Паскаль позвонил в восемь утра. Джини, которая была на ногах уже с шести, вела себя очень сдержанно: хотя телефон и стоял у нее под рукой, трубку она сняла не сразу – только после пятого звонка Паскаль никак не отреагировал на это, а просто сказал:

– Это я. Я взял напрокат мотоцикл. Заеду за тобой в десять.

– Что ты сделал?!

– Взял напрокат мотоцикл. Черный, немецкий. «БМВ». Очень быстрый.

– Паскаль, у меня есть машина. Ты же видел ее вчера!

– Разумеется, видел. Поэтому и арендовал мотоцикл.

– Моя машина тебе чем-то не понравилась?

– Твоя машина мне не понравилась очень многим. Во-первых, старая. Во-вторых, медленная. В-третьих, ярко-желтого цвета. Ее только раз увидишь и больше уже никогда не забудешь. Все это никуда не годится. – Он помолчал. – Кроме того, нам, возможно, придется разделиться, а если такой надобности не возникнет, ты сможешь ехать за мной. Так я захвачу для тебя шлем?

– Паскаль…

– Ровно в десять. Мне нужно сначала сделать кое-какие дела, а потом я у тебя. Au revoir.

Джини положила трубку и уставилась в пустоту. После недолгих размышлений она сняла юбку и натянула джинсы.

– Моя мачеха обладает даром ясновидения. Ты в курсе, Наполеон? – задумчиво обратилась она к коту, а затем взяла его на руки и поцеловала около уха. Наполеон попытался изобразить, что терпеть не может подобных нежностей. Поборовшись для виду, он с чувством выполненного долга подогнул лапы и, поудобнее устроившись на руках у хозяйки, замурлыкал.

Джини казалось, что она так хорошо помнит Паскаля, и вот, поди ж ты, забыла одну из его главных отличительных черт – упрямство. Работая над какой-нибудь темой, он становился одержимым. Он работал не жалея сил и очень быстро, начисто забывая о таких мелких неудобствах, как сон и еда. Работа становилась для него воздухом.

В десять часов у квартиры Джини призывно проревел мотоцикл. В десять часов и одну минуту Паскаль уже стоял в гостиной Джини с двумя мотоциклетными шлемами в руках. На нем были черные джинсы, черный свитер, черный кожаный пиджак. Черные очки, правда, отсутствовали. «Спасибо Феллини», – подумала Джини. Паскаль захлопнул дверь, и от потока воздуха по полу закружились бумаги.

– Так вот, – начал он, проходя на середину комнаты, которая тут же стала вдвое меньше, – я выяснил две вещи. Одну – вчера вечером, другую – сегодня утром.

– Выпей кофе, – предложила Джини, протягивая ему керамическую кружку, – и сядь! Ты слишком большой для этой комнаты. И ты меня нервируешь. У меня тоже есть кое-какие успехи.

– Правда?

Паскаль взял кружку и выпил сразу половину, даже не замечая, что пьет. Потом поставил кружку на картонную подставку, уселся на диван и вытянул свои длиннющие ноги.

– Курить можно?

– Да.

– Спасибо. Ну, рассказывай.

Джини рассказала о своем вчерашнем визите к Мэри и встрече с Хоторном. Внимательно выслушав ее, Паскаль нахмурился.

– Не понимаю. Увидев тебя, Хоторн выглядел удивленным, но тебе показалось, что он только прикидывался. Почему?

– Не знаю. Мне так показалось. По тому, как он тянул время, как говорил. Словно у него что-то было на уме.

– Он просто ожидал, что дверь ему откроет Мэри, вот и…

– Нет, ты ошибаешься. Во-первых, все было слишком хорошо разыграно, чисто по-актерски. Во-вторых, хотя он и хорошо сыграл, но переиграл немного. Он с самого начала прекрасно видел меня – ведь я стояла на свету, в дверном проеме. Он сразу же должен был увидеть, что это не Мэри, однако продолжал разыгрывать удивление. Зачем?

Паскаль пожал плечами.

– Тебе это могло просто почудиться. Ты что же, хочешь сказать, он с самого начала знал, что ты в доме? Что он ожидал тебя увидеть?

– Вроде того. И мне это не почудилось.

– Он мог знать, что ты там окажешься?

– Не представляю, откуда. Я позвонила Мэри всего за час до этого. Наша встреча была спонтанной.

– Может, вы видитесь с ней каждую среду?

– Ничего подобного, мы видимся довольно часто, но не по каким-то определенным дням.

