А еще через день Мария стояла перед палаццо на Форо Бонапарте и оглядывала его, словно пытаясь предугадать, что ее ждет за этими стенами. Это был добротный особняк, не лишенный некоторой элегантности, но претендующий скорее на солидность и строгость, во вкусе ломбардской буржуазии.

В течение последних двух дней ветер спал и поднялся туман, такой густой и плотный, что вызывал головокружение. В Модене туман наводил на нее тоску, а здесь, в Милане, может быть, это был даже добрый знак в момент, когда она поступала экономкой к синьору Чезаре Больдрани. Экономкой вообще для нее уже было много, а экономкой в доме Больдрани — об этом она не смела и мечтать. «Жалованье, — сообщила ей Элизабет Лемонье по телефону, — двести лир в месяц». Много больше, чем она ожидала.

Плечо затекло, и только тут она вспомнила, что держит в руке тяжелый фибровый чемодан, в котором лежали ее личные вещи. Еще раз она мысленно оглядела себя и в общем-то осталась довольна. На ней было коричневое пальто, отороченное дешевым мехом, и простые туфли на низком каблуке. Но кожаный пояс подчеркивал изящество талии, а крой платья — бюст и округлость бедер. Длинные стройные ноги делали ее похожей на девушку с обложки журнала. Так что, даже несмотря на ужасное пальто, она выглядела совсем неплохо.

Мария переступила порог подъезда и остановилась перед швейцарской, откуда тянуло запахом супа, который как-то не соответствовал солидности дома. Она отметила это вскользь про себя, чтобы не забыть и заняться этим.

— Чего вы желаете? — остановил ее швейцар в ливрее. Он был высок, представителен и чем-то похож на большую овчарку, сознающую, что она при исполнении служебных обязанностей. Доступ в палаццо зависел от этого цербера, которому вменялось в обязанность безошибочно определять посетителей.

— Я новая экономка дома Больдрани. — Представляя верительные грамоты, Мария позаботилась о том, чтобы подчеркнуть свою роль. — Синьор Больдрани ждет меня, — добавила она слегка надменно.

Ливрея и должность, которую он исполнял, сообщали привычную важность швейцару.

— В глубине двора направо. Служебная лестница, — едва шевеля губами, бросил он.

«Теперь или никогда», — подумала Мария и решила сразу же отстаивать свои позиции.

— Наверное, вы меня не так поняли, — возразила она с достоинством. — Я экономка, а не судомойка. — И почти властно добавила: — Когда синьор вызовет вас для какого-то поручения, вы воспользуетесь служебной лестницей. А я экономка. Я одна имею право пользоваться господской лестницей.

Элизабет Лемонье сообщила ей все основные правила, и она, как всегда, не пропустила ни слова. Поэтому сейчас Мария лишь повернулась на каблуках и стала подниматься по широкой и светлой мраморной лестнице, не давая швейцару даже опомниться.

Ее ждали. Марию встретил невысокого роста пожилой мужчина в затрапезной зеленой с черным ливрее. У него были седые волосы, большие голубые глаза и забавный нос картошкой с легкими красными прожилками. На вид он казался человеком мягким и приветливым.

— Вы синьора Мария, не так ли? — зачастил он быстрой скороговоркой, прежде чем она успела сказать хоть слово. — Дайте ваш чемодан, — заботливо добавил он. — Тяжелый, а? Добро пожаловать. Проходите, располагайтесь. Мы ждали вас. — Он поставил чемодан на пол и помог ей снять пальто. Сердечная приветливость и тепло, исходившее от этого человека, сразу вызвали у Марии симпатию к нему.

