Глава 2
— Чем тебя угостить, Риккардо? — спросил Клементе, распахивая дверцы огромного нового кухонного шкафа.
Риккардо Летициа сидел в кухне, уперев локти в бело-розовый мрамор стола. Он рассеянно огляделся и произнес:
— Пожалуй, ничем.
— Ничем — это слишком мало, — позволил себе пошутить Клементе.
Он знал Риккардо ребенком, был ему вместо няньки, когда у него болел живот, рассказывал малышу об Америке и о «Фаворите».
— Хочешь малиновый сок? Он так тебе нравился когда-то, — настаивал Клементе.
Из множества бутылок он выудил одну, без этикетки.
— Покупной или сама делала? — пробормотал Риккардо.
— Синьора Роза готовила. Она каждый год делает понемногу.
Клементе достал два бокала, графин с холодной водой и поставил все это на стол. Потом старый слуга сел напротив Риккардо.
Риккардо Летициа разглядывал кухню, точно бедный родственник, попавший в богатую семью. Кухня в доме на улицы Джезу была святилищем Клементе. Сюда время от времени допускался тот или иной член семьи для целительной беседы с глазу на глаз со старым слугой.
— Сколько лет ты уже в этом доме? — спросил Риккардо.
— Много, — ответил Клементе, поискав взглядом большие электронные часы, словно по ним можно было проследить бег времени.
— С 1935 года, если мне не изменяет память. В конце марта мы переехали сюда с квартиры на улице Литторио. Я помню точно, потому что как раз в эти дни Гульельмо Маркони передал с яхты, стоявшей в порту Генуи, сигнал, по которому в Сиднее, в Австралии, зажглись фонари.
Клементе налил в стаканы густой малиновый сок и разбавил его водой. Подвинув один стакан Риккардо, старик задумчиво смотрел, как смешивается рубиновый сок с прозрачной водой. Старый слуга умел ждать.
— Черт знает сколько лет! — вздохнул Риккардо.
Домашний напиток напомнил ему вкус детства.
— Много-много лет, — согласился Клементе.
— Ты знаешь о нашей семье все, — сказал Риккардо.
Он постепенно, как коршун, кружащий над своей добычей, подбирался к цели своего визита.
— Я знаю лишь то, что видел, — скромно заметил Клементе.
Риккардо смотрел на старика проницательными светлыми глазами и продолжал:
— Ты видел, как росли дети, как старели мужчины и женщины и как умирали.
— Конечно, повидал и хорошего и плохого.
— А ты знаешь такого бестолкового человека, как я?
Старик вытащил из кармана белый платок, вытер водянистые, покрасневшие глаза и помолчал.
— Знаю, — наконец произнес он. — Только не мужчину, а женщину. Твою мать. При всем моем уважении к ней, она куда бестолковей тебя. Но ее это не очень беспокоит. Она всегда говорит: «Что ни делай, а все равно после зимы придет весна».
Между магнатом авиационной промышленности и старым слугой завязался странный диалог.
— Неужели моя мать так говорит? — удивился Риккардо.
Странно звучала в устах Розы крестьянская мудрость.
— Именно так, — подтвердил старик. — Вы с ней похожи, а как встретитесь, искры летят в разные стороны.
— Роза Летициа никогда не питала ко мне особой любви.
— Да ты дальше собственного носа не видишь, — упрекнул его Клементе.
— Моим братьям досталось больше материнского тепла, — заявил Риккардо.
В голосе его звучала обида заброшенного ребенка. Старому Клементе, словно отцу, открывал Риккардо тайники собственной души. Клементе и вырастил его, как сына. Потому старый слуга позволял себе называть Риккардо на «ты».
Оба смущенно помолчали.
— Хочешь услышать правду? — спросил старик, наклонившись к гостю.
— Хотелось бы.
— Так знай, тебя она любила больше, чем кого-либо. Ты — самый любимый из трех ее сыновей.
— Жаль, но я этого как-то не заметил, — съехидничал Риккардо.
— Ты ведь плод последней, а может, и единственной большой любви в жизни Розы.
— Очень трогательная история, — иронично отозвался Риккардо.
— Все истории о любви трогательны, — с чувством произнес Клементе.
— Она всегда называла меня негодяем.
— Мы сами придаем слову тот или иной смысл. Она так называла тебя любя.
— Но держала меня подальше от семьи.