Джини почувствовала неуверенность и некоторое разочарование. Ее рассказ явно не произвел на Паскаля должного впечатления, и теперь, обдумывая все произошедшее, она понимала, почему. Ее версия явно хромала. О чем она рассказала? О странном совпадении, о каких-то своих смутных подозрениях, вот и все.

– Забудем об этом, – сказала она. – Скорее всего, это не имеет никакого значения. Ты прав. Но все же хорошо, что мы сможем встретиться с ним, верно?

– В субботу? Конечно. Только мы обязаны быть очень осторожными. Хоторн не должен почувствовать никакого интереса к своей персоне. Если же почувствует, считай, пропало.

Джини промолчала. Она испытала укол обиды оттого, что Паскаль с такой легкостью пустил побоку все сделанное ею, однако неприятное ощущение быстро исчезло.

Из кармана пиджака Паскаль достал небольшую коробочку и открыл ее. Джини радостно вскрикнула.

– Это та самая пленка, которую записал Макмаллен?

– Да, Дженкинс прислал ее сегодня утром с курьером мне в гостиницу, – улыбнулся Паскаль. – Курьер на самом деле был вооруженным охранником. Мы можем прослушать ее прямо сейчас. Но сначала я хочу рассказать тебе о том, что мне удалось раскопать.

Он положил кассету на стоявший перед ним кофейный столик и наклонился вперед, сразу посерьезнев.

– Джеймс Макмаллен. Наш источник. Где он? Почему исчез? Вчера я еще раз говорил с Дженкинсом. В последний раз они с Макмалленом виделись как раз в день, когда тот передал ему вот эту запись. Это случилось за две недели до Рождества. Они договорились снова встретиться через неделю, но Макмаллен так и не появился. Я думаю, нам следует в первую очередь двигаться именно в этом направлении. Мы обязаны отыскать Макмаллена, а это может оказаться очень непростой задачей. Дженкинс прав, дома его нет. Для начала…

– А ты уверен? Откуда тебе это известно?

– Сегодня утром я первым делом съездил к нему на квартиру. Поговорил со швейцаром и с уборщицей. Оба видели его в последний раз еще перед Рождеством и даже не могут точно вспомнить, когда именно.

– Понятно.

– Я предположил, что он мог смотать удочки, и потому позвонил своему другу в Хитроу. Тот проверил для меня все списки пассажиров на всех рейсах, вылетавших из Лондона за последние три недели. Никаких следов Макмаллена. И не только в Хитроу, но и в Гэтвике, Стэнсиде и новом аэропорту в Сити. Значит, либо Макмаллен покинул страну или морем, или на поезде, либо…

– Твой друг проверил списки пассажиров? – недоверчиво уставилась на собеседника Джини. – Всех рейсов?!

– Ну разумеется, – с нетерпением ответил Паскаль. – Вся эта информация хранится в компьютере, и если у тебя есть определенное имя, все списки можно прошерстить за считанные минуты. Компьютерный поиск – быстрая штука.

– Какой полезный у тебя друг, – сухо заметила Джини.

– У меня много полезных друзей, – улыбнулся Паскаль. – Да толку мало. Он мог вылететь из провинциального аэропорта, использовать паспорт друга, наконец выправить временный загранпаспорт на чужое имя. Во время рождественских каникул, когда такой наплыв пассажиров, документы проверяют спустя рукава. Тогда я решил проверить таксопарки, фирмы, присылающие такси по вызовам.

– Таксопарки? – недоверчиво переспросила Джини. – Но ведь их только в центре Лондона больше трех тысяч!

Паскаль отмел это возражение как несущественное.

– Конечно, но Макмаллен живет в квартире, верно? В одном из этих многоквартирных домов недалеко от редакции «Ньюс». Их обитатели обычно прибегают к услугам одних и тех же фирм хотя бы потому, что чаще всего такси для них вызывает консьерж. Поэтому я и обратился к портье в доме Макмаллена. Он дал мне карточки трех фирм. Одна из них находится в Уоппинге, в трех кварталах от дома Макмаллена. Там его хорошо знают, потому что часто возили. Судя по их записям, в последний раз он воспользовался услугами именно этой фирмы. Он сел в такси в восемь вечера и отправился на вокзал Виктория. Двадцать первого декабря прошлого года, за день до того, как должен был встретиться с Дженкинсом.

В комнате воцарилось молчание.

– С Виктории отправляются поезда к паромам, отплывающим в Европу, – заметила Джини.

– Именно об этом я и подумал. И никакого учета пассажиров там не ведется, если только они не бронируют заранее спальные купе в поездах, идущих ночью. Я проверил. Макмаллен не бронировал. С другой стороны, в тот вечер отправлялись два поезда к пароходу, идущему рейсом Дувр – Кале. Один – в восемь пятьдесят пять, другой – в одиннадцать десять. Он мог сесть на любой из них.