— Я Амброджино, — представился он мимоходом. — С тех пор как сестра синьора Больдрани заболела, за всем в этом доме приглядываю я. — Он крутился вокруг нее, как добрый дух, и чем больше она на него смотрела, тем больше он казался похожим на какого-то сказочного гнома из тех, что неустанно творят добрые дела. — Сестру синьора Чезаре зовут Джузеппина. Пойдемте, пойдемте со мной в кухню, — пригласил он, снова взяв чемодан. — Я сварил кофе, выпейте немного, согрейтесь. Потом я провожу вас к синьору Чезаре. А пока вы будете пить кофе, я введу вас в курс того, что вы должны знать.

Потому что, видите ли, — продолжал он, понизив голос, — синьор Чезаре — человек очень немногословный. Он мне всегда говорит так: «Амброджино, молчи вдвое, а говори вполовину». Когда он сам говорит «да» или «нет», это значит, что сказано уже много. Но он очень хороший человек. Справедливый и чистосердечный. Увидите, синьора Мария, у нас вам будет хорошо.

Кухня была огромная, но не очень уютная, возможно, из-за пожелтевших стен, которые придавали ей некоторую запущенность, такую же, впрочем, в какой находился весь дом. Мария сразу почувствовала, что здесь не хватает умелой женской руки, того особого уюта, который может придать дому лишь хорошая хозяйка. На большой плите дымились кастрюли разной величины, а на белом мраморном с серыми прожилками столе были приготовлены две чашечки для кофе, сахарница и молочник.

— Наверное, мне надо сразу же пойти представиться синьору, — забеспокоилась Мария, — нехорошо заставлять его ждать. — Две вещи, которым научила ее мать и которые она усвоила на всю жизнь, были пунктуальность и привычка не оставлять еду на тарелке.

— Синьор Чезаре сейчас разговаривает по телефону, — объяснил Амброджино, почти вынуждая ее сесть. — Каждое утро с восьми до десяти он на телефоне. Дом и контора, контора и дом. Никогда не теряет времени даром. И всегда, будь то в конторе или дома, всегда работает. Так что, синьора Мария, будьте спокойны. Пока он освободится, у нас еще добрый час. А тем временем вы должны осмотреть дом. Ах, какая красота!..

— Дома богатых синьоров всегда красивы, — заметила Мария, которая по первому впечатлению ожидала гораздо большего. Она видела дома с более роскошной обстановкой, а в палаццо великого Больдрани ее поразили разве что внушительность самого здания и важность швейцара. — Все богатые дома красивые, — повторила она задумчиво.

— Вы меня не так поняли, синьора Мария, — засмеялся Амброджино, — я говорю не о доме, а о вас. Вы красивая. Мне вспомнилась моя бедная жена. Она была не такая статная, как вы, но тоже очень красивая. Уже много лет, как она умерла, — вздохнул он, — а я вот старик. Вы знаете, сколько мне лет?

— Пятьдесят, — преуменьшила Мария, которая чувствовала себя весело в обществе этого старого говоруна.

— Вы хотите мне польстить, — пошутил он, показывая, однако, что ему приятен комплимент. — Увы, больше, гораздо больше.

Висевший рядом с буфетом колокольчик задребезжал, и красная лампочка загорелась на панели под ним.

— Это синьорина Джузеппина, — сказал Амброджино, взглянув на сигнал. — Пойду посмотрю, что ей нужно.

— Могу я познакомиться с ней? — спросила Мария, которой хотелось встретиться хотя бы с одним из хозяев дома, где ей предстояло работать.

— Нет, синьора Мария, — ответил слуга, — это надлежит сделать синьору Чезаре. «Амброджино, — сказал он мне, — пусть моя сестра не знает, что я нанял помощницу для нее. Я сам постараюсь объяснить ей все». Видите ли, у синьорины Джузеппины больное сердце, и она не может больше присматривать за домом. Но она все равно беспокоится, переживает за все. Такой уж у нее характер, у синьорины Джузеппины. Вы ее узнаете. Но с такой болезнью она недолго проживет. Бедняжка! — с искренним огорчением покачал он головой. — Ну, да вы скоро с ней познакомитесь. С вашего разрешения я сейчас пойду к ней.

