Рино, привратник небоскреба на углу проспекта Литторио и площади Сан-Бабила, наряженный в желтую с голубым ливрею, ринулся открывать дверь лифта. Роза с двумя сыновьями вышла в отделанный мрамором вестибюль, а Рино согнулся в почтительном поклоне.

— Добрый день, госпожа графиня, — сняв фуражку, приветствовал он, — добрый день, синьорино Джулио и синьорино Альберто.

Мальчикам было четырнадцать и двенадцать лет.

— Здравствуй, Рино! — хором ответили Джулио и Альберто.

Роза одарила привратника ослепительной улыбкой, а сыновья за ее спиной понимающе переглянулись. Розе никак нельзя было дать тридцати пяти: свежа, хороша, гибкое тело, гладкая кожа. Она казалась старшей сестрой собственных сыновей. Коротко стриженные, чуть встрепанные кудри придавали ей задорный вид. На ней были брюки из светлого льна и шелковая кофточка с крупными голубыми цветами. Умело наложенная косметика подчеркивала алые губы и тонкие брови. Длинные ресницы оттеняли блеск глаз.

Рино наслаждался ароматом духов Розы.

— Добрый день, госпожа графиня, — с восторгом повторил он.

— И дался ему этот титул, — шепнула Роза Альберто.

В жилах Дуньяни, земледельцев от века, и в жилах Летициа, батраков, не было ни капли голубой крови. Первые добились относительного благополучия, проливая пот на плодородных почвах Ломбардии. Вторые трудились, не щадя сил, на скупой земле Сицилии. Но теперь, когда Руджеро Летициа и Роза Дуньяни заработали немало денег, положив начало американской авиационной промышленности, Руджеро обуяла жажда аристократизма.

— У нас на Юге, — говорил он жене, — сплошные бароны и князья, а у вас на Севере — маркизы и графы. Неужели в моей или твоей семье нельзя найти ни одного представителя аристократического рода?

Роза взглянула на него, как на сумасшедшего, объявившего себя Александром Македонским. Она надеялась, что эта прихоть у мужа пройдет. Однако наступил день, когда Руджеро торжественно заявил, что их примет Его Величество король, дабы даровать титул графов Карпанцано. Любезность монарха стоила кучи денег, но Роза не стала возражать, не стала смеяться над капризами мужа, а отнеслась к этому с присущей ломбардцам здоровой иронией.

А дома она над ним посмеивалась, доводя Руджеро до бешенства. На публике же, когда он надувался от гордости, Роза снисходительно улыбалась. В первое время ее раздражали слуги, обращавшиеся к ней не иначе как «графиня», но постепенно она привыкла. Разряженный привратник, который без конца повторял титул, даже забавлял Розу.

Шофер поспешил распахнуть перед ней дверь кремового, с золотой отделкой «Бугатти».

— Прошу, госпожа графиня!

Роза расцеловала мальчиков, сначала старшего, Джулио, потом младшего, Альберто. Она вспомнила, что у Джулио сегодня контрольная по греческому, и пожелала:

— Ни пуха ни пера! А ты, Альберто, — добавила Роза, — будь повнимательней на уроках математики.

Мальчики отправились пешком в сторону площади Ла Скала, а Роза, усевшись в автомобиль, обратилась к шоферу:

— Быстрей, пожалуйста, у меня сегодня совершенно сумасшедший день.

«Бугатти» выехал на проспект Венециа. Звенели трамваи, набитые людьми, ехавшими на работу. Сплошным потоком катили велосипеды. Встречались и кареты, которые тащили терпеливые лошади. Розе нравился этот город, хотя современные архитекторы, следовавшие заветам Литторио, и считали Милан уродливым. Они не признавали новые предвоенные кварталы в стиле модерн. Город казался Розе похожим на нее: деловитый, серьезный, ироничный.

Автомобиль проследовал по проспекту Буэнос-Айрес и свернул в направлении Сеграте, где высились новые корпуса корпорации «Роза Летициа и сыновья». Слева мелькали заросли акации и бузины, среди полей мелькали домики. Когда-то эта земля принадлежала Дуньяни. Роза никогда не интересовалась, что стало с «Фаворитой». Этой страницы своей жизни она больше не касалась, но для строительства завода она выбрала участок рядом.

Автомобиль въехал в ворота. Кованую железную решетку поддерживали каменные столбы. Каждый из них венчала эмблема: раковина-наутилус. Проехав по аллее, обрамленной цветущими гортензиями, «Бугатти» мягко притормозил и остановился у нового пятиэтажного здания, где располагались конторы.