– Или не сесть ни на один. Или – на любой другой поезд, отправлявшийся с вокзала Виктория в тот вечер. Он мог вообще никуда не уезжать и поехать на вокзал с единственной целью запутать следы.

Ее рассуждения понравились Паскалю. Джини подумала, что, если бы стоявшая перед ними задача оказалась проще, Паскаль был бы расстроен.

– Совершенно верно, – улыбнулся он, – может быть, в этом что-то есть, а может, ничего. Значит, сегодня нам предстоит проникнуть в его квартиру. Думаю, это будет несложно.

– Несложно?!

– Напротив, очень даже просто. У меня есть план. – Паскаль взглянул на свои часы. – Отправимся туда в полдень. Но сначала мы должны прослушать пленку. Кстати, может, выпьем еще кофейку?

Джини вздохнула. Помимо других отличительных черт Паскаля, она забыла еще об одной – его пристрастии к кофе.

– Нет ничего проще, – Джини поднялась на ноги. – Кофе обычно находится в банке. С помощью ложки ты насыпаешь некоторое его количество в чашку, добавляешь горячей воды и – voila.

– Это не кофе. – Паскаль тоже поднялся, внезапно оказавшись совсем рядом с Джини, и посмотрел на нее сверху вниз – мягко и как-то печально. – Следующий раз я привезу тебе кофе в зернах. Колумбийский. Я не умею готовить, но могу варить отличный кофе.

Паскаль быстро пошел на кухню, и в этот момент Джини показалось, что он был готов прикоснуться к ней или взять ее за руку. Она услышала звук воды, наливаемой в электрический чайник, и приглушенные французские ругательства.

Почувствовав слабость в ногах, Джини села. Через некоторое время вернулся Паскаль, неся в руках две кружки. Он скорчил недовольную гримасу.

– «Нескафе». Какая гадость! Ну да ладно, сойдет.

На столик, стоявший между ними, Джини поставила магнитофон, вставила в него кассету и нажала кнопку воспроизведения. В динамиках послышались щелчки, шипение, а затем раздался голос:

– Алло! Алло! Я говорю с Аделаидой?

– Нет, это Сидней.

– Ох, Джеймс, слава Богу! Я всегда так боюсь, что кто-то другой войдет в эту телефонную будку и возьмет трубку вместо тебя.

– Не беспокойся, дорогая, я всегда прихожу сюда специально на полчаса раньше. Где ты находишься? Ты в безопасности?

– Думаю, что да. Я обедаю со своей подругой Мэри в «Айви». Сейчас я сказала ей, что должна отлучиться в туалет. Пять минут назад Фрэнк проверил ресторанный зал, через десять минут он снова осмотрит его. Я не должна задерживаться. О Господи, как я рада, что слышу наконец твой голос!

– Не расстраивайся, дорогая, не надо плакать. Ты не должна. Постарайся быть мужественной. Мой друг поможет нам. Я знаю, он обязательно поможет.

– Я верю, верю тебе, Джеймс. Ты самый лучший друг на свете. Если бы не ты… Если бы мы не имели возможности разговаривать… Я как в тюрьме. Я чувствую, что за мной постоянно следят. Знаешь, вчера вечером по телевизору показывали его интервью. Он так хорошо выглядел, так убедительно говорил… И я подумала: если бы только люди, которые видят его сейчас, если бы только они знали…

В этот момент раздался щелчок и воцарилось молчание. Джини нажала на кнопку паузы и взглянула на Паскаля.

– Тут что-то вырезали. По крайней мере, по звуку похоже.

– Мне тоже так показалось, – кивнул он.

– Такой голос, будто сама не своя, – мрачно констатировала Джини.

– Как у маленькой напуганной девочки. – Паскаль посмотрел на нее. – Думаешь, это действительно Лиз Хоторн? А вдруг фальшивка? Что скажешь?

– Я уверена, что это она. Хотя на том приеме у Мэри я с ней и не разговаривала, но стояла рядом. Кроме того, я слышала ее интервью по телевидению. У нее очень характерный голос: с придыханием и немного детский. Да ведь я могу и у Мэри узнать, обедали ли они в «Айви». Я уверена, что это она.

– У Дженкинса нет и тени сомнения. Он попросил специалистов аудиоэкспертизы сравнить кусочек этой записи с ее радиоинтервью. Они однозначно заявили, что голоса идентичны. По крайней мере, так сказал Дженкинс.

– Давай слушать дальше.

