. Она казалась погруженной в глубокие размышления. «Позирует», — недоверчиво подумал Барт.
Конни перехватила его взгляд и шепотом подтвердила его мысль.
— Она просто ослепила Барри Нормана. Мне даже показалось, что ему понадобится собака-поводырь, чтобы отсюда выбраться.
— Она в самом деле что-то замышляет, — прошептал в ответ Барт. — Только вот что именно?
С Мэгги всегда так: она такая искусная актриса, что нужно было не один пуд соли с ней съесть, чтобы определить, где игра, а где жизнь. Как правило, Барту и Конни это удавалось, потому что они провели с ней больше времени, чем оба ее мужа, вместе взятые. Для Мэгги ее искусство и было самой жизнью, и она так легко перескальзывала с одного на другое, что невозможно было с точностью сказать, в какой зоне она пребывала в каждую данную минуту. Первой реакцией Барта, когда он увидел ее стоящей у окна, было зааплодировать. Им явно предстояло наблюдать Представление.
Он понял, что не обманулся, услышав ее первые слова.
— Дорогие мои… это вы… Барт! — Ее бархатный голос ласкал слух. Она плавно подошла к Барту и приложилась губами к его щеке. — Язык мой — враг мой. Ты же знаешь, как меня заносит… У меня и в мыслях не было… Мир?
— Меня как раз волнует то, что у тебя в мыслях.
— Можешь не волноваться. — Она ласково улыбнулась. — Я очень серьезно отнеслась к твоему совету, и, мне кажется, тебе понравится мое решение.
Мэгги взяла его под руку и обернулась к Конни, которая, зная, чего от нее ждут, подскочила, чтобы та взяла под руку и ее, и так втроем они направились в комнату Конни, которая использовалась как деловой кабинет. Там велись все важные беседы.
Усадив их вдвоем на диван, Мэгги осталась стоять. Буря, которая смела Барта несколько часов назад, улеглась. Мэгги пристально изучала своих зрителей.
— Ты посоветовал мне трезво взглянуть на себя, — сказала она, обращаясь к Барту. — Я так и сделала. Я долго просидела, обдумывая всю свою жизнь — прошлое, настоящее и будущее.
Неплохой текст, подумал Барт. Интересно, кто автор? Мэгги повернулась к ним спиной, сделала несколько шагов по комнате, потом вновь подошла к дивану. Она изображала борение чувств. Барт смотрел на нее с наслаждением. На нее всегда было приятно смотреть.
— Ты, — продолжила Мэгги, кивнув в сторону Барта, — ты сказал, что мне не следует огорчаться, если придется играть женщин в возрасте. Матерей, к примеру. А ты, — она обернулась к Конни, — сказала, что я должна пересмотреть свои возможности, сделать новый выбор. Так или иначе, вы имели в виду одно: мне пора взглянуть в лицо фактам.
Они заметили, как расширились ее глаза, сделавшись почти бездонными: это означало, что сейчас она произнесет нечто страшно важное. А ведь она даже не контролирует свое поведение, подумал Барт, все эти штуки и трюки у нее выходят сами собой. Жизнь для нее — трехактная пьеса, в которой она играет главную роль.
— Именно это я и собираюсь сделать, — объявила наконец она.
Тут должны были вступить фанфары.
— Слава тебе, Господи, — с облегчением вздохнул Барт. — Тебя ждут потрясающие роли в блистательных спектаклях…
— Да, ждут, — прервала его Мэгги. — Но не сию же минуту? Сейчас мне еще не время бежать на репетицию, съемочную площадку или куда-нибудь в этом роде?
— Ну, сейчас, конечно, нет, но уже есть что обсудить…
— Вот и прекрасно, потому что я намерена кое-что предпринять и не знаю, сколько времени это отнимет.
— Ты наконец решила поддаться на уговоры и написать автобиографию? — предположила Конни. — Можно прикинуть, сколько времени это потребует…
— Пока не стоит. Я эти займусь, но не теперь. Сначала нужно сделать нечто, что добавит к ней еще одну главу.
— Уж не замуж ли ты собралась? — спросила Конни, стараясь не глядеть на Барта, чтобы не прыснуть.
Но Мэгги вопрос не показался смешным.