Когда Роза решила построить эти грандиозные корпуса, Руджеро попытался возразить, напомнив, что управление самого крупного авиационного завода в Штатах занимало помещение поскромнее. Зачем же такой дворец небольшому предприятию в бедной стране?

Но Роза не уступила.

— Наступит время, — заявила она, — и мелкие заводы исчезнут. А те немногие, что останутся, разрастутся. Корпорация «Роза Летициа и сыновья» останется.

Руджеро Летициа и Пьер Луиджи Дуньяни набрались опыта, восстанавливая военные самолеты. Потом они разработали проект трехмоторного самолета повышенной мощности, причем в случае отказа одного из винтов мощность падала лишь на треть. Первым большим самолетом, построенным в Сеграте, стал «РЛ-63», оснащенный тремя моторами фирмы «Ассо Изотта Фраскини» в тысячу лошадиных сил. Роза направила все свои усилия на разработку новых моделей. Будущее человечества — в небе, и итальянцы для дальних расстояний рано или поздно предпочтут самолет.

Вскоре открылся воздушный мост Милан — Рим, и первопроходцы, компания «Ала Литториа», избрали построенную в Сеграте машину. Самолет брал на борт десять пассажиров и летел со скоростью двести километров в час.

Роза поднялась на пятый этаж, где располагались кабинеты Руджеро и Пьера Луиджи. Сегодня был знаменательный день. Розе предстояла встреча с полномочным китайским представителем для подписания соглашения о поставке пятнадцати самолетов «РЛ-65» китайской армии. Модель бомбардировщика разработали на основе трехмоторной машины, летавшей по маршруту Милан — Рим, но военный самолет был тяжелей, мощней гражданского и оснащен двумя пулеметами.

Руджеро и Пьер Луиджи, заметно взволнованные, ожидали Розу в зале для заседаний. Бирра и Джинджер, два великолепных английских сеттера, неподвижно свернулись у ног хозяев, чувствуя, как и все животные, тревогу людей. Увидев Розу, собаки вскочили и бросились к ней, виляя хвостами и радостно взвизгивая.

— Тихо, тихо, на место, — успокоила псов Роза. — Мы сегодня все должны выглядеть на «отлично». Ведите себя, как положено благородным псам.

Бирра и Джинджер послушно потрусили в угол.

— Привет, дорогая, как дела? — спросил муж, поцеловав Розу.

Пьер Луиджи сидел, уткнувшись в бумаги, и лишь махнул ей рукой.

— Волнуешься? — сказал Руджеро и подвинул жене стул.

— А что, заметно? — улыбнулась Роза.

— Ты похожа на девчонку, которая задумала какую-то шалость, — заметил Руджеро.

— А ты как слетал? — поинтересовалась Роза.

Они не виделись три дня. Руджеро только что вернулся из Рима самолетом.

— «Роза Летициа-64» — просто прелесть, — сообщил Руджеро, зажигая сигарету. — Комфортабельный салон, мощность — поразительная, и точен, как хронометр.

С нескрываемым удовольствием Руджеро выпустил струйку дыма.

Муж Розы теперь совсем не напоминал того тощего, растрепанного мальчишку, с которым она столкнулась на улице в Бенде. Это был уже не тот лихой воздушный всадник, позволивший ей некогда испытать счастье полета на Стейтен-Айленде. Руджеро выглядел процветающим промышленником и вел себя соответственно. Но он терпеть не мог, когда Роза дразнила его «акулой бизнеса», так некий остроумец окрестил людей разбогатевших, а те, кто богатства не достиг, охотно употребляли это выражение. Миланцы прозвали аквариумом здание на проспекте Венециа, заселенное исключительно богатыми промышленниками. Жильцы дома — не в меру упитанные — походили друг на друга зализанными волосами, костюмами классического покроя, пальто с меховыми воротниками и бриллиантовыми кольцами на мизинцах.

— Всегда приятно слышать, как хвалят собственную работу, — усмехнулась Роза. — А ты что скажешь, Пьер Луиджи? — обратилась она к брату.

— Слова не многого стоят, — проворчал Пьер Луиджи.

Он, как и прежде, был худощав и всегда спокоен. Его не изменили ни деньги, ни власть. Пьер Луиджи смотрел на мир единственным глазом, в котором огонек интереса вспыхивал лишь тогда, когда он трудился над усовершенствованием моделей самолетов. Он обладал редким чутьем механика и воображением. Богатство воспринимал как неизбежное следствие работы, а дело свое Пьер Луиджи любил безумно. Его раздражало светское общество, где с удовольствием появлялись Роза и Руджеро. Ни одна женщина не возникла на его горизонте, сбывалось пророчество старого Иньяцио: Пьер Луиджи умрет холостяком. Даже Коррадино, легкомысленному брату Руджеро, не удавалось завлечь Пьера Луиджи в какую-нибудь авантюру.