– Давай, только сделай погромче.

Джини выполнила эту просьбу, и после короткой паузы в динамиках раздались всхлипывания, а затем послышался мягкий, увещевающий голос Макмаллена:

– Ну же, ну, дорогая, не надо. Для меня невыносимо слышать, как ты плачешь.

– Я знаю, знаю, извини. Просто… Я никак не могу забыть. Это все время со мной. Я думаю о последнем воскресенье, и когда мне уже вроде бы удается забыть о нем, выплакаться, избавиться от боли, все ближе и ближе подступает новое воскресенье… Джеймс, это настоящая пытка. Он специально планирует все именно так: мучит меня, потом дает отдохнуть, а потом снова мучит. Я смотрю на него, и иногда мне хочется умереть.

– Милая, не надо так! Не надо, пожалуйста. Послушай, помнишь, что я сказал тебе в прошлый раз? Не можешь ли ты куда-нибудь уехать? Уезжай одна, к друзьям, на выходные.

– Я не могу. Не могу! Даже не проси. Ты не понимаешь. Если я это сделаю, он меня накажет. Он никуда не отпустит меня. Однажды я попробовала. Только однажды, но с меня и одного раза достаточно, я больше не буду. Это было ужасно. Ты не можешь себе представить, что значит, когда за тобой постоянно следят. Джеймс, если бы не ты, если бы не дети… На прошлой неделе я виделась с тем доктором, помнишь? С тем, о котором говорила твоя сестра.

– Очень хорошо, милая, ты умница. Вот видишь, как здорово, когда ты находишь в себе силы на что-то решиться! Видишь, все встает на свои места. Все сработает, все наши планы осуществятся.

Джини вновь остановила пленку и взглянула на Паскаля.

– Странно, правда? Что это может означать? Паскаль нахмурился и покачал головой.

– Не пойму. У меня такое ощущение, словно разговор перепрыгнул. Там чего-то не хватает. Давай прослушаем еще раз.

Джини стала перематывать пленку назад. Раздалось быстрое и неразборчивое писклявое бормотание. Она нашла нужное место, и они вновь прослушали этот эпизод, а затем девушка опять нажала на паузу. Паскаль по-прежнему хмурился.

– Так, значит, сестра Макмаллена порекомендовала ей какого-то врача. Лиз встретилась с ним, а Макмаллен ее с этим поздравил…

– Это объяснимо, если он беспокоится о ее здоровье. Потому что она, похоже, находится на грани срыва…

– Правильно, правильно, но сразу после этого – смысловой прыжок. Почему после того, как она сообщает, что виделась с врачом, Макмаллен говорит, что все становится на свои места? Что у них за планы?

– Не знаю, возможно, он имеет в виду нас. Свою беседу с Дженкинсом, обращение к прессе. Потому что доктор действительно не очень вяжется с…

– Может, и не вяжется. Просто так прозвучало.

Люди, которые хорошо знают друг друга, часто укорачивают фразы, мысли, зная, что собеседник все равно их поймет. В любом случае не обращай пока на это внимания. Поехали дальше.

Остаток записи они дослушали в молчании. Когда пленка закончилась, Джини посмотрела на Паскаля.

– Не знаю, что думаешь ты, но, по-моему, все это подтверждает то, что Макмаллен рассказывал Дженкинсу.

– Ты имеешь в виду то, что она говорила о воскресеньях?

– Конечно. Кроме того, я уверена, что это Лиз Хоторн и что она вне себя от страха.

– Согласен. Иначе пришлось бы признать, что голос на пленке принадлежит великой актрисе.

– Мне это не показалось игрой, Паскаль.

– Мне тоже.

– В таком случае… – Джини почувствовала, как возбужденно забилось ее сердце. – В таком случае, может оказаться правдой то, что…

– Знаю, знаю. Мне самому с трудом во все это верится. Неудивительно, что Николас Дженкинс так себя вел. Можешь представить, что начнется, если мы раскрутим эту историю? И здесь, и в Америке…

– Даже слишком хорошо представляю.

– И все же, – Паскаль сделал предупреждающий жест, – мы не должны торопиться с выводами. Нужно двигаться вперед постепенно, шаг за шагом. Кое-что в этой записи кажется мне непонятным, тут есть какие-то странности. Прокрути еще раз тот кусок в конце, где они с Макмалленом договариваются о встрече.

– Подожди, прежде взгляни на это.

Порывшись в ворохе ксерокопий у себя на столе, Джини вытащила одну, маленькую, из колонки светских сплетен, напечатанной в «Дейли мейл».