— Чтобы не выдать себя. Потому что боялась: твои братья заметят, что мать предпочитает младшего.
Риккардо стукнул кулаком по мраморному столу.
— Любишь ты сказки рассказывать!
— Я говорю правду. И говорю потому, что впервые за много лет ты спросил меня. Когда, один за другим, умерли твои братья, Роза решила, что Бог наказал ее: она слишком мало любила сыновей.
— Согласись, странноватая материнская логика.
— Но ведь и ты ничего не делал, чтобы вызвать нежность матери. В удобный момент завладел семейным делом. Ты очень ловко избавился от невесток и племянников. Но ты ведь избавился и от матери. Понимаешь, Риккардо Летициа?
Риккардо взял стакан, пригубил, стараясь не смотреть в глаза старику.
— Я хотел только показать, на что способен. Она должна была узнать, чего я на самом деле стою. Я достоин стать ее преемником, потому что научился всему у нее, хотя она и не хотела меня ничему учить. И я победил.
Губы Риккардо чуть дрожали.
— Вы похожи, вы совсем одинаковые, — настаивал Клементе на своем. — Инстинкт, интуиция, страсть к театральным эффектам. Неужели вы не отдаете себе отчет в том, что и слова имеют вес?
Риккардо обхватил голову руками.
— Может, я все делал неправильно? — спросил он. — Неправильно вел себя со своими детьми, с матерью и еще с…
— С Глорией?
— Да, с Глорией, особенно с ней.
— Знавал я в детстве одного священника, — сказал Клементе. — Он учил меня: людям свойственно ошибаться, но настаивать на ошибке — это от дьявола. Вот я и спрашиваю, зачем ты упорствуешь, зачем ты лишаешь себя и девушку счастья?
— Я сам задаюсь этим вопросом, Клементе, — с горечью ответил Риккардо.
— Ты вбил себе в голову, что испытываешь к ней только родственные чувства. А обнаружив, что это не так, заставил ее выйти замуж за нелюбимого. Все прочее — лишь следствие твоих ошибок.
Риккардо в любой момент мог остановить этого мудрого, безжалостного старца, но ему хотелось, чтобы его отругали как следует за те глупости, что он натворил. Любому другому он за такие слова голову бы оторвал, но Клементе, семейный колдун, мог вещать свободно.
— Все, все сделано неверно, — твердил Риккардо, припомнив и последние неудачи корпорации.
— Ты отказался от единственной любви, от смысла твоей жизни, — осудил его Клементе.
— А ты? — с вызовом произнес Риккардо.
— Что я? — покраснел Клементе.
— Ты вообще отказался от жизни ради нее. От любви, от семьи, от женщин.
Риккардо наносил удар за ударом, но Клементе лишь сострадательно улыбнулся.
— Я жил самой прекрасной мечтой, какая только может быть дарована человеку, — сказал старик. — Я жил рядом с ней, ради нее и для нее. Я вырастил ее детей и увидел внуков. Она прожила жизнь у меня на глазах. И, надеюсь, я как-то помог ей. Я был для нее опорой в дни бедствий и горестей.
— А теперь?
— А теперь мы оба ждем, когда закроется за нами дверь, — без тени грусти произнес Клементе. — Мы исподволь следим друг за другом. Мы получили то, чего желали, — и я, и она.
— А я не сумел стать отцом для собственных детей, женился не на той женщине и жизнь прожил не так.
Он протянул Клементе пустой стакан.
— Налей еще. Моя мать так и не узнает, как я люблю ее малиновый сок.
— Твоя мать, — сказал Клементе, — хоть у нее и не осталось сил, сделала бы тебе огромную бутыль малинового сока. Стоит только попросить.
— Не моя вина, что я такой, какой есть.
— Вина… — философски заметил верный слуга, — это очень красивая дама, но никто с ней связываться не хочет…
Небо за окном затянули тучи, а в сердце Риккардо вспыхнуло неодолимое желание.
— Я хочу увидеть Глорию, — признался он.
— А где она? — спросил Клементе.
— Уехала два дня назад к Розе, в Имберсаго, укрылась там. Что ты посоветуешь?
— Поступай так, как подсказывает тебе сердце.
Сердце подсказывало повидать Глорию. Надо хотя бы прояснить историю с Раулем в Лос-Анджелесе. Правда, Риккардо уже провел тайное расследование и никаких подтверждений словам Консалво Брандолини не обнаружил.