Мария удовлетворенно огляделась кругом: этот дом, хоть и не такой роскошный и изысканный, как она ожидала, похоже, был для нее в самом деле хорошим местом. В нем был разительный контраст между великолепием фасада и скромностью внутренних помещений и меблировки, казалось, хозяева дома делали все, чтобы избежать нарочитой пышности. Но, как бы то ни было, а место ей нравилось, хотя она и не строила особых иллюзий относительно того, что уже окончательно принята. От Элизабет Лемонье она знала, что ей предстоит испытательный срок — месяц. И поскольку этот месяц будет решающим, ей следует быстрее приниматься за дело. Она осмотрела деревянную сушилку, на которой были подвешены кастрюли, сковородки и медные котелки, и обнаружила, что они не натерты до блеска. Надо будет сказать Амброджино, чтобы их помыли водой с уксусом.

Она сняла крышку с кастрюли, стоявшей на плите: в ней среди зелени кипело мясо. Мария вдохнула приятный аппетитный запах его и уловила, что не хватает сельдерея; нужно было добавить его сейчас же, иначе мясо не впитает аромат. Она нашла его в корзине, стоявшей в большом леднике, очистила от листьев, хорошенько помыла и положила в кастрюлю. Так будет вкуснее.

Неожиданно дверь распахнулась, и на пороге появилось странное создание женского пола неопределенного возраста, где-то между сорока и шестьюдесятью.

— О, Господи! — застонала она. — Руки отваливаются, а спина не разгибается…

Тут она заметила Марию и уставилась на нее своими косыми бесцветными глазками, с разинутым ртом.

— Я новая экономка, — представилась Мария, чтобы успокоить ее.

— О Господи, наконец-то! — женщина отпустила сумки, которые грохнулись на пол, и всплеснула руками. — Но когда же вы пришли? — спросила она.

— Сегодня утром, — ответила Мария, — несколько минут назад.

— А я Чеккина, служанка.

Она направилась к Марии, то ли для того, чтобы пожать ей руку, то ли затем, чтобы сделать поклон. Несмотря на свое ужасное косоглазие, на большой и красный, как вишня, нос, на темные усики и заметные волоски на подбородке, в ней было что-то симпатичное, какая-то незлобивая народная простота.

— Значит, теперь мы будем работать вместе, — сказала Мария, протягивая ей руку.

— Да, синьора… — Чеккина почтительно коснулась кончиками пальцев ее руки.

— Мария, — подсказала она, — меня зовут Мария.

— Да, синьора Мария, — сказала та, довольная этой подсказкой. — Я сделаю все, что вы скажете. Мне теперь будет легче. А то, поскольку Амброджино ждал вас, мне пришлось идти за покупками. — Она отодвинула от стола стул и свалилась на него, испустив облегченный вздох. — С моими ногами, которые так болят, ходить из лавки в лавку — удовольствие небольшое, знаете ли. — И как-то сразу забыв о себе, она посмотрела на Марию с восхищением. — Такая молодая — и уже экономка. — Для нее должность экономки равнялась чину генерала. — Как времена меняются. Уже девятнадцать лет, как я служу в доме синьора Больдрани.

— Девятнадцать лет в этом доме? — спросила Мария, стараясь скрыть любопытство.

— Вам разве Амброджино не сказал? — удивилась Чеккина.

— Он мне объяснял многое другое, — ответила Мария.

— Ну еще бы, — проворчала она, — он как дуршлаг: не может удержать даже пипи. — Спохватившись, она быстро прикрыла рот рукой, как бы пытаясь остановить грубое слово, но тщетно — слово уже вылетело. — Вы уж извините, если я себе позволила лишнее, — пробормотала она просительно, — но Амброджино никогда не молчит, из него слова так и сыплются. Ну, если он не сказал, так я сама скажу. Прежде мы жили на корсо Буэнос-Айрес, но потом переехали сюда на Форо Бонапарте. Дом, понятно, большой, так что синьорина Джузеппина наняла Амброджино, который незадолго до этого остался вдовцом. Но это он, наверное, вам сказал. Или я ошибаюсь? Он золотой человек, но больно любит поговорить.