Роза провела рукой по волосам, приводя в порядок непокорные локоны.

— А ты, как всегда, спокоен, — сказала она, обращаясь к Пьеру Луиджи.

— Конечно. Работа завершена. Результат вполне удовлетворителен. Нет оснований для тревоги.

— А я ужасно волнуюсь, — призналась Роза.

— Хочешь выпить? — спросил Руджеро, верный американским традициям.

— Этого еще не хватало! — воскликнула Роза.

— Военный самолет готов, — сказал Пьер Луиджи, оторвавшись наконец от документов и складывая их в папку.

— Как-никак, а сегодня мы заключаем самый крупный контракт после продажи самолетов бельгийцам из компании «Сабена» и чехам, — заметила Роза, пытаясь оправдать собственное волнение.

Появился служащий компании и объявил о прибытии китайской делегации. Спор пришлось прекратить.

— Не принимай во внимание мои выходки, — извинился Пьер Луиджи. — Мы с Руджеро сделали великолепную машину, а ты заключила контракт, устранив всех конкурентов. Воздадим хвалу самолету «РЛ-64» и личным достоинствам Розы Летициа.

— Спасибо за поддержку, — со вздохом сказала сестра, — мне она очень нужна.

Обаяние и ум Розы приятно удивили высокопоставленного китайского генерала, который был невысокого мнения о женщинах вообще и об итальянках в частности.

Пьер Луиджи подошел к сестре и ласково сжал ей руку.

— Я тобой восхищаюсь, — признался он. — Мне иногда хочется, чтобы наши родители посмотрели, какой ты стала.

Оба вспомнили Анджело, но никто не произнес имени старшего брата.

— Без тебя и Руджеро у меня бы ничего не получилось, — сказала Роза.

Раздался негромкий стук в дверь, и на пороге появилась Джина, секретарша Руджеро, деловитая дама лет сорока, строгая и неприступная. Она жила только работой, отдав всю себя служению семье Летициа.

— Генерал Ли Ян, — представила Джина, распахивая дверь и пропуская вперед улыбающегося китайца, за которым следовали еще трое китайцев с такими же улыбками.

День выдался напряженным, переговоры завершились в положенный срок к взаимному удовлетворению сторон. Соглашение с китайскими националистами добавило денег в казну корпорации, и Летициа могли с оптимизмом смотреть в будущее.

В квартире на втором этаже небоскреба по проспекту Литторио царило необычное оживление, связанное, впрочем, не с одержанной победой, а с неожиданным недомоганием английского сеттера Бирры. Собака забилась в угол и выходить оттуда не желала. Бирра отказывался от еды, не обращал внимания на ласки хозяев и пребывал в глубокой апатии.

— Этого еще не хватало! — запаниковал Руджеро.

На вилле в Имберсаго держали много собак: английские сеттеры, ирландские спаниели, великолепные пойнтеры, отрабатывавшие свое за сезон охоты. Но Бирра и Джинджер были неразлучными спутниками Руджеро и даже его тайными конфидентами. Он привязался к ним с болезненной страстью, не лишенной налета суеверия.

— Ветеринара вызвали? — спросила Роза у Клементе.

Она имела в виду доктора Адольфа Штейнера, швейцарца, лечившего собак во всех богатых домах Милана.

— Мы его обыскались, но так и не нашли, — ответил Клементе. — Наверное, доктора вызвали куда-то.

Руджеро забыл о своем титуле графа Карпанцано и, вспомнив своих крестьянских предков, выпалил самые страшные проклятья на сицилийском диалекте.

— Несчастное животное умирает, — вопил он. — А этот докторишка пропал. Берет за визит кучу денег, а когда надо, его нет на месте!

— Успокойся! — сказала Роза. — Яростью ты собаку не вылечишь. Есть и другие ветеринары в Милане. Поищем.

Служанка приготовила для Бирры подстилку у окна. Неожиданно зазвонил телефон. Трубку взял Клементе.

— Говорите! — заорал он, насмерть пугая звонившего.

