На работу Нинка ходила пешком, даже при плохой погоде. Но сегодня ослепительно светило солнце, ветер с моря продувал весь город, по раннему курортному месяцу еще нелюдный. Это с конца июня начнется курортная свистопляска, а пока ничего, терпимо.

Идти надо было около трех километров неспешным шагом, и Нинка решила, что еще успеет выкупаться.

Сегодня ей везло с самого начала. Когда шла мимо газетного киоска, знакомый киоскер Роман Николаевич окликнул:

– Ниночка, та газета, что тебе нужна, – нашлась!

– Ой, дядя Роман! – зашлась от счастья Нинка. – Ну, давай!

Знакомства знакомствами, но содрал дядюшка Роман за газету тройную цену. Это Нинку не обижало, поскольку она уже твердо усвоила: что за все, что тебе позарез надо, что является дефицитом – надо платить. Газета называлась завлекательно: «ЗДОРОВЫЙ СЕКС И СЕМЬЯ».

Нинка на ходу развернула ее, и то, что ей требовалось, нашлось на двенадцатой странице. Статья опять же называлась длинно, и была серьезной: «АСТРОЛОГИЧЕСКОЕ, МЕДИЦИНСКОЕ И НАУЧНОЕ ОБОСНОВАНИЕ НАИБОЛЕЕ УДАЧНОГО ПОДБОРА ПАР ДЛЯ РОЖДЕНИЯ ИДЕАЛЬНОГО РЕБЕНКА».

Через двадцать минут Нинка уже знала, что самые идеальные детишки получаются, когда ЕЙ – 20 – 22 года, а ЕМУ – 25 – 27. Когда национальности у них разные, и ОН выше ЕЕ на 10 сантиметров. Все это она проскочила для общего ознакомления и быстренько нашла то, что касалось ее непосредственно.

Оказалось, что для женщин 28 – 30 лет наилучшей парой для создания совместного ребенка является кавалер от 33 до 37 годиков, что ОНА должна быть под созвездием Водолея, а ОН – Львом. Приводились и мудрые схемы, Нинка решила, что во всем этом она подробно разберется вечером. Она сунула газету в свою сумку и ускорила шаги, потому что купаться в море любила за гранью города, где и пляж почище, и народу поменьше. У нее даже было такое место, отмеченное сгнившим с прошлогоднего сезона лежаком.

Но сейчас на лежаке валялся яркий халат, а рядом стоял здоровенный парень и, уперев руки в бока, смотрел на море.

«Шварценеггер» – так его сразу назвала Нинка, поскольку парень был очень похож на знаменитого артиста кино. Конечно, не такой высокий и могучий, но с лица – вылитый Шварценеггер. И по схеме из газеты он ей вполне подходил: лет тридцати пяти и выше ее сантиметров на 10.

Нинка бросила на камни сумку, в одно движение скинула платье и пошла в море. Купалась она без удовольствия, сама не зная почему.

А когда вышла из воды и весело, как собачонка, отряхнулась, то спросила игриво:

– А вы почему все так же столбом стоите? Вода прекрасная!

Шварценеггер долго смотрел на нее неподвижными, туповатыми глазами, и у Нинки от этого оценивающего мужского взгляда сердце зашлось. Не вытираясь, она поспешно надела туфли на высоком каблуке, потому что ноги были ее самым сильным местом. Особенно на каблуках. Ноги и волосы. В остальном тоже не уродка, но ноги – класс!

– Я из Мурманска. Еще не отогрелся, – неожиданным тенором ответил Шварецнеггер. – Мне прогреться надо перед морем.

– А я из Москвы, – радостно подхватила Нинка. – Я там в одном театре работаю, а здесь...

– На гастролях, – без улыбки закончил за нее Шварценеггер. – Понятно.

– Я сразу, с первого дня купаться начала и очень быстро привыкла. Море, говорят, полезно.

На железном лице Шварценеггера вдруг появилось оживление, словно он проснулся. Но, проследив за его взглядом, она обнаружила, что к ней оно никакого отношения не имело.

По пляжу, уже издали улыбаясь Шварценеггеру, шла рослая и статная блондинка, у которой все, на что ни взгляни, было «сильным местом». Из тех, что одна женщина на тысячу. Она поравнялась со Шварценеггером, легко поцеловала его, заметила Нинкин взгляд и спросила удивленно:

– Это твоя знакомая, Толик?

– Да нет, – лениво ответил Толик-Шварценеггер. – Это гастролерша. Официантка из ресторана «Черный тюльпан». Он тут, в горах, рядом. Пойдем окунемся, я тебя жду.