— Два брака — более, чем достаточно, — ответила она, и тут лицо ее опять озарилось лучезарным светом. — Тем не менее я собираюсь стать матерью!
— Боже! — выдохнул Барт, делая в уме лихорадочные подсчеты.
— Кем? — еле выговорила Конни.
Мэгги звонко рассмеялась.
— Вы оба напрасно испугались, — успокоила она их. — Речь идет о том, чтобы стать матерью уже рожденного ребенка.
— А, вот оно что, — с облегчением протянула Конни. — Ты, стало быть, собираешься взять приемыша.
В это Конни не могла поверить при всем желании. Дети и Мэгги — вещи абсолютно несовместимые.
— Опять ошибка. Я собираюсь искать ребенка, который был взят в чужую семью. Много лет назад. — Она хлопнула в ладоши, возвещая момент, когда будет молвлено главное.
— Я хочу, чтобы вы помогли мне найти мою дочь. Двадцать семь лет назад я отдала ее в чужие руки.
Повисло молчание. Прервать его смогла только сама Мэгги.
— Я следую твоему совету, Барт. Буду исполнять роль матери. Только не на сцене и не в театре, а в жизни. Я буду матерью своей собственной дочери. Для этого вы должны найти ее. Сама я не могу этим заняться, слишком уж я известна. А вы с Конни сможете. Я сообщу вам все необходимые сведения, надеюсь, поиски не окажутся трудными.
Барт наконец справился с голосом и остановил поток словоизлияния.
— Постой-ка. У тебя что же — имеется двадцатисемилетняя дочурка?
— Да, — простодушно ответила она, глядя в глаза.
— Давай подробности.
— Я об этом никогда никому не рассказывала. Это было в другой жизни, до того, как я стала Мэгги Кендал. Тогда меня звали Мэри Маргарет Хорсфилд.
Конни закашлялась.
— Как? — переспросила она несвойственным ей тонким голосом.
— Мэри Маргарет Хорсфилд. Это имя я получила при рождении. Эта девочка умерла, чтобы дать жизнь Мэгги Кендал. В ту пору мне едва сравнялось семнадцать, но хватило бы пальцев на обеих руках, чтобы сосчитать все выпавшие на мою долю счастливые деньки. Каждый из них был проведен в кино или театре. Счастье пришло лишь тогда, когда я стала Мэгги Кендал.
— Черт побери, — отозвалась Конни, немножко совладав с собой.
— Черт тут и правда приложил свою лапу. С помощью родителей бедняжки Мэри Маргарет. Они объявили, что их дочь — порочное создание, которое наверняка настигнет Божья кара. Бог, которому они молились, требовал неустанного самоотречения.
— Так вот почему ты всегда отказывалась от ролей благочестивых девушек! — заметил Барт, разгадав наконец загадку, которая мучила его все годы работы с Мэгги.
— Значит, в семнадцать лет ты родила ребенка, — как бы про себя повторила Конни, у которой прогремевшая словно гром с ясного неба новость никак не укладывалась в голове. — И ты его отдала в чужую семью.
— Да.
— А теперь хочешь отыскать?
— Если возможно. Новое законодательство от 1975 года это позволяет.
— Это верно, — подтвердила Конни, пытаясь нащупать логическую связь. — Тогда позволь тебя спросить: почему, промолчав почти три десятка лет, ты именно сейчас хочешь объявить на весь свет, что у тебя есть ребенок?
— Я хочу найти свою дочь.
— Это мы уже слыхали, — вмешался Барт. — Конни хочет узнать, почему вдруг это стукнуло тебе в голову.
— Вы оба пытались меня убедить, что надо трезво взглянуть в лицо фактам, играть роли, соответствующие моему возрасту, например, матерей… Так что же может быть лучше — прежде чем начать играть, я попробую, каково это в реальности.
Ее слова прозвучали очень убедительно. С ними трудно было спорить. Вообще это было в ее манере — примерять на себя характер, привычки и одежду своих героинь.
Будто прочитав их мысли, Мэгги продолжила:
— Мои слова могут вам показаться чудовищно циничными, но уверяю вас, я говорю абсолютно искренне. — Ее голубые глаза глядели прямо, и в них читалась безграничная доверчивость, которую, как хорошо было известно Барту, она могла излучать, как Мерилин Монро — сексуальность, по первому требованию. — Не подумайте, что я наигрываю, ничего подобного.