В Клементе осталось грубоватое простодушие крестьянина-бергамца. Он так и не научился сдержанному изяществу, каким отличались дворецкие в богатых домах, хотя всегда восхищался такими слугами. Но в нем было большее: верность семье и преклонение перед Розой. Слуги его уважали и боялись, друзья Летициа завидовали им: надо же иметь такого неподкупного сторожевого пса! За десять лет, проведенных в Америке, Клементе выучил английский, поскольку без языка ему было не обойтись. А вот итальянский ему давался нелегко. Он думал и чувствовал на родном диалекте. Крестьянское происхождение навсегда осталось с Клементе. Ко всяким современным выдумкам вроде телевизора он относился с подозрением и страхом.

Клементе выслушал сообщение и обратился к Руджеро:

— Господин граф, звонит ваша секретарша. Она нашла хорошего ветеринара. Он сейчас будет.

— Слава Богу! — с облегчением вздохнул Руджеро, проводя рукой по поредевшим волосам.

— Теперь успокоился? — спросила Роза. — Доктор появится с минуты на минуту. Уведи Джинджера, а я займусь Биррой.

— Да, конечно, — согласился Руджеро. — Но сразу сообщи мне, как дела.

Он вышел, а за ним последовал Джинджер.

— Как ты думаешь, что с ним? — спросила Роза у Клементе, склонившись над собакой.

— Городские животные, — покачал головой слуга. — Выращены искусственно, разводят их от кровных родственников. Вот и получаются либо великолепные собаки, либо совсем больные.

— Да при чем тут это? — возразила Роза, хотя прекрасно знала: от кровных родственников получаются или образцовые экземпляры, или уроды.

— Очень даже при чем, — заметил Клементе.

Хозяйка и слуга были давними друзьями. Годы еще больше сблизили их, Клементе был единственным человеком, от которого у Розы не было секретов. Или почти не было.

— Что же с ним такое? — задумчиво произнесла Роза.

— Заразу подцепил, — констатировал Клементе. — И серьезную заразу…

— Может умереть? — забеспокоилась Роза.

— Может, — не исключил Клементе. — Городские животные слабые. Они живут как люди, и живут плохо. Умирают они тоже плохо.

— Если Бирра околеет, для него это будет трагедией, — сказала Роза, думая о Руджеро.

Привратник сообщил по домофону, что пришел доктор. Через несколько минут Клементе ввел в комнату ветеринара.

— Графиня Летициа, — поприветствовал Розу врач.

У него был приятный, звучный голос.

Роза кивнула головой и вдруг смертельно побледнела. Сердце ее учащенно забилось. Словно порыв штормового ветра распахнул вдруг перед ней окно в прошлое.

— Я — доктор Канци, — представился мужчина, протягивая руку. — Где наш больной?

Роза механически пожала его руку и подвела к Бирре.

— Посмотрим, посмотрим, — ласково сказал ветеринар, словно обращался к больному ребенку.

Роза смотрела на этого господина средних лет, с обширной лысиной и опущенными плечами, одетого с подчеркнутой элегантностью, которая не в состоянии была скрыть расплывшуюся фигуру. Через шестнадцать лет она встретила мужчину, в объятиях которого узнала любовь. Она вспомнила ту страшную встречу, положившую начало краху семьи Дуньяни.

Ветеринар поставил на пол черный кожаный саквояж с инструментами и лекарствами и приступил к осмотру собаки.

Неужели перед ней тот обаятельный горожанин, выделявшийся на фоне крестьян изысканным костюмом и благородством черт? Куда подевалась его нежная, гладкая кожа, густые волнистые белокурые волосы, томные глаза? Она взглянула на красивые руки, что когда-то ласкали ее, доведя до изнеможения, и заметила, что пальцы слегка деформированы артритом и на коже уже выступили темные старческие пятна. Губы, подарившие ей первый поцелуй, стали тонкими и бескровными; некогда блестящие глаза теперь подозрительно помутнели, на них появились красноватые прожилки, как у тех, кто выпивает лишнего.

— Клементе, разберись с ветеринаром, — вполголоса приказала Роза.

Верный слуга, казалось, читал мысли госпожи.

Когда доктор Канци поднял взгляд, чтобы сообщить о здоровье собаки, вместо очаровательной хозяйки дома он обнаружил рядом дворецкого. Ветеринар вопросительно глянул на Клементе.

— Синьора просит вас сообщить все мне, — заявил Клементе.

Врач поднялся, аккуратно отряхнув брюки.

«Приглашают ветеринара, словно педиатра к ребенку, — подумал доктор Канци. — А потом забывают, что вызывали».

Он счел поведение Розы проявлением типичного для нуворишей высокомерия: с врачом здесь обращаются хуже, чем со слугой. Доктор Канци прописал очистительное для Бирры и удалился.

Клементе понял, что Розу ветеринар не узнал, и очень этому обрадовался.