– Видишь? Все, о чем говорится в последней части записи, подтверждается. Лиз и впрямь регулярно посещает остеопата на Харли-стрит. У нее проблемы со спиной. Кажется, много лет назад она не очень удачно упала с лошади во время охоты. Эта травма до сих пор не дает ей покоя.

Быстро прочитав вырезку, Паскаль поднял глаза.

– Что ж, все совпадает. Несомненно. Поставь еще разок эту часть, а потом двинемся в путь.

Джини перемотала пленку вперед. Вся запись беседы занимала шесть минут, причем большую часть этого времени Макмаллен утешал Лиз. То место, где речь шла об остеопате, была последней. После нее запись резко обрывалась.

– Утром я должна быть на заседании благотворительного комитета по оказанию помощи больницам. Это, конечно, не очень здорово, но зато на следующей неделе, во вторник… он проведет целый день в Брюсселе. После обеда я поеду лечить спину. В три часа, как всегда. Я буду сама за рулем.

– Значит, все, как раньше, милая? А как же Фрэнк?

– Не беспокойся, в этот день он выходной, и будет работать его сменщик. Я как-нибудь избавлюсь от него. Пошлю его хотя бы за покупками.

– Ты это серьезно? За покупками? И что же он должен будет купить, очередную порцию одежды?

– Он не посмеет отказаться, особенно если Я буду настаивать. А может, отошлю его куда-нибудь с мальчиками. Если ты сможешь ждать меня на том же месте…

– Ты не должна рисковать, особенно теперь.

– Все будет в порядке. Там безопасно. Я выскользну от врача через черный ход, а машину оставлю, припаркованной на Харли-стрит. Если даже они начнут вынюхивать, то увидят машину и подумают, что я еще у доктора. Ну пожалуйста, Джеймс, ведь уже почти Рождество, а на рождественские каникулы он заставит меня уехать за город. У нас не будет возможности увидеться еще несколько недель.

– Хорошо, я приду. Только не расстраивайся. Ты ведь знаешь, я готов пройти пешком весь мир, лишь бы побыть пять минут рядом с тобой.

– Если мы станем соблюдать осторожность, у нас будет гораздо больше, чем пять минут…

– О, моя милая, какой у тебя замечательный смех! Мне так хорошо, когда ты смеешься!

– Просто я счастлива, оттого что увижу тебя, вот и все. Жди меня на прежнем месте, я накину на голову косынку. Мы сможем пойти в тот… Ой, извини, кому-то понадобился телефон. Итак, остальные члены комитета не имеют никаких возражений? Конечно. Замечательно. В таком случае встретимся с вами на следующем собрании. Чудесно. До свидания.

Джини остановила пленку, Паскаль встал, подхватив два мотоциклетных шлема. Выходя из дома, он молчал, но вид у него был озадаченный, будто он до сих пор пытался проанализировать услышанное.

– Странно, – произнес он, остановившись возле черного огромного и сверкающего мотоцикла. Взгляд Паскаля был задумчив. – Лиз Хоторн и Макмаллен – любовники? Что скажешь?

– Не знаю. Я и сама только что об этом думала. Джини отвела взгляд, гоня прочь воспоминания о некоторых телефонных звонках, которые когда-то делала сама.

– Вина не доказана, – шутовски подытожил Паскаль. – Полагаю, тебе больше нечего сказать на этот счет. Это, конечно же, не является типичным разговором любовников, однако учитывая все обстоятельства…

Он стоял, сосредоточенно глядя в одну точку.

– Они, разумеется, осторожничали… И все же он называет ее «дорогая» и «милая», причем буквально в каждой фразе.

– А она говорит о дружбе и называет его другом.

– Точно! Он в нее по уши влюблен – вот что я тебе скажу, – констатировал Паскаль, взглянув на Джини.

– И его любовь взаимна.

– Н-да, ответное чувство, может быть, и есть, но во всяком случае не настолько испепеляющее, как его любовь.

Эта мысль, похоже, встревожила Паскаля. Задумавшись на пару секунд, он дернул плечами, словно сбрасывая с себя наваждение.

– Да черт с ним! Не будем пока думать об этом. – Он протянул своей спутнице блестящий мотоциклетный шлем с забралом. – Надень и застегни покрепче. Когда я буду наклоняться, наклоняйся и ты. Сейчас четверть двенадцатого, еще через пятнадцать минут мы должны быть в квартире Макмаллена.

– Неужели? Может, скажешь еще, что уже придумал, как туда попасть?

– А как же, – с упреком взглянул на нее Паскаль. – Мы взломаем ее. Никаких проблем, ведь дом оснащен сигнализацией.