— Да, конечно, он мне рассказал. — Мария уже видела, что в этом доме, за исключением хозяев, с которыми она еще не познакомилась, все остальные завзятые говоруны. Сама она не любила много говорить, но болтовня других развлекала ее.

— Вы уже видели синьора Чезаре? — снова начала неугомонная женщина. — Нет? — продолжала она, не давая ей времени ответить. — Он в это время обычно в кабинете, как привязанный к своему дьявольскому телефону. Вчера вечером, когда я ужинала, он велел позвать меня и Амброджино и сказал нам: «Имейте в виду: завтра придет экономка. Слушайтесь ее и живите в согласии». Так что Чеккина теперь здесь, чтобы служить вам. Приказывайте, синьора.

И, выказывая таким образом свою готовность, Чеккина откинулась на спинку стула, издав еще один долгий вздох облегчения. Тут же, охая и стеная, она поднялась на ноги и начала опустошать сумки, выкладывая на стол пакеты с покупками.

Звонок опять задребезжал, и на панели зажегся другой красный огонек.

— О, мамма миа, — встревожилась Чеккина, — это синьор Чезаре зовет, а Амброджино нет. — И, переходя от отчаяния к надежде, спросила: — А может, вы, а?

— Конечно, я, — уверенно сказала Мария, которая только этого и ждала. — А ты покажи мне дорогу.

Чеккина повела ее по длинному полутемному коридору и, указав пальцем в направлении закрытой двери, но сама держась из предосторожности подальше, сказала:

— Он там. — И ушла.

Мария сдержанно стукнула два раза и, не дожидаясь ответа, тихо приоткрыла дверь. Хозяин кабинета сидел за просторным письменным столом, настолько необычным, что в первое мгновение она засмотрелась не на него, а на стол, отделанный палисандром с полосками розового дерева и инкрустированный античными вазами в обрамлении классических дубовых венков. Множество искусно выложенных мелких деталей из драгоценных пород древесины и создавали причудливую светотень. Отделка из золоченого металла разделяла стол на панели.

— Можете смотреть мне в лицо, — сказал Чезаре Больдрани ровным тоном человека, который не может терять время. — Не знаю, что вам наговорили уже на мой счет, но уверяю вас, я совершенно безвреден. — Спокойным взглядом он смотрел на Марию, застывшую в проеме двери. Возможно, новая экономка оказалась моложе и красивее, чем он ожидал, но это было не так уж и важно. Он все равно должен был уделить ей время, так почему же не сделать это теперь?

— Я смотрю на вас, — сказала Мария, осторожно ему улыбнувшись. Не могла же она признаться, что на нее такое впечатление произвел стол, что она не сразу заметила сидящего за ним хозяина. — Синьор звонил? — добавила она вежливым и сдержанным тоном.

— Да, я звонил, — ответил он, — но я не ожидал, что вы уже здесь. Я думал, что придет Амброджино.

— Он у синьорины Джузеппины, — сообщила она.

Кабинет Чезаре Больдрани представлял собой квадратную комнату, самую большую в доме, со стенами, полностью закрытыми книжными полками и шкафами из светлого дерева, на которых теснились книги в дорогих переплетах. Огромный мягкий ковер с густым ворсом покрывал пол.

— Проходите, садитесь, — сказал он, сделав жест рукой и указывая ей на одно из двух кресел напротив. Поверхность стола была совершенно пуста: на нем стоял только телефон. — Меня уверяли, что вы быстро все схватываете — поэтому я ограничусь только самым существенным. Ваше жалованье уже определено, так?

— Да, синьор.

— Оно вас устраивает?

— Да, синьор.

— Да садитесь же, я вам сказал, — снова пригласил он.