Нашла, кого дурачить, подумал Барт.
— Вы упрекнули меня в отсутствии чувства реальности, — напомнила Мэгги. — Вы ошиблись. Я столкнулась с ней с первых же лет жизни. Тогда она казалась мне отвратительной и, смею думать, остается такой и теперь. Я по уши нахлебалась этой реальности в годы так называемого «формирования личности», поэтому долго старалась ее забыть. Когда я была Мэри Маргарет Хорсфилд, я думала, что ничего не может быть хуже той реальности, в которой я выросла, но я ошибалась. Сколько таких наивных дурочек приезжают из провинции в большие города, где их быстренько приводят в чувство. Вот и меня накололи как бабочку булавкой к стенке. Я даже не знала его имени, никогда больше не встречала его, но он оставил веское доказательство тому, что я попала в его коллекцию. У меня не было ни своего угла, ни нормальной работы, ни денег, словом — ничего. О возвращении домой не было и речи: родители сочли бы меня исчадием ада и продезинфицировали бы хлоркой даже дорожку к дому, по которой я пришла обратно. Я вынуждена была сделать единственное, что мне оставалось. Рассталась с дочерью. Такова была реальность. Столь жестокая, что у Мэри Маргарет не хватило сил с ней справляться, и пришлось бежать от нее, похоронить ее вместе со своим именем. Но времена меняются, я менялась вместе с ними. Мэри Маргарет прекратила существовать, но Мэгги Кендал жива и здравствует, а ведь говорят, что, если хочешь отомстить врагу, живи счастливо!
Мэгги снова продемонстрировала зрителям, сидевшим на диване, свою изумительную походку, пройдясь по комнате, словно переполнявшие ее чувства не давали ей стоять спокойно. Барт и Конни молчали, околдованные вдохновенной игрой незаурядной актрисы.
— Я давно уже не бедная, униженная и покинутая Мэри Маргарет Хорсфилд; я Мэгги Кендал, суперзвезда. Богатая, удачливая, дважды удостоенная «Оскара». Такой матерью может гордиться любая дочь, даже если она узнает о ней через двадцать семь лет. Лучше поздно, чем никогда. — Мэгги резко развернулась и, с мольбой протянув руки к собеседникам, прямо спросила: — Вы со мной не согласны?
— Ты убедишь даже покойника, — отозвалась Конни.
— Но возникает неувязочка, — сказал Барт. — Твой официальный возраст — тридцать девять. Если ты ошарашишь публику известием, что нашла родное дитя двадцати семи лет от роду, как ты ее убедишь, что познала радость материнства в двенадцать лет?
Мэгги рассмеялась.
— Узнаю тебя, мой дорогой Барт. Тебя следовало бы назвать Томасом — сущий Фома неверующий. — Она посерьезнела и добавила: — Давайте прежде ее найдем.
Итак, она уклонилась от прямого ответа, отметил про себя Барт. Значит, его подозрения небеспочвенны. Мэгги поступает так, чтобы избежать явной лжи. Она разыграла этот спектакль, чтобы два самых близких ей человека уверовали в ее искренность, и покуда они согласно ее замыслу внимали бы ей, заливаясь слезами, она бы хладнокровно вычисляла наикратчайший путь к тому месту, где таилось сокровище…
— А с чего нам начинать поиски? — поинтересовалась Конни. — Известно хоть ее имя, кто ее удочерил, где они живут? Ну и так далее.
— В том-то и беда, — посерьезнела Мэгги, — известна только дата ее рождения, больше ничего. Я никогда ее не видела… Женщина, которая устроила удочерение, говорила, что так будет лучше. Как только она родилась, ее тут же передали в руки новых родителей. Мне о них ничего не известно. Все было сделано под большим секретом.
— Так как же нам ее искать?
— Скорее всего, надо начать с картотеки — согласно новому законодательству, мы имеем право проверить список всех приемных детей. Поройтесь в архивах, и вы найдете людей, которые ее удочерили. Я бы сама за это взялась, но пресса шагу не даст ступить. А вам никто не помешает. И вот что: мне не хотелось бы, чтобы до поры до времени всплывало имя Мэгги Кендал. Мы назовем его, когда моя дочь найдется. Устроим встречу, и там обнародуем.