Нинка стояла как оплеванная, пока красавица не скинула халатик и оба они побежали к морю.

Боже мой! Сколько раз зарекалась не врать больше, сколько раз клялась, но опять сорвалась без нужды. И главное то, что соврала-то немножко, чуть-чуть.

– А я все-таки из Москвы! – изо всех сил крикнула она им в спины, а потом поняла, что и на этот факт этим красавчикам совершенно наплевать.

Она быстро оделась, подумала, что по глупому сама себе испортила настроение, и ушла с пляжа.

В пять часов вечера столы и столики ресторана были еще пустые. Ресторан расположился в глубине горы, окруженный могучими деревьями и кустами ежевики. За затейливыми деревянными воротами находилась стоянка для автомашин, к которой от шоссе вдоль моря вела дорога вверх – прямо к столикам, музыке, танцам. Параллельно дороге была еще и тропинка, выложенная камнями, для любителей прогуляться к ночному морю пешком. В середине ресторана – круглая площадка для танцев, эстрада для музыкантов, короче говоря, заведение не самое шикарное, но и не из последних на побережье.

Но пока не было еще ни посетителей, ни музыкантов, и в зале стояла тишина, блестели полы, сверкала поддельным хрусталем люстра под потолком.

Нинка проскочила в подсобку и скинула с себя платье, чтобы нырнуть в свою униформу. Она еще не успела как следует одеться, как без стука и предупреждений в подсобку вошел совладелец ресторана, а одновременно и метрдотель Эдик. Он был, как всегда, сверхэлегантен, как всегда при галстуке-бабочке в горошек.

– Мог бы и постучать, – проворчала Нинка, цепляя к платью оранжевый цветок – в самый раз под ярко-рыжий цвет своих волос.

– Что же я, обнаженных дам не видел, Киска?

Нинка промолчала.

Эдик с преувеличенной озабоченностью оглядел девушку с ног до головы, тронул ее волосы, потом погладил по шее и мечтательно произнес:

– Да, таких, пожалуй, не видел.

Нинка осторожно отодвинулась от его маневров.

– Никак я тебя не пойму, – сказал Эдик. – И чем я тебя не устраиваю?

– Ты же знаешь мои планы, – сказала Нинка.

– А чем я не подхожу в эти планы? – Эдик пощипывал свои южноамериканские усики, из-за которых был похож на синьора кабальеро.

Нинка промолчала, потому что не могла же она ему сказать, что у него похотливый взгляд, масленые глазки, пошлые усишки, что втихаря он пьет прямо на работе, что переспал со всем рестораном и половиной Сочи, что многие знают, что раз пять он уже подцепил какую-то венерическую дрянь, потому что не просто Эдик, а секс-машина какая-то: как танк накатывается на всех без разбору.

– А я бы и материально помог, Киска, – пустил в ход свой основной козырь Эдик и легонечко приобнял Нинку пониже талии.

Она спокойно отвела его руку и терпеливо пояснила:

– Во-первых, мне под мои волосы нужен блондин. Во-вторых, ты чуть выше меня, а нужно, чтобы было двенадцать сантиметров. Из созвездия Стрельца и старше меня на пять лет. А мы с тобой ровесники.

Эдик глянул на нее удивленно, но в этот момент в подсобку влетела официантка Люська, на бегу сдернула с себя платье и, ничуть не стесняясь Эдика, принялась переодеваться и без умолку тараторить.

– Сегодня к нам Сема подвалит! Я его обожаю! Как он костюмы носит! Отдалась бы с закрытыми глазами! Говорят, даст у нас неслабый банкет с окончанием!

Нинка вопросительно глянула на Эдика, и тот кивнул, поясняя:

– Сема Гуревич, народный артист бывшего СССР, певец, куплетист, красавец и любимец самой разношерстной публики. Пообещал двести человек гостей и десять битков собственной охраны. День рождения. Говорит, пятьдесят стукнуло, но я это слышу от него не меньше пятнадцати лет.

– Э-эдичка-а! – протянула Люська. – А можно, я его обслужу?

– Ты и Киска, – с минуту подумав, для солидности изрек свое решение метрдотель.

Сема приехал в роскошном «роллс-ройсе» с водителем и, окруженный молодыми здоровыми ребятами и шикарными женщинам, не спеша вошел в ресторан. Пожал руку Эдику. Запах дорогих духов перебил запахи акаций и жасмина. Нинка разглядывала женщин, вдыхая их чудесные духи и совершенно им не завидуя. Она тоже могла иметь и такие духи, и такие платья, просто сейчас у нее были другие планы. Работа началась, огромные сдвинутые столы моментально заполнялись вкуснейшей едой ресторанного повара Павла Петровича – бывшего повара бывшего президента. Очень скоро гости захмелели, заиграли музыканты на сцене, по мановению руки Семы они вдруг прекращали играть, для того чтобы кто-то из его гостей сказал тост. Нинка обожала свою работу, и эту суматошную атмосферу ресторана, и гостей и музыкантов. Вся ее жизнь в Сочи казалась ей непроходящим праздником.