— Да, синьор. — Мария села на краешек кресла, обитого темным дамаском. Она молчала, робея скорее перед могуществом и славой этого человека, чем перед ним самим. Она не могла еще сказать, добр он или зол, прост и доступен или спесив, но одно уже видела — прямоту и искренность.

— Здесь живем я и моя сестра, — начал Чезаре. — И еще двое слуг, которых вы уже, видимо, знаете. Возможно, это не те люди, которых вы ожидали здесь найти, — сказал он, как будто читая ее мысли. — Но я выбираю людей не за то, чем они кажутся, а за то, чем они являются. Эти двое — хорошие люди, готовые работать и преданные мне.

— Да, синьор.

— У моей сестры больное сердце, — с легкой печалью сказал он. — И в последнее время приступы участились. К тому же они стали более тяжелыми. Мы никогда прежде не держали экономку, потому что моя сестра сама вела дом. Дом для нее — это все. Но теперь это ей уже не под силу. Я хочу познакомить вас с ней. Сейчас же. Она даст вам все необходимые указания. Надеюсь, что вам будет хорошо в этом доме.

Больдрани встал, и Мария, которая все это время слушала, согласно кивая головой, сделала то же самое. Мгновение они стояли друг против друга, и девушка видела его во весь рост, прямого, сильного, решительного. На нем был серый костюм безупречного покроя, ослепительно белая рубашка и строгий синий галстук. Жилет пересекала золотая цепочка от часов. Чезаре вынул их из кармана, чтобы уточнить время. Это были серебряные часы с эмалевым циферблатом и римскими цифрами. На крышке Мария заметила женскую фигурку со струящимися волосами и повязкой на глазах. Неожиданно раздалась мелодичная музыка, и Мария улыбнулась, не скрыв удивления.

— Вам нравится? — спросил он, в первый раз чуть смягчив выражение лица.

— Да… конечно… — пролепетала она.

— Ну что ж, пойдемте, — пригласил он ее почти весело, показав в улыбке сверкающие зубы. Поначалу он показался ей уже немолодым — в свои сорок лет он чуть ли не в отцы ей годился, — но улыбка, осветившая его лицо, и прояснившийся взгляд ярко-голубых глаз сразу омолодили его. Конечно, он был красивый мужчина, а небольшой шрам на правой щеке делал его еще привлекательней. Добавляло элегантности и легкое серебро, которое сверкало у него на висках.

Больдрани повел ее по длинному коридору до полуприкрытой двери.

— Что бы ни сказала моя сестра в отношении вас, — предупредил он, — не обижайтесь.

Мария кивнула.

— Я сделаю, как вы скажете.

Он осторожно постучал, подождал несколько мгновений и вошел, сопровождаемый Марией, в комнату, освещенную лампами, чтобы разогнать полумрак туманного зимнего утра. Стены комнаты были оклеены выцветшими обоями. На большой кровати с блестевшими медью спинками, прислонившись к горе подушек, сидела женщина с болезненно хрупкой фигурой и очень бледным лицом, на котором выделялись темные круги под глазами.

— Кто эта девушка? — спросила Джузеппина, не дожидаясь слов брата и сразу встревожившись.

— Ее зовут Мария, — ответил, улыбаясь, Чезаре. — Ее прислала синьора Элизабет.

— А зачем она ее прислала? — Годы одинокой жизни с братом и тяжелая болезнь сделали характер Джузеппины более капризным и агрессивным.

— Она пришла, чтобы немного помочь тебе, — ответил Чезаре, не проявив особой дипломатической ловкости, — естественно, если ты согласна.

— Если бы я могла, я бы тут же встала, — простонала она жалобным тоном.

Чезаре сел рядом с постелью и взял руку сестры в свои.

— Ты должна быть довольна, что мадам Лемонье вспомнила о нас, — мягко укорил он ее.

Джузеппина вперилась в Марию своими большими глазами, в которых читалось смирение перед болезнью.