— Где? — осведомился Барт.
— Так далеко я не загадываю, — заулыбалась Мэгги, и он сразу же уверился в обратном; она все просчитала наперед. Прокрутила в голове каждый шаг опасного маршрута, в который собиралась пуститься.
— И ты что же — возьмешь ее в свой дом, дашь ей свое имя? Перевернешь всю ее жизнь? Ведь твое вторжение бесследно не пройдет, сама знаешь. Об этом-то ты подумала, я надеюсь?
— Я обо всем подумала, — уверила она его, — и мне кажется, я имею все права…
— Но ты отказалась от них, когда отдала свою дочь в чужие руки. В этом случае права — не такая вещь, которую можно приобрести или продать за энную сумму. У тебя нет прав на жизнь твоей дочери. Ее приемные родители обладают определенными правами, потому что вырастили ее, но в конечном счете все должна решать она сама. Вот о чем тебе нужно подумать!
— Ты не веришь в мою искренность! — уязвленно сказала Мэгги.
— Есть подозрение, что ты пускаешься в эту авантюру не без задней мысли. Почему ты решила раскопать это дело именно сейчас? Почему не раньше, когда ты впервые добилась успеха? Почему не шесть лет назад, когда твоя дочь достигла совершеннолетия? Или еще раньше, когда ей исполнилось восемнадцать? Нет, ты говоришь об этом именно тогда, когда твои доселе незыблемые позиции пошатнулись! — Барт выпалил все это одним духом; он уже не сомневался в своей правоте. — Ну конечно же! Господи, все твои резоны шиты белыми нитками! Причина одна — пошатнувшаяся карьера. Ты нашла неожиданный способ ее поправить. Подогреть интерес публики к своей персоне, потом внимание киностудий и на пике всеобщего ажиотажа инсценировать явление новой Мэгги Кендал…
— … играющей матерей, — подсказала Конни.
— Играющей хоть черта в ступе, ибо отныне ей будет позволено все, поскольку ее величество публика будет голосовать за нее ногами, сколько бы она ни продержалась на экране. Помнишь историю Ингрид Бергман? После того, как образ ее поблек, она снялась в паре фильмов, которые были обречены на провал, но публика толпами перла в кинотеатры, чтобы посмотреть на свою любимицу; посещаемость снизилась, только когда во всех газетах появились разносные рецензии. Но когда она вновь вернулась на экран, она была не менее великой, чем прежде, и даже более! Карьера Джин Харлоу пошла вверх после смерти ее мужа при невыясненных обстоятельствах; «Метро-Голдвин-Майер» повысила ее гонорары с полутора до пяти тысяч в неделю! Реклама — бальзам для звезды. Даже если о тебе идет дурная слава, это все равно лучше, чем молчание вокруг твоего имени. Не так ли, Мэгги? Тебе ведь прекрасно известна мощь молвы. И готовность Голливуда подкармливать своих жертв, которым время от времени приходится переживать неприятные минуты. Вот и ты решила разыграть мелодраму: семнадцатилетняя простушка попадает в джунгли большого города и становится жертвой подстерегающего ее хищника.
Мэгги молча слушала его горячий монолог, и только ее тонкие длинные пальцы медленно сгибались в суставах, словно готовясь вцепиться Барту в горло.
— Да, я нисколько не сомневаюсь, что ты продумала все до мелочей, — продолжал свою обвинительную речь Барт, — только вот вряд ли ты сама доперла до такого замечательного сюжета. Признайся, кто тебе его подсказал?
Конни незаметно толкнула его локтем. Барт бросил взгляд на нее, потом опять на Мэгги и сказал:
— Понял. Ты посмотрела телевизор.
Мэгги дернула плечиком.
— Да, я смотрела интервью с популярной романисткой, чей сын, узнав, кто его настоящая мать, написал ей письмо…
— Я гляжу, ты уже усвоила соответствующий язык!