– Вон, вон, – затыкала пальцем в одного из гостей Семы Люська – она перехватила Нинку по дороге к столам. – Кстати, он на тебя три раза глянул.

– Но он же лысый, – возмутилась Нинка.

– Зато нос у него римский, – возразила Люська. – И крутой, это видно.

– Много ты понимаешь, я не хочу, чтобы мой будущий сын рано облысел.

– Ну а может, сам Сема! – даже испугавшись своей мысли, воскликнула Люська.

– Все население страны знает, что у Семы накладка. Отстань, все они психи, потому что творческие, и алкоголики по той же причине, – отрезала Нинка.

– Так какого рожна тебе надо? – возмутилась Люська.

– Если б я знала, – вздохнула Нинка.

Она поставила на столы Семы еще две бутылки коньяка и почувствовала чью-то руку пониже бедра. Рука была того лысого.

– Не надо, – также тихо сказал лысому словно выросший из-под земли Эдик.

– Что?! – Лысый уже здорово «заправился». – Что значит «не надо»? Не можно, что ли?

– Не можно, – тихо сказал Эдик. Лысый достал из кармана пачку долларов.

– А я покупаю, я башляю! – вальяжно закричал он и принялся тыкать пачкой зеленых купюр под нос метродотелю.

– Не продается, – терпеливо сказала Нинка.

– Это почему же? Мало?! Ну, в этом кабаке совсем обнаглели!

– Тофик, уймись! – крикнул через стол Сема. Лысый униматься как будто не собирался, а даже агрессивно схватился за бутылку. Он не учел, что в ресторане к таким ситуациям привыкли и считали их обыденной работой.

Через секунду к лысому подлетели крепкие ресторанные ребята, один из них мягко отодвинул Нинку в сторону и, схватив лысого за плечи, попытался усадить на стул. Но лысый владелец долларов оказался здоров как бык. С неожиданной ловкостью он залепил кулаком в глаз нападавшему и моментально получил сдачи, да так, что слетел с ног.

В тот же миг в свалку вмешались, не разобравшись в чем дело, битки Семы, и началась малопонятная, мало теперь чем объяснимая всеобщая «махаловка». С грохотом падала со столов посуда, визжали то ли от страха, то ли от радости роскошные дамы, а музыканты, чтобы покрыть шум, ударили во всю мощь и играли, словно озверев.

Сам юбиляр Сема продолжал спокойно сидеть во главе стола, невыразительно поглядывал на шумную свалку и маленькими глотками попивал коньячок, закусывая его лимоном.

Драка прекратилась так же мгновенно, как и началась. Кому требовалось – побежали замывать кровь с костюмов и физиономий, дамы поправляли прически, уборщицы тут же прибрали осколки на полу, а официантки восстановили порядок на столах. Все в порядке, никакой милиции не надо, да и долго ее досвистываться.

Эдик подошел к Семе и, наклонившись к нему, сказал виновато:

– Прости, ради Бога. Мое упущение.

– Пустое. Забудь, – совершенно невозмутимо ответил Сема. – Частушку небось знаешь? – И он негромко пропел приятным голосом:

Он сделал паузу и неожиданно прикрикнул на весь стол:

– Тихо все! Ша! Я петь буду.

В ресторане действительно мгновенно наступила глубокая тишина, и вдоль столов своей мягкой походкой пумы Сема прошел к оркестру, недолго пошептался, встал у микрофона и запел:

напевала негромко Нинка, возвращаясь домой крепко за полночь. Конечно, можно было взять и такси – обдирал на колесах со своими тачками у ресторана было полно до самого утра. Но ночь была теплой и свежей, море мягко шумело в темноте, а гуляющих по аллеям и набережной лишь чуть меньше, чем днем.

Для легкости походки Нинка скинула туфли с усталых ног, с наслаждением вдыхала запах моря и кипарисов, чувствовала себя свободно и беззаботно, почти счастливо.

Никакие особо тяжкие думки ее не занимали: кооперативная квартира в Москве достраивалась, денег на своих южных ресторанных гастролях она зашибала столько, что ими хоть стенку вместо обоев обклеивай. И все на данный момент вроде бы шло по плану... Да и план-то у нее был вовсе не хитрый...