— Не слишком ли молода? — заметила она.

— Но это не большой недостаток, — ласково возразил Чезаре.

— И к тому же, подойдет ли она нам? — Годы лишили ее доверчивости, и теперь она говорила с эгоизмом людей, привыкших к осмотрительному выбору.

— Элизабет ее хорошо знает, — ответил Чезаре, — так что мы можем довериться ей, тебе не кажется?

— Кажется, кажется, — ответила больная, отрицая тоном то, что говорила словами.

— Тебе нужна помощница, Джузеппина, — попытался убедить он ее. — Наш дом вести нелегко.

— Но мне что, тех не хватает? — отрезала она, намекая на Чеккину и Амброджино.

— Еще одна помощница не повредит. — Ни с одним другим человеком на свете Чезаре Больдрани не стал бы терять столько времени.

— А расходы? — возразила Джузеппина, которая даже в богатстве не отвыкла прикидывать цену всему.

— Мы можем себе это позволить.

— Ты говоришь, она подойдет?

— Это зависит от тебя.

— Тогда возьмем ее, — решила Джузеппина.

Мария, которая стояла тут же, неподвижная, как камень, но с натянутыми нервами, вздохнула с облегчением.

— Мы увидимся вечером, — попрощался Чезаре. Затем, обратившись к Марии, сказал: — Моей сестре, наверное, многое надо сказать вам. Я вас оставляю. — И ушел.

— Иди сюда, — велела Джузеппина, когда они остались одни. — Иди и сядь рядом со мной.

— Да, синьора, — сказала Мария с вынужденной мягкостью.

— Зови меня Джузеппина, — поправила та, но без укора в голосе. — Так ты не ошибешься. Потому что я не синьора, а синьорина, я незамужем. Да, да, старая дева, немного резкая и взбалмошная. — Она говорила спокойно и с явной симпатией, словно вся эта комедия, только что здесь устроенная, разыгрывалась для брата. — Но только ты должна говорить мне «вы». К сестре Чезаре Больдрани экономка не может обращаться на «ты».

— Как хотите, Джузеппина, — согласилась Мария, заняв место в изголовье постели.

— Нужно, чтобы мы получше узнали друг друга, мы двое. — Голос женщины по временам срывался, дыхание было тяжелым.

— Отдохните, — посоветовала Мария, помогая ей лучше устроиться на подушках.

— Мне нельзя долго разговаривать, но, к сожалению, разговор — это единственное развлечение, которое у меня осталось, не считая молитв.

— Мы можем продолжить позднее. — Мария никогда еще не оказывалась лицом к лицу с тяжелой болезнью. Ей довелось только лечить свинку у сына и мужа.

— Дай мне капли, вон те на столике, — попросила Джузеппина, подняв худую руку с тонкими пальцами. — Десять капель и немного воды.

Мария проворно все сделала и помогла ей принять лекарство.

— Теперь лучше, — сказала та, оправляясь на глазах. — Мне кажется, что у меня камень здесь, на груди, — пожаловалась она, коснувшись своей впалой груди. — Эти капли его словно растворяют и делают боль переносимой. К несчастью, не всегда. Но ни к чему изводить тебя своими страданиями. Я, видно, ничему не научилась у моей бедной мамы. Она никогда не показывала своих страданий. Наверное, благополучие меняет и характер людей. Но тебе это неинтересно. Скажи-ка мне лучше, — спросила она, — ты уже видела дом?

— Нет, — призналась Мария с извиняющейся улыбкой, — я только познакомилась с прислугой.

— Тогда помоги мне подняться, — прошептала она, отрываясь от подушки. — Чезаре ушел, и до полудня мы его не увидим. В полдень он завтракает с Пациенцей. Ты познакомишься с ним. Исключительный адвокат. Молодой, но очень талантливый. Помоги мне, — попросила она, спуская ноги с кровати, — мы с тобой обойдем весь дом. Я тебе объясню, что надо делать.