— …Она была потрясена. Я вспомнила о собственной дочери. Где она? Какой стала? И вдруг — совсем неожиданно — мне захотелось ее найти. И, — закончила она, сбрасывая со счетов все его гневные обличения, — я твердо намерена это сделать.
— Господи! — Барт как ужаленный вскочил с места. — Ты пытаешься прикрыть какой-то дурацкой мурой свой неслыханный эгоизм! Бедная девочка, которой выпало оказаться твоей дочерью! У нее же своя жизнь, которую ты собираешься подрубить под корень, чтобы подправить свои дела! Не пытайся втереть нам очки, Мэгги! Лучше хоть раз в жизни оторвись от своего изображения в зеркале и оглядись вокруг! Но сперва все же посмотри на себя внимательно, и если ты не вздрогнешь от ужаса, ты не та женщина, за которую я тебя принимал!
— Что плохого в том, что мне захотелось увидеться с собственной дочерью? — искренне удивившись, спросила Мэгги.
— Плохо, что ты вовсе не о ней думаешь, она для тебя только средство в хитроумной игре. Ты готова разыскать ее лишь за тем, чтобы она стала крючком, на который ты подцепишь и публику, и продюсеров. С чего ты взяла, что ее обрадует твое появление из небытия? Может быть, ее вполне устраивает жизнь, которую она ведет без тебя? Ведь она тебя почему-то не разыскала. Ты говоришь, такие вещи разрешили еще в 1975 году, но мне пока что не пришлось отворить двери молодой женщине, пришедшей повидать дорогую мамочку! Тебе не приходило в голову, что она даже не подозревает, что ее удочерили? Ты собираешься нагрянуть будто Суперженщина, а для нее это может оказаться шоком! — Барт сурово покачал головой. — Совершенно очевидно, что ты на самом деле ничего как следует не продумала, даже не поняла, за какое сложное дело хочешь взяться. Ты смотришь на него с точки зрения своей выгоды, видишь в нем только удачную возможность выйти из тупика, словом, принимаешь во внимание только то, чем оно обернется для тебя. Тебе плевать, что ты играешь чужими жизнями, жизнью не только своей дочери, но и ее приемных родителей.
— Неправда, я предусмотрела все последствия, и действительно хочу встретиться с дочерью. Не хочешь помогать — дело твое, — ровным голосом проговорила Мэгги, ни капельки не задетая очередным залпом обвинений, и обернулась в сторону Конни: — А где же твое золотое слово?
— Барт прав, как бы дров не наломать. Так что прошу тебя, раз в жизни прояви осмотрительность, не пори горячку. И если собираешься стоять на своем, не забывай, что посягаешь на чужие судьбы. Не надо лезть напролом.
— Повторяю, я все продумала, — продолжала настаивать Мэгги. — Неужели трудно понять мои чувства? В течение долгих лет я ничем не могла помочь моей девочке, теперь же я могу многое для нее сделать. Не захочет она — значит, так тому и быть, — развела она руками, явно не допуская этой возможности. — Я буду повиноваться ее воле, — смиренно добавила Мэгги, но тут же упрямо подняла голову, входя в роль мамаши Кураж: — И будь я проклята, если позволю вам стреножить меня на старте!
Барт зааплодировал.
— Эти слова надо высечь на скрижалях. Если не ошибаюсь, ты процитировала последнюю строку из «Ее тайны»?
Мэгги едва удостоила его взглядом.
— Итак, вы или со мной, или против меня, — просто сказала она, давая понять, что ее ничем не переубедить.
Барт покачал головой.
— На меня можешь не рассчитывать. За шестнадцать лет в шоу-бизнесе я всякого навидался, нервы у меня крепкие, но это дельце слишком дурно пахнет. Ты не права, Мэгги. Ты желаешь обманываться — воля твоя, но меня избавь. Так что валяй, сама пачкай ручки, а я тут тебе не помощник.
Барт вопросительно взглянул на Конни. Та пожала плечами и сказала:
— Кому-то надо проследить, чтобы она не сломала себе шею.
— В случае необходимости используй наручники, — посоветовал Барт и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.
— Я очень надеюсь, Мэгги, что ты отдаешь себе отчет в том, что делаешь, — сказала Конни, оставшись наедине с хозяйкой.
— Как всегда, — доверительно улыбаясь, ответила Мэгги.
